молодая_гвардия. Александр Фадеев Молодая Гвардия
 Скачать 5.3 Mb.
|
Полицай открыл дверь камеры, впихнул ее и сказал- Принимайте ворошиловградскую артистку!листовки.» Лиду Андросову, хорошенькую девушку с остреньким подбородком, похожую на лисичку избивали ремнями, снятыми с винтовок от нее требовали рассказать о деятельности Сумского в организации. Лида Андросова вслух считала удары, но отказалась говорить хоть что-нибудь. Даже для палачей в их зверской деятельности существует предел возможного. Никто из арестованных молодогвардейцев не признавался в своей принадлежности к организации и не показывал на товарищей. Эта беспримерная в истории стойкость почти ста юношей и девушек почти детей, постепенно выделила их среди невинно арестованных и среди родных и близких. И чтобы облегчить свое положение, немцы стали постепенно выпускать всех, кто попал случайно и тех из родных, кого взяли в качестве заложников. Так были выпущены родные Кошевого Тюленина, Арутюнянца и других. Выпущена была и Мария Андреевна. Маленькую Люсю отпустили задень до нее, и Мария Андреевна только дома смогла в слезах проверить, что материнский слух не обманул ее и младшая дочь была в тюрьме. Родные арестованных сутра до ночи толпились у здания тюрьмы, хватая за руки выходивших и входивших полицаев и немецких солдат с просьбой дать весточку или пронести передачу. Их разгоняли, они собирались снова, обрастали прохожими и просто любопытными Из-за дощатых стен иногда слышны были вопли избиваемых, и, чтобы заглушить их, в тюрьме сутра заводили патефон. Город било, как в лихорадке не было человека, который не побывал бы в эти дни у здания тюрьмы. И майстер Брюкнер вынужден был дать распоряжение принимать передачу для заключенных. Как ни противоестественна была жизнь молодых людей в условиях зверской из зверских немецкой оккупационной тюрьмы, они жили в ней уже около двух недель, и постепенно у них образовался свой особенный тюремный быт с этим чудовищным насилием над телами и душами молодых людей, но со всеми человеческими отношениями любви, дружбы и даже привычками развлечения- Девочки, хотите варенья - говорила Любка, усевшись посредине камеры на пол и развязывая свой узелок. - Балда Раздавил мою губную гармошку Что я буду здесь делать без гармошки- Обожди, сыграют они на твоей спине, отобьют охоту к гармошке - в сердцах сказала Шура Дубровина. - Такты знаешь Любку! Думаешь, я буду хныкать или молчать, когда меня будут бить Я буду ругаться, кричать. Вот так «А-а-а!... Дураки За что выбьете Любку?» - завизжала она. Девушки засмеялись- И то правда, девушки, на что нам жаловаться А кому легче Нашим родным еще тяжелее Они, бедные, не знают даже, что снами. Да то ли им еще придется пережить. - говорила Лиля Иванихина. Вечером Любку вызвали на допрос к майстеру Брюкнеру. Это был необычайный допрос присутствовали все начальники жандармерии и полиции. Любку не били, с ней были даже вкрадчиво-ласковы. Любка, вполне владевшая собой и не знавшая, что им известно, по привычке своего общения с немцами, кокетничала и смеялась и выражала полное непонимание того, что они от нее хотят. Ей намекали, что было бы очень хорошо для нее, если бы она выдала радиопередатчика заодно и шифр. Это была сих стороны только догадка, у них не было прямых улик, но они не сомневались в том, что это таки есть. Достаточно было узнать принадлежность Любки к организации, чтобы догадаться о характере ее разъездов по городами сближения с немцами. Немецкая контрразведка имела данные о том, что в области работает несколько тайных радиопередатчиков. А тот парень который присутствовал при допросе Любки в ворошиловградской жандармерии, был парень из компании Борьки Дубинского, ее приятеля по курсам, он подтвердил, что Любка училась на этих секретных курсах. Любке сказали, чтобы она подумала, не лучше ли ей сознаться, и отпустили в камеру. Мать прислала ей полную кошолку продуктов. Любка сидела на полу, зажав ногами кошолку, извлекала оттуда то сухарь, то яичко, покачивала головой и напевала: Люба, Любушка, Любушка-голубушка, Я тебя не в силах прокормить... Полицейскому, принесшему передачу, она сказала- Передай маме, что Любка жива и здорова, просит, чтобы побольше передавала борща - Она обернулась к девушками закричала - Дивчата, налетай!. В конце концов она все-таки попала к Фенбонгу, который ее довольно сильно побил. Иона сдержала свое обещание она ругалась так, что это было слышно не только в тюрьме, а по всему пустырю- Балда. Плешивый дурак. Сучья лапа. - Это были еще самые легкие из тех слов, какими она наградила Фенбонга. В последующий раз, когда Фенбонг в присутствии майстера Брюкнера и Соликовского избил ее скрученным проводом, Любка, как ни кусала губы, не смогла удержать слез. Она вернулась в камеру и молча легла на живот, положив голову на руки, чтобы не видели ее лица. Уля в светлой вязаной кофточке, присланной ей из дому и шедшей к ее черным глазами волосам, сидела в углу камеры и, таинственно поблескивая глазами, рассказывала девушкам сгрудившимся вокруг нее, Тайну монастыря святой Магдалины». Теперь она изо дня вдень рассказывала им что-нибудь занимательное с продолжением они прослушали уже Овод Ледяной дом, Королеву Марго». Дверь в коридор была открыта, чтобы проветрить камеру. Полицейский из русских сидел напротив двери на табурете и тоже слушал Тайну монастыря». Любка отдохнула немного и села, невнимательно прислушиваясь к рассказу Ули, увидела Майю Пегливанову, который день лежавшую не вставая, - Вырикова выдала, что Майя была когда-то секретарем комсомольской ячейки в школе, и ее теперь мучили больше других, - Любка увидела Майю, и неутоленное мстительное чувство зашевелилось в ней, ища выхода- Саша. Саша. - тихо позвала она Бондареву, сидевшую в группе, окружавшей Улю. - Что-то наши мальчишки притихли- Да- Уж не повесили ли они носы- Все-таки их, знаешь, больше терзают, - сказала Саша и вздохнула. В Саше Бондаревой, с ее резкими мальчишескими хватками и голосом, только в тюрьме раскрылись вдруг какие-то мягкие девические черты, иона точно стыдилась их оттого, что они так запоздало проявились- Давай мы их малость расшевелим, - сказала Любка, оживившись. - Мы сейчас на них карикатуру нарисуем. Любка быстро достала в изголовье листок бумаги и маленький карандашик - с одной стороны синий, с другой красный, - и обе они, Любка и Саша, улегшись на животе лицами друг к другу стали шопотом разрабатывать содержание карикатуры. Потом, пересмеиваясь и отнимая другу друга карандаш, изобразили худенького изможденного паренька с громадным носом оттягивавшим голову паренька книзу, так, что он весь изогнулся и уткнулся носом в пол. Они сделали паренька синим, лицо его оставили белым, а нос покрасили красными подписали ниже: Ой, вы, хлопцы, что невеселы, Что носы свои повесили? Уля кончила рассказывать. Девушки встали, потягивались, расходились по своим углам некоторые обернулись к Любке и Саше. Карикатура пошла по рукам. Девушки смеялись- Вот где талант пропадал- А как передать? Любка взяла бумажку, подошла к двери- Давыдов! - вызывающе сказала она полицаю. - Передай ребятам их портрет- И откуда у вас карандаши, бумага Ей-богу, скажу начальнику, чтоб обыск сделал - хмуро сказал полицейский. Шурка Рейбанд, проходивший по коридору, увидел Любку в дверях- Ну как, Люба Скоро в Ворошиловград поедем - сказал он, заигрывая с ней- Я с тобой не поеду. Нет, поеду, если передашь вот ребятам, портрет мы их нарисовали!. Рейбанд посмотрел карикатуру, усмехнулся костяным личиком и сунул листок Давыдову. - Передай, чего там, - небрежно сказал они пошел дальше по коридору. Давыдов, знавший близость Рейбанда к главному начальнику и, как все полицаи заискивавший передним, молча приоткрыл дверь в камеру к мальчиками вбросил листок Оттуда послышался дружный смех. Через некоторое время застучали в стенку- Это вам показалось, девочки. Жильцы нашего дома ведут себя прилично. Говорит Вася Бондарев. Привет сестренке. Саша взяла в изголовье стеклянную банку, в которой мать передавала ей молоко, подбежала к стенке и простучала- Вася, слышишь меня Потом она приставила банку дном к стене и, приблизив губы к краям, запела любимую песню брата - «Сулико». Но едва она стала петь, как все слова песни стали оборачиваться такой памятью о прошлом что голосу Саши прервался. Лиля подошла к ней и, гладя ее поруке, сказала своим добрым спокойным голосом- Ну, не надо. Ну, успокойся- Я сама ненавижу, когда потечет эта соленая водичка, - сказала Саша, нервно смеясь- Стаховича! - раздался по коридору хриплый голос Соликовского. - Начинается. - сказала Уля. Полицейский захлопнул дверь и закрыл на ключ- Лучше не слушать, - сказала Лиля. - Улечка, ты же знаешь мою любовь, прочти Демона как тогда, помнишь? .Что люди что их жизнь и труд- начала Уля, подняв руку: Они прошли, они пройдут. Надежда есть - ждет правый суд: Простить он может, хоть осудит! Моя ж печаль бессменно тут, И ей конца, как мне, не будет; И не вздремнуть в могиле ей! Она то ластится, как змей, То жжет и плещет, будто пламень, То давит мысль мою, как камень -Надежд погибших и страстей Несокрушимый мавзолей! О, как задрожали в сердцах девушек эти строки, точно говорили им Это о вас, о ваших еще не родившихся страстях и погибших надеждах!» Уля прочла и те строки поэмы, где ангел уносит грешную душу Тамары. Тоня Иванихина сказала- Видите Все-таки ангел ее спас. Как это хорошо- Нет - сказала Уля все еще стем стремительным выражением в глазах, с каким она читала - Нет Я бы улетела с Демоном. Подумайте, он восстал против самого бога- А что Нашего народа не сломит никто - вдруг сказала Любка со страстным блеском в глазах. - Да разве есть другой такой народна свете У кого душа такая хорошая Кто столько вынести может. Может быть, мы погибнем, мне нестрашно. Да, мне совсем нестрашно- с силой, от которой содрогалось тело, говорила Любка. - Но мне бы не хотелось. Мне хотелось бы еще рассчитаться сними, с этими Да песен попеть, - за это время, наверное, много сочинили хороших песен там, у наших Подумайте только, прожили шесть месяцев при немцах, как в могиле просидели ни песен, ни смеха, только стоны, кровь, слезы, - с силой говорила Любка. - А мы и сейчас заспиваем, ну их всех к чортовой матери - воскликнула Саша Бондарева и взмахнув тонкой смуглой своей рукой, запела: По долинами по взгорьям Шла дивизия вперед... Девушки вставали со своих мест, подхватывали песню и грудились вокруг Саши. И песня очень дружная, покатилась по тюрьме. Девушки услышали, как в соседней камере к ним присоединились мальчишки. Дверь в камеру с шумом отворилась, и полицейский, со злым, испуганным лицом, зашипел- Да вы что, очумели Замолчать!. Этих дней не смолкнет слава, Не померкнет никогда, Партизанские отряды Занимали города. Полицейский захлопнул дверь и убежал. Через некоторое время по коридору послышались тяжелые шаги. Майстер Брюкнер, высокий, со своим низко опущенным тугим животом, с темными на желтом лице мешками под глазами и собравшимися на воротнике толстыми складками шеи, стоял в дверях, в руке его тряслась дымившаяся сигара- Platz nehmen! Ruhe!. * (* - По местам Молчать (немецк.) - вырвалось из него с таким резким оглушительным звуком, будто он стрелял из пугача. .Как манящие огни, Штурмовые ночи Спасска, Волочаевские дни. -пели девушки. Жандармы и полицейские ворвались в камеры. В соседней камере, у мальчиков, завязалась драка. Девушки попадали на полу стен камеры. Любка, одна оставшись посредине, уперла в бока свои маленькие руки и, прямо глядя перед собой жестокими невидящими глазами, пошла прямо на Брюкнера, отбивая каблуками чечетку- А Дочь чумы - вскричал Брюкнер задыхаясь. Схватил своей большой рукой Любку и выламывая ей руку, выволок из камеры. Любка, оскалившись, быстро наклонила голову и впилась зубами в эту его большую руку в клеточках желтой кожи- Verdammt noch mal! * (* - Проклятие (немецк.) - взревел Брюкнер и другой рукою кулаком стал бить Любку по голове. Но она не отпускала его руки. Солдаты с трудом оторвали ее от него и с помощью самого майстера Брюкнера, мотавшего в воздухе кистью, поволокли Любку по коридору. Солдаты держали ее, а майстер Брюкнер и унтер Фенбонг били ее электрическими проводами по только что просохшим струпьям. Любка злобно прикусила губу и молчала. Вдруг она услышала возникший где-то очень высоко над камерой звук мотора. Иона узнала этот звуки сердце ее преисполнилось торжества- А, сучьи лапы А. Бейте, бейте Вон наши голосок подают - закричала она. Рокот снижавшегося самолета с ревом ворвался в камеру. Брюкнер и Фенбонг прекратили истязания. Кто-то быстро выключил свет. Солдаты отпустили Любку. - А Трусы Подлецы Пришел ваш час, выродки из выродков Ага-а!... - кричала Любка, не в силах повернуться на окровавленном топчане и яростно стуча ногами. Раскат взрывной волны потряс дощатое здание тюрьмы. Самолет бомбил город. С этого дня в жизни молодогвардейцев в тюрьме произошел тот перелом, что они перестали скрывать свою принадлежность к организации и вступили в открытую борьбу сих мучителями Они грубили им, издевались над ними, пели в камерах революционные песни, танцевали буянили, когда из камеры вытаскивали кого-нибудь на пытку. И мучения, которым их подвергали теперь, были мучения, уже не представимые человеческим сознанием, немыслимые сточки зрения человеческого разума и совести Глава пятидесятая Олег, наиболее осведомленный о передвижении на фронте, повел группу почти на север, стем чтобы где-то в районе Г ундоровской перейти замерзший Северный Донец и выйти к станции Глубокой на железной дороге Воронеж - Ростов. Они шли всю ночь. Мысли о родных и товарищах не оставляли их. Почти всю дорогу они шли молча. К утру, обойдя Гундоровскую, они беспрепятственно перешли Донец и хорошо укатанной военной дорогой, проложенной по старой грунтовой, пошли направлением на хутор Дубовой ища глазами по степи какого-нибудь жилья, чтобы согреться и закусить. Погода была безветреная, взошло солнце, начало пригревать. Степь со своими балками и курганами сияла чистой белизной. Укатанная дорога начала оттаивать, по обочинам обнажились края канав, пошел парок и запахло землею. И по дороге, по которой они шли, и по далеко видным, особенно с холмов, боковыми дальним проселкам то и дело двигались навстречу им разрозненные остатки немецких пехотных артиллерийских подразделений, служб, интендантских частей, не попавших в великое кольцо сталинградского окружения и разбитых в последующих боях на Дону и под Морозовским. Это были уже не румыны. Это отступали немцы, непохожие на тех, какие двигались на тысячах грузовиков пять с половиной месяцев тому назад. Они шли в расхлыстанных шинелях, с обмотанными головами и ногами, чтобы было теплее, обросшие щетиной, с такими грязными черными лицами и руками, будто они только что вылезли из печной трубы. Однажды, проселком с востока на запад, ребятам пересекла дорогу группа итальянских солдат, в большинстве без ружей, а некоторые несли ружья, положив их на плечи, как палки вверх ложем. Офицер в летней накидке, с головой, обмотанной поверх покосившейся полуфуражки-полукепки детскими рейтузами, ехал среди своих солдат верхом на ишаке без седла, едва не бороздя дорогу громадными башмаками. Он был так смешон итак символичен с замерзшими под несом соплями, этот житель теплой южной страны, в снегах России, что ребята переглянувшись, захохотали. |