молодая_гвардия. Александр Фадеев Молодая Гвардия
 Скачать 5.3 Mb.
|
|
На дорогах попадалось немало мирных жителей, сорванных войной со своих мест. И никто не обращал внимания на двух юношей и трех девушек, идущих по зимней дороге с вещевыми мешками. Все это подняло их настроение. С беспечной отвагой юности, не имеющей реального представления об опасности, они видели себя уже поту сторону фронта. Нина в валенках и шапке-ушанке, из-под которой тяжелые завитки ее волос падали на воротник теплого пальто, вся разрумянилась от ходьбы. Олег все время поглядывал на нее. И они, встретившись глазами, улыбались друг другу. А Сережка и Валя водном месте даже завязались играть в снежки и далеко оставили позади своих товарищей, перегоняя один другого Оля, старшая среди них, одетая вовсе темное, спокойная и молчаливая, держалась по отношению к этим двум парам, как снисходительная мамаша. На хуторе Дубовом они провели около суток, исподволь выспрашивая о фронтовых делах Какой-то инвалид, безруки, должно бытьиз осевших «окруженцев», посоветовал им итти дальше на север, в деревню Дячкино. В этой деревне ив ближайших к ней хуторах они прослонялись несколько суток среди смешавшихся тылов немецких частей и прятавшихся по подвалам жителей. Они находились теперь в непосредственной близости от линии боев, с которой доносился беспрерывный гул орудий и ночами, как зарницы, вспыхивали огни их жерл. Авиация бомбила немецкие тылы, и видно, фронт, подавался под напором советских войск, потому что все немецкое вокруг сдвигалось и текло на запад. На них косился каждый прохожий солдата жители боялись впустить, не зная, что это за люди. Не только переходить фронт впятером, а просто бродить или оставаться здесь было опасно. Водном из хуторков хозяйка, очень недружелюбно поглядывавшая на них, ночью вдруг тепло оделась и вышла. Не спавший Олег разбудил своих товарищей, и они ушли с хутора в степь. Ветер, поднявшийся с прошлого дня, сильно донимал их после сна, и прислониться некуда было. Никогда они не чувствовали себя такими беспомощными и заброшенными. И тогда заговорила Оля, старшая среди них- Не обижайтесь на то, что я скажу, - так начала она, ни на кого не глядя, прикрывая рукавом щеку от ветра. - Нам не перейти фронта такой большой компанией. И, должно быть, очень трудно перейти фронт женщине или девушке. - Она взглянула на Олега и Сережку, ожидая возражений, но они молчали, потому что это была правда. - Нам, девушкам, надо освободить своих мальчишек, - твердо сказала она. Нина и Валя поняли, что говорят о них. - Нина, может быть, будет возражать, но твоя мама поручила мне тебя мы пойдем в деревню Фокино, там живет моя подруга по институту, она нас приютит, и мы у нее дождемся фронта, - сказала Оля. Олег впервые не нашелся что ответить, Сережка и Валя молчали- Почему же я буду возражать Нет, я не буду возражать, - сказала Нина, чуть не плача. Так они постояли еще молча все пятеро, томясь и не решаясь сделать последний шаг. Тогда Олег сказал- Оля права. Зачем подвергать девушек риску, когда у них есть более простой выход. И правда, нам будет легче. И в-вы ид-дите, - сказал он, вдруг начав заикаться, и обнял старшую Олю, и поцеловал ее. Потом он подошел к Нине, а все остальные отвернулись. Нина порывисто обняла его и стала покрывать поцелуями все его лицо. Он обнял ее и поцеловал в губы- П-помнишь, как я один раз пристал к тебе, все п-про-сил разрешения поцеловать в щеку п-помнишь, как я говорил Только в щеку, ну, понимаешь, п-просто в щеку. И вот аж когда пришлось поцеловаться. Т-ты помнишь - шептал он ей с детским счастливым выражением- Я помню, я все помню, я помню больше, чем ты думаешь. Я всегда буду помнить тебя. Я буду ждать тебя, - шептала она. Он снова поцеловал ее и высвободился. Отойдя немного, Оля и Нина еще окликнули их, а потом их сразу не стало ни видно, ни слышно, только поземка мела по тонкому насту- Как выспросил Олегу Вали и Сережки- Мы все-таки попробуем вместе, - виновато сказал Сережка. - Мы пойдем поближе к Глубокой вдоль фронта, может, где и проскочим. А ты- Я все-таки здесь попробую. Здесь я, по крайней мере, уже местность знаю, - сказал Олег. Снова наступила тягостная минута молчания - Милый друг ты мой, не стыдись, не вешай голову. Н-ну? - сказал Олег, понимая все, что творится в Сережкиной душе. Валя порывисто обняла Олега. А Сережка, который не любил нежностей, пожал Олегу руку и потом чуть толкнул его ладонью в плечо и пошел не оглядываясь, а Валя догнала его. Это было седьмого января. Но они тоже не могли перейти фронт вдвоем. Они все ходили из деревни в деревню итак дошли до Каменска. Они выдавали себя за брата и сестру, отбившихся от семьи в районе боев на Среднем Дону. И люди жалели их и стелили им где-нибудь на холодном земляном полу, и они спали обнявшись, как брат и сестра в беде. А утром снова вставали и шли. Валя требовала, чтобы они сделали попытку перейти фронт в любом месте, но Сережка был человек реального склада и все не хотел переходить фронт. И, наконец, она поняла, что Сережка и не сделает попытки перейти фронт, пока она, Валя будет ходить с ним Сережка мог перейти фронт в любом месте, но он боялся погубить ее. И тогда она сказала ему- Ведь я одна всегда могу пристроиться где-нибудь тут в деревне и переждать, пока фронт перейдет через пашу местность. Но он не хотели слышать об этом. И все-таки она его перехитрила. Во всей их деятельности, особенно когда они стали все делать вдвоем, он всегда был коноводом, иона подчинялась ему, нов личных делах она всегда брала верх над ними он сам не замечал, как шел за ней в поводу. Таки теперь она сказала ему что он сможет попасть в часть Красной Армии и рассказать, что в Краснодоне гибнут свои ребята, и вместе с этой частью спасти ребят от гибели, а заодно и выручить Валю- Я буду ждать тебя где-нибудь тут поблизости, - сказала она. Валя, уставшая задень, крепко заснула, а когда она проснулась перед зарей, Сережки уже не было он пожалел будить ее, чтобы проститься. И она осталась одна. Елена Николаевна на всю жизнь запомнила эту морозную ночь, это была ночь с одиннадцатого на двенадцатое января. Вся семья уже спала, когда кто-то тихо постучал в оконце с улицы. Елена Николаевна сразу услышала этот стуки сразу поняла, что это он. Олег с помороженными щеками опустился на стул, от усталости даже не сняв шапки. Все проснулись. Бабушка зажгла коптилку и поставила под стол, чтобы свет невиден был с улицы полиция навещала их по нескольку разв день. Олег сидел, освещенный снизу, шапка его заиндевела вокруг лица, на скулах у него были черные пятна. Он похудел. Он сделал несколько попыток перейти фронт, но он совсем не знал современной системы огня и расположения подразделений и групп в обороне. И был слишком большой и темно одет чтобы незаметно переползти по снегу. Мысль о том, что же с ребятами в городе, все время преследовала его. В конце концов он убедил себя, что теперь, когда уже прошло столько времени, он может незаметно проникнуть в город- Что о Земнухове слыхать - спрашивал он- Все тоже- сказала мать, избегая смотреть на него. Она сняла с него шапку, тужурку. Не на чем было даже чаю ему согреть, но домашние итак переглядывались, боясь, чтобы его вот-вот не захватили здесь- Уля как - спросил он. Все молчали - Улю взяли, - тихо сказала мать- А Любу- Тоже... Он изменился в лицеи, помолчав, спросил- А в поселке Краснодоне?. Нельзя было так мучить его по капле, и дядя Коля сказал- Легче назвать тех, кто еще не взят. Он поник головой и больше ни о чем не спрашивал. Посовещавшись, они решили отправить его в село к родне Марины, сейчас же ночью. Дядя Коля взялся проводить его. Они шли по дороге на Ровеньки, по степи безлюдной, видной на большое пространство под звездами, струившими тихий синеватый свет по снегу. Несмотря на то, что он почти не отдохнул после стольких дней скитаний, часто без пищи и крова, после всего, что обрушилось на него дома, Олег уже вполне владел собой и по дороге расспросил у дяди Коли все подробности, связанные с провалом Молодой гвардии. Он рассказал дяде Коле свои злоключения. Они не заметили, как кончился длинный, пологий подъем дороги, и они достигли его высшей точки и круто стали спускаться с холма метрах в пятидесяти от окраины большого села темневшего передними- В село премся, надо бы обойти, - сказал дядя Коля. И они свернули с дороги и пошли левым краем, все также метрах в пятидесяти отсела- снег был глубок только в сугробах. Они пересекли было одну из боковых дорог, ведущих в село, как из-за крайнего дома наперерез к ним кинулось несколько серых фигур. Они бежали и кричали по-немецки очень сипло. Дядя Коля и Олег, не сговариваясь, бросились от них по дороге. Олег чувствовал, что у него нет сил бежать, слышал, что его нагоняют. Он напряг последние силы, но поскользнулся и упал. На него навалились и заломили назад руки. Двое еще гнались за дядей Колей и несколько раз выстрелили ему вслед из револьверов. Через некоторое время они вернулись, ругаясь и посмеиваясь, что не удалось поймать. Олега привели в большой дом, где раньше была, должно быть, сельрада, а теперь канцелярия старосты. На соломе на полу спало несколько солдат жандармерии. Олег понял, что нарвались на жандармский пост. На столе стоял полевой телефон в темной коже. Ефрейтор поднял фитиль в лампе и, сердясь и крича на Олега, начал обыскивать его. Не найдя ничего подозрительного, он сдернул с Олега тужурку и пядь за пядью стал прощупывать ее. Большие пальцы его рук были плоские и расширенные у ногтя, ион методично и ловко работал ими. Так пальцы его добрались до картона комсомольского билета, и Олег понял, что все кончено. Ефрейтор, прикрывая рукой выложенные на стол комсомольский билет и бланки временных комсомольских билетов, надрываясь, сипло говорил по телефону. Потом он положил трубку и что-то сказал солдату, с которым привел Олега. Только к ночи следующего дня Олег, сопровождаемый этим ефрейтором и солдатом вместо кучера, на розвальнях подъехал к зданию жандармерии и полиции в городе Ровеньки и был сдан на руки дежурному жандарму Олег сидел один в камере, в полной темноте, обхватив руками колени. Если бы можно было видеть его лицо, выражение его было спокойное и суровое. Мысли о Нине, о матери, о том, как глупо он попался, - на все это у него было много времени, пока он сидел в канцелярии старосты и пока его везли, и все это уже отошло от него. Он был спокоен и суров, потому что он подводил черту под всей своей недолгой жизнью. «Пусть мне шестнадцать лет, не я виноват в том, что мой жизненный путь оказался таким малым. Что может страшить меня Смерть Мучения Я смогу вынести это. Конечно, я хотел бы умереть так, чтобы память обо мне осталась в сердцах людей. Но пусть я умру безвестным Что ж, так умирают сейчас миллионы людей, также, как и я, полные сил и любви к жизни. В чем я могу упрекнуть себя Яне лгал, не искал легкого пути в жизни. Иногда был легкомыслен, - может быть, слаб от излишней доброты сердца. Милый Олежка-дролежка! Это не такая большая вина в шестнадцать лет. Я даже не изведал всего счастья, какое было отпущено мне. И все равно я счастлив Счастлив, что не пресмыкался, как червь, - я боролся. Мама всегда говорила мне Орлик мой Яне обману ее веры и доверия товарищей. Пусть моя смерть будет также чиста как моя жизнь, - я не стыжусь сказать себе это. Ты умираешь достойно, Олежка-дролежка.» Черты его лица разгладились, он лег на подмерзшем склизком полу, подмостив под голову шапку, и крепко уснул. Он открыл глаза, почувствовав, что кто-то стоит над ним. Было утро. Почти закрыв собой дверь в камеру, перед Олегом стоял в казачьей шинели, в польской конфедератке, едва налезавшей на крупную рыжую голову, плотный старик с большим сизым носом, в крупных рыжих веснушках по всему лицу, со слезящимися безумными глазами. Олег сел на полу, с удивлением глядя на него- А я думаю, какой он такой, Кошевой. А он, вон он какой. Гаденыш Прохвост этакий Жалко, что тебя гестапо будет учить, - у меня б тебе лучше было. Я бью в исключительных случаях. Так вон ты какой Про тебя слава, как про Дубровского. Читал, небось, Пушкина У гадёныш!. Жалко, что тыне у меня, - старик нагнулся к Олегу, прищурил один безумный слезящийся глаз и, дыша на Олега водкой, таинственно зашептал - Ты думаешь, я почему так рано - Он подмигнул уже совсем интимно и доверительно. - Сегодня отправляю партию туда. - он покрутил набухшим пальцем куда-то в небо. - пришел с парикмахером всех побрить, я всегда брею перед этим, - шептал он. Он выпрямился, крякнул, поднял большой палеи руки и сказал - Культурненько!. А ты пойдешь по линии гестапо, не завидую тебе. Оревуар! - он поднес набухшую старческую руку к козырьку конфедератки и вышел, и кто-то захлопнул дверь камеры. Когда Олег был переведен уже в общую камеру, где сидели совсем незнакомые ему люди из дальних мест, он узнал, что это был начальник ровеньковской полиции Орлов, из бывших деникинских офицеров, страшный палачи истязатель. Спустя два-три часа его повели на допрос. Им занимались только одни немцы, и переводчик тоже был немец-ефрейтор. Их было много, немецких жандармских офицеров, в кабинете, куда его ввели. Все они с открытым любопытством, удивлением, а некоторые даже так, как смотрят налицо значительное смотрели на него. По своему во многом еще детскому восприятию мира, он не мог предполагать насколько широко разошлась слава о Молодой гвардии и насколько он сам, благодаря показаниям Стаховича и тому, что его так долго не могли поймать превратился в фигуру легендарную. Его допрашивал гибкий, точно был без костей, как минога немец, с лицом, которому страшные фиолетовые полукружия под глазами, исходящие из-под углов темных, почти черных век, огибающие скулы и растворяющиеся на худых щеках в трупные пятна, придавали вид сверхъестественный, - такой человек мог присниться только в страшном сне. На требование раскрыть всю деятельность Молодой гвардии и выдать всех ее членов и сообщников Олег сказал- Я руководитель Молодой гвардией один и один отвечаю зато, что делали ее члены по моему указанию. Я мог бы рассказать о деятельности Молодой гвардии, если бы я был судим открытым судом. Но совершенно бесполезно для организации рассказывать о ее деятельности людям, которые убивают и невинных. - Он помолчал немного, окинул спокойным взглядом офицеров. и которые сами уже, в сущности, мертвецы. Этот немец, действительно похожий на мертвеца, все-таки еще спросил его что-то. - Эти мои слова - последние, - сказал Олеги опустил ресницы. После того Олег был брошен в застенок гестапо и для него началась та страшная жизнь которую не то что выдержать, о которой невозможно писать человеку, имеющему душу. Но Олег выдерживал эту жизнь до конца месяца, и его не убивали, потому что ждали фельдкоменданта области, генерал-майора Клера, который хотел лично допросить главарей организации и распорядиться ее судьбою Глава пятьдесят первая Ручные пулеметы с трех точек, как из углов треугольника, били по этой ложбине меж холмов, похожей на седло двугорбого верблюда, и пули шмякали по кашице из снега и грязи и издавали на излете звук «Иу-у... иу-у...» Но Сережка был уже поту сторону седловины. Сильные руки, схватив его повыше кисти, втащили в окоп- Не стыдно тебе - сказал маленький сержант с большими глазами на чистом курском наречии. - Что это такоича! Русский паренек, а поди ты. Пристращали они тебя или посулили чего- Я свой, свой, - сказал Сережка, нервно смеясь, - у меня документы в ватнике зашиты отведите меня к командиру. У меня важное сообщение! Начальник штаба дивизии и Сережка стояли перед командиром в единственной неразбитой хате на хуторке, когда-то обсаженном акациями, теперь побитыми авиацией и артиллерией Здесь был командный пункт дивизии, здесь не проходили части и запрещалось ездить на машинах, ив хуторке ив хате было очень тихо, если не считать все время перекатывавшегося за холмами многоголосого гула боя- Сужу не только по документам, аи потому, что он говорит. Мальчишка все знает местность, огневые позиции тяжелой, даже огневые точки в квадратах двадцать семь, двадцать восемь, семнадцать. - начальник назвал еще несколько цифр. - Многое совпало сданными разведки, кое-что он уточнил. Кстати, берег эскарпированы. Помните - говорил начальник кудрявый молодой человек стремя шпалами на петлицах, то и дело втягивая одной стороной рта воздух и морщась у него болел зуб. Командир дивизии довольно невнимательно осмотрел комсомольский билет Сережки и рукописное удостоверение с примитивным печатным бланком, за подписью командира Туркенича и комиссара Кашука, выданное в том, что Сергей Тюленин является членом штаба подпольной организации Молодая гвардия в городе Краснодоне. Он осмотрел билет и это удостоверение и вернул их не начальнику штаба, от которого их получила в руки Сережке, и с грубоватой наивностью осмотрел Сережку с головы до ног- Так. - сказал командир дивизии. Начальник штаба сморщился от боли, втянул воздух одной стороной рта и сказал- У него есть важное сообщение, которое он хочет сказать только вам. И Сережка рассказал им о Молодой гвардии и высказал соображение, что дивизия несомненно, должна тотчас же выступить на выручку ребят, сидящих в тюрьме. Начальник штаба, выслушав тактический план движения дивизии на Краснодон, улыбнулся но тут же тихо простонали взялся рукой за щеку. Но командир не улыбнулся, как видно, не считая марш дивизии на Краснодон таким невероятным делом, а может быть, он просто не обратил внимания на это. Он спросил- Каменск-то ты знаешь- Южную окраину и окрестности стой же стороны. Я пришел оттуда- Федоренко! - крикнул командир таким голосом, что где-то зазвенела посуда. Никого, кроме них, не было в комнате, нов тоже мгновение Федоренко, самозародившись из воздуха, вырос перед командиром итак щелкнул каблуками, что всем стало весело - Есть Федоренко! - Парнишке обутки - раз. Покормить - два. Пусть отоспится в тепле, пока не вызову- Есть обутки, есть покормить, пусть слит пока не вызовете- В тепле. - И командир наставительно поднял палец. - Как баня- Будет, товарищ генерал- Ступай! |