Философия. Философия_ответы. Билеты для кандидатского экзамена по истории и философии науки в группе Хмелевской
 Скачать 2.28 Mb.
|
|
Ценностное знание — метатеоретические построения, представляющие собой формули- ровку, философскую рефлексию, обоснование целеи и принципов организации и эволюции общества. Интерпретативное знание — множество интерпретационных высказывании, идентифи- цирующих понятия различных уровнеи социальной науки. Логико-математическое знание — логические процедуры и математическии язык, ис- пользуемые при точном описании и обосновании социального знания. Я не знаю, почему заявлено 4 уровня, а объясняется 6. Рискну предположить, что по- тому, что это говно собачье. Кстати, такое знание, надо думать, относится к оценочному. Структура знания в гуманитарных науках. Структура знания в гуманитарных науках имеет тенденцию к уровневой организации и состоит из следующих видов знания 1. чувственного гуманитарного знания; 2. эмпирического знания; 3. теоретического знания; 4. ценностного знания, включающего в себя и философские основания. Эмпирическое знание — обобщенное описание чувственной гуманитарной информации, его рациональная и логическая репрезентация и систематизация. Теоретическое знание — частные и общие гуманитарные теории разрабатывающие мо- дели культуры и человека, ценностную и нормативную шкалу оценки их эволюции и пове- дения. 167 Ценностное знание — философская аксиология и антропология, рефлексирующая и кон- струирующая общие ценности и смыслы человека и культуры. Интерпретативное знание — множество интерпретационных предложений, связывающих и идентифицирующих понятия близлежащих уровнеи гуманитарного знания. 1. Современная наука представляет собой систему знания, огромную по объёму, суще- ственно гетерогенную по составу и качественному разнообразию элементов и единиц знания: часто диаметрально противоположных по своим свойствам: эмпирическое и теоретическое знание, атрибутивное и ценностное описательное информативное, дис- курсное и интуитивное, явное, неявное и т.д. Это структурное разнообразие научного знания обусловлено как объективным разнообразием деиствительности, так и слож- ной структурой сознания и познания и механизмов их функционирования. 2. Единство системы научного знания обеспечивается, с одной стороны, требованием со- ответствия любой единицы научного знания стандартам научности: объектности, опре- делённости, доказанности, проверяемости, рефлексивности, методологичности, полез- ности, открытости к критике и изменениям, а с другой — сетью логических взаимо- связей между различными элементами системы научного знания. 3. Наиболее крупными структурными единицами системы научного знания являются области научного знания и уровни научного знания. Четырьмя основными уровнями любой области научного знания являются: чувственный, эмпирический, теоретический и метатеоретический уровни. 4. Различные уровни научного знания качественно отличны по своему содержанию (име- ют свою собственную онтологию) и поэтому между ними отсутствует отношение ло- гической выводимости одного уровня из другого. Каждыи уровень научного знания относительно независим от других в своём функционировании и развитии. Основны- ми формами связи различных уровнеи научного знания являются интерпретация и идентификация элементов и терминов одного уровня в терминах другого. 5. Основными структурными элементами эмпирического уровня знания являются про- токольные предложения, факты, эмпирические законы и феноменологические теории. Все эти элементы связаны между собой отношениями логической выводимости одного из другого. 6. Основными структурными элементами теоретического уровня научного знания явля- ются: идеальные объекты, аксиомы, теоретические законы и принципы, логические правила систематизации различных элементов теоретического знания (определения, методы разворачивания содержания теории, конструирование производных объектов и понятий теории из её исходных и базовых объектов и понятий и т.д.). 7. Эмпирическое и теоретическое знание непосредственно логически не выводимы одно из другого, поэтому ни одно из них не может выступать в качестве критерия истин- ности для другого. Связь между ними имеет конструктивныи характер и обеспечива- ется такими двумя разновекторными процедурами, как эмпирическая интерпретация теории и теоретическая интерпретация эмпирии. Эмпирический опыт не способен ни подтвердить, ни опровергнуть никакую научную теорию саму по себе, а только вместе с определенной её эмпирической интерпретациеи. 168 3.4 Интернализм и экстернализм как альтернативные модели в ис- ториографии науки. Концепция «третьего мира» К. Поппера как теоретическое обоснование интернализма. Сущность экс- тернализма: утверждение существенной роли социокультурной детерминации в развитии науки и научного знания. Лебедев. Столь же неоднозначно решается в современнои философии науки и вопрос о движущих силах развития научного знания. По этому вопросу сушествуют две альтерна- тивные, взаимоисключающие друг друга позиции — интернализм и экстернализм. Согласно интерналистам, главную движушую силу развития научного знания составляют имманент- но присушие ему внутренние цели, средства и закономерности. Они полагают, что научное знание должно рассматриваться как саморазвивающаяся система, содержание которои не зависит от социокультурных условий её бытия, от степени развитости социума и характера различных его подсистем (экономики, техники, политики, философии, религии, искусства и т.д.) Как сознательно отрефлексированная позиция, интернализм оформился в 30-е гг. ХХ в., когда он выступил в качестве оппозиции экстернализму, подчёркивавшему фунда- ментальную роль социальных факторов в развитии научного знания, причём не только на этапе генезиса науки, но и на всех последующих этапах развития научного знания. Наи- более видными представителями интернализма являются А. Каире, Р. Холл, П. Росси, Г. Герлак, а позднее такие известные постпозитивистские философы науки, как И. Лакатос и особенно К. Поппер. Последнему принадлежит наиболее значительная попытка философского обоснования правомерности интерналистской программы развития научного знания. Согласно онтологи- ческои доктрине Поппера, существуют три самостоятельных, причинно не связанных друг с другом типа реальности — физический мир, психический мир и мир знания. Мир зна- ния создан человеком, но с некоторого момента он стал независимой объективной реально- стью, все изменения в которой полностью предопределены её внутренними возможностями и предшествующим состоянием. Как и другие интерналисты, Поппер не отрицает влия- ния на динамику научного знания наличных социальных условии (мера востребованности обществом научного знания как средства решения различных проблем, влияние на науку различных вненаучных форм знания и т.д.), однако он считает это влияние чисто внешним, никак не затрагивающим само содержание научного знания. Необходимо иметь в виду, что сушествуют разные версии интернализма, в частности — эмпиристская и рационалистская. Согласно первой, главным фактором динамики научного знания является нахождение (установление, открытие) новых фактов. Теория же есть вторичное образование, представ- ляющее собой систематизацию и обобщение фактов (классическим представителем эмпи- ристского варианта интернализма в историографии науки был, например, Дж. Гершель). Представители же рационалистской версии интернализма (Декарт, Гегель, Поппер и др.), напротив, считают, что основу динамики научного знания составляют теоретические изме- нения, которые по своей сути всегда есть результат либо когнитивного творческого процесса, либо пе рекомбинации уже имеющихся идей (несушественные идеи становятся существен- ными и наоборот; независимые — зависимыми; объясняемые — объясняющими и т.д.) Любой вариант рационалистского интернализма имеет своим основанием интеллекту- альный преформизм, согласно которому всё возможное содержание знания уже предзадано определённым множеством априорных общих базисных идей. Научные наблюдения трак- туются при этом лишь как один из внешних факторов, запускающих механизм творчесчза и перекомбинации мира идей ради достижения большей степени его адаптации к наличным воздеиствиям внешней среды, имеющим в общем-то случаиное влияние на динамику науч- ного знания. Оценивая эвристическии потенциал интерналистской парадигмы, необходимо 169 отметить такие её положительные черты, как подчёркивание (хотя и чрезмерное) каче- ственной специфики научного знания по сравнению с вненаучными видами познавательнои деятельности, преемственность в динамике научного знания, направленность научного по- знания на объективную истину. К отрицательным чертам интернализма относятся имма- нентизм, явная недооценка его представителями социальной, исторической и субъективной природы научного познания, игнорирование культурной и экзистенциальной мотивации на- учного познания, непонимание его представителями предпосылочного — идеализирующего и идеологического — характера собственных построений. В противоположность интерналистам экстерналисты исходят из убеждения, что основ- ным источником инновации в науке, определяющим не только направление, темпы ее раз- вития, но и содержание научного знания, являются социальные потребности и культурные ресурсы общества, его материальный и духовный потенциал, а не сами по себе новые эм- пирические данные или имманентная логика развития научного знания. С точки зрения экстерналистов, в научном познании познавательный интерес не имеет самодовлеющего значения (познание ради умножения и совершенствования знания в соответствии с неким универсальным методом). Познавательный интерес в науке в конечном счёте всегда «за- мкнут» на определённый практическии интерес, на необходимость решения в формах на- личной социальности множества инженерных, технических, технологических, экономиче- ских и социально-гуманитарных проблем. Наиболее мощная попытка реализации экстерна- листской программы в историографии науки была предпринята в 30-е гг. ХХ в. (Б. Гессен, Дж. Бернал, Э. Цильзель, Д. Нидам и др.), а в 70-х гг. — такими видными представителями философии и социологии науки, как Т. Кун, П. Фейерабенд, М. Малкей, М. Полани, Л. Ко- сарева, Г. Гачев и др. Истоки же экстернализма уходят ещё в Новое время, когда произошло сближение теоретизирования с экспериментом, когда научное познание стало сознательно ставиться в непосредственную связь с ростом материального могущества человека в его взаимодеиствии с природои, с совершенствованием главных средств этого могущества — техники и орудий труда. «Знание — сила», — так сформулировал Ф. Бэкон основной взгляд на назначение науки. Впоследствии обоснование практической природы науки, её зависимости от наличных со- циальных форм практической деятельности составило одну из характерных черт марксист- ской гносеологической традиции (К. Маркс, В.И. Ленин, В.М. Шулятиков, А.А. Богданов, Д. Лукач, Т. Котарбинский и др.). Будучи едины в признании существенного влияния общества и его потребностей на раз- витие научного знания, разные представители экстернализма расходятся при этом в оценке значимости различных социальных факторов на это развитие. Одни считают главными факторами, влияющими на развитие науки и научного знания, экономические, техниче- ские и технологические потребности общества (Дж. Бернал, Б. Гессен и др.), другие — тип социальной организации (А. Богданов), третьи — господствуюшую культурную доминанту общества (О. Шпенглер), четвертые — наличный духовный потенциал общества (религия, философия, искусство, нравственность, архетипы национального самосознания), пятые — конкретный тип взаимодеиствия всех указанных выше факторов, образующий наличный социокультурный фон науки, её инфраструктуру (В. Купцов и др.), шестые — локальный социальный и социально-психологический контекст деятельности научных коллективов и отдельных учёных (Т. Кун, П. Фейерабенд, М. Малкей и др.) Другим существенным пунктом расхождений среди экстерналистов является решение ими вопроса о том, влияют ли социальные факторы только на направление и темпы раз- вития науки (как реакция на определённый «социальныи заказ» со стороны общества) или эти факторы оказывают также существенное влияние на метод науки и содержание науч- ных теории (на характер предлагаемых учёными решений научных проблем). Вплоть до 170 70-х гг. ХХв. большинство экстерналистов положительно отвечало только на первую часть дилеммы, считая, что содержание науки полностью определяется содержанием объекта, что наука располагает истинным методом, которыи инвариантен по отношению к различным социальным условиям и применяющим его субъектам (доктрина социальной и ценностной неитральности естествознания). Исключение здесь делалось лишь для социальных и гума- нитарных наук, в отношении которых признавалось существенное влияние на теоретические построения в этих науках социальных интересов и принимаемых учёными систем ценностей (Э. Дюркгеим, М. Вебер, К. Мангеим, Ю. Хабермас и др.) Однако развитие методологии, социологии и истории науки во второи половине ХХв. привело к крушению представления об инвариантности, всеобщности и объективности научного метода и научного этоса. В рабо- тах Т. Куна, П. Фейерабенда, М. Малкея, Л. Лаудана, а также представителей современнои школы когнитивной социологии науки (С. Уолгар, Б. Барнс, К. Кнорр-Цетина и др.) была убедительно показана парадигмальность, партикулярность, ценностная обусловленность, историчность, конструктивность как самого процесса научного познания в любых областях науки, так и практически всех его результатов. Отсюда ими был сделан решительный вывод о том, что только с таких позиций можно адекватно объяснить такие факты из истории нау- ки и реального функционирования научного познания, как, например, качественные скачки в развитии научного знания, поведение учёных во время научных революций, частичная несоизмеримость научных эпох и имеющая место смена фундаментальных научных теорий во всех областях науки, конкуренция научных гипотез и программ, борьба за приорите- ты в науке и т.п. Естественное и убедительное объяснение такого рода фактов составляет сильную сторону современного экстернализма. К его слабым сторонам относятся постоян- ная опасность явной недооценки его представителями относительной самостоятельности и независимости науки по отношению к социальной инфраструктуре, скатывание на позиции абсолютного релятивизма и субъективизма (П. Феиерабенд и др.) При решении вопроса о выборе между интерналистской и экстерналистской моделями движущих сил развития научного знания необходимо иметь в виду следующие моменты. Прежде всего, необходимо различать их «жёсткие» и «мягкие» варианты. Конечно, жёсткие версии как экстернализма, так и интернализма неприемлемы в одинаковой мере. Жёсткий («грубый») экстернализм может быть квалифицирован как аналог эволюционного ламар- кизма в биологии («лысенковщина»), согласно которому внешняя среда (в случае науки роль такои среды выполняет социокультура) детерминирует генетические изменения в био- логических особях (в случае науки такого рода мутационными изменениями являются её когнитивные инновации). В то же время жёсткии (последовательный до конца) интерна- лизм — это аналог биологического преформизма, которыи также не может быть принят. Конечно, ни один из факторов социальной среды (потребности развития экономики, техники, технологии, идеологические ценности, мировоззренческие ориентиры), ни даже социокультурная среда в целом (социокультурный фон) не может однозначно детермини- ровать появление новой идеи. Последняя, как справедливо подчёркивают интерналисты, может «родиться» только от идеи же. Роль социкультурной среды состоит лишь в том, что она способна «провоцировать» (или «не провоцировать») рождение определенной идеи с большей или меньшей вероятностью. Между наукой и её социальным окружением суще- ствует отношение не детерминации, а, скорее, «кооперации», «резонанса», когда их «созву- чие» способствует рождению новой идеи, показывая её востребованность. Наука по сво- ей социально-биологической («адаптационной») природе в принципе всегда готова отклик- нуться на требования среды, но при этом она сама должна быть уже подготовлена к ответу на конкретный вызов социального окружения. Продолжая далее биологическую аналогию, можно сказать следующее: для того чтобы «родить» какую-то идею, наука должна быть по краинеи мере уже «беременной» ею. Поскольку идея может «родиться» только от идеи же, 171 постольку своё влияние на науку социальное окружение может оказывать не непосредствен- но, а только через своих «когнитивных посредников» (не обязательно из даннои области науки или даже вообще из науки). Поэтому не просто социальный фон, а именно его ко- гнитивная часть выступает посредствующим звеном, механизмом передачи вызова науке со стороны социокультуры. Если же проводить синергетические аналогии, то социокультура выступает по отноше- нию к науке в качестве своеобразного контрольного параметра, оказывающего существенное влияние на эволюцию науки и научного знания как открытых, диссипативных и нелинеиных систем. При этом, проводя аналогию между эволюцией научного знания и биологической эволюцией, необходимо помнить, что мыслит не научное сознание (мышление) само o себе (это лишь полезная абстракция и не более того, правда и не менее), а ученый (и науч- ное сообщество), так же как генетически мутирует наследственная структура не организма «вообще», а именно конкретного организма, представителя определённого биологического вида. Конечно, экстерналистское истолкование движущих сил науки значительно услож- няет работу историков науки. Усложняет, но не обедняет. Интернализм же ориентирует историков науки на упрощенныи её вариант, представляя науку и научное познание абсо- лютно самостоятельными и «девственно чистыми» по отношению к обществу и его потреб- ностям. Интернализм в лучшем случае есть более или менее адекватная теория внутренней развертки и фиксации результатов развития научного познания, поскольку он фактически призывает абстрагироваться от социального и исторического времени бытия науки. Для него (как и для любого имманентизма) время и реальные условия бытия науки и научного познания имеют по отношению к содержанию последних только формальное значение, вы- полняя лишь функцию пространственно-временной фиксации следования одного научного результата за другим. Абстрагируясь от влияния детерминационных ресурсов социокультуры на развитие на- уки, интернализм вынужден «Педалировать» более сильно, чем это необходимо, на роль случаиностй и индивидуальных способностей гениальных учёных (вот появился Евклид, или Галилей, или Эинштейн и т.д. и сотворил то-то и то-то. . . ). Другой возможный и рас- пространенный вариант интернализма — вариант гегелевского типа, согласно которому по- следующая научная идея вытекает из предыдущей с некоей логической необходимостью. Он ещё менее приемлем, чем первый вариант интернализма, так как жёстко «завязан» на явно ненаучные идеи преформизма, провиденциализма и мистического телеологизма. Единственно значимой альтернативой как экстернализму, так и интернализму остаётся только концепция единства и диалектической взаимосвязи внутринаучных (логикоэмпири- ческих) и социокультурных факторов в развитии научного знания. К сожалению, мера этой взаимосвязи не может быть определена заранее, априорно, так как для разных этапов, пери- одов и решения конкретных научных проблем она, как показывает история науки и реаль- ная научная практика, существенно различна. Например, одна ситуация, когда создаётся новая фундаментальная научная теория, и совсем другая, когда требуется количествен- но обработать полученные эмпирические данные по определённой методике или вывести некоторую теорему из аксиом по определённым правилам логики. Здесь каждый раз тре- буется анализ конкретной познавательной ситуации и принятие соответствующего решения об определении веса внутринаучных и социокультурных факторов в данной ситуации. Методологически ненормативный характер теории единства внутринаучных и социо- культурных факторов в развитии научного знания — главный её недостаток. Он является своеобразной платой за те большие и очевидные преимущества, которые имеет эта теория по сравнению с интернализмом и экстернализмом. Главные из этих преимуществ — полнота описания реальной познавательной ситуации в развитии научного знания, антиаприоризм, историчность, конкретность истины, замыкание на реальную познавательную практику в 172 науке. Необходимым следствием любой теории развития научного знания, в том числе концеп- ции единства внутринаучных и социокультурных факторов, является требование формули- рования общих закономерностей развития научного знания. Другим, столь же необходимым требованием к любой концепции подобного рода является формулирование и конкретиза- ция этих общих законов применительно к различным областям научного знания. Не вда- ваясь в сколько-нибудь подробное фактическое и теоретическое обоснование этих законов, сформулируем общие и специфические закономерности развития научного знания с пози- ции концепции единства внутринаучных и социокультурных факторов в развитии научного знания. 3.5 Проблема истины в научном познании. Модели истины (анализ модели истины в прагматизме по работе У.Джеймса «Что такое прагматизм?») Теории истины Понятие истины имеет, прежде всего, эпистемологическое значение, связанное с фор- мированием объективного знания о мире. Но в то же время это — ценностная категория, выражающая идеал рационального развития всей европейской культуры. Подчеркнём, что «истина» как ключевая категория эпистемологии и философии науки в целом имеет норма- тивное или регулятивное значение, что выражается в четырёх известных теориях истины. Корреспонденткая (соответствия) теория, идущая от Платона и Аристотеля, опреде- ляется в стремлении утвердить онтологическую значимость научных суждений, непосред- ственное соответствие их содержания природной сущности познанных природных явлений. Такое понимание истины типично для классической науки. Согласно Галилею, например, истина неразрывно связана с выявлением необходимости в природе, то есть, по его сло- вам, «чему невозможно быть иным». Считалось, что человек способен достичь абсолютно- го знания, что человеческий разум познаёт некоторые истины столь совершенно и с такой абсолютной достоверностью, какой обладает сама природа. В современной литературе используются также понятия истины как когерентной (име- ется в виду внутреннее согласование, например в математике и логике), конвенциальной (то есть, условно принятой), прагматистской (достижение успеха в реальной практике). Особенности каждой из этих теорий истины связаны, как с определёнными историческими этапами развития науки, так и мировоззренческими установками учёных. Понятие когерентной истины идёт от рационалистических установок Декарта и Лейбни- ца и означает, прежде всего, внутреннюю согласованность и непротиворечивость системы определённых суждений, например, теоремы, гипотезы или теории. Конвенционализм имеет корни в античном скептицизме, а возродился на рубеже XIX–XX вв. Так, Пуанкаре сравни- вал научные теории с различными формами организации каталогов в библиотеках. Учёный утверждал, что никакая геометрия не может быть более истинной, чем другая, и что ис- пользование той или иной геометрии в физических теориях — это лишь вопрос конвенции и удобства при расчётах. Прагматизм (Ч. Пирс, У. Джемс, Дж. Дьюи) связывает понятие истины с возможностя- ми прежде всего практического (инструментального) использования научных теорий. Ис- тинное и ценностно значимое становятся как понятия идентичными, выполняющими функ- цию адаптации к окружающему миру. Джеймс, в частности, считал, что истину можно понимать как способ нашего мышлении, соответствующий обстоятельствам. Цитата «Что такое прагматизм?» Джеймс: «Истина» означает в наших мыслях и убеж- дениях то же самое, что она значит в науке. Это слово означает только то, что мысли (со- 173 ставляющие лишь часть нашего опыта) становятся истинными ровно постольку, поскольку они помогают нам приходить в удовлетворительное отношение к другим частям нашего опы- та, суммировать их и резюмировать с помощью логических сокращений вместо того, чтобы следовать за нескончаемой сменой отдельных явлений. Мысль, которая может, так сказать, везти нас на себе: мысль, которая успешно ведёт нас от какой-нибудь одной части опыта к любой другой, которая целесообразно связывает между собой вещи, работает надежно, упрощает, экономизирует труд — такая мысль истинна ровно постольку, поскольку она всё это делает. Она истинна инструментально. В этом заключается «инструментальная» точка зрения на истину, с таким успехом развиваемая Дьюи, та точка зрения, что истина наших мыслей означает их способность работать на нас, с таким блеском возвещённая Шиллером. Дьюи, Шиллер и их сторонники дошли до этой общей теории истины, следуя просто при- меру геологов, биологов и филологов. Решительный шаг в развитии и установлении этих наук был сделан плодотворной мыслью исходить из каких-нибудь простых, наблюдаемых в настоящее время в действии процессов — как, например, денудация гор благодаря выветри- ванию, отклонение от родительского типа, изменение диалекта благодаря обогащению его новыми словами и новыми способами произношения — и затем обобщить их, применить их ко всем временам, получая таким образом огромные результаты от суммирования на протяжении многих веков мелких действий. Тот доступный для наблюдения момент, который Дьюи и Шиллер выделяли специально для своего обобщения, заключается в известном всем процессе, с помощью которого всякий отдельный человек приспосабливается к новым мнениям. Этот процесс повсюду и всегда один и тот же. У индивида имеется уже запас старых мнений, но случайно они сталки- ваются с новым опытом, вносящим в их среду элемент брожения. Например, кто-нибудь противоречит этим мнениям, или сам он в минуту размышления находит, что они проти- воречат друг другу, или же он узнает о фактах, с которыми они не согласны, или в нём поднимаются желания, которых они уже не могут удовлетворить. В результате во всяком случае получается внутренняя тревога, чуждая до сих пор духу индивида, тревога, от ко- торой он пытается освободиться, изменяя свои прежние мнения. Он спасает из них столько, сколько может, так как в вопросах верований и убеждений все мы крайне консервативны. Он пробует сперва изменить одно какое-нибудь мнение, потом другое (они ведь неодинако- во поддаются изменениям), пока, наконец, у него не блеснёт какая-нибудь мысль, которую можно присоединить к старому запасу, произведя в нём минимальное нарушение, мысль, которая является как бы посредником между старым и новым опытом, весьма успешно и удачно соединяя их между собой. Эта новая мысль признаётся тогда за истинную. Она сохраняет старый запас истин с минимумом изменений в нём, модифицируя его лишь настолько, насколько это требуется для вмещения новой истины. Этот процесс модификации совершается по наиболее привыч- ным, наиболее проторенным путям мышления. Гипотеза, слишком резко разрывающая с прошлым и нарушающая все наши предвзятые мнения, никогда не будет признана за ис- тинное объяснение нового явления. Мы будем упорно искать до тех пор, пока не найдём чего-нибудь менее эксцентричного. Даже сильнейший переворот в убеждениях и верованиях человека оставляет незатронутыми значительнейшую часть его прежних взглядов. Время и пространство, причина и следствие, природа и история, весь ход собственной жизни че- ловека остаются неподверженными действию подобных переворотов. Новая истина всегда посредник, всегда миротворец. Она сочетает старые мнения с новым фактом при минимуме потрясения и при максимуме непрерывности. В наших глазах всякая истина прямо пропор- циональна её успеху в разрешении этой проблемы «максимума и минимума». Но, разумеет- ся, успех при решений этой задачи вещь весьма относительная. Мы говорим, например, что какая-то теория в целом решает эту задачу удовлетворительнее какой-то другой; но слово 174 «удовлетворительнее» относится здесь лишь к нам самим, различные люди будут и раз- лично понимать эту удовлетворительность. Таким образом, здесь всё до известной степени пластично. Теперь я вас попрошу обратить особое внимание на роль, которую играют старые ис- тины. Источником многих несправедливых обвинений, направленных против прагматизма, является то, что с этим обстоятельством не считаются. Значение этих старых истин — вещь первостепенной важности. Верность и уважение к ним — это первый принцип, а в большин- стве случаев даже единственный принцип; ибо весьма часто, когда приходится иметь дело с явлениями, настолько новыми, что они требуют серьёзного изменения в наших прежних мнениях, люди игнорируют эти последние целиком или же дурно обращаются с теми, кто стоит за них. Вы, конечно, хотите услышать примеры, поясняющие этот процесс роста истины. Един- ственная трудность здесь — изобилие материала. Простейший случай новой истины мы имеем, разумеется, тогда, когда к нашему опыту присоединяются новые виды фактов или новые отдельные факты старых видов. Это чисто количественное нарастание нашего опыта не ведет за собой никаких изменений в старых воззрениях. Дни следуют один за другим, и вносимое каждым из них новое содержание просто прикладывается к прежнему запасу. Само по себе это новое содержание не истинно; оно просто происходит, оно есть. Истина же — это то, что мы говорим о нём, и когда мы говорим, что оно пришло, то истина и заключается просто в этой формуле прибавления. Всякое новое мнение признаётся «истинным» ровно постольку, поскольку оно удовлетво- ряет желанию индивида согласовать и ассимилировать свой новый опыт с запасом старых убеждений. Оно должно одновременно охватывать собой новые факты и тесно примыкать к старым истинам, и успех его (как я только что сказал) зависит от моментов часто личного, индивидуального свойства. При росте старых истин путём обогащения их новыми большую роль играют субъективные основания. Мы сами являемся составной частью этого процесса и подчиняемся этим субъективным основаниям. Та новая идея будет наиболее истинной, которая сумеет наиудачнейшим образом удовлетворить оба этих наших требования. Новая идея делает себя истинной, заставляет признать себя истинной в процессе своего действия, своей «работы». Она словно прививает сама себя к прежнему запасу истин, который таким образом увеличивается, подобно дереву, растущему благодаря действию нового отлагающе- гося слоя камбия. Дьюи и Шиллер, идя дальше, обобщают это наблюдение и применяют его к самым старым слоям истины. И они тоже некогда были гибкими, пластичными. И они тоже были признаны истинными по субъективным основаниям. И они тоже являлись посредниками между более древними истинами и такими, которые в то время представляли собой новые наблюдения. Чисто объективной истины — истины, при установлении которой не играло бы никакой роли субъективное удовлетворение от сочетания старых элементов опыта с новыми элементами — такой истины нигде нельзя найти. Те основания, в силу которых мы называем вещи истинными, представляют собой также те основания, в силу которых они истинны, ибо «быть истинным» и значит только выполнять эту функцию сочетания. Субъективное, человеческое оставляет, таким образом, на всём свой след. Истина неза- висимая, истина, которую мы только находим; истина, которую нельзя приспособить к чело- веческим потребностям; истина, одним словом, неисправимая, неизменная — такая истина существует, разумеется, в изобилии — или же принимается существующей мыслителями- рационалистами. Но в этом случае она обозначает лишь мёртвую сердцевину живого де- рева; её существование означает лишь, что и истина имеет свою палеонтологию, свой срок давности, что она с годами службы окостеневает, окаменевает в глазах людей от одной только старости. Но как гибки ещё, тем не менее, и древнейшие истины — это было на- 175 глядно показано в наши дни переворотом, происшедшим в логических и математических понятиях, которые, по-видимому, захватывают уже и физику. Старые формулы истолко- вываются теперь как частные случаи более объемлющих принципов, о современной форме и формулировке которых наши предки не имели даже ни малейшего представления. Этой теории истины Шилер дал название «гуманизм», но так как и для неё начинает входить во всеобщее употребление слово прагматизм, то я в настоящих лекциях и буду говорить о ней под этим именем. Итак, прагматизм представляется, во-первых, некоторым методом; во-вторых, некото- рой генетической теорией истины. В дальнейшем темой наших бесед будут обе эти вещи. Все эти прагматические речи об истинах во множественном числе, об их пользе и при- носимом ими удовлетворении, об успехе, с которым они работают и пр. — всё это наводит человека интеллектуалистического склада на мысль о каких-то грубых, низкопробных под- делках и суррогатах истины. Такие истины для него не реальные истины. Такие критерии чисто субъективны. Объективная истина, напротив, должна быть чем-то неутилитарным, высоким, утончённым, отдалённым, возвышенным, витающим над землей. Объективная истина должна быть абсолютным соответствием между нашими мыслями и столь же аб- солютной действительностью. Она должна быть тем, что мы обязаны мыслить безусловно. Условный характер того, как мы фактически мыслим, не имеет никакого значения: это касается психологии. Долой во всех этих вопросах психологию, и да здравствует логика! Взгляните, как велик контраст между обоими этими духовными типами! Прагматизм применяется к конкретному, к фактическому, наблюдает истину за её работой в отдель- ных случаях и затем обобщает. Истина для него — это родовое название для всех видов определённых рабочих ценностей в опыте. Для рационалиста она остается чистой абстрак- цией, перед голым именем которой мы должны почтительно преклоняться. В то время как прагматик пытается показать обстоятельно, почему именно мы должны оказывать истине такое почтение, рационалист не в состоянии узнать тех конкретных фактов, из которых извлечена его собственная абстракция. Он обвиняет нас в том, что мы отрицаем истину. На самом же деле мы стараемся лишь точно объяснить, почему люди ищут истину и всегда обязаны искать её. 3.6 Неокантианство: основные школы и идеи. Проблема научного знания в неокантианстве (работа Г.Риккерта «Науки о природе и науки о культуре»). Неокантианство как попытка «негегелевского» синтеза философии с наукой; философия как методология и теория познания. Возникло в 60-х гг. 19 в. в Германии (Отто Либман — лозунг «Назад, к Канту!», Г.Гемгольц, А.Ланге и др.) 176 Марбургская школа Баденская школа 1. Функция как функция науки. 2. Познание = логический процесс. 3. Критика кантовской «вещи в себе». Конструирование предметов позна- ния («данное» и «заданное»). 4. Сглаживаются различия между чувственностью и рассудком в пользу рассудка (появление неев- клидовой геометрии показало, что пространство нельзя трактовать как априорную форму чувственно- сти). 5. Идеал науки — математика и мат. физика 6. Символические формы опосред- ствуют человеческое восприятие мира. Человек = «животное, создающее символы» (animal simbolicum). 1. Функция — не как логика, а как учение о ценностях. 2. Анализ методов познания естественных и гуманитарных наук. 3. Разные типы мышления: законополага- ющий и описывающий индивидуальное, особенное: номотетический (генерализу- ющий) метод — в естествознании, идио- графический, (индивидуализирующий) метод — в гуманитарных науках (исто- рии). 4. Реальность = совокупность единичных, индивидуальных событий. Естествозна- ние оставляет за скобками всё единичное и индивидуальное. Неповторимое изуча- ет история, поэтому она ближе к реаль- ному. Одна и та же реальность выступа- ет то как природа (в общем плане), то как история (инд.) Отсюда — противо- поставление природы и истории не объ- ективное, а методологическое. 3.6.1 Марбургская школа неокантианства («логицистская») Ориентируется на естествознание. Панлогизм = бытие сводится к совокупности логических отношений. Г.Коген (1842–1918): 1. Функция = функция науки. Идеал познания = математика и математическая физика. 2. Невозможность редукции науки к проверяемым эмпирическим фактам: факты всегда даны нам через «теоретические» очки. Науку формирует не хаос фактов, а опреде- лённый способ их унификации и схематизации с помощью гипотез и теорий. То есть законы и теории не выводятся из фактов, а предшествуют им. Значит, любая теория априорна. Спор фактуализма и теоретизма в философии науки: Фактуализм: независимость и автономность фактов по отношению к научным теориям («факты — упрямая вещь»). Теоретизм: зависимость фактов от теорий + при смене теорий происходит смена фак- туального базиса науки. 3. Тезис «имманентности бытия сознанию» (любой факт науки предполагает, что есть не просто нечто, а что-то осознанное в категориях логического мышления): «Мы находим действительность в мысли, а не в ощущении». 177 4. 3 составляющих «общей теории опыта»: логика (исследует условия мышления), этика (исследует условия возможности морального действия), эстетика (такие формы чув- ственности, как пространство и время = условия человеческого восприятия). П. Наторп (1854–1924): 1. Предмет философии — теория познания. Но она изучает не психику, а содержание познания = всё более полные определения объекта. Реальность = это процесс определения. 2. «Для мышления не существует никакого бытия, которое само не было бы положено в мысли». Вопрос о том, что предшествует мышлению, является его источником — не имеет смысла. 3. Функция = постоянно развивающийся метод (не застывшая система!) Э.Кассирер (1874–1945): 1. Логика науки: Понятия — не мысленные отражения предметов, а «методы», с помо- щью которых всё сводится к априорным рядам функциональных отношений. Прогресс науки связан с тем, что на определённом этапе учёные прекратили поиски сути ве- щей, они ищут функции связи между вещами (законы). Предмет — не источник, а цель познания («Мы познаем не предметы, а предметно»). 2. Функция — не только критика познания (как у Канта), но и критика цивилизации. Символические формы: Культура символична. Миф, искусство, язык, логика = фун- даментальные формы понимания, а они — символичны. Рецептивная система МИР СИМВОЛОВ Реактивная система Символы — рождение культуры. Человек = «животное, создающее символы» (animal simbolicum). Человек видит окружающую его реальность опосредованно, через символиче- ские формы (мифы, художественные образы, ритуалы и т.п.) 3.6.2 Баденская школа неокантианства В отличие от марбуржцев, функция — не как логика, а как учение о ценностях. Ориентиро- вана не только на естествознание, но на всю целостность культуры. Основу бытия образуют не логические, а аксиологические отношения. В.Виндельбанд (1848–1915): 1. Классификация наук не по предмету, а по методу. Разные типы мышления: законополагающий и описывающий индивидуальное, особен- ное (номотетический и идиографический методы). 2. Функция = нормативное учение, наука о ценностях. Надо установить те ценности, что лежат в основании познания, морали и искусства. Ценности — общезначимы (логиче- ские, этические, эстетические, религиозные и т.д.) Г.Риккерт (1863-1936): 178 1. Тоже выделял 2 метода познания — генерализирующий и индивидуализирующий (есте- ствознание и история). Принципиально несводимы друг к другу! Естественные науки — упрощают мир, дают схему, а не копируют мир. Значит, при образовании понятия надо руководствоваться поставленной целью (целевой принцип отбора). Исторические науки — тоже дают законы, но законы индивидуального, единичного события. Но не какое попало индивидуальное выбирается, — руководствуются ценно- стями. 2. Мир делится на две сферы: действительность и ценности. Ценности недействительны, они не существуют, не обладают бытием, они значат. «Совершенно самостоятельное царство, лежащее по ту сторону субъекта и объекта». Ценности — это идеальное бытие, бытие нормы, смысл. Фрейбургская (Баденская) школа неокантиантства. Если марбургская школа в основном ориентировалась на математическое естествозна- ние, то для фрейбургской характерна ориентация в первую очередь на социальные науки. Выделяются два главных представителя фрейбургской школы неокантианства. Один из них — Вильгельм Виндельбанд — известный историк философии, который 1 мая 1894 года при вступлении в должность ректора Страссбургского университета выступил с программ- ной речью «История и естествознание». Вильгельм ВИНДЕЛЬБАНД — один из наиболее видных представителей фрейбургской школы неокантианства. Систематическое развитие его взгляды получили в работах другого неокантианца — Генриха Риккерта — работах, предназначенных развить логику неокантианского понима- ния исторической науки. Остановимся более подробно на основополагающем выступлении Виндельбанда «История и естествознание». В этой речи Виндельбанд предложил положить в основу классификации наук различие между науками не по предмету, а по методу. Вопрос состоит, утверждал Виндельбанд, не столько в уразумении предмета исторического позна- ния и в отграничении его от предмета естественных наук, сколько в установлении логиче- ских и формально-методологических особенностей исторического познания. Виндельбанд отказывается от деления знания на науки о природе и науки о духе. Принципом деления должен служить «формальный характер познавательных целей на- ук». Одни науки отыскивают общие законы, другие — отдельные факты; одни из них — науки о законах, другие — науки о событиях. Первые учат тому, что всегда имеет ме- сто, последние — тому, что однажды было. Первый тип мышления Виндельбанд называ- ет «НОМОТЕТИЧЕСКИМ» (законополагающим). Тип мышления, противостоящий «но- мотетическому» (законополагающему), Виндельбанд называет «ИДИОГРАФИЧЕСКИМ» (описывающим особенное). Один и тот же предмет может служить объектом одновременно как номотетического, так и идиографического исследования. Причина такой возможности в том, что противоположность между неизменным (общим) и однажды встречающимся в известном смысле относительна. Так, наука об огранической природе в качестве система- тики — наука номотетическая, но в качестве истории развития — идиографическая. Итак, Виндельбанд устанавливает различие двух основных методов научного познания и двух направлений, типов мышления — номотетического и идиографического. Это раз- личие номотетического и идиографического типов мышления и определяет различие меж- ду естествознанием и историей. В случае естествознания мышление стремится перейти от установления частного к пониманию общей связи, в случае истории оно останавливается на выяснении частного, особенного. Виндельбанд считает, что идиографический исторический 179 метод находился долгое время в пренебрежении. По его мнению, пренебрежение всем, кро- ме общего и родового, есть черта греческого мышления, перешедшая от элеатов к Платону, который видел как истинное бытие, так и истинное познание только во всём общем. В новое время глашатаем этого мнения явился Шопенгауэр, который отказал истории в значении истинной науки именно на том основании, что она имеет дело только с частным и никогда не достигает общего. Виндельбанд считает этот взгляд на идиографический метод многове- ковым заблуждением. В противоположность ему Виндельбанд подчеркивает, что «всякий человеческий интерес и всякая оценка, всё, имеющее значение для человека, относится к единичному и однократному». Если это справедливо в отношении к индивидуальной чело- веческой жизни, то это «тем более применимо ко всему историческому процессу: он имеет ценность, только если он однократен». Виндельбанд считает, что в целостное познание, образующее общую цель всех родов научной работы, должны в одинаковой мере войти оба метода: и номотетический, и идио- графический. Оба эти момента человеческого знания — номотетический и идиографический — не мо- гут быть сведены к одному общему источнику. Никакое подведение под общие законы не может вскрыть последние основания единичного, данного во времени явления. Поэтому во всём историческом и индивидуальном, заключает Виндельбанд, для нас остается доля необъяснимого — нечто невыразимое, неопределимое. В соответствии с этим знаменитая речь Виндельбанда об отношении истории к естествознанию завершается рассуждением о беспричинности свободы: последняя и глубочайшая сущность личности, по Виндельбанду, противится анализу посредством общих категорий, и этот неуловимый элемент «проявля- ется в нашем сознании как чувство беспричинности нашего существа, т.е. индивидуальной сводобы». Выступление Виндельбанда «История и естествознание» наметило новый взгляд на историческое знание в эскизной форме. Систематическое развитие с позиций, близких к позиции Виндельбанда, этот взгляд получил в обстоятельных работах Генриха РИККЕРТА. В своей сумме эти работы были предназначены развить логику неокантианского понимания исторической науки. Принципы классификации наук Риккерта чрезвычайно близки к принципам Виндельбанда, но гораздо обстоятельнее развиты. Как и Виндельбанд, Риккерт сводит различие между науками к различию их методов и полагает, что основных методов существует два. Всякое научное понятие может иметь задачей либо познание общих, тождественных, повторяющихся черт изучаемого явления, либо, напротив, познание частных, индивиду- альных, однократных и неповторимых его особенностей. В первом случае мы имеем дело с естествознанием, во втором — с историей. Естественнонаучное понятие направлено на общее, историческое — на индивидуальное. Как бы далеко ни простиралась возможность одновременного применения к единой дей- ствительности обоих методов — генерализирующего и индивидуализирующего — логически они диаметрально противоположны и взаимно друг друга исключают. Если история пользуется в качестве элементов своих суждений понятиями об общем, если, далее, естествознанию приходится иметь дело и с индивидуальными объектами, то этим обстоятельством, по Риккерту, не может быть устранен или ослаблен факт исконной противоположности естественнонаучного и исторического родов познания. Логическая про- тивоположность обоих методов — величайшая, какая только может существовать в сфере науки. Научное понятие, как утверждает Риккерт, никогда не может быть копией или отраже- нием предмета. В любом понятии любой науки воспроизводятся только некоторые стороны или свойства предмета, абстрагированные или отобранные, почёрпнутые из его действи- 180 тельного содержания в соответствии с той точкой зрения, которой руководствуется эта наука, и в которой сказывается характерный для неё познавательный интерес. Действительность предмета, по Риккерту, не может быть воспроизведена в понятии, поскольку она неисчерпаема. Наука преодолевает «экстенсивное» и «интенсивное» много- образие познаваемой ею эмпирической действительности не тем, что она его «отражает», а тем, что она «упрощает» это многообразие. Из бесконечно богатого содержания пред- метного мира наука вводит в свои понятия не все его элементы, но только те, которые оказываются существенными. Развивая этот взгляд Риккерт приходит к убеждению, будто основная противополож- ность между естествознанием и историей есть противоположность двух задач и двух прин- ципов отбора, отделения существенного от несущественного. Для истории, с точки зрения Риккерта, характерно изображение или повествование об однократных, однажды случившихся и неповторимых событиях, а для естествознания — установление общих принципов всегда сущего. При этом Риккерт подчёркивает, что для того, «чтобы ясно выразить требуемое различие, я должен буду разделить в понятии то, что в действительности тесно связано друг с другом <. . . > мне придется совершенно отвлечься от тех многочисленных нитей, которые соединяют друг с другом обе группы наук. . . » Характерными для Риккерта являются следующие утверждения: ” Открытая нами принципиальная логическая противоположность может быть охарактери- зована и как противоположность между наукою, имеющею дело с понятиями, и наукою, имеющею дело с действительностью. Действительность для нас лежит в особенном и индивидуальном, и ни в коем случае нельзя её построить из общих элементов. “ Хотя формально Риккерт признаёт равноправие естествознания и истории как двух оди- наково возможных и необходимых логических способов образования понятий, но в разрезе онтологии Риккерт отдаёт явное предпочтение истории. Одна из существенных задач риккертовской методологии состоит в доказательстве мыс- ли, будто естествознание не есть познание действительности. Ища только общего, оно не может в силу своей природы выйти из круга абстракций, ибо предмет его исследования — общее — не имеет действительного бытия, возникая только в результате логического отвле- чения. Совершенно невозможно понять смысл философии Риккерта без уснения того, что вся риккертовская логика истории зиждется на гносеологической критике естествознания. Неда- ром главный труд Риккерта называется «Границы естественнонаучного образования поня- тий». В своей критике естествознания кантианец Риккерт, по нашему мнению, перекликается с иррационализмом. При этом особенность Риккерта в том, что у него антирационали- стическая критика познания с наибольшей резкостью проводится по отношению к наукам естественным. Риккерт подчёркивает гносеологические границы естествознания, его якобы неадекват- ность, удалённость от подлинной действительности. В противовес этому роду познания Рик- керт выдвигает историю как такую науку, в которой предмет познания и метод познания 181 наиболее отвечают друг другу. История, по Риккерту, возможна как наука в силу того, что наряду с природой существует культура как особый объект или особая сфера опыта. Для характеристики культурных объектов, определения их специфики по сравнению с природными объектами, Риккерт вводит понятие, которое является важнейшим в его фи- лософии культуры, в философии истории и логике исторических наук. Именно это понятие дает принцип, с помощью которого историк отделяет «существенное» от «несущественно- го». Это понятие «ценность» — важнейшее понятие философии Риккерта. Только благодаря этому понятию, уверяет Риккерт, становится возможным отличить культурные процессы от явлений природы. Только это понятие дает принцип, с помощью которого историк из неис- черпаемого многообразия индивидуальных элементов действительности образует некоторое целое, отделяет «существенное» от «несущественного». Ценность, по Риккерту, есть «смысл, лежащий над всяким бытием», мир «состоит из действительностей и ценностей». Как Вы видите, категория «ценности» не только допол- няет категорию бытия, но и сфера «ценностей» у Риккерта противостоит сфере «бытия», причём таким образом, что противоположность между ними принципиально не может быть ни уничтожена, ни хотя бы смягчена. Истинная ценность, как её понимает Риккерт, есть ценность самодовлеющая, «совершен- но независимая от какой бы то ни было отнесенности к бытию и тем более к субъекту, к которому она обращается». По Риккерту, о ценности нельзя сказать, что она «есть», но всё же ценность принадлежит к «нечто», а не к «ничто». Истинная ценность, по Риккерту, есть ценность самодовлеющая, «совершенно независимая от какой бы то ни было отнесённости к бытию и тем более к субъекту, к которому она обращается». По Риккерту, мир «состоит из действительности и ценностей». Ценности не относятся ни к области объектов, ни к области субъектов. Они «образуют совершенно самостоятельное царство, лежащее по ту сторону субъекта и объекта». По Рик- керту, отношением ценностей к действительности определяется высшая задача философии. «Подлинная мировая проблема» философии заключается именно «в противоречии обоих этих царств»: царства существующей действительности и царства несуществующих, но тем не менее имеющих для субъекта общеобязательную значимость ценностей. Риккерт полагает, что это противоречие «гораздо шире противоречия объекта и субъ- екта. Субъекты вместе с объектами составляют одну часть мира действительности. Им противостоит другая часть — ценности. Мировая проблема есть проблема взаимного отно- шения обеих этих частей и их возможного единства. По Риккерту, все проблемы бытия «необходимо касаются только частей действитель- ности и составляют поэтому предметы специальных наук», тогда как для философии «не остаётся более ни одной чисто бытийной проблемы». Между философией и специальным знанием существует принципиальная разница, обу- словленная тем, что перед философией лежит задача познания мирового целого. Мировое целое, по Риккерту, никогда не может быть задачей специальных наук. Целое действительности принципиально недоступно нашему опыту и никогда не может быть дано нам. А отсюда следует, заключает Риккерт, что понятие целого действительности «уже не представляет собой чистого понятия действительности, но что в нём сочетается действи- тельность с ценностью». Философия как наука начинается там, где кончается сфера чистой действительности, и где на первый план выступают проблемы «ценности». Основная для Риккерта антитеза — «действительности» и «ценности» — в последнем счёте восходит к антитезе этической, к противоположности сущего и должного. Здесь важно сделать существенное дополнение к уже изученным положениям методо- логии Риккерта. Отнесение к ценности, по Риккерту, есть условие не одного только исто- рического познания. Во всяком теоретическом познании речь также идёт об отношении к 182 ценности. Всякое познавание по своей природе, оказывается, принципиально «практично». Итак, прототип дуализма бытия и ценности коренится у Риккерта в конфликте этиче- ского сознания — в противоположности сущего и должного. Этическая основа философии Риккерта, несомненно, восходит к этическому идеализму Канта и Фихте, к их учению о «примате» практического разума. В концепции Риккерта в иерархии ценностей высшее ме- сто принадлежит религии. «Только религия, — утверждает Риккерт, — поддерживает и укрепляет жизнь в настоящем и будущем, сообщая ей ценность, которую её собственная частичная сила ей не в состоянии дать». 3.7 Неопозитивистская философия науки: теория познания как ло- гический анализ языка (по работе Р.Карнапа «Преодоление ме- тафизики логическим анализом языка»). Неопозитивизм 3.7.1 Общая характеристика Больше чем любое другое учение связан с наукой и её проблемами. Начал складываться во втором десятилетии XX века, окончательно оформился в 20е годы. Эволюция: выступил как логический атомизм, затем стал называться логическим позитивизмом, потом — логическим эмпиризмом, затем он присвоил себе название аналитической философии. Её британская разновидность, распространившаяся также в США, назвалась лингви- стической философией. В недрах неопозитивизма зародилась и философия науки. У истоков неопозитивизма: Мур, Рассел и Витгенштейн. Место рождения — Вена, где в 20х гг. вокруг профессора кафедры индуктивных наук М.Шлика собрался кружок его учеников и сторонников. В «Венский кружок» входили: логик Карнап, математики Хан, Гёдель, физики — Франк, Фейгл, социолог Нейрат и ряд других (Крафт, Кауфман, Вейсман). В 1929 г. вышло их совместное произведение «Научное мировоззрение. Венский кружок». Примерно в то же время в «Берлинском обществе эмпирической философии» аналогич- ные идеи развивали Райхенбах, Гемпель и пр. В Англии — Айер, Райл. В Польше сложилась «Львовсковаршавская школа» Тарский, Айдукевич. Неопозитивисты созывали ряд конгрессов: Прага (1929), Кембридж (1938). В 1936г. Шлик был убит студентом (религиозным фанатиком), а в 1938г. Венский кру- жок окончательно распался. Карнап и Тарский переехали в США. Идейные истоки: Мах, прагматизм Пирса и Джемса. Слияние махистских и прагма- тистских идей в 20е гг. операционализм Бриджмена. В неопозитивизме сильное развитие логики и математики. Они обсуждали не только чисто философские проблемы, но и про- блемы частных наук. Философия понимается как анализ языка (или как язык науки, или обыденный язык). На первый план выдвигается проблема значения и смысла. 3.7.2 Логический атомизм Б.Рассела Мур (1873–1958). Привлёк внимание к анализу значения слов и высказываний. Мур не был философом по образованию, занимался классической литературой. Он переводил абстрактные рассуждения философов на конкретную житейскую почву, сталкивал их со здравым смыслом. Он хотел знать, почему мы должны отказываться от 183 языка здравого смысла и разговаривать на каком-то особом философском языке. Мур был родоначальником современного реализма. Ещё в 1903 г. он опубликовал работу «Опро- вержение идеализма». Согласно реализму, в познавательном акте объект непосредственно присутствует в сознании. Мур призывал к анализу значений высказываний. Он неизбежно ставил вопрос: как понять значение высказываний. Оказалось, что это не просто. Устано- вить значение высказывания можно, попытавшись сказать тоже самое другими словами. Но тогда можно вновь задать вопрос о значении 2 высказывания. Поскольку эту процедуру нужно где-то закончить, то Мур попытался относить высказывания к непосредственному опыту. Дело философии — прояснение, а не открытие. Она занимается значением, а не истиной. Рассел был одним из тех учёных, которые разработали ту логическую технику, кото- рой воспользовались неопозитивисты. Идея сведения философии к логическому анализу. А пришёл к этой идеи Рассел, исследуя логические основы математики и математической логики. Масса открытий в математике: неевклидовы геометрии, теория множеств и пр. Все они противоречили чувственным данным. Рассел дал парадоксальную характеристику ма- тематике: «это доктрина, в которой мы никогда не знаем, ни о чем мы говорим, ни верно ли то, что мы говорим». Необходимость уточнить фундаментальные понятия математики и прояснить её логиче- ские основания. В то же время успешные попытки применить математику к логике. В свою очередь методы математической логики были применены к анализу математики (попытки строгой формализации арифметики и геометрии). Формализация означает такое постро- ение арифметики, при котором применяются некоторые основные понятия, определения, положения (аксиомы) и правила выведения из них других положений. Строгость определе- ния понятия исключает возможность неточностей, а соблюдение правил должно обеспечить возможность непротиворечивого выведения всех предложений (или формул) данной систе- мы. Грандиозная попытка полного сведения чистой математики к логике была предпринята в Принципиа Математика Уайтхеда и Рассела. математика — ветвь логики (логицизм). Теорема Гёделя. В 1931г. Гедель доказал, что в каждой достаточно богатой средствами выражения формализованной системе имеются содержательные истинные утверждения, которые не могут быть доказаны средствами этой системы; полная формализация принци- пиально не осуществима. Опыт построения формализованных систем породил надежды на то, что вообще всё научное знание можно выразить аналогичным образом. Теория типов и теория дескрипции Рассела. Поводом для создания теории типов яви- лись парадоксы, обнаруженные Расселом, при изучении работ Фреге и Кантора. Они были известны ещё древним («Лгун»). Парадокс Рассела. Предположим, что имеются классы различных вещей. Иногда класс может быть членом самого себя, иногда — нет. Теперь возьмём класс всех классов, которые не являются членами самих себя. Является ли он чле- ном самого себя? Если да, то он должен обладать отличительным признаком своего класса, т.е. не быть членом самого себя. Если же он не член самого себя, то он должен быть таким членом, т.к. должен войти в класс всех классов, не являющихся членами самих себя. Для наглядности этот парадокс можно сравнить с «парадоксом парикмахера»: единственный парикмахер в городе получил приказ брить всех тех, кто не бреется сам. Но в конце концов он сам обрастает бородой: должен ли он теперь сам бриться? Рассел попытался разрешить парадокс, создав теорию типов. Она устанавливала опре- делённые правила и ограничения пользования терминами. Рассел так разъясняет суть этой теории на примере парадокса «Лжец». Лжец говорит: «Всё, что я утверждаю, ложно». Фактически это утверждение, которое он делает, но оно 184 относится ко всей совокупности его утверждений, и парадокс возникает потому, что данное утверждение включается в эту совокупность. Если бы это утверждение стояло особняком, то парадокса не было бы. Рассел говорит: «Мы должны различать предложения, которые относятся к некоторой совокупности предложений, и предложения, которые к ней не от- носятся. Те, которые относятся к некоторой совокупности предложений, никогда не могут быть членами этой совокупности». Необходимы ограничения в правилах пользования язы- ком. Рассел делит предложения на порядки: предложения первого порядка никогда не отно- сятся к совокупности предложений, они относятся к внеязыковым явлениям (а1: роза есть красная). Предложения второго порядка относятся к предложениям первого порядка (а2: предло- жение а1 — истинное). Предложения третьего порядка относятся к предложениям второго порядка (а3: а2 — написано на русском языке). Наряду с предложениями, которые могут быть истинными или ложными, существуют предложения, которые не могут быть ни истинными, ни ложными. Такие предложения являются бессмысленными. Когда Рассел утверждает, что предложение ничего не может говорить о себе, то эту мысль можно расширить и сказать, язык ничего не может говорить о себе. Это будет идея Витгенштейна. Когда же Рассел говорит, что предложение 2 порядка может высказывать нечто о предложениях 1 порядка, то отсюда идея метаязыка. Теория типов устраняет парадоксы, но она подвергается критике. Язык, устраняющий парадоксы, беден. Теория дескрипций. Эта теория была призвана рассеять одно недоразу- мение. Оно состояло в отождествлении имён и описаний и приписывании существования всему тому, к чему они относятся. Логики, замечает Рассел, всегда считали, что если два словесных выражения обозначают один и тот же объект, то предложение, содержащее одно выражение, всегда может быть заменено другим без того, чтобы это предложение перестало быть истинным или ложным. Однако, возьмём такое предложение: «Скотт есть автор «Веверлея»». Это предложение выражает тождество, но отнюдь не тавтологию. Отсюда следует, что надо делать разли- чие между именем и описанием (дескрипцией). Скотт — это имя, автор «Веверлея» — это дескрипция. Теория дескрипций была призвана разрешить и другую трудность. Возьмём такое пред- ложение: «Золотая гора не существует». Но что именно не существует? Очевидно, золотая гора. Но в каком-то смысле она существует, иначе, о чем мы говорим. Значит, то, что не существует, всё-таки существует! Вопрос о небытии бытия. И здесь теория дескрипций пред- лагает выход. Вместо: «золотая гора не существует», надо сказать: «нет такого x, который был бы одновременно горой и золотым». Или: «пропозициональная функция x есть гора, и «золотой» ложно для всех значений x». Здесь существование золотой горы не предполагается, т.к. вместо её существования речь идет о совместимости двух предикатов — «быть горой» и «быть золотым». Парадоксы были устранены, казалось, чисто логическими средствами, изменением пра- вил языка, или созданием более совершенного языка. Отсюда напрашивалась мысль, нельзя ли применить метод логического анализа и к решению собственно философских проблем. По Расселу, логика — сущность философии. Однако Рассел не сводил задачу философии к одному лишь анализу. Он не отбрасывал то, что обычно называют метафизикой. Согласно Расселу, всё научное знание, а, следовательно, всё, что может быть узнано о мире и выска- зано о нём, может быть выражено на языке Принципиа Математика. Но как это возможно? Только, если структура мира и логическая структура языка будут соответствовать друг 185 другу. Его логическая доктрина строится как логика функций истинности. Это значит, что в ней истинность каждого сложного высказывания, в конечном счёте, является функци- ей или следствием истинности простых, далее неразложимых высказываний («атомарные предложения»). В логическом атомизме и структура мира должна быть такой же. Её основу должны со- ставлять атомарные факты. Это то, что делает предложение истинным. Атомарный факт — это либо обладание единичной вещью, какой-то качественной характеристикой, при этом характеристикой, чувственно воспринимаемой, либо это её отношение к другим единичным вещам. Атомарный факт сводится к некоторому чувственному восприятию. 3.7.3 Венский кружок Его деятели поставили две серьёзные проблемы: вопрос о строении научного знания, о структуре науки, об отношении между научными высказываниями на эмпирическом и тео- ретическом уровнях; вопрос о специфике научных высказываний и о критерии их научно- сти. Первый вопрос в истории философии принял форму столкновения эмпиризма и рацио- нализма. Правда, уже Бэкон поставил вопрос о сочетании того и другого. Кант попытался осуществить синтез идей эмпиризма и рационализма. Для деятелей Венского кружка про- блема состояла в том, чтобы отличить науку от метафизики. Отличительная черта учения Шлика и Карнапа состояла в ярко выраженной метафи- зической направленности. Неопозитивисты не против философии, лишь бы она не была ме- тафизикой. Метафизикой же она становится тогда, когда пытается высказать какие-либо положения об объективности окружающего мира. Всё знание идет от эмпирических на- ук. Философия не есть наука. Философия занимается языком. Но для Карнапа, который интересуется не языком вообще, но научным языком, философия представляет собой логи- ческий анализ языка науки, или иначе — логику науки. Он полагал, что анализ языка науки может быть исчерпан выявлением формальных синтаксических связей между терминами и предложениями. Работа Карнапа «Логический синтаксис языка». Несколько отличную точку зрения мы встречаем у Шлика. Задача философии — уста- новление значений. Наука имеет дело с истиной, философия — со значениями. Как же конкретно может работать логический анализ языка? На первых порах Карнап полагал, что анализ должен носить чисто формальный характер (логический синтаксис языка). Работа Карнапа «Логический синтаксис языка». Карнап вводит различение объ- ектных предложений (здесь нечто высказывается об объекте «Роза есть красная») и псев- дообъектных предложений («роза есть вещь». Здесь только кажется, что это предложение что-то высказывает об объекте, на самом деле оно имеет чисто синтаксический характер). Карнап различает два модуса речи: формальный и материальный. В формальном модусе мы говорим о словах. В материальном — о вещах или объектах. Все метафизические проблемы легко разрешимы путём перевода предложения из мате- риального модуса в формальный. Например, спор реалистов и субъективных идеалистов по поводу ощущений: тезис позитивиста — «каждое предложение, содержащее указание на вещь, равносильно классу предложений, которые содержат не указания на вещи, а указа- ния на чувственные данные». Мы можем пользоваться как вещным языком, так и языком чувственных данных для выражения одной и той же мысли. Но ведь высказывания о ма- териальных вещах и об ощущениях — совершенно разные вещи. Это различные способы говорить об одном и том же. Поэтому во всех случаях необходимо указывать, к какой язы- ковой системе относится тот или иной тезис. Что касается философии, то она представляет 186 собой совокупность истинных предложений о языках специальных наук. Отсюда следуют два вопроса: каков критерий истинности объектных предложений (от- сюда принцип верификации); все ли науки говорят на одном и том же языке, а если нет, то нельзя ли сконструировать общий язык? (теория единства науки и физикализм). |