Ф. М. Достоевского в оценке православной
 Скачать 192.69 Kb.
|
 37 Булгаков. О Достоевском. М.: Нева. 1993. С 224. 38 Шестов Л.И. О Достоевском. М.: Нева. 2000. С. 145. Л. И. Шестов связывает с исчезновением в жизни Достоевского надежды на новую жизнь, о которой мечталось на каторге, с гибелью веры в учение, казавшееся незыблемым и истинным: «Сомнения быть не может: не надежда держалась учением, а наоборот, - учение держалось надеждой. С этим сознанием кончается для человека тысячелетнее царство «разума и совести»; начинается новая эра – «психологии», которую у нас в России впервые открыл Достоевский» [Шестов, 2000, с. 164]. Говоря об изменениях в сознании Достоевского, Л. И. Шестов делит творчество писателя на два периода: до каторги и после. После каторги, по словам Л.И. Шестова, перед Достоевским стоит один вопрос: «Что это за люди, каторжники? Как случилось, что они показались мне, продолжают казаться правыми в своем презрении ко мне, и отчего я невольно чувствую себя пред ними таким уничтоженным, таким слабым, таким, страшно сказать, обыкновенным. И неужели это - истина? Этому - нужно учить людей?» [Шестов, 2000, с. 177]. Подтверждением того, что перед Достоевским, действительно, стоял такой вопрос, Л. И. Шестов считает теорию героя романа «Преступление и наказание» Родиона Раскольникова. В ней люди делятся не на добрых и на злых, а на обыкновенных и необыкновенных, причем в разряд обыкновенных зачисляются все «добрые», повинующиеся в своей духовной ограниченности нравственным законам; необыкновенные же создают законы, им – «все позволено». По мнению философа, «совесть» принуждает Раскольникова стать на сторону преступника. Ее санкция, ее одобрение, ее сочувствие уже не с добром, а со злом. Самые слова «добро» и «зло» уже не существуют. Их заменили выражения «обыкновенность» и «необыкновенность», причем с первым соединяется представление о пошлости, негодности, ненужности; второе же является синонимом величия. Иначе говоря, Раскольников становится по ту сторону «добра» и «зла» [Шестов, 2000, с. 178]. Л. И. Шестов задаётся вопросом: «если мысль Раскольникова столь оригинальна, что решительно никому, кроме его творца, не приходила в голову, зачем было Достоевскому вооружаться против нее? Для чего копья ломать? С кем борется Достоевский?» [Шестов, 2000, с. 178] и даёт на него определённый ответ: «с собой и только с самим собой. Он один во всем мире позавидовал нравственному величию преступника - и, не смея прямо высказать свои настоящие мысли, создавал для них разного рода «обстановки»» [Шестов, 2000, с. 178]. Философ считает, что у Достоевского была своя, оригинальная идея: «Борясь со злом, он выдвигал в его защиту такие аргументы, о которых оно и мечтать никогда не смело. Сама совесть взяла на себя дело зла!..» [Шестов, 2000, с. 178] 39. Таким образом, Л. И. Шестов сближает Достоевского с Ницше, утверждая, что «мысль, лежащая в основе статьи Раскольникова, развита подробно и в иной форме у Ницше, в его zur Genealogie der Moral, и еще прежде в Menschliches, Allzumenschliches» [Шестов, 2000, с. 179] и добавляет: «никогда бы немецкий философ не дошел в «Genealogie der Moral» до такой смелости и откровенности в изложении, если бы не чувствовал за собой поддержки Достоевского» [Шестов, 2000, с. 179]. Трагедию Раскольникова Л. И. Шестов видит в том, что он сознавал себя неспособным на убийство. Таким образом, Л. И. Шестов видит в романе «Преступление и наказание» один из этапов мучительного становления убеждений самого Достоевского и философское осмысление вечных вопросов, связанных с потребностью понять сущность человеческого существования. В своих работах Шестов дает своеобразное «теоретическое» доказательство в пользу известного суждения Н. Страхова о том, что наиболее близкие к самому Достоевскому лица - это герой «Записок из подполья», Свидригайлов и Ставрогин. Почти все исследователи и биографы с сомнением и даже негодованием относились к этому суждению, ссылаясь в основном на резко негативную его оценку А. Г. Достоевской, женой писателя [Гроссман, 1965, с. 235-240]. 39 Каутман, Ф. Достоевский в XXI веке / Ф. Каутман //Достоевский и мировая культура. Альманах № 15. - М., 2000. - С.170. Шестов же, напротив, практически отождествляет мировоззрение Достоевского (после каторги) с мировоззрением «подпольного человека», и, исходя из этого, объясняет все последующее творчество писателя. Главные герои романов Достоевского - от Раскольникова до Ивана Карамазова - это, по Шестову, воплощение все той же самой борьбы принципов и жизни в человеке, или, точнее, их борьбы зачеловека. Человек, вовлеченный в эту борьбу, обречен на трагическое существование, ничем не отличающееся от того, которое вел сам Достоевский («каторга Достоевского продолжалась не четыре года, а всю жизнь», - пишет Шестов [Шестов, 2000, с. 91]. И вовсе не проступки и преступления героев являются причиной их несчастий и душевных мук, преступление - это только символ того вызова, который человек бросает принципам и идеалам. Шестов выделяет одну главную идею у Достоевского-мыслителя. Он настаивает на том, что творчество Достоевского открыло совершенно новое, непривычное для философии и искусства той эпохи отношение к жизни и к отдельному эмпирическому человеку, говоря, что Достоевский хочет добиться «реабилитации прав подпольного человека» [Шестов, 2000, с. 139], что изображая мятущихся, противоречивых, трагически несовершенных людей, Достоевский доказывает, что их непосредственное эмпирическое бытие, помимо его вторичного «осмысления» и «оправдания» с помощью тех или иных абстрактных принципов, имеет абсолютное значение, невыразимое на языке привычных понятий. Жизнь человека в ее непосредственной экзистенциальной полноте должна быть непременно учтена в наших поисках абсолютного источника всего существующего и всех смыслов существующего. Шестов старается доказать, что эта идея является единственнойважной для Достоевского, пытаясь увидеть в писателе в такого же «моноидейного» мыслителя, каким был он сам. ЗАКЛЮЧЕНИЕ В последнее время интерес к творческому методу Достоевского и вообще к реализму как способу видения и художественного постижения мира в нашей стране резко обострился. Связано это в первую очередь с тем, что в ходе бурных исторических изменений последних десятилетий активизировалось общее желание понять основные закономерности, определяющие ход мирового развития; обусловлено это и восстановлением многих забытых традиций русской культуры и общественно-философской мысли. Читать Достоевского очень трудно и с первого раза многого не понимаешь и даже понимаешь наоборот. Особенно насчёт Раскольникова.… Но оказывается, одно, - то, что человек говорит о себе. Другое- то, что он о себе думает, и третье- то, что он есть на самом деле. Роман помогает читателям понять весь ужас теорий, подобных раскольниковской. Хорошо только то, что во всех отношениях чисто. Ни один поступок не будет благородным, если он, хоть с одной стороны запачкан. Для Достоевского были важны критерии «прекрасное», «гармоничное», «возвышенное», «идеал Мадонны», а также единство Красоты, Добра и Истины, которые воплощались для него в образе Христа. Христос - идеал художника. Уже перед смертью Достоевский видел идеал красоты человеческой в русском народе. Он пророчил о скорой роли народа «как носителя «русского социализма» и начала братской вселенской церкви». Достоевский писал: «Идеал красоты человеческой - русский народ». Не было писателя более страшного по своим бездонным глубинам, чем Достоевский. Он сам - своего рода мученик за правду, но также беспощадно заставляет мучиться и своего читателя. Писатель-пророк проводит нас через самое пекло человеческих страданий, в котором трудно остаться живым. Идеальный христианский герой в интерпретации Достоевского становится для нас дорогим, чудесным, несбыточным, как и для самого Достоевского, который сам больше всего любил именно этот роман и именно этого героя - своего князя Христа. Пусть у |