Тённис Ф. Общность и общество (2002). Gemeinschaft und Gesellschaft
 Скачать 12.89 Mb.
|
|
А 1. Домохозяйство основано на расположенности, а именно на склонности и любви ко всякому порождению, созиданию, сохранению. Нормы его задаются взаимопониманием. Земледелие основано на привычке, а именно на регулярно повторяющемся труде. Мера и направление совместного труда указываются обыкновением. Искусство основано на памяти, а именно на полученной выучке, усвоенных правилах и собственных идеях. Воля искусных людей скрепляется их верой в свою миссию и свое дело. В 1. Торговля основана на осмотрительности, а именно на внимании, сравнении, расчете, составляющих основное условие всякой сделки. Торговля [Handel] есть чистое (те. произвольное) действие [Handlung]. А контракт есть торговое обыкновение и предмет веры в торговле. Промышленность основана на принятии решений, а именно на разумном и эффективном применении капитала и на продаже рабочей силы. На фабрике все подчиняется уставу. Наука основана на понятиях, что очевидно само по себе. В форме ученых мнений она устанавливает для себя свои собственные законы и выражает свои истины и воззрения, которые затем проникают в литературу, в прессу и тем самым в общественное мнение 8. Подразделение на эпохи В более раннюю эру основной тон задает семейная жизнь и домохозяйство, в более позднюю — торговля и крупногородская жизнь. Но если мы ближе рассмотрим эру общности, то сможем обнаружить в ней несколько эпох. Все ее развитие направлено на приближение к обществу, в то время как общность, с другой стороны, сохраняет свою — пусть и убывающую — силу и остается реалией социальной жизни также и на всем протяжении общественной эры. Но первая эпоха формируется под воздействием нового базиса совместной жизни, возникающего с началом возделывания земли и почвы, те. под влиянием соседства, действующего наряду с древними по-прежнему сохраняющимся базисом кровного родства, под влиянием деревенской общины наряду с родовой. Вторая эпоха начинается, когда деревни развиваются в города. Общим для тех и других является пространственный принцип совместной жизни, в противоположность временнбму принципу семьи (племени, народа. Ведь если последняя возводит свое происхождение к общим предкам, то ее невидимые, метафизические корни как бы скрываются под землей. Ныне живущих связывает здесь последовательность предшествующих и последующих поколений, прошлое и будущее. В первом же случае наиболее прочные связи и отношения обусловлены действительной, физической почвой, постоянным местом обитания, видимой, реальной землей. Однако в течение общностной эры действенность этого более молодого, пространственного принципа сдерживается более старым, временном. С началом общественной эры он вырывается на передний план и вызывает к бытию феномен крупного города. Последний, как показывает уже само его имя, в тоже время представляет собой крайнее, избыточное проявление пространственного принципа в его городской форме, которая, благодаря такой возможности и ее действительному воплощению, оказывается решительно противоположна сельской форме того же самого принципа, деревенскому поселению, которое существенными даже необходимым образом пребывает в состоянии скованности. Отсюда становится ясно, в каком смысле весь ход развития можно понимать как прогрессирующую тенденцию городской жизни и сущности. Можно сказать, что вся экономическая история общества те. история современных наций) резюмируется в движении противоположности между городом и селом (Marx K. Das Kapital. Bd.I. S.364 Маркс К Капитал. T.l. C.364]). Говоря точнее существует определенная точка, начиная с которой города, если их оценивать по универсальной действенности и значению, в масштабах совокупного населения получают перевес надлежащей в их основе земельно-сельской организацией, так что отныне последней приходится расходовать на пропитание и развитие первых большее количество своих собственных сил, чем то, которым она может пожертвовать без ущерба для собственного воспроизводства. Это означает, что она близится к своему распаду, за которым неминуемо последует распад вышеупомянутых, обусловленных ею органов и видов деятельности. Таков всеобщий закон соотношения органической (растительной) и животной (сенситивной) жизни, каким он неизменно видится при нормальном и вместе стем по возможности наиболее благоприятном ходе развития животного, ау человека, поскольку животная жизнь и воля складываются у него в особую разновидность, в ментальную жизнь и воление, может помимо всеобщего приобрести еще и особенное значение. Ведь, следуя своему разуму, человек способен дойти до саморазрушения как непосредственно, исходя из разума, таки опосредованно, поскольку, преследуя надлежащие цели, он способен сам определять свою судьбу и, таким образом, продлевать, но также и укорачивать свою жизнь а также потому, что его разрушение, как и вся его жизнь, может быть выражено водной только ментальной сфере, помимо его животного бытия, а иногда продолжается даже и за пределами последнего. Так что в той мере, в какой принимаются во внимание эти ментальные) феномены, собственно животное существование остается как бы на полпути между ними и феноменами растительной жизни, и с известными оговорками может быть причислено либо к первым, либо ко вторым. Итак, если в нормальном ходе развития различается его восходящая линия, где растительное преобладает над животными линия нисходящая, где это отношение меняется на обратное, то это развитие хотя и сохраняет свою всеобщую значимость, а следовательно и значимость для человека, однако, может здесь приобретать еще и особенное содержание, в котором животное, поскольку оно выражается в ментальном проходит это развитие, и потому, соразмеренное с ним, все прочее животное совпадает с растительными понимается в единстве с ним, насколько оно выражает последнее Поэтому в восходящей линии, знаменуемой преобладанием раститель но-животного, различаются три категории и ступени, в зависимости оттого, как оно выражается 1) врасти тельном как таковом, 2) в животном ив ментальном. Соответствующая триада различается ив нисходящей линии, которая характеризуется преобладанием животно-ментального. Согласно такой идее, в народной жизни растительно-животному соответствовала бы сельская, а животно-ментальному — городская сущность первая — поскольку она сохраняет свою значимость ив городе и даже позволяет организму в целом достичь расцвета и наивысшей точки своего развития, вторая — поскольку в крупном городе она высвобождается и, отчасти способствуя созреванию плодов, отчасти их потребляя, существует будто бы за счет самой себя, нов тоже время, мало- помалу подчиняя себе целое, отчасти пользуется имеющимися у него силами, отчасти же (и, пожалуй, именно поэтому) его разрушает 9. О коммунизме и социализме Все движение в целом, в его первичном (и проходящем также сквозь все последующие) проявлении, может быть понято как движение от изначального простого, семейного) коммунизма и от происходящего из него и на него опирающегося (деревенско-го родского) индивидуализма — к независимому (круп ногородскому и универсальному) индивидуализму и учреждаемому им (государственному и интернациональному) социализму Последний подразумевается уже в самом понятии общества, хотя поначалу лишь в форме фактической сопряженности капитализма и всех его возможностей с государством, которое, словно его доверенное лицо, поддерживает и обеспечивает порядок сообщения и связей но постепенно переходит к попыткам использовать государственный механизм для того, чтобы сосредоточить в единой инстанции управление этим сообщением и самим трудом, что, однако, привело бык упразднению общества и общественной цивилизации в целом. Такая тенденция с необходимостью ведет в тоже время к ослаблению всех тех уз, в которых отдельный человек обнаруживает себя в согласии со своей сущностной волей, но безучастия воли избирательной, и которыми связана и обусловлена свобода его личности — в ее движениях, свобода его собственности — в ее способности к овнешнению, свобода его мнений — в их переменчивости и научной обоснованности, так что самостоятельно определяющая себя избирательная воля должна ощущать эти узы как помеху такими же их ощущает и общество, поскольку его повседневные дела и хлопоты требуют для себя неглубоких, нерели гиозных людей, склонных легко относиться к жизни, а также заставляют стремиться к тому, чтобы собственность (или, по крайней мере, права на нее) была по возможности более подвижной и делимой — и государство, поскольку оно способствует ускорению этого развития и для достижения своих целей находит наиболее пригодными просвещенных, своекорыстных, практичных субъектов. Такие противоположные начала, их развитие и противоборство, свойственны двум культурным массивами народным пластам, относительно которых мы можем, по-видимому, располагать познаниями в астрономических масштабах более раннему — южноевропейскому, античному, — 384 который в Афинах достигает расцвета, а в Риме находит свою смерть, и более позднему — североевропейскому, или современному, — который всюду следует непосредственно за первым, во многих отношениях порождается и поддерживается им. Это однотипное развитие мы обнаруживаем в необычайном разнообразии фактов и условий, ив рамках равномерного универсального процесса, в котором участвуют все элементы, каждый из элементов обладает своей более глубинной, самобытной историей, которая отчасти испытывает влияние первой, отчасти же, вытекая из своих собственных причин, сама вмешивается в ее ход, препятствуя ей или способствуя. — Опираясь на предложенные понятия и приобретенные знания мы надеемся понять те течения и противоборства, которые, зародившись в последние столетия, продолжаются в современную эпоху и распространяются за ее пределы. Ввиду этого мы мыслим германскую культуру, — выросшую на развалинах римской империи и ставшую ее наследницей в условиях повсеместного перехода к исповеданию христианской религии и плодотворного влияния церковной власти, — как охваченную постоянным прогрессивным, нов тоже время и регрессивным развитием, и именно в этом развитии порождающую те противоположности, которые легли в основу вышеизложенного воззрения. При этом нашим подлинными даже необходимым исходным пунктом, в противоположность всякой истории, дедуцируемой из глубин прошлого, будет тот момент времени, когда современному наблюдателю дается ничем незаменимое преимущество своими глазами, сквозь призму собственного опыта он может увидеть совершающиеся изменения и, даже будучи прикованным к скалам времени, почуять приближение дочерей Океана (Эсхил, Прометей, 115). 25 Ф. Тённис А. Ф. Филиппов МЕЖДУ СОЦИОЛОГИЕЙ И СОЦИАЛИЗМОМ ВВЕДЕНИЕ В КОНЦЕПЦИЮ ФЕРДИНАНДА ТЕННИСА I Что Ф ердинанд Теннис — один из основоположников классической социологии, а главное его сочинение — Gemeinschaft und Gesellschaft, знает, наверное, любой студент. Собственно этого почти достаточно, чтобы умертвить живой интерес к книге. Классика стала элементом начального социологического образования, предваряющего постижение науки изучением ее истории Ив школьной перспективе дело представляется именно так кто занимается наукой, тот обращается к действительности и, не довольствуясь собственными усилиями, опирается на результаты современников — современников той же самой действительности. Кто занимается историей науки, t o пренебрегает действительностью, будь то действительность своего опыта или опыта современников. Он обращает свой взор в прошлое, в случае с классикой — заведомо далекое прошлое, предаваясь занятию, быть может, и почтенному, ноне bbпосредствен но бесполезному, оправданному даже не целями образования (что нового откроет учащемуся оригинал в сравнении с учебником, а лишь тоскливым утверждением его никчемности — нас мало, избранных. Отношение к истории социологии испорчено школьным подходом, методически правильно с методичным упорством отделяющим историю от прочих областей дисциплины. Отношение к классике испорчено школьным преподаванием истории социологии, методически им етоди чн о проводящим хронологический принцип сначала Конт, потом Спенсер, а потом Теннис, после которого... Историк социологии мог бы сказать, конечно, что занятия классикой потому, например, небесполезны, что позволяют воспитать культуру теоретического мышления. И значит, читать классические сочинения необходимо полностью — не и отрывках, не в учебных переложениях но проходя шаг 3ci 386 шагом все этапы аргументации знаменитых авторов. А это требуется, пожалуй, не столько тому, кто приступает к изучению дисциплины, сколько тому, кто собирается всерьез усовершенствоваться в ней, кто, миновав собственно школьный период испытывает потребность вышколить дисциплинировать свое мышление. Но что же делает сочинение классическим — давность, известность, какое-то особое высокое качество Что значит качество применительно кн ауке, которая должна двигаться через отрицание, через преодоление, непросто уточнение, но опровержение предшествующих результатов Или достаточно того, что она выстраивается на фундаменте, заложенном классическими работами, так что мы можем сослаться на какое-ни будь открытие Тенниса или Дюркгейма, Зиммеля или М акса Вебера, подобно тому как ссылаемся на теоремы и формулы классиков других дисциплин Но известно ведь, что в социологии теорем не бывает, не было и нет согласия между ведущими теоретиками, нет, стало быть, и прямой линии преемственности, прогресса науки в полном смысле слова. Что же тогда может означать определение классический и формула культура мышления»? Классическими, — говорит Дж еф р и Александер, — называются те сравнительно ранние работы, которым придается привилегированный статус по сравнению с более поздними трудами в той же области. Привилегированный статус означает, что современным представителям той же самой дисциплины изучение этих ранних сочинений представляется нем енее важным, чем изучение трудов своих современников Иначе говоря, некоторое время назад некоторыми авторами былина писаны труды более существенные, чем позднейшие сочинения в той же области, — разумеется, с сегодняшней точки зрения. Классическая традиция — это то, что определяется как классика сегодня, с позиций современной социологии. Значит понятие классики меняется от эпохи к эпохе и, кроме того соперничество современных теоретиков переносится на у ро За исключением, может быть, теоремы Томаса, которая, строго говоря, и теор^мой-то не является Jeffrey C. Alexander. The Centrality of Classics / / Social Theory Today / Ed. by A.Giddens & J.H.Tumer. Stanford (Cal.): Stanford Uni- versity Press. P. 11 f. 3 О том, что в эпоху, которую мы теперь называем классической, у социологии были совсем другие классики, см Connel R. W. Why is classical theory classical? / / American Journal of Sociology. 387 вень рецепции и интерпретации классических текстов. Классики актуализируются в современных дискуссиях, они утверждаются как таковые одними авторами, оспариваются другими, игнорируются третьими. И все-таки ориентация на классику составляет важную хотя и не исключительную особенность современного социологического теоретизирования, теоретической культуры в социологии. Никлас Луман, иронически называя классиков «пятизвездными героями дисциплины, объяснял их статус следующим образом Авторы становятся классиками, если установлено, что написанное ими немо же т быть правильным ведь тогда приходится искать какое-то иное основание, чтобы ими заниматься, а таким основанием может быть лишь то, что ими занимаются другие Ноу Лумана есть и более емкое утверждение Классики суть классики, потому что они классики. В современном употреблении для них характерна сам ореф еренция».5 Это значит, что современная социология (которую можно, конечно, оценить ив высшей степени критически) есть та социология, которая выбрала себе таких классиков, те. нынешнее представление о теории именно таково, что в прошлом изыскиваются соответствующие ему фигуры, на которые потом можно указать, обосновывая состоятельность современных концепций. Иначе говоря, речь идет не о прогрессе знания, но округе самообоснования, где признание особого статуса предшественников позволяет выстроить линию преемственности, и специальные усилия нужны, чтобы вырваться из этого круга, научиться относиться к классикам свободно и непредвзято, — не покидая при этом пределов своего цеха. Напротив, напряженное, активное отношение к классике стремление вновь и вновь вводить ее в оборот как источник по меньшей мере равноправный с новейшими публикациями весьма специфическим образом формирует облик дисциплины. Вот, например, в Германии уже четверть века продолжается эпоха полных собраний. Полное собрание сочинений МВ еб ера, полное собрание сочинений А. Гелена, полное собрание сочинений Г. Зиммеля,6 подошла и очередь Тенни- 1997. V. 102. N 6. Р. 1511 — 1557 (1512 ff, 1542 f). См. также полемику Collins R. А sociological guilt trip. Comment on Connel / / American Journal of Sociology. 1997. V. 102. N 6. P. 1558— 1564. 4 Luhmann N. «Was ist der Fall?» und «Was steckt dahinter?» Die zwei Soziologien und die Gesellschaftstheorie. Bielefeld, 1993. S. 5. 5 Luhmann N. Soziale Systeme. Grundriß einer allgemeinen Theo rie. Frankfurt a.M.: Suhrkamp, 1984. S. 7. 6 Мы называем только социологов ca.7 Сколько классики может выдержать непредвзятый ум для того ли это издается, чтобы все все читали И сколько жизней нужно социологу, чтобы освоить классическое наследие, хотя бы только собранное в этих монументальных многотомных изданиях Им о ж ноли согласиться что сквозное чтение полных собраний, а также статей, комментариев, монографий написанных в связи с этими полными собраниями, нем е нее ценно, чем чтение современных работ? П опробуем найти здесь не общенаучный, но специально социологический смысл. Будем исходить из того, что социологи — это группа, в которой, собственно, и происходит признание статуса как признание членства за живыми участниками группы, таки признание статуса основателя или классика за теми, кто жил намного раньше. Группа социологов неоднородна, в ней существуют большие кланы, находящиеся в постоянном соперничестве между собой . Классики же оказываются ритуальными фигурами кланов признание их статуса (отдадим должное такому-то») есть позитивный ритуал регулярные Полное собрание сочинений Тенниса выходит с 1998 г. Первым вышел двадцать второй том, в котором напечатаны самые поздние его работы. См Ferdinand Tönnies Gesamtausgabe / Im |