Гловели г. Д. История экономических учений
 Скачать 4.2 Mb.
|
7.4. «Национальная система политической экономии» Ф. Листа:критика классических оснований экономической политикии новое оправдание протекционизмаФ. Лист против «космополитической экономии». Выведение из классической политэкономии принципа «laisser faire» — как универсального для экономической политики всех времен и народов безотносительно к особенностям развития конкретной страны и её положению в международном разделении труда — встретило неоднозначное отношение за пределами Англии. Самым запальчивым критиком «космополитической экономии» и «софизма фритредерства» стал германский экономист и публицист Фридрих Лист, убеждённый в том, что экономическая политика должна быть не только торговой, но и промышленной и направляемой национально-государственными интересами. Ф. Лист (1789 — 1846), выходец из среднего сословия города Рёйтлингена (тогда — в составе королевства Вюртенберг), многое повидал и испытал. В молодости — профессор факультета госуправления в Тюбингенском университете (1817), депутат парламента (1820), энергичный политический агитатор и как следствие — арестант и эмигрант (1825). Затем — журналист-издатель и промышленный предприниматель в США, где он открыл месторождение антрацита в Пенсильвании и реализовал доходный проект одной из первых железных дорог (1831). Вернулся в Германию в качестве американского консула в Лейпциге и инициировал железнодорожное строительство в Саксонии (1832), призывал через сооружение общегерманской железнодорожной сети идти в национальном объединении дальше Таможенного союза 1833 г. Снова эмигрант, теперь во Франции, призёр конкурса Парижской академии наук на сочинение о международной торговле (1837); снова политический агитатор, доведённый перенапряжением и неудачами до самоубийства в гостинице австрийского города Куфстена. Опасный революционер для старого политического интригана, вдохновителя «Священного Союза» канцлера К. Меттерниха и не менее опасный реакционер для молодого радикала К. Маркса. Посмертно — учитель государственной мудрости для О. Бисмарка и С. Ю. Витте32. Лист не углублялся в «особенности национальной культуры» и «самобытность» традиций; не говорил об «извечной» противоположности германского и какого-то иного «духовного начала». Он исходил из того, что в пределах раздробленного и рыхлого политического образования (а именно таким был сформированный в 1815 г. «лоскутный» Германский союз из 38 государств) невозможно существование плотного национального рынка; что страна, отставшая в промышленном развитии, не может на равных участвовать в свободной торговле с более передовой страной; что стимул частнохозяйственного интереса недостаточен для перехода на более высокую ступень производительных сил. В своих главных трудах — «Национальная система политической экономии» (1841) и «Земельная система, мельчайшие держания и эмиграция» (1842) — Лист изложил доктрину, которую можно назвать не просто национальной, но геополитической экономией. Её предмет, метод и задачи он очертил рядом противопоставлений классической школе. Новая трактовка предмета и метода политэкономии. «Политэкономии меновых ценностей» А. Смита Лист противопоставил учение о «национальных производительных силах». В самом общем виде Лист определял производительные силы как способность создавать богатство нации; в перечислении сделал упор на различные институты: от религии и типа брачности до системы мер и весов. Лист указывал, с одной стороны, на благодетельное влияние института майората на развитие производительных сил английской нации, с другой стороны, — на пагубное влияние на промышленность Испании, Португалии и Франции представлений о предосудительности для дворянства занятий торговлей и промыслами. Учению о разделении труда Лист противопоставил концепцию национальной ассоциации производительных сил — взаимосочетания отраслей на основе развитой национальной системы путей сообщения. В методе политэкономии Лист поставил на первое место историзм, систематическое использование исторического опыта как орудия доказательств. Например, «софизм фритредерства» и полезность протекционизма для подъёма национальных производительных сил Лист аргументировал историей создания английской текстильной промышленности благодаря запрету ввоза индийских тканей. Лист попытался расширить исторический подход до стадиального, определяющего целесообразность экономической политики для страны в зависимости от пребывания её на той или иной стадии национального экономического развития. Лист выделилпять таких стадий: 1) дикая; 2) пастушеская; 3) земледельческая; 4) земледельческо-мануфактурная; 5) земледельческо-мануфактурно-коммерческая. Для перехода от земледельческой стадии к стадии земледельческо-мануфактурно-коммерческой Лист считал необходимой политику «воспитательного» протекционизма — таможенного покровительства молодым отраслям национальной промышленности. А политику свободы торговли считал разумной лишь для нации, достигшей уровня перворазрядной промышленно-торговой державы. Составной частью метода Листа стала также критика экономического индивидуализма. Он писал, что формула «laisser faire» столько же на руку грабителям и плутам, сколь и купцам; она может покрывать достижение купцами своих целей приобретения ценностей путём обмена наперекор производительным силам и независимости собственной нации, в ущерб нравственности и благосостоянию других наций (например, доводимых до изнурения ввозом опиума и водки). Зависимость политического строя от аграрного. Если формулам «воспитательного» протекционизма и концепции национальной ассоциации производительных сил было суждено большое будущее, то стадийная схема Ф. Листа была слишком прямолинейной, чтобы не сказать примитивной, и заслуженно отброшена. Гораздо глубже была предложенная в работе «Земельная система, мельчайшие держания и эмиграция» сравнительно-историческая типология земельных отношений в Европе:1) феодальное крупнопоместное сельское хозяйство (в странах к востоку от реки Эльба), 2) отсталые мельчайшие держания (в странах к западу от Эльбы) и 3) английское крупнокапиталистическое сельское (фермерское) хозяйство, расширенное «до масштабов фабрики». Согласно выводам Листа, первый тип был пережитком прошлого. Второй, характерный для Франции, не обеспечивал развития внутреннего рынка и был потенциальной основой для политической диктатуры бонапартистского типа. Третий, английский, порождая огромную массу пролетариев и пауперов, грозил социальным взрывом. «Золотую середину», соответствующую принципам национальной экономии и необходимым предпосылкам устойчивого парламентаризма, Лист видел в пути развития между вторым и третьим типами: освобожденная от феодальных и общинных стеснений земельная система коммерчески ориентированных владений, при которой средние и мелкие единоличные держания являются правилом, а крупные и мельчайшие — исключениями. Отношение к различным экономическим учениям. Лист взял под защиту историческую репутацию «меркантильной системы», признав за ней такие заслуги, как осознание важности промышленности для земледелия, торговли и мореходства; понимание значения протекционизма и отстаивание национальных интересов. Заблуждениями меркантилизма Лист считал непонимание того, что протекционизм оправдан лишь в качестве «воспитательного», как стадиальная, а не постоянная мера, и не должен распространяться на сельское хозяйство (как в Англии) или приносить ему явный ущерб (как во Франции). Основной критический запал Листа был направлен против Смита и Сэя. Но в двух существенных пунктах Лист полемизировал фактически уже не с ними, а с Рикардо, которого не упоминал. Первый пункт касается категории земельной ренты, второй — принципа сравнительных преимуществ в международной торговле. То и другое Лист рассматривал в контексте ассоциации национальных производительных сил. Различия в естественном плодородии земель он считал несущественным фактором, а местоположение — решающим: рента и ценность земли везде увеличиваются пропорционально близости земельной собственности к городу, пропорционально населённости последнего и развитию в нём фабрично-заводской промышленности. Специализация страны на каком-либо одном продукте в соответствии с принципом сравнительных затрат неуместна, если этот продукт — земледельческий. Земледельческую нацию Лист сравнивал с одноруким человеком. Её ущербность проявляется в том, что внешняя торговля «разрывает» её территорию на местности (как правило, приморские), заинтересованные в спекулятивном экспорте продуктов земледелия, и внутренние области, остающиеся в небрежении. Экономист-геополитик. Лист был сторонником приоритета внутреннего рынка над внешним. Он рекомендовал воспитательный протекционизм не для завоевания внешних рынков, а для уплотнения внутреннего. Но Лист не смущался завоевательной политикой для недостающего нации «округления границ», что сделало его одним из предшественников пресловутой доктрины «жизненного пространства». Лист предполагал, что система воспитательного протекционизма осуществима лишь при определённых геополитических условиях. Её может с успехом применить лишь держава с умеренным климатом, достаточно обширной территорией со значительным населением и разнообразными ресурсами, обладающая устьями своих рек (а следовательно, выходами из своих морей). Это совершенно необходимо для развития национальной системы путей сообщения, в которой Лист на «земледельческо-мануфактурно-коммерческой стадии» особо выделял железнодорожную сеть, способную расширить на всё пространство государства оборот минеральных ресурсов и готовой продукции. Лист не отрицал, что при таможенных ограничениях на ввоз иностранных мануфактурных изделий неизбежно повышение цен. Но оно, по мнению Листа, с выигрышем компенсируется за счет ассоциации национальных производительных сил, благодаря которой земледельцы которой гораздо более выигрывают от расширения рынков сбыта сельскохозяйственной продукции, чем теряют как потребители от увеличения цен на промышленные товары. Заключительная часть «Национальной системы политической экономии» представляет собой, по сути, геополитический трактат. Лист выдвинул идею «Средней Европы», до масштабов которой, по его мнению, должен распространиться Германский таможенный союз для защиты общих интересов европейских континентальных стран в их борьбе с «островным господством» Англии. Торговый и политический союз Германии с Голландией, Бельгией и Швейцарией мог бы составить прочное континентальное ядро для обеспечения надолго мира для Европы вытеснения Англии из ее «предмостных прикрытий», при посредстве которых она господствует на континентальных рынках. В книге «Земельная система, мельчайшие держания и эмиграция» Лист скорректировал свою геополитическую программу, придав ей направление, близкое вековому агрессивному «дранг нах остен». Лист учитывал, что предлагаемая им для Германия земельная реформа приведёт к обезземелению значительной части крестьян, и лишь меньшинство может быть поглощено развивающейся германской промышленностью. Большинству же, по мнению Листа, следовало переселиться в качестве сельскохозяйственных колонистов в область Среднего и Нижнего Дуная вплоть до западных берегов Черного моря. Это направление миграции немцев Лист рассматривал как альтернативу переселению в США. Дунайская колонизация могла бы преобразить сельское хозяйство Венгрии и превратить её в аграрную базу «Восточной империи германцев и мадьяр». Лист пытался найти поддержку своего германо-пандунайского проекта у влиятельных политиков вроде вождя венгерских дворян И. Сеченьи и даже у Меттерниха, но тщетно. Эталонный и негативный ареалы. В исторических примерах-аргументах Листа можно наглядно видеть положительный и отрицательный образцы. Первый — Англия, которой островная изолированность обеспечила решающие преимущества перед континентальной Европой в развитии институтов, благоприятствующих росту свободы и производительности. В учении о земельной ренте Лист обобщил опыт Англии и Франции в развитии институциональных аспектов национального рынка. В Англии сословие лордов приобрело независимость по отношению ко двору и решающее влияние на законодательство и администрацию, содействуя распространению на города и провинцию прав самоуправления, благодаря чему дворянство вместе с образованным зажиточным средним классом не стремилось уехать с мест. Это благотворно сказалось на развитии сельского хозяйства и промышленности в провинции: землевладельцы, живя большую часть года в имениях, затрачивали долю ренты на улучшение качества своих земель и своим потреблением поддерживали окрестные фабрики. Напротив, во Франции дворянство, владевшее поземельной собственностью, не обладало политическим влиянием и правами, кроме права служить при дворе. Оно и устремлялось ко двору, к прихотливой жизни в Париже, превосходившем блеском все города европейского континента. Но, таким образом, провинция теряла все те средства прогресса, которые могло доставить расходование земельной ренты; все силы отнимала столица. Ещё хуже было в Польше. Страна, «у которой устья рек не находятся в ее власти», не имела ни торгового, ни военного флота; специализировалась на земледелии в отсутствие собственной промышленности и тем самым сколько-нибудь развитого среднего сословия. Попав в своей внешней торговле в зависимость от других наций, от господства иностранцев на приморском рынке, Польша (Речь Посполита) лишилась экономической и политической целостности и в итоге была вычеркнута из числа национальных государств. 7.5. Российские эпигоны и критики либеральной политической экономииСмитианство в России. А. С. Пушкин не случайно сделал своего Онегина читателем Адама Смита; упоминал и о том, что «иная дама читает Сэя и Бентама». Авторитет политической экономии Смита был таков, что граф Н. П. Румянцев — личный друг и ставленник царя Александра I, назначенный им министром коммерции Российской империи (1802), писал: «догмат совершенной свободы торговой имеет то значение, что первым его провозвестил Адам Смит, которого учение, по справедливости, приемлется руководством в созерцании государственных сил». Сам император Александр I был первым русским, употреблявшим слово «либерализм» (в переписке со своим воспитателем швейцарцем Лагарпом). Посвящением Александру I снабдил переиздание своего «Трактата политической экономии» Ж.-Б. Сэй. Либеральные веяния первых лет правления Александра I отразились и в инициативе правительства по изданию русского перевода «Богатства народов» (1802 — 1806); и в учреждении разряда политической экономии в Петербургской Академии наук (1804). Были также учреждены кафедры политической экономии в Московском и новооткрытом Харьковском университетах (1804 — 1807). Первыми российскими специалистами по политической экономии стали, в основном, немцы, получившие образование в германских университетах по специальности «камералистика». Её знание они соединяли с переложением учения Смита. Наиболее известен стал Х. А. Шлёцер (1774 — 1831), написавший первый на русском языке учебник «Начальные основания государственного хозяйства» (в 2 кн., 1821). Наконец, при Александре I возникла традиция преподавания политической экономии великим князьям — наследникам престола. Политэкономию будущему императору Николаю I читал сначала профессор Петербургского педагогического института М. А. Балугьянский, затем — академик А. К. Шторх. Михаил Балугьянский (1769 —1849) дал первый на русском языке очерк истории экономических учений (меркантилизм, физиократия, теория А. Смита) под заглавием «Национальное богатство. Изображение различных хозяйственных систем» (в «Статистическом журнале»; СПб., 1806-1808, 4 номера). Карпато-русин по национальности, уроженец Словакии, он приехал в Россию из Венгрии. Балугьянский вместе с Михаилом Сперанским подготовил план стабилизации расстроенной бесконтрольными расходами и выпуском бумажных денег русской финансовой системы, известный как «план финансов Сперанского» (1810). Надо сказать, что и Балугьянский, и Шторх не скрывали своего резко критического отношения к крепостному праву, которое прямо называли «крепостным рабством» и главной причиной отсталости России. Но то, что можно было сказать в узком кругу в царском дворце, не дозволялось обсуждать открыто. Поэтому 6-томный «Курс политической экономии» (1815) Шторха был издан в Петербурге на французском, а не на русском языке, а «Система политической экономии» Балугьянского осталась только в записях его ученика Константина Арсеньева (1789 — 1865), впоследствии академика и воспитателя следующего наследника престола, будущего Александра II Освободителя. Принимая «Богатство народов» за основу построения своего «Курса политической экономии», А. К. Шторх оригинальным образом соединил две разрозненные идеи самого А. Смита. Первая: эффект разделения труда сильнее всего проявляется в мануфактуре, наименее же в земледелии (торговля в этом отношении находится посередине); и превосходство передовых стран проявляется сильнее именно в тех отраслях, где глубже разделение труда. Вторая: если «какая-нибудь чужая страна может снабжать нас каким-нибудь товаром по более дешёвой цене, чем мы сами в состоянии изготовлять его, гораздо лучше покупать его у неё на некоторую часть продуктов нашего собственного промышленного труда, прилагаемого в той области, в которой мы обладаем некоторым преимуществом». Развивая эти положения, Шторх ранее Д. Рикардо пришёл к формулировке принципа сравнительных преимуществ в разделении труда между странами и в международной торговле — как дополнительный веский аргумент в пользу свободной торговли. Но, трактуя слишком буквально преимущества как разделения труда вообще, так и разделения труда в отношениях между странами, Шторх не видел некоторых существенных проблем национального хозяйства России, обусловленных её географией и историей. Международное разделение труда и проблема структуры национального хозяйства. Поскольку превосходство передовых наций нагляднее всего проявляется в производстве промышленных изделий, Шторх полагал целесообразным для отсталых стран специализироваться исключительно на земледелии, покупая у богатых наций мануфактурные товары, производимые там в силу развитого разделения труда по гораздо более низкой цене. Шторх специально описал норфолкский плодосменный севооборот для оценки «расстояния, которое должна преодолеть Россия», чтобы достигнуть успехов английского земледелия. Тем не менее, именно в земледелии Шторх видел сравнительное преимущество России, поскольку российский зерновой хлеб приблизительно в тех же ценах и качестве, что и английский, тогда как английские мануфактурные товары гораздо дешевле русских при той же степени добротности. Производить в России «ткани и утварь, которые мы получаем из Англии», Шторх считал невыгодным. Рекомендации по «уступлению прав» передовым нациям не только во внешней торговле, но и в переработке российского сырья — льна, древесины, железа — Шторх сочетал с порицанием соединения в русских деревнях хлебопашества с домашними промыслами. Он полагал, что это не более чем результат «искажённого понятия о выгодах» у невежественных русских крестьян, не понимающих преимуществ разделения труда. Достижением норфолкской системы земледелия (обильное удобрение навозом и попеременное засеивание без пускания земли под пар) Шторх считал соразмерность земледелия и животноводства, которая проявляется в уравнивании цен на хлеб и мясо, что приводит к одинаковой прибыли от возделывания земли с целью как пропитания для человека, так и получения корма для скота. «Рост поголовья скота и улучшение земельного фонда есть две вещи, обязанные идти в ногу и не имеющие право опережать друг друга». В России, где в большинстве губерний, по наблюдениям Шторха, хорошо унавоженные земли занимали не более трети или четверти, а то и двадцатой части угодий, расширение площади пашни сопровождалось сокращением угодий для скота и его количества. Однако Шторх не учитывал, что соразмерность земледелия и животноводства, которую он справедливо считал признаком структуры сельского хозяйства цивилизованной страны, установилась на Западе с изменением структуры всего национального хозяйства, когда увеличились доли промышленности и торговли и число городских жителей, предъявляющих рыночный спрос на хлеб и мясо. Но такое увеличение невозможно в стране, которая «уступила» передовым нациям внешнюю торговлю и промышленность. Обоснование протекционизма Н. Мордвиновым. Адмирал Николай Семёнович Мордвинов (1754 — 1845), недолгий председатель департамента государственной экономии (1810 — 1812), будучи, как и А. К .Шторх, почитателем А. Смита (и к тому же англофилом), отстаивал мнение, что России необходимо изменение «системы внутреннего хозяйства», т.е. переход из чисто земледельческого состояния в промышленное. Поэтому она не может следовать принципу свободы внешней торговли и должна оказывать таможенное покровительство своей неокрепшей промышленности. В «Некоторых соображениях по предмету мануфактур в России и о тарифе» (1815) Мордвинов выступил оппонентом российского фритредерства, ссылаясь не только на исторические примеры упадка стран, «уступивших» внешнюю торговлю и промышленность иностранцам (Испания, Португалия, Польша), но и на географическое своеобразие России. Самая пространная из держав с «многоразличием угодий» и богатством недр, Россия, однако, как страна «оледенелая в течение почти половины года» неблагоприятна в большинстве своих губерний для земледелия, а невольная праздность ввиду краткого срока земледельческих работ вынуждает крестьян искать дополнительных доходов в промыслах, нередко отхожих вдали от родных мест. Поэтому умножение фабрик было бы полезно для страны, притягивая как рабочие руки, так и «земные произрастания», и предоставляя земледельцам одежду, обувь, утварь, улучшенные орудия. Но устройство фабрик требует «продолжительной опытности», которой не добиться без ограничения от конкуренции промышленных товаров передовых наций. Поэтому Мордвинов выступал за «охранительный» тариф — высокие пошлины на ввоз в пределы страны иноземных мануфактурных изделий. «Народ, имеющий у себя в совокупности земледелие, мастерства, фабрики, заводы и торговлю, — писал Мордвинов, — процветает, благоустраивается и обогащается вернее и скорее, нежели народ, имеющий одних токмо земледельцев да купцов, покупающих необработанные произведения». Аргументация Мордвинова во многом походила на ту, что позднее развил Ф. Лист в своих концепциях «воспитательного протекционизма» и «ассоциации национальных производительных сил». Но она допускала наличие в России крепостного права, злу которого «добрый адмирал не придавал должного значения»33. Возглавив впоследствии Вольное экономическое общество (1823 — 1840), Мордвинов опубликовал «Правила для получения от земли изобильных урожаев» (1839) — инструкцию по рациональному земледелию типа английского плодосменного. Эту инструкцию вполне могли применять помещики-крепостники, во власти которых было заставить крестьян вводить передовой норфолкский севооборот, не считаясь с требованиями рынка. Но такие опыты заканчивались неудачей в России, где экспорт зерна в Европу на основе крепостнического земледелия при архаичном трёхполье (и в отрыве как от животноводства, так и от промышленности) оказывался выгодным, а плодосмен, требующий массового спроса со стороны близлежащих густонаселённых городских мест, — нет. Крепостное право было помехой на пути формирования соразмерной отраслевой структуры национального хозяйства, содействие которому предполагалось протекционизмом Мордвинова. Экономический либерализм Н. Тургенева. Наиболее последовательным русским фритредером проявил себя Николай Иванович Тургенев (1789 — 1871), выпускник Гёттингенского университета, прослушавший там курс политэкономии главного смитианца Германии Г. Сарториуса (1765 — 1828). От Сарториуса Тургенев воспринял идею 4 правил рационального налогообложения как опорных принципов экономического либерализма. Они содержались в заключительной книге «Богатства народов»:
В книге «Опыт теории налогов» (1818) Тургенев на исторических примерах показывал грубые нарушения этих принципов политическим абсолютизмом, крепостничеством и меркантилизмом. Нацеленный на раскрытие двоякого смысла «принципа свободы»: фритредерского и противокрепостнического, Тургенев был близок к будущим декабристам, но разошёлся с ними. За год до восстания декабристов Тургенев уехал за границу, где и остался, после 1825 г. отказавшись выполнить повеление нового императора о возвращении. Тургенев стал первым в XIX в. русским политэмигрантом. В книге «Россия и русские», написанной по-французски (3 тт., 1847), он отмежевался от заговорщиков 1825 г., чем разочаровал ссыльных декабристов. В этом произведении Тургенев по-прежнему выступал как либерал и в политическом (за освобождение крестьян и конституционное преобразование России), и в экономическом смысле — за свободу торговли, против общинного землевладения и утопий централизованной организации труда (вроде той, что предложил классик немецкой философии И. Г. Фихте (1863 — 1914) в книге «Замкнутое торговое государство»). Но заслуживает быть отмеченным одно обстоятельство. В «Опыте теории налогов» Тургенев осуждал меркантилизм как одну из главных причин «пролития крови человеческой» в течение трёх веков. В книге «Россия и русские» он оправдывал развязанную под лозунгом свободы торговли Англией опиумную войну против Китая (1840 — 1842) тем, что «стремясь к приобретению новых рынков, англичане — может быть, и сами того не желая, — продвигают вперёд цивилизацию». А.Бутовский: эпигон школы Сэя. Расходящиеся версии либеральной политической экономии нашли как эпигонов, так и критиков в России, где дальнейшее развитие экономической мысли после почтительного усвоения идей А.Смита было сильно осложнено полицейской реакцией в правление Николая I (смолоду не склонного к либеральным увлечениям, да ещё столкнувшегося при восшествии на престол с военным заговором декабристов). Самым крупным экономическим трактатом того времени стал 3-томный «Опыт о народном богатстве, или о началах политической экономии» (1847) камер-юнкера Александра Ивановича Бутовского (1814 — 1890). Издание, отпечатанное в типографии Е.И.В. канцелярии, носило официальный характер; существенно то, что оно вышло через несколько лет после ухода с поста министра финансов известного своим консерватизмом Е. Ф. Канкрина, проводившего политику протекционизма. Бутовский же выступил как сторонник фритредерства, опираясь на труды Ж.-Б. Сэя и незадолго перед этим вышедший трактат Ш. Дюнуайе. Он уделил внимание критике «коммунизма» и «социализма», отождествляя первый с проповедью восстания бедных против богатых, а второй — с фантастическими обещаниями «превратить мир в пчелиный улей, где всем будет довольно мёду и цветов». Под пером Бутовского своеобразную форму приняла концепция «гармонии интересов» в промышленности, основанной на свободной конкуренции. Одни — учёные и изобретатели — исключительно «предаются исследованию законов природы»; другие — предприниматели — посвящают свою деятельность применению истин, открытых первыми, к образованию предприятий, направленных на удовлетворение существующих в обществе потребностей; третьи — «исполнительное трудовое сословие» — «предлагают свои силы нравственные и телесные для преобразования в полезность под руководством вторых элементов, указанных первыми». Бутовский не считал, однако, высокий уровень промышленного развития необходимым для благосостояния и просвещения страны, уповая на «золотое дно» чернозёма, широкой полосой простирающегося по России. Впоследствии Бутовский примкнул к либералам-западникам, дополнившим экономический либерализм манчестерской школы критикой русского общинного землевладения. В. Милютин: «предписательный» подход к политической экономии. «Опыт» Бутовского получил отрицательную рецензию со стороны совсем ещё молодого учёного Владимира Алексеевича Милютина (1826 — 1855), младшего брата будущих руководителей крестьянской и военной реформ 1861 — 1874 гг. — Н. А. Милютина и Д. А. Милютина. Милютин подверг критике Бутовского прежде всего за позицию чисто описательного подхода к политической экономии, называя эту позицию школы Сэя, сознательно исключающую «предписательный» подход к политической экономии, односторонней и устаревшей. Милютин, дебютировавший в журналистике статьёй «Пролетарии и пауперизм в Англии и во Франции» (1847), считал, что задача политэкономии — раскрыть, «какое устройство экономических отношений благоприятствует наиболее сильному развитию производительности и справедливому равномерному распределению произведённых богатств». Поэтому надлежит не только описывать законы деятельности человека в промышленной сфере, но указывать те практические средства, с помощью которых можно «усовершенствовать нынешнюю экономическую организацию», «уничтожить язву пауперизма». Вот почему Милютин отвергал «отречение» школы Смита — Сэя от вмешательства «общественной власти» в процесс экономической конкуренции и симпатизировал идеям Сисмонди. Выдвинутый Милютин принцип включения в задачи политэкономии проблематики не только производства, но и справедливого распределения произведённых богатств, и обязательного присутствия нормативного элемента возобладал в дальнейшей русской экономической мысли, тон в которой стали задавать интеллигенты-разночинцы, распространявшие критерий справедливости на оценку всех общественных учений. Н. Чернышевский: противопоставление либерализма и «политической экономии трудящихся». Тип русского интеллигента-идеолога наиболее резко воплотилНиколай Гаврилович Чернышевский (1828 — 1889), ведущий публицист периода падения крепостного права в России. Чернышевский опубликовал свой перевод значительной части трактата Дж. Ст. Милля и свои комментарии — «Очерки из политической экономии (по Миллю)» (1860 — 1861). От Милля Чернышевский заимствовал философию утилитаризма, соединив её с заимствованным у германского философа Л. А. Фейербаха (1801 — 1872) «антропологическим принципом» в ставшую знаменитой доктрину «разумного эгоизма». Из «последовательного логического развития идей Смита» о личном интересе как главном двигателе производства и о труде как единственном производителе ценности Чернышевский, подобно «социалистам-рикардианцам» в Англии (см. гл. 8) выводил право работника на полный продукт труда. Либеральная политическая экономия, по мнению Чернышевского, не делает этого вывода, так как, столкнувшись с противоположностью классовых интересов, столкнулась и с дилеммой: «ищи истину» — «доказывай необходимость и пользу неравенства». На примере Англии Чернышевский подчёркивал, что как только класс капиталистов в союзе с рабочим классом одерживают верх над классом получателей ренты, «история страны получает главным своим содержанием борьбу среднего сословия с народом». Интересы капиталистов и земельных собственников сближаются: почти все лица одного сословия имеют родственников и приятелей в другом; множество лиц высшего сословия занялись промышленной деятельностью, а множество лиц среднего сословия вкладывают капиталы в недвижимую собственность. Чернышевский очень чётко сформулировал «коренные различия» между революционной демократией и либерализмом: «Демократы имеют в виду по возможности уничтожить преобладание высших классов над низшими в государственном устройстве: с одной стороны, уменьшить силу и богатство высших сословий, с другой — дать более веса и благосостояния низшим сословиям... Напротив, либералы никак не согласятся предоставить перевес в обществе низшим сословиям, потому что эти сословия по своей необразованности и материальной скудости равнодушны к интересам, которые выше всего для либеральной партии, именно к праву свободной речи и конституционному устройству. Для демократа наша Сибирь, в которой простонародье пользуется благосостоянием, гораздо выше Англии, в которой большинство народа терпит сильную нужду. Демократ из всех политических учреждений непримиримо враждебен только одному — аристократии; либерал почти всегда находит, что только при известной степени аристократизма общество может достичь либерального устройства». Классической школе, которая стала выражением «взглядов и интересов капиталистов», Чернышевский противопоставил необходимость «политической экономии трудящихся», обозначив некоторые проблемы, которые должен экономический строй «работников-хозяев» без классовой противоположности наёмных рабочих и нанимателей. Как и идеологи-социалисты в Европе, Чернышевский считал необходимым устранить условия, принуждающие человека проводить жизнь «у одного колеса одной машины на одной фабрике» и искать формы совмещения преимуществ крупного (лучшая организация и оснащённость) и мелкого (прямой интерес самостоятельного хозяина в успешности дела) хозяйства. Как блестящий политэконом-публицист и радикальный демократ, подвергшийся за свои убеждения гражданской казни (1863) и ссылке в Сибирь, Чернышевский снискал общероссийскую репутацию «светоча науки опальной» (слова поэта А. А. Ольхина). «Очерки из политической экономии (по Миллю)» стали «настольной книгой» русской интеллигенции. Чернышевский оказал огромное влияние на оформившееся в годы его ссылки течение экономической мысли народничества (см. гл. 9). 7.6. Славянофильство и западничество: экономический аспектСлавянофильство. «Язва пролетариатства», разъедавшая передовые европейские страны после промышленной революции дала второй — после французских якобинско-наполеоновских пертурбаций — импульс идейной консервативно-романтической реакции против западного универсализма. Выражением этой реакции в России стало течение славянофильства, в историософских категориях отстаивавшее особый провиденциальный путь развития страны. Хозяйственным институтом, определяющим самобытность России и её отличия от западных форм производства, славянофилы провозгласили русскую сельскую поземельную общину. Подтверждение своим взглядам они находили в «Исследовании внутренних отношений, народной жизни и в особенности сельских учреждений России» (1847 — 1852), написанном прусским бароном А. фон Гакстгаузеном. Он совершил в 1843 г. за счет правительства Николая I путешествие по центральным и южным областям России и подытожил свои наблюдения в выводах об органичности русского хозяйственно-бытового уклада, основанного на общинах и промысловых артелях. В русских сельских общинах и артелях, по мнению Гакстгаузена, были достигнуты без всякой социальной революции западные утопии уничтожения права наследства и уравнительного распределения собственности. Ю. Ф. Самарин (1806 — 1873), наиболее сведущий из славянофилов в политической экономии, видел в общинном владении не найденную на Западе «середину между дроблением земли до бесконечности и пролетариатством» и ссылался на «национальную систему» Ф. Листа как на пример обоснования своеобразия экономических институтов для разных стран. Самый романтичный из «ранних» славянофилов, К. С. Аксаков (1817 — 1860) противопоставлял исконные самодостаточные «земские» начала русского крестьянского «мiра» (а «мiръ» означает одновременно сельскую общину, «согласие» и «вселенную») созданной Петром I по западным образцам регулярной имперской государственности, «гнёту государственных учреждений и государственной заботливости». Но у «поздних» славянофилов во главе с младшим братом К. Аксакова Иваном Аксаковым (1823 — 1886) защита «самобытного» пути развития перешла в обоснование протекционизма для государственной тарифной поддержки русской промышленности. И. Вернадский: рикардианец и манчестерец. В идейных баталиях эпохи раскрепощения оформились три главных течения. Славянофилы отстаивали сельскую общину как институт, «предохраняющий» Россию от пролетариата, пауперизма и революционных потрясений. Революционные демократы (А. И. Герцен, Н. П. Огарёв, Н. Г. Чернышевский, А. П. Щапов и др.) отстаивали общинное землевладение как точку опоры для «русского социализма». Противником тех и других с позиций экономического либерализма манчестерского толка выступили либералы-западники, образовавшие кружок во главе с профессором Петербургского педагогического института (1857 — 59) Иваном Васильевичем Вернадским (1821 — 1884), издателем журнала «Экономический указатель» (1857 — 61) и русских переводов сочинений А. К. Шторха и Ф. Бастиа. В своем «Очерке истории политической экономии» (1858) Вернадский классифицировал все политико-экономические школы на две группы:
Высшим достижением школы свободной конкуренции в теории Вернадский считал систему Рикардо, а в трактовке экономической политики — публицистику Бастиа. Формулируя цель политэкономии как открытие «естественных законов хозяйства», не подчинённых произволу власти», а цель экономической политики — как обеспечение наилучших (отождествляемых со свободной конкуренцией) условий для накопления капитала — Вернадский выступил против принудительного сохранения общины как помехи для капиталистического накопления. Он признавал, что такой помехой может быть и крупная земельная собственность, но полагал, что свобода конкуренции автоматически приведёт к наиболее эффективному использованию земли. Вернадский критиковал социалистические учения, считая их закономерным порождением пауперизма и находя в них «резкие недостатки, зависящие от недостаточного знакомства с природой человека и природой вещей». Вокруг Вернадского образовался кружок таких же, как и он, фритредеров-западников. Впоследствии они заняли видные государственные посты: А. И. Бутовский — директора Департамента мануфактур и внутренней торговли Министерства финансов в (1859 — 79), Е. И. Ламанский — товарища управляющего (1860 — 1867), а затем управляющего (1867 — 1884) Госбанком; М. Х. Рейтерн — министра финансов (1862 — 78). Рейтерн последовательно проводил политику фритредерства. И. В. Вернадский в 1860-е гг. отошёл от активной научной и общественной деятельности, не оправившись от потрясения, вызванного безвременной смертью жены Марии Ивановны Вернадской-Шигаевой (1831—1860), первой в России женщины — автора статей по экономическим вопросам. Б. Чичерин: «охранительный либерализм». Почитание Ф. Бастиа и критическое отношение к общинному землевладению сблизили И. Вернадского с молодым либеральным профессором-юристом Московского университета Б.Чичериным. Борис Николаевич Чичерин(1828—1904) под влиянием изучения российской истории и под впечатлением опыта европейских революций 1848 г. сложился как ярый идейный противник славянофильства и социализма. В «Обзоре исторического развития сельской общины в России»(1856) и «Опытах по истории русского права» (1858) подверг критике символ веры славянофильства, доказывая, что сельская поземельная община «вовсе не исконная принадлежность русского народа, а является произведением крепостного права и подушной подати». Чичерин выработал своеобразную концепцию «закрепощения и раскрепощения сословий» русским государством. Чтобы удержать расплывчатое народонаселение в политическом единстве, самодержавное государство сначала закрепостило все сословия, а затем стало их постепенно раскрепощать — от дворян (1762) до крестьян (1861). Но именно сильное государство остаётся в России единственным носителем просвещённого, европейского, западного начала. Чичерин категорически отвергал жизнеспособность каких-либо «самобытных» учреждений в России; его идеалом была конституционная монархия, основанная на представительном правлении, обеспеченном политическим волеизъявлением слоя дворян-собственников, число которых Чичерин предлагал увеличить возведением в дворянство всех, достигших землевладения от 500 десятин и выше. Политическое влияние, основанное на крупной частной земельной собственности, должно было, по мнению Чичерина, компенсировать дворянству потерю от упразднения крепостничества и одновременно обеспечить общественный контроль над налогообложением и расходованием государственных средств. Чичерин рано, по его собственным словам, разочаровался в «жизненной силе демократии»; он считал, что государственная власть должна исподволь подводить русское общество к конституционному устройству, опираясь на ею же выращиваемый класс крепких собственников, включённых во всеобщую податную обязанность. Именно Чичерину принадлежит формула русского «охранительного либерализма», иногда приписываемая П. А. Столыпину: «сильная власть — либеральные меры». Позднее Чичерин много лет выступал против русского народничества и западных доктрин устранения частной собственности; при избрании Чичерина почётным членом Петербургской Академии Наук (1893) среди его заслуг была отмечена «тонкая критика социализма». Однако популярность Чичерина среди русской интеллигенции его времени была нулевой. Обоснование протекционизма Н. Данилевским. Наиболее яркой фигурой славянофильства был Николай Яковлевич Данилевский (1822 — 1885), ихтиолог по профессии, прославившийся острополемичной и тенденциозной книгой «Россия и Европа» (1869), оставившей заметный след в истории русской и мировой историософской, культурологической и геополитической мысли. В полемике с «европейничаньем» Данилевский отрицал единство мировой цивилизации, отстаивая идею о замкнутых культурно-исторических типах, из которых русско-славянский якобы является (потенциально) самым многосторонним. Данилевский почти не уделил в главном труде внимания экономическим вопросам, хотя отстаивал общинное землевладение. Но в цикле статей в «Торговом сборнике» (1867) «Несколько мыслей по поводу упадка ценности кредитного рубля, торгового баланса и покровительства промышленности» Данилевский выдвинул довольно оригинальную версию российского «воспитательного» протекционизма, считая тарифное содействие «разнообразию промышленной организации» России необходимым средством сохранения «самобытности». Данилевский доказывал ущербность односторонней аграрной специализации на внешних рынках. Возможности расширения сбыта сельскохозяйственных товаров России на мировом рынке ограничены тем, что: 1) другие страны имеют лучшие условия для производства и продажи таких товаров (например, Аргентина и Австралия для кож и шерсти); 2) главный предмет экспорта — хлеб — продукт, рынки которого имеют «наименее растяжимости»; 3) спрос на другие предметы русского экспорта — жирные вещества — неизбежно падает вследствие вытеснения их товарами тропического или минерального происхождения. Например, русское сало и масла оказались ненужными для освещения европейских городов и домов после появления газовых фонарей и керосиновых ламп. Используя современную терминологию, можно сказать, что Данилевский вводил в анализ международной торговли такие факторы, как эластичность спроса и наличие товаров-заменителей. Но он указывал и на значимость структурных сдвигов для уплотнения внутреннего рынка: сохранение исключительно сельскохозяйственного характера Европейской России лишило бы будущности плодородную юго-западную Сибирь, нуждающейся в сбыте своих земледельческих произведений. Увеличение цен и тягости, налагаемые на потребителей покровительственным тарифом, необходимым для содействия великорусской промышленности, Данилевский уподоблял плате за «страховую премию, обеспечивающую нас в будущем»34. В целом можно было бы сказать, что Данилевский углублял аргументацию Ф. Листа онациональной ассоциации производительных сил. Однако российский автор, в отличие от Листа, не замечал или не хотел замечать связи промышленного развития с расслоением земледельцев. После смерти Данилевского к его взглядам на протекционизм было привлечено внимание министра финансов Вышнеградского, принявшего для содействия индустриализации России запретительный таможенный тариф (1891). Однако тот протекционизм, который для «воспитания» российской промышленности проводили Вышнеградский и вслед за ним Витте, содействовал разложению русской общины, превращению её в «горючее» для революции, разразившейся в начале ХХ века в России — вопреки ожиданиям Данилевского. РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА
|