Д. Белл. Грядущее Постиндустриальное Общество. Грядущее постиндустриальное

• Название: Грядущее постиндустриальное
• Анкор: Д. Белл. Грядущее Постиндустриальное Общество.doc
• Дата: 02.02.2017
• Размер: 5.69 Mb.
• Имя файла: Д. Белл. Грядущее Постиндустриальное Общество.doc
• Тип: Книга; #1773
• страница: 17 из 51

по:

Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е издание. Т. 25. Ч. I. С. 479-480 ].
ков и т. д. с прогрессом науки и народного образования приобре­таются все быстрее и легче, становятся все более общераспрост­раненными, воспроизводятся тем дешевле, чем больше капиталистический способ производства направляет методы обучения на практические цели. Распространение народного обучения позво­ляет вербовать этого рода рабочих из таких классов, которым раньше был закрыт доступ к этим профессиям, которые привык­ли к сравнительно худшему образу жизни. К тому же оно увели­чивает наплыв и вместе с тем конкуренцию. Поэтому... с про­грессом капиталистического способа производства рабочая сила этих людей обесценивается; их заработная плата понижается, тог­да как их способность к труду увеличивается”*.

Но эти новые структурные тенденции не были приняты в рас­чет, так как К.Маркс безоговорочно верил в решающую роль пер­вой схемы. Тем не менее не ясно, почему капиталистическая “обо­лочка” должна разлететься на куски. Как пишет П.Суизи, “мож­но сказать, что вся теоретическая система К.Маркса отрицает неограниченное развитие капитализма и утверждает неизбежность социалистической революции. Однако в его трудах не содержит­ся конкретного теоретического обоснования экономического кра­ха капиталистического производства”²¹. И, как далее комменти­рует П.Суизи, попытки более поздних марксистских авторов, включая Р.Люксембург и Х.Гроссмана, заявлять о подобном не­избежном крахе выглядят неубедительно.

История свидетельствует, что тенденция, которую К.Маркс заложил в первую схему, оказалась модифицированной, если не опровергнутой, отсутствием внутренней необходимости падения нормы прибыли, способностью государства вмешиваться в ход экономических кризисов и смягчать, если не предотвращать их расширением пределов реинвестирования капитала, открываемым технологией. Невозможно найти свидетельств — ни в теории, ни в эмпирической реальности — того, что капитализм должен по­терпеть крах вследствие заложенных внутри системы экономи­ческих противоречий.

* Marx К. Capital. Vol. 3. Р. 354 [перевод этой цитаты приводится по: Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е издание. Т. 25.4. I. С. 329—ЗЗО].

²¹ Sweezey P. The Theory of Capitalist Development. Oxford, 1946. P. 191-192. Подробнее см.: Sweezey P. The Theory of Capitalist Development. Chap. XI.
Что же в таком случае сказать о структуре “нового общества”, зародившейся во чреве старого, — об изменении характера рабо­чей силы, роли управляющего? Что сказать о социальных явлени­ях, которые я назвал второй схемой? Какую роль эти элементы сыграли в социальной теории и концепциях социальной эволюции после К.Маркса? Знакомство с появившимися в первой половине двадцатого века социологическими теориями, затрагивающими будущее капитализма, показывает, что почти все они, по суще­ству, оказались диалогом со второй марксовой схемой.

ПОСТМАРКСИЗМ: ДИАЛОГ НА ЗАПАДЕ

Немногие авторы, писавшие о капитализме, видели в нем “веч­ное” устройство общества. Само возникновение этого термина в XIX веке, то, что он ассоциировался главным образом с автора­ми социалистического направления²², изначально порождало как убеждение, что капитализм является только стадией развития

²² Странно сознавать, что в силу специфики понятия концепция капитализ­ма так поздно прижилась в экономической литературе. В статье “Капитализм”, помещенной в “Энциклопедии социальных наук” в 1930 году В.Зомбарт вы­нужден был отметить, что в основных экономических работах конца девятнад­цатого и начала двадцатого века этот термин отсутствовал. Он писал: “Кон­цепция капитализма и в еще большей мере сам этот термин восходят к трудам социалистических теоретиков. До настоящего времени он остается одним из ключевых понятий теории социализма... Вопреки тому факту, что капитализм имеет тенденцию стать единственным объектом экономической науки, ни тер­мин, ни концепция до сих пор не получили всеобщего признания со стороны академических экономистов. Немецкие экономисты старшего поколения и в гораздо большей степени экономисты других стран полностью отвергали кон­цепцию капитализма. Во многих случаях отход от нее носил просто безогово­рочный характер; тема не обсуждалась вообще, за исключением, возможно, кон­текста истории экономических доктрин, и, даже когда термин упоминался, это делалось без всякого указания на его особое значение. Термин "капитализм" отсутствует в наиболее известных работах Ш.Жида, А.Маршалла, Б.Селиг-мена иди Э.Касселя. В трудах других авторов, таких, как Шмодлер, А.Вагнер, Р.Эренберг и Филиппович, можно найти некоторые рассуждения на тему о ка­питализме, но его концепция в конце концов отбрасывается. Экономисты млад­шего поколения признают его обязательность иди по крайней мере полезность, но неопределенность в отношении значения понятия повсеместно отражается в заключении слова “капитализм” в кавычки” (Sombart W. Capitalism // Encyclope­dia of the Social Sciences. Vol. III. N.Y., 1930. P. 195).
экономического общества, так и ожидание скорой его замены последующей экономической системой коллективистского толка. (На самом же деле, следует скорее объяснять его относительную долговечность, если учесть все доставшиеся нам от прежних вре­мен предсказания о его скором крахе.)

Автором, впервые попытавшимся изобразить трансформацию капитализма, применив качественно иную социологическую пе­риодизацию, — действительно первым исследователем, поместив­шим капитализм в центр экономической теории и анализа, — был немецкий экономист и историк В.Зомбарт. В книге “Совре­менный капитализм” (заключительные варианты которой были опубликованы в трех томах с 1921 по 1927 год) он попытался создать исчерпывающую историю перехода экономического об­щества от докапиталистической стадии, обеспечивавшей лишь средства к существованию, к подъему современного капитализма и его распространению. Подробно характеризуя влияние техно­логии и формирование капиталистического предприятия в каче­стве особого социального института, В.Зомбарт делал упор на духовное начало капитализма (или ментальность) как наиболее специфическую его черту и на предпринимателя как ключевую фигуру капиталистического развития²³.
²³ В.Зомбарт является несправедливо забытой сегодня фигурой в истории социологии, отчасти потому, что в последние годы жизни он относился с неко­торой симпатией к нацистам, но в большей мере в силу того, что его труды, хотя и подталкивают к размышлениям, выглядят несколько небрежными. Это лучше всего выражено в его полемике с М.Вебером о духе капитализма. Там, где М.Вебер делал упор на “протестантскую этику”, В.Зомбарт выделял еврей­ский фактор в качестве основного критерия, ссылаясь как на религиозные прин­ципы иудаизма, так и на миграции евреев в XV веке и доказывая, что переме­щение коммерческого центра западного мира из Средиземноморья в Антверпен и Голландию в целом последовало за изгнанием евреев из Испании. Однако его данные о роли евреев подобраны неряшливо и неубедительно.

Начиная с книги “Социализм и социальное движение” (1896), работы В.Зомбарта посвящены подъему социализма, а также развитию капитализма — начи­ная с первого издания его монографии “Современный капитализм” (1902). Эта книга не переведена на английский язык, хотя ее адаптированный вариант был опубликован в 1933 году (см.: Nussbaum F.L. A History of the Economic Insti­tutions of Modern Europe: An Introduction to Der Moderne Kapitalismus of Wemer Somba't. N.Y., 1933). Написанную В.Зомбартом блестящую историю и психо­логию бизнесмена под названием “Der Bourgeois” перевел и издал М.Эпштейн (см.: Sombart W. The Quintessence of Capitalism. N.Y., 1915). Его работа “Die Juden und das Wirtschaftsleben” была также переведена и издана М.Эпштейном:

Sombart W. The Jews and Modem Capitalism (L., 1913) (переиздана с новым предисловием Б.Ф.Хозедицем: Sombart W. The Jews and Modern Capitalism. Glencoe (111.), 1951).

С точки зрения В.Зомбарта, экономические эпохи могут быть поняты только с учетом основных характеристик других исто­рических систем. В таком случае начальный период любой из них частично совпадает с заключительным периодом уходящей, или предыдущей, экономической системы; в период зрелости система проявляется в ее полном своеобразии, а ее последний период можно определить по первым признакам нового, зарож­дающегося состояния. Применяя к капитализму это деление на эпохи, В.Зомбарт проводил различие между ранним капитализ­мом, или периодом с середины XIII до середины XVIII века, зрелым капитализмом (Hochkapitalismus), отличавшим период с 1750 по 1914 год, и поздним капитализмом, эпохой после пер­вой мировой войны.

Ранний капитализм еще нес на себе печать ремесленного пе­риода. Была по-прежнему сильна приверженность традициям, экономическая жизнь имела выраженный индивидуальный отте­нок, на взаимоотношения покупателя и продавца нередко влияли личные симпатии и антипатии, а работодатели и рабочие были связаны патриархальными узами.

В период зрелого капитализма принципы прибыли и эконо­мического рационализма распространились на все экономические отношения. Расширялись рынки, росли масштабы коммерческой деятельности, использовались технологии, основанные на науч­ной механике, взаимоотношения утрачивали личностный харак­тер и становились институционализированными. “Дух капита­лизма в эпоху его расцвета, — пишет В.Зомбарт, — отличался необычайным психологическим напряжением, порожденным про­тиворечиями между иррациональным и рациональным, между тенденциями спекуляции и расчета, между ментадьностью смело­го предпринимателя и трудолюбивого, уравновешенного буржуа”".

В период позднего капитализма центральными становятся два сдвига. Внутри общества “значение специфически капиталиста-

²⁴ Sombart W. Capitalism // Encyclopedia of the Social Sciences. Vol. ПГ. P.207.
ческих элементов экономической жизни” снижается, в то время как “смешанные” государственно-частные предприятия, государ­ственные и коллективные (обобществленные) производства, а также некапиталистические экономические организации “увеличиваются как численно, так и по своему размеру и значению”. Внутри фирмы “наблюдается нарастающий упадок предприни­мательского духа”. Его место занимает бюрократическая ментальность, и сама фирма становится бюрократизированной.

При позднем капитализме, говорит В.Зомбарт (в качестве модели он брад объединение в картели немецкой промышленно­сти в 1920-е годы), на первое место выходит стремление к стаби­лизации. Борьба за прибыль теряет свою интенсивность (“обра­тите внимание на такие симптомы, как фиксация нормы диви­дендов, реинвестирование избыточных средств, — в Соединен­ных Штатах, например, некоторые концерны обеспечивают та­ким путем от 30 до 35 процентов своего нового капитала”), ры­ночный механизм уступает место ценовому регулированию, про­водимому конгломератами иди даже правительством, цикличе­ские колебания экономической системы затухают, а вмешатель­ство со стороны государства становится все более и более решительным. Особенности, придававшие капитализму его уникаль­ный об?1ик, начади атрофироваться. Если капитализм, как счита­ет В.Зомбарт, мог быть охарактеризован исходя из трех состав­ляющих его элементов — духа, формы и технологии, — то дух в настоящее время исчез, остались лишь форма и технология.

Все поднятые В.Зомбартом темы с несколько иными акцен­тами присутствуют у Й.Шумпетера, который в своей книге “Ка­питализм, социализм и демократия” (1942) предсказал конец буржуазной цивилизации. Трансформация происходит на уров­не как ментальности, так и социальной структуры. Капитали­стическая ментальность, по мнению Й.Шумпетера, меняется под воздействием трех факторов. Одним из них является из­лишняя рациональность капитализма. “Я без всяких колеба­ний заявляю, — пишет автор, — что вся его логика происте­кает из характера экономический решений или, если исполь­зовать мою любимую фразу, его экономический характер есть не что иное, как форма логики”. Капиталистический процесс, продолжает он, “делает поведение и идеи рациональными, устраняя из нашего сознания метафизические убеждения, мисти­ку и любые романтические идеи”. Однако подобная рацио­нальность, говорит Й.Шумпетер, слишком стесняет общество: “Фондовая биржа — плохой заменитель для святого Грааля”. Второй фактор состоит в “упадке предпринимательского нача­ла”. Предприниматель был человеком, нарушавшим привыч­ный порядок вещей, изобретавшим новшества и доводившим дело до конца. Сегодня же “личность и сила води” имеют мень­шее значение в хозяйственной среде, где все делается по шаблону и где “работа бюро и комитетов имеет тенденцию заменять индивидуальные действия”, а экономический прогресс становится “обезличенным и доведенным до автоматизма”. Третьим фактором выступает коррозия всех устоявшихся убеждений. Рационализм и эмпиризм способствуют развитию критического отношения, которое начинает ставить под вопрос буквально все. Традиции вступают в полосу разрушения. Страсть к переменам и новизне превращается в неотъемлемую часть системы. Интеллектуалы — люди, “имеющие власть над устным и письменным словом”, — проявляют все большую враждебность к капитализму, и “только социалистическое иди фашистское правительство обладает достаточной силой, чтобы дисциплинировать их”. Таким образом, неизбежно растет социальная оппозиция капитализму.

На уровне социальной структуры, заявил Й.Шумпетер, капи­тализм держался на институциональном каркасе, покоящемся на двух столпах — институте собственности и свободе сделки. По­литическую поддержку этому каркасу оказывает “множество мелких и средних фирм, где объединены собственность и управ­ление”, которые “вместе с их работниками, подрядчиками и иж­дивенцами имеют решающее количественное влияние на выбо­ры”. Тем не менее он считал, что этот институциональный кар­кас стал хрупким. Свобода заключения контракта ограничена различными формами регулирования — от полномочий профсо­юзов до власти правительства. Институт собственности подры­вается двумя путями. С одной стороны, процесс монополизации и развитие крупных корпораций способствуют устранению сред­них фирм. (“Возражение против концентрации экономического контроля... упускает важный момент, [то есть] ее политические последствия”.) С другой стороны, замещение владельца менед­жером, получающим жалованье, уменьшает значение собственности, и административная группа начинает создавать систему правил, которые вступают в противоречие с интересами акцио­неров. Таким образом, по причинам, аналогичным установлен­ным К.Марксом, И.Шумпетер видит рушащиеся твердыни капи­тализма, и — через столетие! — может возникнуть “цивилиза­ция, которая сегодня медленно развивается глубоко в его не­драх”²⁵.

Но что представляет собой эта цивилизация? К.Маркс считал ее социализмом. Но его великий антагонист, М.Вебер, придер­живался принципиально иной точки зрения. Для М.Вебера в ос­нове западного общества лежала рационализация, проникнове­ние в право, экономику, бухгалтерский учет, технологию, а так­же организация жизни в духе функциональной эффективности и нормирования, “экономного” отношения (максимизация прибы­ли, оптимизация, наименьшие издержки производства) не толь­ко к материальным ресурсам, но и к бытию в целом²⁶. Из-за неиз­бежности рационализации администрирование берет верх, и пол­ная бюрократизация всех социальных институтов становится

²⁵ Schumpeter J. Capitalism, Socialism and Democracy. N.Y., 1942. P. 122-123, 127, J32-133, 137, 140, 150, 162.

И.Шумпетер осторожно уточняет в конце своей работы, что он описывает лишь историческую-тенденцию. В последнем параграфе главы “Может ди капи­тализм выжить?” он пишет: “В разных странах процессы находятся на разной стадии развития, но нигде они не зашли так далеко, чтобы позволить нам сколь­ко-нибудь уверенно предсказать, каким будет их дальнейшее развитие, иди утверждать, что “лежащая в их основе тенденция” настолько сильна, что не мо­жет испытать на себе контрденценций, за исключением некоторых временных отклонений... Средний класс по-прежнему представляет подитичесую силу. Бур­жуазные стандарты и буржуазные мотивации, хотя и происходит их постоян­ное ослабление, все еще живы. Сохранение традиций и семейное владение паке­тами акций до сих пор заставляют многих администраторов вести себя подобно собственникам прошлых времен. Буржуазная семья пока не прекратила существования; в действительности она так крепко держится за жизнь, что ни один ответственный политический деятель даже не отважился дотронуться до нес иным образом, кроме налогообложения. С точки зрения текущей ситуации, равно как и для целей краткосрочного прогнозирования (а в таких случаях даже столетие может быть названо “кратким сроком”), все эти поверхностные явления могут оказаться более важными, чем тенденция к новой цивилизации, постепенно прокладывающая себе дорогу в глубине нынешней [социальной струк­туры]”. (Schumpeter J. Capitalism, Socialism and Democracy. P. 163.)

²⁶ См.: Weber M. General Economic History (London, n.d.). Chap. 30. P. 354.
неотвратимой: “Будущее принадлежит бюрократии... Там, где однажды берет бразды правления крупный чиновник, подучив­ший современную подготовку, его власть фактически нерушима, так как основные жизненные принципы формируются с целью приспособления к его деятельности”²⁷.

Но если бюрократизация характерна для капитализма, она неизбежно останется таковой и при социализме. В своей работе “Хозяйство и общество” М.Вебер пишет: “Основной источник бюрократической системы скрыт в той роди, которую играют технические знания; благодаря развитию современной техноло­гии и коммерческих методов производства товаров они стали абсолютно необходимыми. С этой точки зрения нет никакой раз­ницы в том, организована экономическая система на капиталис­тической иди социалистической основе. Действительно, если в последнем случае был бы достигнут сопоставимый уровень тех­нической эффективности, это означало бы невероятный рост зна­чения профессиональных бюрократов... Капитализму на совре­менных стадиях развития требуется бюрократия, и хотя обе сис­темы возникли из различных исторических предпосылок... соци­алистическая форма организации не изменит этого факта. Воз­никнет вопрос (М.Вебер в данном случае обращается к рацио­нальному учету использования капитала), возможно ли в услови­ях социалистической системы обеспечить условия для функцио­нирования столь же жесткой бюрократической организации, как и при капиталистическом строе. Социализм в действительности может потребовать еще более высокой степени формальной бю­рократизации, чем капитализм. Если бы это оказалось невозмож­ным, подобное положение продемонстрировало бы наличие фун­даментального элемента иррациональности — конфликта между формальной и сущностной логикой, конфликта того типа, с ко­торыми слишком часто сталкивается социология”²⁸.

Р.Пайпс в этой связи отмечал: “М.Вебер неоднократно кри­тиковал марксистов за игнорирование того, что казалось ему глав­ной проблемой, стоящей перед социализмом: кто будет управ-

²⁷ Weber M. Gesammelte politische Schriften. Muenchen, 1921. P. 149-150;

1(ит. по: Pipes R. Max Weber and Russia // World Politics. April 1955. P. 377.

²⁸ Weber M. Economy and Society. N.Y., 1968. Vol. 1. P. 223-225. Это было написано в 1913—1914 годах; М.Вебер умер в 1920 году.
пять национализированными предприятиями? Сам он полагал, что эту функцию возьмут на себя группы людей, лучше всего подготовленные для подобной цели, то есть бюрократия, “кото­рой ничто не будет так чуждо, как чувство "солидарности"” с пролетариатом”²⁹.

Распространение технических знаний, повышение значения управляющего на производстве и бюрократа в правительстве, отнюдь не придавая новым директорам (в представлении А. де Сен-Симона, с которым соглашался К.Маркс) роль, аналогичную роли “дирижера оркестра”, означало для М.Вебера новую форму господства: “...здание нового рабства повсюду находится в со­стоянии готовности... Все экономические приметы предсказыва­ют уменьшение свободы... Тому, кто жаждет выступить в роли флюгера, указывающего тенденции развития, лучше было бы как можно быстрее расстаться со старомодными идеалами”³⁰.

Таким образом, для М.Вебера капитализм и социализм были не двумя противоположными системами (какими их можно счи­тать, если брать за основу сопоставления формы собственности), а двумя разновидностями единой системы — бюрократии. Бю­рократия отождествлялась им с рационалистичной админист­рацией и классом, на котором она была построена, с конторской и управленческой стратой как в политике, так и в экономике. Будущее в этом случае принадлежало не рабочему классу, а бю­рократии.

²⁹ Pipes E. Max Weber and Russia. P. 378. Внутренняя цитата взята из эссе:

Weber M. Der Sozialismus. Vienna, 1918.

³⁰ Weber M. Zur Lage der burgerlichen Democratic in Russland; цит. по: Pipes R. Max Weber and Russia. P. 378. Как ни парадоксально, М.Вебер чувствовал, что существует единственный соперник ддя бюрократа — частный капиталис­тический предприниматель: “Более искушен, чем бюрократия, в знании техни­ческих приемов и существа дела только предприниматель, если речь идет о сфе­ре, на которую распространяются его интересы. Это единственный социальный тип, которому удалось сохранить по крайней мере относительный иммунитет и не впасть в зависимость от рациональных бюрократических знаний. В крупно­масштабных организациях все работники в той же мере являются объектами неизбежного бюрократического контроля, в какой они находятся под властью машинной техники в процессе массового производства товаров” (Weber M. Economy and Society. Vol. 1. P. 225). Таким образом, социалистической эконо­мике, устраняющей капиталистического предпринимателя, уже некого проти­вопоставить бюрократу.
До первой мировой войны ортодоксальная социалистическая теория исходила из того, что пролетариат будет расти, а средний класс обречен на исчезновение. В Германии “старый” средний класс независимых предпринимателей, мелких фермеров и работ­ников свободных профессий действительно пошел на убыль, но то же самое происходило и с рабочим классом: с 1895 по 1925 год доля промышленных наемных рабочих в совокупной рабочей силе сократилась с 56,8 до 45,1 процента³¹. Между ними начал появ­ляться новый слой — получающих жалованье служащих, занятых в офисах и на инженерно-технических должностях; их число не­уклонно росло. Каким образом можно было это объяснить?

Первым человеком, обратившим внимание на это новое явле­ние и приступившим к его последовательному изучению, стад , Э.Ледерер, социолог и издатель влиятельного журнала “Archiv fuer Sozialwissenschaft und Sozialpolitik”. В очерке, написанном в 1912 году, он назвал упомянутую группу “новым средним клас­сом”. Исторически средним классом считали буржуазию, потому что она занимала место между классом землевладельцев и проле­тариатом. С приходом в упадок мелкопоместного дворянства крупная буржуазия превратилась в правящий класс солидных финансистов и промышленников, но между ею и рабочим клас­сом — принимая на себя понятие среднего класса — расположи­лась прослойка, которую К.Маркс называл мелкой буржуазией: торговцы и мелкие бизнесмены, работники свободных профес­сий и независимые ремесленники. Теперь и внутри промышлен­ного предприятия место между работодателями и рабочими за­нял новый слой. Э.Ледерер дал ему название нового среднего класса исходя не столько из его функций, сколько из его соци­альной оценки, базировавшейся на самосознании представите-

³¹ Speier H. The Salaried Employee in German Society. Vol. 1. N.Y., 1939. P. 9. В 1937 году Департамент социальной защиты штата Нью-Йорк совместно С отделением социологии Колумбийского университета субсидировали проект пе­реводов зарубежных монографий по социологии (WPA). Около 25 из них были переведены, мимеографированы и сданы на хранение в библиотеку Ко­лумбийского университета, а также использованы для ограниченного распрост­ранения. Одной из основных оказалась тема “белых воротничков” в Германии;

в целом было переведено около десяти подобных исследований, включая глав­ные работы Э.Ледерера, Э.Ледерера и Я.Маршака, Ф.Кронера, Г.Шпейера, К.Дрейфуса, Э.Энгедьгарда и Г.Тобиаса.
лей данной группы и мнении других граждан. “Это среднее по­ложение между двумя классами, — писал он, — есть скорее опре­деление “от противного”, чем четкая техническая функция, и устанавливает социальный характер получающих жалованье слу­жащих как в их собственном сознании, так и в оценке сообще­ства”³².

Годом позже в очерке “К социально-психической манере по­ведения человека иного склада” Э.Ледерер систематизировал пси­хологические различия между классами в контексте обществен­ного перехода от традиционного к рациональному характеру эко­номического поведения. Особое значение, отметил он, имеют разные жизненные “ритмы” различных сдоев современного об­щества. Для работника физического труда жизнь является беспо­рядочной, его существование расчленено внешними силами, та­кими, как деловая конъюнктура; единицей измерения его эконо­мической жизни в лучшем случае является неделя. Для работни­ка, получающего жалованье, жизнь выглядит более устойчивой, что определяется ожиданием годового жалованья; его “экономи­ческой единицей” служит месяц. Государственный служащий рассматривает год как основу своей жизни, но, кроме того, он надеется на регулярные продвижения по службе, усматривая в них будущие горизонты. Именно в этих разных “ритмах” Э.Ле­дерер увидел отличительные черты различных страт³³.

Новое явление было подвергнуто глубокому теоретическому анализу в эссе Э.Ледерера и Я.Маршака “Новый средний класс”, появившемся в 1926 году в журнале “Grundriss der Sozialo-

³² Lederer E. Die Privatangestellten in der modern Wirtschaftsentwicklung (1912); см.: перевод: Lederer E. The Problem of the Modern Salaried Employee:

Its Theoretical and Statistical Basis. WPA Project No 465-97-3-81, Department of Social Science, Columbia University. N.Y., 1937. Э.Ледерер, переехавший в Соеди­ненные Штаты после прихода к власти Гитлера, стад одним из основателей аспирантуры Новой школы социальных исследований в Нью-Йорке; он умер в 1939 году. Англоязычному читателю он известен работами по теории “массового общества”, которой он посвятил и свою последнюю книгу: Lederer E. The State of the Masses (N.Y., 1940).

³³ См.: Lederer E. Zum sozialpsychischen Habitus der Gegenwert // Archiv fuer Sozialwissenschaft und Sozialpolitik. Bd. 46 (1918—1919). Это эссе, написанное в 1913 году, было опубликовано лишь пять дет спустя. См.: перевод: Lederer E. On the Socio-Psychic Constitution of the Present Time. WPA Project 465-97-3-81 N.Y., 1937. P. 8-9.
ekonomik”³⁴. В данном случае анализ был выполнен в рамках тео­рии прогресса и проведен на основе пересмотра существующей теории “исторических классов”. “Война и революция, — указы­вали авторы, — дали сильнейший толчок росту класса получаю­щих жалованье служащих... ибо военная экономика предполага­ет расширение крупного бизнеса, равно как и всеобъемлющую “организацию”, или бюрократизацию, которая множит функции служащего. Однако ни окончание войны... ни отказ от военной экономики не восстановили социальной стратификации довоен­ного периода”. Кроме того, “как государственные, так и муници­пальные власти расширили свою деятельность, взяв промышлен­ные предприятия под непосредственное управление. Эти тенден­ции породили множество государственных и муниципальных слу­жащих, которые, строго говоря, не были ни результатом капита­листической системы, ни следствием индустриализации эконо­мики”. Подобные тенденции, подчеркивали авторы, проистека­ют из “значительного расширения многообразных функций, ко­торые выполняет современное "сервисное государство" ”³⁵.

³⁴ Lederer E., Marschak J. Der Neue Mittelstand // Grundriss der Sozialoekono-mik. IX Abteilung. I Teil. Tuebingen, 1926. См.: перевод: Lederer E., Marschak J. The New Middle Class. WPA Project 465-97-3-81. N.Y., 1937.

Следует обратить внимание на то, что с терминологической точки зрения выражение “neue Mittelstand” не следует переводить как “класс”; оно обозна­чает скорее “сословие”. Сам К.Маркс, распространив термин “класс” на всю историю человечества, способствовал путанице в его значении. В докапиталис­тических и доиндустриадьных обществах социальные различия сводились к зва­нию и должностному положению, подкрепленным правом и узаконенным тра­дициями. Современное капиталистическое, иди индустриальное, общество от­бросило эти различия и создало лишенную смысла, абстрактную материальность “класса”, базирующуюся на отношении к рынку. Такова основа исторического отличия сословного общества от капиталистического. Как пишет Р.Дарендорф, “примечательно, что в разговорном немецком языке слово “класс” даже сегод­ня ограничено двумя группами — предпринимателями и рабочими. Ни родовая знать, ни лица определенных профессий, ни устойчивые группы ремесленников и крестьян не называются классами. Они представляют собой “сословия” — понятие, которое, как это имеет место в случае со “средним сословием” (Mittelstand), сохранилось даже для недавно возникших групп населения — “белых воротничков” и государственных служащих. Сословие, однако, есть не­что иное, нежели сдой иди класс, причем не только в повседневном смысле, но и в социологическом значении” (Dahrendorf R. Class and Class Conflict in an Industrial Society. P. 6-7).

³⁵ Dahrendorf E. Class and Class Conflict in an Industrial Society. P. 8-11.
Осуществив подробный статистический анализ роста числа служащих — таких, как технические и конторские работники, торговые агенты и государственные служащие, — авторы при шли к следующему выводу: “Статистические данные свидетельствуют... что быстрый рост класса служащих следует рассматри­вать как следствие непрерывного экономического развития, осо­бенно экспансии крупного бизнеса, и новых методов организа­ции производства... Быстрое увеличение числа служащих усили­вает их влияние и стимулирует их активность как сплоченной группы, прежде всего в крупных городах, где мы наблюдаем их высокую концентрацию... Все перечисленные факты имеют еще одно следствие: служащие уже одним своим числом создают про­тивовес количественно нарастающей силе рабочего класса”³⁶.

Больше десятилетия в немецкой социологии бушевали яростные дебаты по поводу характеристики этого “нового среднего класса”. Авторы левого толка рассматривали служащих в каче­стве “бедоворотничкового пролетариата”, “массовый характер” которого приведет его на позиции рабочего класса. Некоторые оптимистично настроенные социологи видели в них фактор со­циальной солидарности, полагая, что новый класс станет факто­ром сбалансирования интересов работодателей и промышленных рабочих и обеспечит сплоченность на предприятиях, если не в обществе в целом. Т.Гейгер предсказывал, что “новый средний класс” окажется “раздавленным” между капиталистическим клас­сом и промышленным пролетариатом, тогда как Й.Шумпетер утверждал, что вследствие увеличения числа служащих мир буду­щего превратится в мир бюрократии³⁷. Те, кто рассматривал этот класс только в экономическом аспекте, подобно Э.Ледереру и Я.Маршаку, полагали, что его положение “между классами” бо­лее невозможно и в обществе, где нарастающее групповое само-

³⁶ Dahrendorf R. Class and Class Conflict in an Industrial Society. P. 16.

³⁷ Статья Т.Гейгера “Zur Theorie des Klassenbegriffs...” появилась в: Schmoller's Jahrbuch. 54^th Year. Vol. 1; статья Й.Шумпетера — в Bonner Mitteilungen. 1929. No 1. Важной является также книга о “бедых воротничках”: Kracauer S. Die Angestellten. Frankfurt-am-Main, 1930. Мир “белых воротничков” выведен в ней в выражениях, которые мы сегодня назвали бы “кафкианскими”. Итоги деба­тов в немецкой социологии подведены в работах: Speier H. The Salaried Employee in German Society. Vol. 1. N.Y., 1939. Chap. 1 и Engelhard E. The Salaried Employee. WPA Project 465-97-3-81. N.Y., 1939. Chap. 2.
сознание вызывает необходимость правового регулирования тру­довых отношений, “новый средний класс” объединится в коллек­тивную организацию и, вероятно, вступит в альянс с профсоюз­ным движением.

Однако растущее число эмпирических исследований сделало ясным одно: “новый средний класс”, частично по причине его социального происхождения (большинство “белых воротничков” вышло из среды приходящего в упадок прежнего среднего клас­са), частично по причине характера “профессий, позволяющих работать с чистыми манжетами”, был решительно настроен со­хранить самосознание и репутацию “среднего класса”³⁸. Когда же разразилась депрессия и Г.Фаллада задал в названии своего романа вопрос “Что же дальше, маленький человек?”, ответ “но­вого среднего класса”, равно как и “прежнего среднего класса”, на фоне краха центристских и либеральных партий в общем и целом заключался в оказании поддержки нацистам, а не партиям рабочего класса³⁹. Таким образом, “новый средний класс”, этот вполне предсказуемый результат экономического и социального развития, определил неожиданные, но весьма серьезные полити­ческие последствия, которых не предполагали ни марксисты, ни немецкие социологи.

³⁸ Суммируя ряд исследований О.Зура, Э.Энгедьхард высказывает следую­щее мнение: “...его "белый воротничок" является и остается непосредственным выражением образа жизни. Эту жизнь уважают как он сам, так и другие. Слу­жащие делают все от них зависящее, чтобы сохранить приемлемые жизненные стандарты. Начиная с определенного уровня, чем они беднее, тем больше денег расходуют на квартирную плату в отношении к их общему доходу. По суще­ству, расходы семьи в расчете на каждого человека увеличиваются вместе с доходом, но расходы на самые насущные нужды — продовольствие, жилье, одеж­ду — растут медленнее затрат на другие жизненные потребности. Коммерчес­кий работник расходует больше всего средств на одежду и галантерейные при­надлежности; он экономит на еде, вероятно [потому, что он] хочет произво­дить впечатление элегантного человека. Именно этот стиль жизни слишком хорошо известен и не требует дальнейших комментариев, ведущих к его пози­тивной оценке. Образ жизни является более важным фактором для превраще­ния группы в сословие, чем какие-либо "профессиональные" признаки” (Engel­hard E. Die Angestellten // Koelner Vierteljahreshefte fuer Soziologie. См.: пере­вод: Engelhard E. The Salaried Employee. WPA Project 465-97-3-81. N.Y., 1939. P. 57-59.

³⁹ Результаты голосования изложены в: Lipset S.M. Political Man. N.Y., 1960. P. 134-152.
К.Маркс определил способ производства на любой истори­ческой стадии как единство производительных сил (технических средств и организации труда) и общественных отношений, выте­кающих из характера собственности на средства производства Постмарксистское отделение управляющего от владельца, бюрократизация предприятия, усложнение профессиональной структу­ры — все это сделало когда-то ясную картину господства соб­ственности и четкую систему социальных отношений двусмыс­ленными. К.Маркс утверждал также, что централизация произ­водства и его концентрация закуют в “кандалы” производство товаров, однако в течение ста лет после выхода “Капитала” за­падный мир наблюдает настоящий взрыв производительности труда и такой технологический прогресс, о которых не мечтал ни один из утопистов прежних времен.

Именно неопределенный характер общественных отношений, наряду с технологическими достижениями, привел к переносу акцента на производительные силы и оживил концепции индуст­риального общества как альтернативы противопоставлениям ка­питализма и социализма. Как в рамках концепции бюрократиза­ции капитализм и социализм рассматривались с точки зрения проблемы власти не в качестве различных систем, а в качестве вариантов единого типа социума, так с точки зрения обществен­ного развития концепция индустриального общества относила обе социальные системы к одной и той же категории. Р.Арон, который более любого другого современного автора, отождеств­ляется с концепцией индустриального общества, подчеркивает в своих лекциях: “Социологическая проблема, составляющая ос­новную тему моей книги, поставлена К.Марксом и марксиз­мом — особенно с учетом ее толкования в “Капитале”... [К.Маркс] попытался понять законы ее развития... Главным явлением, по его мнению, было накопление. Он полагал, что сущность капита­лизма следует искать в накоплении капитала. Избрав экономи­ческое развитие в качестве центрального сюжета настоящего ис­следования, я принял марксистскую тему накопления, используя терминологию и концепции современных экономистов... “Капи­тализму” я предпочел понятие индустриального общества (или технического, научного или рационалистичного общества) как главную историческую концепцию... Начав с идеи индустриаль­ного общества, я затем выделил несколько различных его типов и ввел понятия моделей и фаз роста. Эти четыре понятия — инду­стриальное общество, его типы, модели и фазы роста — пред­ставляют последовательные ступени [моей] теории”⁴⁰.

Если обратиться к проблеме стадий развития и экономиче­ского роста, парадокса можно избежать, поскольку, хотя сегодня в мире и существуют коммунистические государства, ни одно из них не стало преемником какого-либо капиталистического обще­ства (и ни одно не является социалистическим в том эгалитар­ном смысле, который прогнозировали его родоначальники). Зах­ватив власть в экономически отсталых странах, коммунистиче­ские режимы сосредоточились на функции, которую К.Маркс ис­торически отводил капитализму, а именно на развитии произво­дительных сил — технологического базиса — общества, причем, как правило, на путях принудительного накопления капитала. (Если быть точным — поскольку речь идет об иерархически рас­слоенных и политически координированных обществах, органи­зованных по принципу получения прибыли, пусть скорее для го­сударства, чем для частных лиц, — они точнее всего отвечают представлениям К.Маркса о “государственном капитализме” как возможной социальной форме, на которую он намекал в третьем томе “Капитала”, чем любому другому социологическому опре­делению. )

В этом смысле “коммунизм” является не “следующим” эта­пом истории, а одним из многих альтернативных способов инду­стриализации, а то, что создают эти режимы, суть “индустриаль-

⁴⁰ Лгоп Е. 18 Lectures on Industrial Society. L., 1967. P. 235. Книга была опубликована во Франции в 1962 году, но, как отмечает Р.Арон в предисловии к французскому изданию, соответствующий курс декций был прочитал им в Сорбонне в 1955/56 году. В соответствии с порядком, установленным для про­фессорских курсов в Сорбонне, текст был размножен и распространен Цент­ром университетской документации. Интерес к поставленной теме привел к публикации книги, в которой была сохранена первоначальная форма лекций.

Р.Арон замечает, что сторонники идеи индустриального общества, по сути деда, отдают дань уважения К.Марксу, делая упор на производительные силы как на главный фактор; те же, кто склонен делать особое ударение на различие между социализмом и капитализмом, сосредоточивают внимание на обществен­ных отношениях. Обсуждение Р.Ароном перемежающегося акцента на “произ­водительные силы” и на “производственные отношения” изложено в: Лгоп R. 18 Lectures on Industrial Society. P. 2-3.
ные” общества, но формирующиеся с помощью специфических политических, а не рыночных механизмов.

Возникновение по окончании второй мировой войны более чем пятидесяти новых государств, многие из которых экономи­чески “недоразвиты” и привержены целям экономического рос­та, лишь подчеркивает различия между доиндустриадьными и ин­дустриальными обществами. Р.Дрон пишет: “Мой визит в Азию помог мне убедиться, что главной идеей нашего времени являет­ся концепция индустриального общества. Европа, как видится из Азии, не состоит из двух радикально отличных друг от друга миров, советского и западного. Существует единая реальность — индустриальная цивилизация. Советские и капиталистические об­щества являются лишь двумя видами одного и того же генотипа, или двумя вариантами одного и того же социального образца, прогрессивного индустриального общества”⁴¹.

Р.Арон организовал концепцию индустриального общества вокруг принципа экономического роста. Если посмотреть на нее более широко, с точки зрения общества в целом, то социологи­ческую концепцию индустриального общества можно рассмат­ривать как сочетание четырех тем, которые ассоциируются пре­имущественно с четырьмя мыслителями: А. де Сен-Симоном, Э.Дюркгеймом, М.Вебером и К.Кдарком.

Для А. де Сен-Симона (и О.Конта как его последователя) индустриальное общество было противоположностью военному обществу. В основе последнего лежали грабеж, расточительство, хвастовство; основой индустриального общества служил хорошо организованный выпуск товаров. А. де Сен-Симон отмечал четы­ре признака индустриального общества: оно заботится о произ­водстве; в нем превалируют порядок, уверенность и четкость; оно организовано “новыми людьми” — инженерами, промышленни­ками, проектировщиками; и оно опирается на знания. Короче говоря, в этом можно видеть черты “Новой Атлантиды”, возве­щенные некогда Ф.Бэконом.

Для Э.Дюркгейма мир “органической солидарности” был ми­ром специализации, дополнительности и взаимозависимости. Господствующим принципом — в трактовке Э.Дюркгейма Т.Пар-

⁴¹ Лгоп Е. 18 Lectures on Industrial Society. P. 42.

сонсом — служит “структурная дифференциация”. В индустри­альном обществе экономическая система отделена от семейных уз, рабочее место — от домашнего очага. С распадом традицион­ного “коллективного сознания” основные убеждения должны быть организованы вокруг профессиональных норм и связываться во­едино профессиональной этикой.

Темой М.Вебера являются рационализация и универсализм. Во всем обществе распространяются единая этика и стиль жиз­ни: они становятся деперсонифицированными нормами, упор делается на успех и личные достижения, критерии эффективнос­ти определяются по наименьшим затратам, а рациональный учет (Zweckrationalitaet) проникает во все области управления.

По мнению К.Кларка, впервые изложенному в его книге “Ус­ловия экономического прогресса” (1940), секторы хозяйства, пыдедяемые на основе распределения рабочей силы, можно раз­делить на первичные (добывающие отрасли), вторичные (обра­батывающая промышленность) и третичные (услуги); удельный нес каждого из упомянутых секторов в обществе зависит от уровня производительности (выработки на одного работника) внутри сектора. Экономический прогресс, следовательно, определяется нормой перемещения рабочей силы из одного сектора в другой, и эта норма есть функция различной производительности труда в отдельных секторах. Таким путем К.Кларк мог легко продемон­стрировать переход к индустриальному обществу.

Хотя выражение “технологические императивы” звучит слиш­ком жестко и отдает детерминизмом, во всех индустриальных обществах существуют некоторые общие элементы, вынуждаю­щие к сходным действиям и побуждающие к применению единых технических приемов. Для всех теоретиков индустриального об­щества (и в данном случае также для К.Маркса) точкой отсчета (иди основным институтом) является промышленное предприя­тие, а в качестве станового хребта общества выступает социальная иерархия, возникающая из организации труда на базе машинно­го производства. С этой точки зрения все индустриальные обще­ства имеют некоторые общие черты: повсюду распространена одинаковая технология; одинаково и качество технических и инженерных знаний (а также учебных заведений, которые их предоставляют); примерно одинаковы наборы профессий и ви­дов труда. Если подходить к проблеме более широко, можно обнаружить, что в каждом обществе увеличивается доля техниче­ских работников по отношению к другим категориям занятых, что разброс заработной платы приблизительно одинаков (равно как список престижных должностей) и что управление требует в основном технических навыков.

Индустриальные общества — это экономические общества, организованные вокруг принципа функциональной эффективно­сти, требующего получения “больших результатов из меньших вложений” и выбора наиболее “рационального” типа действий. В этих условиях решение использовать природный газ вместо угля в качестве топлива будет продиктовано сравнительными зат­ратами, а решение о том, как следует распределить работу, будет зависеть от разумного сочетания имеющихся в распоряжении материалов и квалифицированных кадров. Идеология в данном случае становится неуместной, и на смену ей приходит экономи­ка в виде производственных функций, расчета капитальных из­держек, предельной эффективности капитала, линейного програм­мирования и так далее. В этом смысле принципиальное различие между “буржуазной” и “социалистической” экономикой стира­ется; если кто-то интересуется вопросами оптимизации и макси­мизации, то здесь он вообще не найдет никаких различий⁴².
⁴² Это не означает, что социалистическая и буржуазная экономика действи­тельно одинаковы. По политическим или идеологическим причинам советская система часто пренебрегала экономической рациональностью. Наиболее извес­тным примером является то, что при жизни И.Сталина в советской экономике не применялось ценообразование с учетом затрат капитала, что было следстви­ем идеологической догмы, согласно которой лишь труд, но не капитал создает стоимость, и норма процента скрывает эксплуатацию. Идея того, что норму процента можно использовать для оценки предельной эффективности капитала и что она необходима для любого анализа хозяйственной деятельности, лишь постепенно пришла в советское планирование. И, хотя метод линейного про­граммирования был впервые разработан советским экономистом Л.Канторови­чем в конце 20-х годов, его идея была осуждена как “буржуазная” и не исполь­зовалась в течение почти сорока дет, до тех пор, пока этот метод не был “вновь открыт” во время второй мировой войны экономистом корпорации РЭНД Дж.Данцигом. В некоторой степени идеологический догматизм присутствует в отказе русских политиков признать рынок в качестве механизма экономической оценки (хотя в наши дни причины носят главным образом политический характер). Для многих коммунистов рынок ассоциируется с капитализмом, несмотря на то, что фактически это только метод, посредством которого потребитель иди производитель промежуточных благ на основе спроса, а не в результате усилий централизованного планирующего органа, определяет, какие товары следует производить. Парадоксально, но в ходе обсуждения в 30-е годы возможности ценообразования именно марксистские экономисты. Ланге, настойчиво утверждали, что лишь при социализме рынок может свободно регулировать производство, тогда как при капитализме он извращен монополией и неравным распределением доходов (см.: Lange О., et al. On the Economic Theory of Socialism. Minneapolis (Minn.), 1958).

Возможно, наиболее удивительным пережитком идеологического инфантилизма в этом отношении является заявление Ф.Кастро о том, что в недалеком будущем он надеется создать социализм на Кубе с помощью упразднения денег