Д. Белл. Грядущее Постиндустриальное Общество. Грядущее постиндустриальное

• Название: Грядущее постиндустриальное
• Анкор: Д. Белл. Грядущее Постиндустриальное Общество.doc
• Дата: 02.02.2017
• Размер: 5.69 Mb.
• Имя файла: Д. Белл. Грядущее Постиндустриальное Общество.doc
• Тип: Книга; #1773
• страница: 13 из 51

Осевой принцип политической системы — участие, подчас мобилизируемое иди контролируемое, подчас исходящее снизу. Центральный прин­цип культуры — воплощение и совершенствование собственной личности. В прошлом три этих сферы связывались общей систе­мой ценностей (а в буржуазном обществе еще и общим характе­ром структуры). Но в наши времена имеет место их нарастаю­щая разъединенность, и в силу причин, которые я излагаю в Эпи­логе, таковая будет усиливаться.

Концепция постиндустриального общества оперирует прежде всего с изменениями в общественной структуре, уделяя внима­ние направлению, в котором трансформируется экономика и пе­рестраивается система занятости, а также новым взаимоотноше­ниям между теорией и практикой, в особенности между наукой и технологией. Такие изменения можно наглядно проследить, что я и пытаюсь сделать в этой книге. Однако я не утверждаю, что в социальной структуре они определяют соответствующие переме­ны в политике иди культуре. Скорее они ставят три типа вопро­сов перед остальными элементами общества. Во-первых, обще­ственная структура есть система ролей, предназначенных для координации человеческих поступков, направленных на дости­жение определенных целей. Роди разделяют людей, задавая осо­бые способы поведения, соответствующие положению в обще­стве, но человек не всегда с готовностью воспринимает условия той иди иной роди. Одна из черт постиндустриального общества, например, связана с растущей бюрократизацией науки и специа­лизацией интеллектуального труда до мельчайших деталей. Но не очевидно, что люди, приходящие в науку, воспримут это поло­жение подобно тому, как поступали работники, приходившие на фабрику полтора века тому назад.

Во-вторых, изменения в общественной структуре порождают проблемы в сфере управления, с которыми сталкивается полити­ческая система. В обществе, которое все глубже сознает свою судьбу и стремится контролировать свои богатства, политиче­ский порядок по необходимости становится первостепенным. Поскольку постиндустриальное общество повышает важность технического компонента знаний, оно заставляет жрецов нового строя — ученых, инженеров, технократов — конкурировать с политиками иди становиться их союзниками. Взаимоотношение между общественной структурой и политическим порядком пре­вращается тем самым в одну из главных проблем власти в пост­индустриальном обществе.

И, в-третьих, новый образ жизни, который в значительной мере обусловлен доминированием теоретического знания, неиз­бежно бросает вызов культурной тенденции, стремящейся к воз­вышению личности, становящейся все более противоречивой и антиинституционадьной.

Меня интересуют в этой книге главным образом социальные

и политические следствия формирования постиндустриального общества. В последующей работе я остановлюсь на его отноше­нии к культуре. Но цель моих усилий — проследить социетарные изменения в первую очередь в рамках социальной структуры.

“Слишком широкое обобщение, — писал А.Н.Уайтхед, — при­водит к бессодержательности. Но крупное обобщение, отмечен­ное счастливой особенностью, есть полезная концепция”¹⁴. Очень легко, особенно сегодня, предложить экстравагантную теорию, которая по исторической широте претендует на особую ориги­нальность. Но, столкнувшись с реальностью, она превращается в карикатуру; примерами могут служить тридцатилетней давности теория Дж.Бёрнхема о революции управляющих, концепция Ч. Райт Миллса о властной элите или теория ступеней экономи­ческого роста У.Ростоу. Я старался противостоять подобному соблазну. Вместо этого я оперирую тенденциями и пытаюсь ис­следовать их смысл и последствия, если рассматриваемые изме­нения в общественной структуре достигнут своих логических пре­делов. Но нет никаких гарантий, что это произойдет. Социальная напряженность и конфликты могут сильно изменить любое об­щество; войны и взаимные обвинения способны его разрушить; тенденции могут спровоцировать ряд препятствующих переме-

¹⁴ Whitehead A.N. Science and the Modern World. N.Y., 1960. P. 46.
нам реакций. Поэтому я описываю то, что Ганс Ваингер назвал “как бы”, даю логическую конструкцию того, что могло бы быть, с чем можно сравнить будущую общественную реальность и уви­деть, что вмешалось в процесс социальных перемен и сделало общество таким, каким оно стало.

Концепция постиндустриального общества является широким обобщением. Ее смысл может быть понят легче, если выделить пять компонентов этого понятия:

1) В экономическом секторе: переход от производства това­ров к расширению сферы услуг.

2) В структуре занятости: доминирование профессионально­го и технического класса.

3) Осевой принцип общества: центральное место теоретиче­ских знаний как источника нововведений и формулирования по­литики.

4) Будущая ориентация: особая роль технологии и техноло­гических оценок.

5) Принятие решений: создание новой “интеллектуальной тех­нологии”.

Формирование сервисной экономики. Примерно тридцать дет назад К.Кларк в своих “Условиях экономического прогресса” аналитически разделил хозяйство на три сектора: первичный, вторичный и третичный. К первичному было отнесено главным образом сельское хозяйство; ко вторичному — обрабатывающая промышленность, или индустрия; к третичному — услуги. Любая экономика есть смешение в различных пропорциях всех этих сек­торов. Но К.Кдарк утверждал, что по мере индустриализации стран происходит неизбежная коррекция из-за различий в про­изводительности и, как следствие, большая часть рабочей силы перетекает в обрабатывающий сектор, а с дальнейшим ростом национального дохода появляется усиленный спрос на услуги, и происходит соответствующий сдвиг в этом направлении.

Согласно данному критерию, первой и простейшей характе­ристикой постиндустриального общества является то, что боль­шая часть рабочей силы уже не занята в сельском хозяйстве и обрабатывающей промышленности, а сосредоточена в сфере ус-дуг, к которой относятся торговля, финансы, транспорт, здраво­охранение, индустрия развлечений, а также сферы науки, обра­зования и управления.

Сегодня подавляющее число стран (см. таблицы 1 и 2) еще зависят от первичного сектора: сельского и лесного хозяйства, рыболовства и добывающей промышленности. Эти экономики целиком базируются на естественных ресурсах. Их производи­тельность низка, и они сталкиваются с резкими колебаниями доходов из-за скачков цен на сырье и продукты его первичной переработки. В Африке и Азии в аграрной экономике занято более 70 процентов рабочей силы. В Западной и Северной Ев­ропе, Японии и СССР большая часть рабочей силы занята в индустрии, или производстве товаров. Соединенные Штаты являются в настоящее время единственной страной, где в сфере услуг сосредоточено более половины всех работающих, и на нее Приходится более половины валового национального продукта (ВНП). Это первая сервисная экономика, первая страна, где большая часть населения не занята ни в сельском хозяйстве, ни в промышленности. Сегодня около 60 процентов американской рабочей силы занято в сфере услуг; к 1980 году этот показатель

поднимется до 70 процентов.

Термин “услуги”, если его употреблять обобщенно, может создать обманчивое впечатление о подлинных социальных тен­денциях. Многие аграрные общества, например Индия, имеют значительную долю людей, занятых в сервисной сфере, но в ус­лугах личного типа (т.е. домашних слуг), поскольку рабочая сила дешева и часто недоиспользуется. В индустриальном об­ществе различные отрасли сферы услуг имеют тенденцию к рас­ширению из-за потребностей самого производства, например в транспорте иди распределении. Но в постиндустриальном об­ществе в первую очередь развивается иной вид услуг. Если вы­делить в сервисном секторе такие отрасли услуг, как личные ( магазины розничной торговли, прачечные, гаражи, салоны кра­соты); деловые (банковское дело и финансы, торговля недви­жимостью, страхование); транспорт, коммуникации, коммуналь­ное хозяйство; а также здравоохранение, образование, научно-исследовательская деятельность и управление, — то именно раз­витие и рост последней категории являются решающим факто­ром для постиндустриального общества. Между тем экспансия этого сектора отражает рост новой интеллигенции — в универ­ситетах, исследовательских центрах, профессиональной сфере и управлении.



Примечание: Из-за округления сумма отдельных разделов может не совпа­дать с общим итогом по группам.

(a) Более развитые регионы.

(b) Исключая Полинезию и Микронезию.

(*) Отчет Международной организации труда по состоянию на 1970 год будет опубликован позднее. В 1969 году,

однако, Организация экономического сотрудничества и развития выпустила доклад о составе рабочей силы в За­падной Европе по секторам, на котором основаны сопоставления, приведенные в Таблице 2.



Ведущая роль профессионального и технического класса. Вто­рой способ определения постиндустриального общества связан с переменами в структуре занятости, причем учитывается не только то, где работают люди, но и какой вид труда они выпол­няют. В значительной мере род занятий в наибольшей степени определяет классовые различия и задает стратификацию в об­ществе.

Индустриализация породила новое явление — полуквалифицированного рабочего, который за несколько недель мог быть подготовлен для выполнения простых операций, применявшихся в машинном производстве. В индустриальных обществах полуквадифицированный рабочий превратился в крупнейшую категорию рабочей силы. Развитие “экономики услуг” с ее акцентом на офисную работу, образование и управление, естественным обра­зом вызвало сдвиг к тем видам труда, в которых были заняты “белые воротнички”. В Соединенных Штатах в 1956 году их чис­ло впервые в истории индустриальной цивилизации превысило количество “синих воротничков”. С тех пор разрыв постепенно рос; к 1970 году “белые воротнички” превосходили “синие” в пропорции более чем пять к четырем.

Но самое разительное изменение связано с экспансией про­фессиональной и технической занятости, — а такая деятель­ность требует образования на уровне колледжа, — которая ра­стет вдвое быстрее среднего показателя. В 1940 году в США людей с профессиональной и технической подготовкой насчи­тывалось 3,9 млн.; к 1964 году это число возросло до 8,4 млн., и, согласно подсчетам, к 1975 году их будет около 13,2 млн.; тем самым они станут второй по численности (после полуквадифицированных рабочих) среди восьми самых крупных групп насе­ления страны (см. таблицу 3). Дополнит картину еще один ста­тистический показатель, связанный с ролью ученых и инжене­ров, составляющих ключевую группу в постиндустриальном об­ществе. Если темп роста профессионального и технического класса в целом вдвое превышает средний темп роста рабочей силы, то увеличение численности ученых и инженеров идет втрое быстрее, чем общий рост трудящегося населения. К 1975 году Соединенные Штаты будут иметь почти 550 тыс. ученых (есте­ственные и общественные науки) против 275 тыс. в 1960 году и почти 1,5 млн. инженеров в сравнении с 800 тыс. в I960 году. Таблица 4 отражает всплеск количества профессиональных и технических работников, являющихся “сердцевиной” постин­дустриального общества¹⁵.

Центральная роль теоретических знаний. Определяя рож­дающуюся социальную систему, следует не только экстраполи­ровать тенденции, подобные, например, созданию сервисной эко-

¹⁵ В таблице 3 количество лиц с профессиональным и техническим образо­ванием составляет 13,2 миллиона, а в таблице 4 — 12,9 миллиона. Различие порождено тем фактом, что цифра в таблице 4 рассчитывалась пять месяцев спустя, а также различными оценками темпов безработицы. Я оставил цифры без изменений, чтобы показать разброс оценок.



Источник: Technology and the American Economy. Report of the National Commission on Technology, Automation, and Economic Progress. Vol. 1. Wash., 1966. P. 30; а также America's Industrial and Occupational Manpower Requirements, ' 1964-1975. Wash., Bureau of Labor Statistics.

Примечание: Из-за округления сумма отдельных разделов может не совпа­дать с общим итогом по группам.

(a) Прогнозы на 1975 год учитывают уровень безработицы в размере 3 про­центов. Применение данного уровня безработицы в качестве их базиса не озна­чает предположения о существовании иди желательности достижения данного показателя безработицы.

(b) Менее 3 процентов.


Источник; Bureau of Labor Statistics Bulletin No 1606: Tomorrow's Manpower Needs. February 1969. Vol. IV. Appendix E. P. 28-29.

номики иди расширению профессионального и технического класса, но и исследовать фундаментальные общественные пере­мены. Концептуальную схему можно построить вокруг некоей специфической характеристики социальной системы, его осево­го принципа. Индустриальное общество представляет собой со­вокупность людей и машин, подчиненных производству благ. Постиндустриальное общество, заинтересованное в контроле за нововведениями и эскалации перемен, складывается вокруг зна­ний, что, в свою очередь, порождает новые общественные отно­шения и новые структуры, которые должны управляться поли­тическими методами.

Знание, разумеется, необходимо для функционирования лю­бого общества. Однако постиндустриальное общество отличает то, что изменился сам характер знания. Главным при принятии решений и управлении переменами стало доминирование теоре­тического знания, превалирование теории над эмпиризмом и ко­дификация знаний в абстрактные своды символов, которые, как в любой аксиоматической системе, могут быть использованы для изучения самых разных сфер опыта.

Каждое современное общество живет сейчас нововведениями и стремится контролировать происходящие перемены, пытаясь предвидеть будущее, с тем чтобы быть в состоянии определять ориентиры своего развития. Эта приверженность привносит в общество потребность в планировании и прогнозировании. Имен­но изменившееся осознание природы нововведения и делает зна­чение теоретического знания столь всеобщим.

Нельзя не заметить прежде всего новых взаимоотношений между наукой и технологией. Фактически все крупные отрасли современной индустрии — металлургия, энергетика, связь, ав­томобилестроение, авиационная промышленность — пришли к нам из XIX века (хотя выплавка стали началась в XVIII веке, а авиастроение в ХХ-м), будучи творениями изобретателей, вдох­новенных и талантливых умельцев на все руки, которые в целом безразлично относились к науке и фундаментальным законам, лежащим в основе их поисков. У.Келли и А.Бессемер, которые (независимо друг от друга) открыли процесс окисления, позво­ливший создать конвертерные печи и перейти к массовому про­изводству стали, не имели понятия о своем современнике — Генри К. Сорби, чьи труды по металлургии раскрыли истинную микроструктуру стади. Александер Г.Белд, изобретатель теле­фона, был, по мнению Дж.К.Максвелла, обычным декламатором, который “для достижения своих личных целей (а попросту, ма­териального благосостояния) стал электриком”. Работы Т.Эди­сона с “эфирными искрами”, приведшие к изобретению элект­рической лампочки и вызвавшие революцию в технологии, про­водились вне рамок теоретических исследований по электромаг­нетизму и даже с пренебрежением к ним. Но последующее раз­витие электродинамики, особенно с вытеснением паровых дви­гателей, могло исходить лишь от инженеров, получивших глубо­кую подготовку в области математической физики. Т.Эдисон, писал один из его биографов, был лишен “мощи абстракции”¹⁶.

Первой “современной” индустрией, в силу имеющей здесь ме­сто неразрывной связи между наукой и технологией, можно на­звать химию, ибо для осуществления химического синтеза — ре­комбинации и трансформации молекул, составных частей веще­ства, — необходимо обладать теоретическими знаниями о тех мак­ромолекулах, с которыми производятся операции¹⁷. В 1909 году В.Нерст и Ф.Габер разработали процесс получения аммиака из азота и водорода. Руководствуясь теоретическими принципами, впервые предсказанными французом Анри Ле Шателье в 1881 году, два немецких химика блестяще подтвердили слова И.Канта о том, что нет ничего более практичного, чем хорошая теория¹⁸. Ирония, однако, состоит в использовании результата.

¹⁶ Josephson M. Edison. N.Y., 1959. P. 361.

¹⁷ В этом смысле интересно развитие авиации. Первыми изобретателями были мастера на все руки, но отрасль могла развиваться лишь благодаря ис­пользованию научных принципов. Лэнгди ([в работе] 1891 [года]) и Зам (в

1902 - 1903 годах) положили своими исследованиями поведения воздушных потоков, огибающих различные типы крыла, начало новой науке — аэроди­намике. Тогда же, в 1900 году, братья Райт начали мастерить планеры, а в

1903 году установили на аэроплан бензиновый двигатель. Но дальнейшая работа стада возможной только после 1908 года, когда эксперименты (с ис­пользованием аэродинамических труб, например) и математические расчеты (моделирующие, скажем, взаимодействие воздушных потоков с крылом само­дета при различных углах падения) стали основываться на применении стро­гих физических законов.

¹⁸ См.: Farber E. Man Mades His Materials // Technology and Western
Война является “работным домом” техники, но современная война совершенно по-новому приковала к себе науку и техноло­гию. Перед первой мировой войной каждый из генеральных шта­бов предполагал, что либо Германия одержит быструю и пол­ную победу, либо, если Франция удержится, война быстро за­вершится поражением Германии (на поле боя или за столом переговоров). Рассуждения строились с учетом того простого факта, что Чили была главным поставщиком в Германию (да и во весь остальной мир) природных нитратов, необходимых для производства удобрений и взрывчатки, а во время войны доступ Германии к Чили будет отрезан британским флотом. В 1913 году Германия использовала 225 тыс. тонн азота, половина которо­го импортировалась. Запасы стали сокращаться, но процесс Габера—Боша по производству синтетического аммиака разви­вался настолько быстро, что к 1917 году он давал 45 процентов всего производства азотистых соединений. Ко времени переми­рия Германия уже почти полностью удовлетворяла свои потреб­ности в азотистых соединениях¹⁹, и в силу ее самообеспечиваемости первая мировая война превратилась в затяжную окопную бойню.

В этом смысле первая мировая война была последней из “старых” войн человеческой цивилизации. Но с изменившейся ролью науки она стала также первой из “новых” войн. Наибо­лее известным символом “сплава” науки и войны явилась, ко­нечно, использованная в 1945 году атомная бомба. Это проде­монстрировало, как писал Дж.Холтон, “что цепочка экспери­ментов, начавшихся в научных лабораториях, может перерас­ти в событие, сравнимое по масштабам и неожиданности с ми­фологическим явлением”. За период после окончания второй

¹⁹ См.: Caber L.F. Chemical Industry, 1900—1930. Oxford, 1971. P. 198-203. Он пишет: “Процесс Габера... оставался фактически неизвестным, когда разра­зилась великая война. Синтез аммиака... представляет собой один из наиболее важных прорывов в промышленной химии... В процессе, открытом Ф.Габером и промышденно примененном К.Бошем, впервые использовалось высокое давле­ние; технология производства аммиака, будучи соответствующим образом мо­дифицирована, была позднее использована для синтеза метанола и гидрогене­рации угля с целью получения бензина. Его влияние заметно даже в совеременных методах перегонки нефти и использовании крекинговых газов для дальней­шего синтеза” (Caber L.F. Chemical Industry, 1900-1930. P. 90).
мировой войны беспрецедентное развитие научной техноло­гии привело к рождению водородной бомбы, появлению сис­тем раннего обнаружения и предупреждения, координируемых компьютерными сетями, межконтинентальных баллистических ракет, вылилось во Вьетнаме в создание “автоматизированно­го” поля боя благодаря широкомасштабному применению элек­тронных сенсорных приспособлений и контролируемых ком­пьютером систем ответных ударов. Война оказалась под “ужас­ным” контролем науки, и ее характер, подобно характеру других видов человеческой деятельности, коренным образом из­менился.

Менее явно, но столь же серьезным образом меняющиеся отношения между теорией и эмпиризмом выражены в фор­мулировании правительственной политики, особенно в эконо­мической области. В период Великой депрессии 30-х годов по­чти каждое правительство пребывало в метаниях и не имело четкого представления о том, что же следовало предпринять. Б Германии экономисты социалистического толка, определяв­шие правительственную политику, настаивали на том, что деп­рессия должна “пройти свой путь”, имея в виду, что вызвав­шее ее “перепроизводство”, согласно их марксистской логике, неизбежно будет преодолено. В Англии царило такое же чув­ство безнадежности. Т.Джонс, доверенное лицо Стэнли Болдуина и член Управления помощи безработным, отмечал в письме к А.Фдекснеру 1 марта 1934 года: “На домашнем фронте у нас наблюдаются благоприятные, хотя и слабые признаки оживле­ния торговли, но нет никаких свидетельств уменьшения коли­чества безработных. Медленно, но все увереннее укрепляет­ся понимание, что большинство из них уже никогда не бу­дут работать. Люди вроде Линдсея, выпускника Баллиодьско-го колледжа, Т.Д. и им подобные бьются над огромной и посто­янной проблемой создания центров профессиональной подго­товки”²⁰.

В Соединенных Штатах Франклин Д.Рузвельт экспериментировал с широким набором программ. Через Национальное уп-

²⁰ Jones Т. A Diary with Letters. N.Y., 1954. P. 125. Линдсей — это А.Д.Линдсей, гдава Балдиодьского коддеджа на протяжении 25 дет, вплоть до 1949 года. Инициалами Т.Д. Томас Джонс иронично обозначает себя.
равление восстановления экономики он учредил сложную систе­му фиксирования и регулирования цен, напоминавшую корпора­тивное государство. По совету Дж.Уоррена он манипулировал золотым содержанием доллара с целью повышения уровня цен. Чтобы занять безработных, он развернул широкую программу общественных работ. Немногие из подобных мероприятий были почерпнуты из какой-либо общей теории экономического воз­рождения; таковой вообще не существовало. Как впоследствии отмечал Р.Тагвелл, один из экономических советников Ф.Рузвельта, президент испытывал одну “магическую формулу” за дру­гой в надежде найти хоть какую-нибудь комбинацию, которая привела бы экономику в движение²¹.

Более полное понимание того, как следует управлять эко­номикой, было достигнуто главным образом благодаря соеди­нению теории с политической практикой. Дж.М.Кейнс дал те­оретическое обоснование вмешательства государства в эконо­мическую жизнь как средства сокращения разрыва между на­коплением и инвестированием²². Работы С.Кузнеца, Дж.Хикса и других ученых в области макроэкономики обеспечили пра­вительственной политике прочную основу посредством созда­ния системы национальных счетов — совокупности экономи­ческих данных, включившей такие компоненты, как инвести­ции и потребление, в счета производства и доходов, — позво­лявшей измерять уровень экономической активности и решать, какие именно секторы нуждаются в государственном вмеша­тельстве.

Другой революцией в экономической науке стало активное использование весьма строгой, математически формализованной

²¹ См.: Tugwell R.G. Democratic Roosevelt. N.Y., 1957. Chap. 15. P. 312-313.

²² Кейнсианская революция в экономической теории произошла после того, как большинство стран уже вышли из депрессии, хотя многие меры, особенно так называемые несбалансированные бюджеты, или дефицитное финансирова­ние, принимались путем проб и ошибок, хотя и имели “кейнсианский эффект”. Наиболее осознанные усилия по использованию новой экономической науки Ныли предприняты в Швеции, где министр финансов, социалист Э.Вигфорс, отошел от идей марксизма и, согласно рекомендациям Э.Линдаля и Г.Мюрдадя, проводил активную налоговую политику и организовывал общественные рабо­ты, что было кейнсианством до Кейнса, то есть до публикации в 1936 году его книги “Общая теория [занятости, процента и денег]”.
концепции, восходящей к общей теории равновесия Л.Вальраса и развитой в последние 30 дет В.Леонтьевым, Я.Тинбергеном, Э.Фришем и П.Самуэльсоном для ее использования в приклад­ной политике²³. В прошлом эти концепции и инструментарий — производственные функции, ряды потребления, временные пред­почтения и дисконтирование, — мощные в своей абстракции, были отдалены от эмпирического содержания, так как отсутство­вали количественные данные, необходимые для проверки и при­менения этой части теории²⁴.

В данном отношении развитие современной экономической науки стадо возможным благодаря компьютерам. Они позволи­ли соединить формальную теорию с накопленными в последние годы обширными базами данных; на основе этого возникли со­временная эконометрика и прикладные формы экономической науки²³. Важное значение имели модели взаимозависимости меж­ду отраслями, такие, как матрицы “затраты-выпуск (выпуск-

²³ Тридцать лет назад в немногих учебных заведениях преподавалась мате­матическая экономика, если и преподавалась вообще. Поворотным пунктом, скорее всего, стада публикация в 1947 году труда П.Самуэльсона “Основы . экономического анализа”, в котором был представлен математически форма­лизованный вариант неоклассической экономической науки. Сегодня уже никто не может заниматься экономической теорией без солидного знания матема­тики.

²⁴ Удивительно, что во время депрессии не существовало реальных оценок масштаба безработицы из-за путаницы по поводу ее концептуального определе­ния и отсутствия методики выборочных исследований, которые позволяли бы делать быстрые подсчеты; правительство полагалось на перепись 1930 года и некоторые оценки предприятий. В 1921 году, когда президент Гардинг созвал конференцию экспертов для обсуждения безработицы, последовавшей за после­военной депрессией, разброс оценок был очень большим, и окончательно опуб­ликованные цифры выявились буквально путем голосования. Путаница в воп­росах о том, кого считать безработным и каковы компоненты совокупной “ра­бочей сиды”, сохранялась в течение 30-х годов, и установившийся набор опре­делений и показателей появился только в 40-е. В то время не было, тем более, показателя валового национального продукта и счетов национального дохода, дающих представление об экономике в целом. Эти показатели вошли в оборот в 1945 году. (Для иллюстрации статистики по безработице я использовал данные из неопубликованной диссертации по проблеме социальных индикаторов, за­щищенной в Массачусетсском технологическом институте Дж. де Нефвилль.)

²⁵ Ч.Вольф младший и Дж.Х.Эннс сделали обширный обзор этого развития в докладе “Компьютеры и экономическая теория” (Доклады РЭНД, Р-4724). Я благодарен им за ряд примеров.
потребление”), разработанные В.Леонтьевым, которые упрос­тили систему общего равновесия Л.Вадьраса и показали трансак­ции между отраслями, секторами или регионами. Модель “зат-раты-выпуск” американской экономики представляет собой сеть из 81 отрасли, начиная с “обуви и изделий из кожи” (1) и кончая “металлоломом и подержанными товарами” (81), сгруп­пированной по производительному, распределительному и сер­висному секторам экономики. Таблица денежных потоков по­казывает распределение выпуска изделий любой одной отрас­ли среди 80 остальных. Модель “затраты-выпуск” фиксирует состав и пропорции товаров на входе (от каждого или несколь­ких секторов), которые поступают в специфическое звено вы­хода (в долларовом исчислении или физических единицах). Об­ратная матрица показывает как косвенный, так и прямой спрос, порожденный движением товара. Таким образом можно про­следить влияние спроса конечного потребителя, скажем на ав­томобили, на объем (или стоимость) железной руды, хотя ав­томобильная промышленность не покупает железную руду на­прямую. В то же время можно оценить, какая часть железной руды входит в такие конечные изделия, как автомобили, ко­рабли, здания и т.д. Таким способом можно проследить за из­менениями в характере конечного спроса в категориях их диф­ференцированного воздействия на каждый из секторов эконо­мики²⁶. Таблицы “затраты-выпуск” являются основным инст­рументом общенационального экономического планирования и применяются также на региональном уровне, где с помощью компьютерных моделей оценивается воздействие на торговлю демографических изменений.

Крупные эконометрические модели, подобные упомянутой выше брукингской, позволяют осуществлять экономическое про-

²⁶ Выражаясь математическим языком, матрица “затраты-выпуск” представ­ляет систему линейных уравнений — в данном случае 81 уравнение с 81 пере­менной, которые решаются методами матричной алгебры. См.: Leonlieff W. The Structure of the American Economy: Theoretical and Empirical Explorations in Input-Output Analysis. N.Y., 1953. Забавно, что когда в 1949 году Бюро статистики труда пыталось создать модель “затраты-выпуск” для американской экономи­ки, бизнес воспротивился этому на том основании, что увидел в данной системе инструмент социализма, и в деньгах для построения модели первоначально было отказано.
гнозирование, а их компьютерные версии дают экономистам воз­можность проводить политические “эксперименты”, такие, как содержащиеся в работах Г.Фромма и П.Таубмана, где имитиру­ются восемь различных комбинаций фискальных и монетарист-ских мероприятий на период 1960—1962 годов, позволяющих по­нять, какие из них могут стать наиболее эффективными²⁷. С по­мощью этого инструментария можно проверить различные тео­рии, чтобы понять, какие способы “точной настройки” экономи­ки существуют в настоящий момент.

Было бы слишком технократическим утверждение о том, что управление экономикой есть лишь техническое последствие те­оретической модели. Решающие соображения имеют политиче­скую природу, и именно они обусловливают рамки решения. Од­нако экономические модели указывают на пределы, в которых можно действовать, и определяют последствия альтернативно­го политического выбора²⁸. Важнейшее обстоятельство связано с тем, что выработка экономической политики, хотя и не явля­ется точной наукой, опирается сегодня на теорию и часто дол­жна находить в ней необходимые подтверждения. Тот факт, что администрация Р.Никсона в 1972 году вполне могла принять концепцию “бюджета полной занятости”, который устанавли­вает уровень правительственных расходов, как если бы имело

²⁷ Их выводы сводятся к тому, что наибольшее воздействие на ВНП оказы­вало увеличение правительственных расходов на текущие нужды и строитель­ство. Сокращение подоходного налога в меньшей степени стимулировало эко­номику, чем рост расходов. См.: Fromm G., Taubman P. Policy Simulations with an Econometric Model. Wash., 1968.

²⁸ Р.Солоу утверждает, что с помощью современного экономического инст­рументария можно измерить (в определенных рамках) уровень любой эконо­мической активности, поскольку объем правительственных расходов способен компенсировать дефицит частных инвестиций и способствовать ее повышению. Но, поступая таким образом, следует выбрать между инфляцией и полной заня­тостью; эта дилемма, судя по всему, встроена в рыночную структуру капитали­стических экономик. Правительство должно сделать выбор, а это уже полити­ческое решение. Демократы предпочитают полную занятость и инфляцию, рес­публиканцы — стабильность цен и медленный экономический рост.

В последние несколько лет, однако, появился и новый феномен — одновре­менный рост безработицы и инфляции. По невыясненным пока причинам без­работица уже не “дисциплинирует” экономику, вызывая снижение цен, но сис­тема существующих социальных пособий (например, страхования на случай

место полное использование ресурсов (что означает автомати­ческое согласие с дефицитным финансированием), сам по себе служит показателем изощренности, которую обрело управление за последние 30 лет.

Сочетание науки, технологии и экономики символизирует­ся в последние годы словами “исследование и развитие (research and development, R&D)”. Именно отсюда возникли наукоем­кие отрасли индустрии (компьютерная, электронная, оптиче­ская, полимерных материалов), которые все более доминиру­ют в производительном секторе общества и обеспечивают ин­дустриально развитым странам ведущую роль в циклах выпус­ка товаров. Но такая, основанная на науке индустрия, не по­хожая на созданную в XIX веке промышленность, зависит преж­де всего от теоретической работы, предваряющей производ­ство различных изделий. Компьютер не был бы создан без иссле­дований в области физики твердого тела, начатых 40 лет назад Ф.Блохом. Лазер появился благодаря проведенным 30 лет назад исследованиям И.А.Раби по молекулярным оптическим пучкам. (Можно сказать без чрезмерного упрощения, что “Ю.С. стил корпорейшн” является образцовой корпорацией первой трети XX века, “Дженерал моторе” — второй трети, “Ай-би-эм”— последней трети. Контрастирующие отношения этих компа­ний к исследованию и развитию являются мерилом происшед­ших изменений.)

То, что истинно для технологии и экономической науки, ис­тинно для всех видов знания: продвижения в любой области ста­новятся все более зависимыми от первичности теоретической ра­боты, которая кодифицирует уже известное и указывает путь эмпирическому подтверждению. Фактически теоретическое зна­ние все больше становится стратегическим ресурсом, осевым со-

безработицы), усилия, направленные на повышение зарплаты, и становящееся постоянным ожидание роста цен приводят к снижению внимания к проблеме инфляции.

Двумя поворотными пунктами в современной экономической политике были сокращение налогов президентом Д ж. Кеннеди в 1964 году, которое ка­нонизировало кейнсианские принципы применительно к экономической поли­тике, и введение президентом Р.Никсоном мер контроля за зарплатой и цена­ми в 1971 году. Хотя последний был ослаблен в 1973 году, его использование отныне остается предметом выбора.
циадьным принципом, а университеты, исследовательские орга­низации и интеллектуальные институты, где оно кодифицирует­ся и обогащается, оказываются осевыми структурами нарождаю­щейся цивилизации.

Планирование технологии. Располагая новыми способами тех­нологического прогнозирования, постиндустриальные общества (и это мой четвертый критерий) могут достичь нового измере­ния общественных перемен — планирования и контроля техно­логического роста.

Современные индустриальные экономики превратились в ре­альность, когда общества оказались способными создавать но­вые институциональные механизмы, позволяющие делать накоп­ления (через банки, страховые компании, акционерный капи­тал и биржу, государственные инструменты, включая займы и налоги) и использовать их для инвестиций. Возможность по­стоянного ежегодного реинвестирования по крайней мере 10 про­центов ВНП превратилась в базу того, что У.Ростоу назвал точ­кой “взлета” экономического роста. Но любое общество, чтобы избежать стагнации, или “зрелости” (что бы ни имелось в виду под этим туманным словом), обязано открывать новые техно­логические горизонты с целью поддержания производительно­сти и более высокого уровня жизни. Если общество становится все более зависимым от технологии и нововведений, то в систе­му вводится опасная “неопределенность”. (К.Маркс утверждал, что капиталистическая экономика должна расширяться иди уме­реть. Последующие марксисты, например В.Ленин и Р.Люксем­бург, предполагали, что подобное расширение по необходимо­сти должно быть географическим; отсюда вытекала теория им­периализма. Но основным направлением экспансии оказались интенсивное использование капитала и технологии.) Как под­держивать рост без новой технологии? Развитие прогнозирова­ния и “техники отображения” делает возможным новую фазу в экономической истории — фазу сознательного, планируемого продвижения технологических изменений и на основе этого уменьшения неопределенности хозяйственного будущего. То, что можно сделать в решении этого насущного вопроса, обсуждает­ся в главе 3.

Но, как мы убедились, технологический прогресс имеет вредные побочные эффекты, обусловливающие такие следствия вто­рого и третьего порядка, которые часто не замечаются, хотя и являются, безусловно, ненамеренными. Растущее применение дешевых удобрений произвело революцию в производительности сельского хозяйства, но сток нитратов в реки стад одним из худ­ших источников загрязнения. Использование ДДТ спасло уро­жаи, но одновременно погубило массу животных и птиц. В авто­мобилях бензиновые двигатели оказались эффективнее паровых, но они загазовывают воздух. Все это объясняется тем, что вне­дрение технологий осуществлялось бесконтрольно, а их инициа­торы были заинтересованы лишь в весьма узких результатах.

Но дальше так не должно продолжаться. Механизмы контро­ля вполне доступны. Как показали некоторые исследования, об­суждавшиеся в Национальной академии наук, если бы техноло­гии “оценивались” до их внедрения, можно было бы зачастую предложить альтернативные технологии или иной порядок ис­пользования уже имеющихся. Исследовательская группа докла­дывала: “Мы полагаем, что в некоторых случаях применение бо­лее широких критериев могло бы привести и в будущем приведет к отбору или поощрению иных технологий иди по крайней мере модификации существующих, причем альтернативные варианты будут связаны с меньшими “социальными издержками” (хотя не обязательно меньшими общими расходами). Например, для борьбы с сельскохозяйственными вредителями можно использовать био­логические препараты, а не простые химические вещества. Воз­можны также инженерные разработки в противовес чисто хими­ческим средствам повышения эффективности двигателей и вне­дрение новых массовых моделей, повышающих доверие к част­ным автомобилям”²⁹.

Оценка технологий осуществима. Для нее необходим политический механизм, позволяющий выполнять подобные иссле­дования и устанавливать критерии для регулирования исполь­зования новых технологий³⁰. Данная проблема рассматривается в главе 4.

²⁹ См.: Technology: Processes of Assessment and Choice. July 1969. Речь идет о докладе, опубликованном Национальной академией наук и Комитетом по на­уке и астронавтике Палаты представителей Конгресса США в июле 1969 года.

³⁰ Чтобы развить идею технологических оценок, Национальная академия тех­нических наук предприняла три исследования в формирующихся областях: анализ
Расцвет новой интеллектуальной технологии. “Величайшим изобретением XIX века, — писал А.Уайтхед, — было изобрете­ние самого метода изобретения. Новый метод вошел в жизнь. Чтобы понять нашу эпоху, можно пренебречь всеми конкретны­ми деталями перемен, подобными железной дороге, телеграфу, радио, вязальным машинам и синтетическим красителям. Мы должны сконцентрировать внимание на самом методе; это и есть реальное новшество, разрушившее основы старой цивилиза­ции”³¹.

В таком же смысле можно сказать, что вторая половина XX века в методологическом аспекте приносит управление орга­низованной сложностью (большими организациями и система­ми, теорией с огромным числом переменных), определение и воп­лощение стратегий рационального выбора как во взаимодействии с природой, так и в отношениях между людьми, и, в конечном счете, развитие новой интеллектуальной технологии, которая к концу столетия может стать столь же важной для человечества, какой была машинная технология" на протяжении последних по­лутораста дет.

В XVIII и XIX веках ученые выяснили, как решаются зада­чи с двумя переменными: как соотносятся сила и расстояние в мире материальных предметов, давление и объем в газах, сила тока и напряжение в электричестве. Даже незначительное уве-

обучения с помощью компьютера и телевидения, изучение шумов дозвуковых самолетов, и многофазная проверка при диагностике болезней. Изучение под­твердило возможность оценки технологии и определило расходы и масштаб необходимых для этого исследований. Что касается технических обучающих средств, исследование констатировало 18 видов их воздействия. В отношении шума изучались возможные затраты и результаты пяти альтернативных стра­тегий, начиная с перемещения аэропортов иди сооружения звукозащитных экранов поблизости от жилья и кончая модификацией самолетов или измене­нием схемы полетов. См.: A Study of Technological Assessment. July 1969. Речь идет о докладе Комитета по государственной инженерной политике Нацио­нальной инженерной академии в июле 1969 года.

Идея “оценки технологии” родилась из исследований, проводившихся Ко­митетом по науке и астронавтике Палаты представителей, и в 1967 году конг­рессмен Доддарио внес законопроект о создании Управления по оценке техно­логий. В 1972 году закон был принят, и теперь Конгресс, а не президент, обле­чен полномочиями создать подобное подразделение.

³¹ Science and the Modern World [выходные данные не указаны]. Р. 141.
личение числа переменных, скажем, до трех или четырех, зало­жит фундамент для самой совершенной технологии. Такие объекты, как телефон, радио, автомобили, самолеты и турбины, являются воплощением, говоря словами У.Уивера, “сложной простоты”³². Большинство моделей социальной науки XIX — начала XX века повторяли эти простые взаимозависимости:

капитала и труда (в виде постоянного и переменного капитала в марксовой системе; в виде производственной функции в нео­классической теории), предложения и спроса, баланса власти и торговли. Как закрытые системы, основанные на противопо­ложностях, они, если использовать формулировку А.Вальштеттера, весьма привлекательны аналитически, но упрощают слож­ный мир.

С прогрессом науки мы имеем дело уже не с малым числом взаимозависимых переменных, но с упорядочением больших чи­сел: движение молекул в статистической механике, уровни ожи­даемой продолжительности жизни в актуарных таблицах, рас­пределение наследственных признаков в популяционной гене­тике. В общественных науках таковой стала проблема опреде­ления “среднего человека” — степень распространенности ин­теллекта, уровни социальной мобильности и т.д. Все это, ис­пользуя выражение У.Уивера, проблемы “дезорганизованной сложности”, но их решения стали возможны благодаря выдаю­щемуся прогрессу теории вероятностей и развитию статистики, которые могут формулировать результаты на языке случайных событий.

Главными интеллектуальными и социологическими проблема­ми постиндустриального общества являются, если продолжать использовать метафору У.Уивера, проблемы “организованной сложности” — управление крупномасштабными системами с ог­ромным числом взаимодействующих переменных ради достиже­ния определенных целей. В настоящее время мы располагаем тех­никой управления таковыми, что стало результатом упорного труда современных системных теоретиков.

³² См.: Weaver W. Science and Complexity // Weaver W. (Ed.) Scientists Speak. N.Y., 1947. Я признателен бывшему исследовательскому работнику Ко­лумбийского университета Н.Ли за эту цитату и за ряд других предложений в этом разделе.
Начиная с 1940 года произошел удивительный расцвет тех областей науки, чьи выводы могут быть применены к проблемам организованной сложности: теория информации, кибернетика, теория решений и игр, концепция полезности. Они породили и специфические методы, такие, как линейное программирование, статистическая теория решений, аппликационные цепи Марко­ва, теория случайностей и решения по принципу минимизации и максимизации, которые используются для прогнозирования аль­тернативных оптимальных результатов разного выбора в страте­гических ситуациях. За всем этим стоит развитие математики и то, что Дж.Сингх называет “всеобъемлющей цифирью”³³. Усред­ненные свойства, линейные отношения и отсутствие обратной связи являются упрощениями, использовавшимися ранее и по­зволявшими осуществлять математические расчеты вручную. Вычисления прекрасно подходили для проблем с немногими пе­ременными и медленными темпами изменений. Но проблемы орга­низованной сложности должны описываться в терминах вероят­ностей — просчитываемыми последствиями альтернативных дей­ствий, которые привносят ограничители в виде конфликта или сотрудничества, — и, чтобы решить их, следует выйти за рамки классической математики. С 1940 года прогресс в теории вероят­ностей (некогда интуитивной, а ныне строгой и аксиоматичной), в теории игр и концепциях принятия решений привел к еще бо­лее широкому применению теории как таковой.

Я назвал использование новых достижений “интеллектуаль­ной технологией” по двум причинам. Технология, как ее опреде­ляет Г.Брукс, “есть применение научного знания для выявления способов совершать воспроизводимые действия”³⁴. В этом смысле создание госпиталя или международной торговой системы есть общественная технология, подобно тому как автомобиль иди чис­ловое программное управление станком есть машинная техноло-

³³ См.: Singh J.