Д. Белл. Грядущее Постиндустриальное Общество. Грядущее постиндустриальное

• Название: Грядущее постиндустриальное
• Анкор: Д. Белл. Грядущее Постиндустриальное Общество.doc
• Дата: 02.02.2017
• Размер: 5.69 Mb.
• Имя файла: Д. Белл. Грядущее Постиндустриальное Общество.doc
• Тип: Книга; #1773
• страница: 10 из 51

Nordhaus W. Invention, Growth and Welfare: A Theoretical Treatment of Technological Change. Cambridge, 1969.
природы, свободные искусства и язык, знание, “не особенно по­лезное для решения конкретных задач производства товаров”. На более низком уровне лежит техническое знание, к которому он относит компьютерные программы и инженерные формулы, необ­ходимые для производства товаров, но не информации.

Какое бы значение ни имело это различие для оценки изобре­тений и темпа технологических перемен, оно становится все более узким и даже вводит в заблуждение, если попытаться понять, ка­ким образом сегодня возникают новые технологии. Возьмем отно­шение технологических новшеств к науке в важнейших секторах индустриального общества. Рассматривая основные отрасли про­изводств, возникшие в то время и действующие до сих пор, — сталелитейную, электрическую, телефонную, радио и авиацион­ную, — мы видим, что все это “производства девятнадцатого века” (хотя сталь начади выплавлять еще в восемнадцатом столетии после открытия Дарби процесса коксования, а авиация появилась в двад­цатом веке благодаря братьям Райт), созданные “талантливыми механиками”, людьми, прекрасно разбиравшимися в механизмах, но имевшими слабое представление о науке и не интересовавши­мися теоретическими проблемами своего времени.

Сэр Генри Бессемер, который открыл конвертерный способ передела чугуна в сталь, позволяющий снизить количество при­месей и выплавлять более прочный металл (Луи Наполеон даже наградил его премией за изготовление усовершенствованной на этой основе пушки), имел очень малое представление об исследо­вании свойств металлов естествоиспытателем Г.Сорби. А.Белл, один из изобретателей телефона, будучи по профессии препода­вателем ораторского искусства, искал способ передачи по прово­дам усиленного голоса, чтобы помочь глухим людям. Т.Эдисон, один из величайших гениев изобретательства (он изобрел лампу накаливания, фонограф и кино), был математически безграмо­тен, и его мало волновали работы Дж.К.Максведла, который вы­вел уравнения электродинамики в результате теоретического обоб­щения электрических и магнитных явлений. Когда в годы первой мировой войны Т.Эдисон возглавил Консультативный совет Во­енно-морского флота США, он предложил ввести в совет кого-нибудь, кто разбирается в математике, на тот случай, если при решении какой-либо проблемы придется иметь дело с цифрами и уравнениями; по его настоянию ВМФ нанял физика; но поскольку во флотском штатном расписании в то время физик не зна­чился, нанятому специалисту платили жалованье как химику. Этот факт дает некоторое представление о переменах, происшедших со времени первой мировой войны. Точно так же и Г.Маркони, изобретатель беспроволочной связи, не был знаком с работами Герца о радиоволнах.

Теперь все неузнаваемо изменилось. Приведу три красноре­чивых примера.

В 1905 году А.Эйнштейн в возрасте двадцати восьми лет опуб­ликовал три статьи в “Annalen der Physik” (а также тезисы доктор­ской диссертации о новом теоретическом обосновании молекулярно-кинетической теории и числа Авогадро), каждая из которых способна была обеспечить бессмертие его имени в истории науки. Одна статья касалась броуновского движения, в ней не только “доказывалась” “реальность молекул”, но и приводились расчеты, подтверждавшие правильность интерпретации Больцманом зако­нов термодинамики. Вторая статья была посвящена “специальной теории относительности” и описывала, как скорость света остава­лась постоянной в разных системах отсчета, тем самым доказывая ограниченность ньютоновского представления о Вселенной и со­единяя пространство и время в единый континуум; закон же экви­валентности Е=mс² возвестил рождение атомного века. В третьей статье говорилось о так называемом “фотоэлектрическом эффек­те”. Эта работа сначала затерялась в непостижимо загадочной литературе о теоретической физике (ее цитировали реже других), однако она была чрезвычайно важна для прогресса технологии и в 1922 году послужила главным основанием присуждения А.Эйн­штейну Нобелевской премии.

Статья о фотоэлектрическом эффекте пересматривала кон­цепции классической физики, согласно которым свет (подобно звуку) имеет волновую природу. В статье утверждалось, хотя и гипотетически, что свет представляет собой поток квантов, иди дискретных частиц. Работа встретила резкие возражения физи­ков, лишь десятилетие спустя была экспериментально доказана и в конце концов получила теоретическое обоснование в принципе дополнительности, обосновывающем дуализм частицы-волны. Но главное заключается в том, что статья А.Эйнштейна дала толчок многочисленным исследованиям в области оптики — от простых вещей, знакомых нам по практическому применению фотоэлект­рического эффекта, расщеплению светового луча, через работы Ч.Таунса по созданию лазера (слово представляет собой сокра­щение по первым буквам выражения “усиление света посредством вынужденного излучения”) и Д.Габора по годографии, вплоть до развития фотоники как нового рубежа в сфере телекоммуника­ций.

Второй пример — это революция в области физики твердо­го тела. С точки зрения классической теории современные кон­цепции физики твердого тела абсурдны и до некоторой степени даже немыслимы. Сдвиг в представлениях о материи восходит к 1912 году, когда Н.Бор создал модель атома водорода в виде ядра и вращающихся вокруг него электронов. Следующий шаг был сделан в 1927 году, когда Ф.Блох выдвинул гипотезу о кри­сталлической структуре материи, которая демонстрировала, как электроны в своем вращении “прыгают” с одной орбиты на дру­гую по мере убывания энергии. Эти “картинки” структуры ма­терии приведи к открытию Бардином и Шокли в конце 1940-х годов транзистора и к революции в полупроводниковой техно­логии, послужившей основой для современной электроники и создания компьютера.

И наконец, новация совершенно другого типа — статья “Об исчисляемых числах”, написанная в 1937 году математиком А.Тьюрингом, которая послужила основой для развития про­граммирования, хранения данных и создания цифрового ком­пьютера. В 1928 году великий немецкий математик Д.Гильберт на Всемирном математическом конгрессе поставил три вопро­са, чтобы установить, возможна ли полная формализация мате­матики. Он спросил, может ди математика быть полной, после­довательной и решаемой. Спустя два года, в 1930 году, чешский математик К.Гёдель создал свои теоремы, которые показали, что, решая задачу создания полного и последовательного набора ак­сиом, математика может быть полной, не будучи последователь­ной, и последовательной, не будучи полной.

В одной из своих статей А.Тьюринг доказал принципиальную возможность решаемости задачи исчислимости чисел. Он также придумал нечто вроде “таблицы поведения”, которая посредством правил двоичности могла считать любые возможные конфигура­ции конечных чисел. Идея компьютера восходит к работам кемб­риджского математика Ч.Бэббиджа, который еще в 1837 году изобрел “вычислительный двигатель”, способствовавший меха­низации математических операций. Открытие А.Тьюринга соеди­нило двоичное исчисление (булева алгебра) с программным но­сителем, что открыло дорогу к разработке автоматического элек­тронного цифрового компьютера. Таким образом, теория пред­шествовала изобретению.

Последствием этого явилось исчезновение понятия “талант­ливый механик”. Новации и изменения в “вещах” будут проис­ходить всегда, благодаря чему будут создаваться все новые изде­лия. Но основным принципом новаторства становятся фундамен­тальные прорывы в области теоретического знания — не только в физике, о чем говорилось выше, но также в биологии (вспом­ним открытие Криком и Уотсоном двойной спирали в молекуле ДНК и ветвистой структуры Моно, Жакобом и Львовым в моле­кулярной биологии), в когнитивной психологии (основа систе­мы экспертных выводов) и т.д.

Ранее я говорил, что нужно различать технологические изме­нения (даже если они совершаются сейчас не только в машин­ной, но и в интеллектуальной технологии) и перемены в социаль­ной структуре. Первые, и я настаиваю на этом, не определяют вторые; они ставят вопросы, которые должны решать политичес­кие лидеры. Для исследования проблем, связанных с указанными переменами, потребовалась бы целая книга. Некоторые из них рассматриваются в двух следующих частях, посвященных изме^ нениям в инфраструктуре (или социальной географии) общества, а также в сущности систем производства. Позволю себе кратко, в ограниченных рамках гипотетического анализа постиндустри­ального общества, поставить ряд вопросов.

1. Сужение традиционных секторов хозяйства — чему спо­собствует, в частности, растущая конкуренция со стороны стран Азии и Востока — поднимает вопрос о том, могут ли западные общества (все иди некоторые) реорганизовать свою экономику и перейти к новым “высокотехнологичным” специальным произ­водствам с “высокой добавленной стоимостью” иди же они пре­вратятся в “штабное хозяйство”, поставляющее инвестиции и финансовые услуги остальному миру.

2. Важна и цена такого перехода. Осуществим ли он? И если да, то произойдет ли подобный переход под влиянием рыночных сил иди же необходима специальная “промышленная политика”?

3. Реорганизация системы образования в целях расширения компьютерной грамотности населения, большая часть которого будет занята в постиндустриальных секторах экономики.

4. Характер труда. Если тип общества определяется характе­ром труда, то в социуме будущего “природа” и “вещи” в значи­тельной мере исчезнут из человеческой практики. Если все больше работников оказывается субъектами “взаимодействия между людь­ми”, возникнет множество проблем, связанных со справедливо­стью и “сравнимой ценностью”. Сущность служебной иерархии может быть поставлена под сомнение, потребуются новые формы участия в коллективной деятельности. Все это самым радикаль­ным образом изменит структуру организации, и мы сможем отка­заться от моделей армии, церкви и промышленного предприятия, которые до сегодняшнего дня доминировали в обществе.

СОЦИАЛЬНАЯ ГЕОГРАФИЯ И ИНФРАСТРУКТУРА

Исторически общество связывалось воедино тремя типами инф­раструктуры. То были торговые пути и центры коммерческой деятельности, система размещения городов и связи между наро­дами. Первый тип включает транспорт: реки, дороги, каналы, а в современную эпоху — железные дороги, автострады и авиацию. Второй тип — это энергетическая система, куда входят гидро­станции, линии электропередач, нефтепроводы, газопроводы и тому подобное. Третий тип — средства связи: почтовая связь (перевозка почты по дорогам), затем телеграф (первый прорыв этой цепи), телефон, радио, а сегодня — целый арсенал новых технологий, от микроволн до спутников.

Старейшая система — транспорт. Строительство дорог и пос­ледующее развитие торговли покончили с прежней изолирован­ностью отдельных сегментов общества. Размещение человечес­ких поселений всегда тяготело к пересечению дорог, местам сли­яния рек и рукавам озер: торговцы могли остановиться здесь со своими товарами, фермеры — доставлять продовольствие, ремес­ленники оседали здесь, предлагая свои изделия и услуги; так воз­никали и росли города.

Водные пути имеют наибольшее значение в системе транс­порта. Это самый удобный способ транспортировки громоздких предметов; они, огибают естественные преграды; приливы и* от­ливы несут дополнительные возможности движения. Удивитель­но, что почти все крупные города в истекшем тысячелетии (кро­ме укрепленных пунктов в горах, возникших во времена круше­ния торговых связей и предназначенных для защиты от грабите­лей) стояли на воде — Рим на Тибре, Париж на Сене, Лондон на Темзе, не говоря уже о больших городах, расположенных на бе­регах крупных озер, морей и океанов.

В индустриальных обществах города и центры производства возникают в местах, где сочетаются водные пути и природные ресурсы. Возьмите карту Соединенных Штатов и взгляните на север центральной части страны. Хребет Месаби в штате Минне­сота богат железной рудой, на просторах южного Иллинойса и западной Пенсильвании есть уголь. Соединяют их воедино Вели­кие озера, а система речных долин связывает их с портами на берегах океанов: озера Верхнее, Гурон, Мичиган, Онтарио и Эри, а также река Св. Лаврентия обеспечивают выход в Атлантичес­кий океан, канал Эри через штат Нью-Йорк выходит в реку Гуд­зон, а река Огайо устремляется к Миссисипи и Мексиканскому заливу.

Наличие железной руды и угля дает возможность создать ста­лелитейную промышленность и благодаря ей — автомобильную, станкостроительную, резиновую и т.д. При наличии воднотранс­портной системы, связывающей их воедино, налицо все террито­риальные основания для возникновения индустриального сердца США, цепочки городов — Чикаго, Детройта, Кливленда, Буф­фало и Питтсбурга, расположившихся вдоль озер и рек. Таковы законы экономической географии.

Те/перь все это начинает меняться, индустриальное общество уступает свои позиции. Средства связи заменяют средства транс­порта в качестве главного средства общения людей и способа совершения деловых операций.

При выборе места для городов вода и природные ресурсы ста­новятся менее существенными, особенно в связи с тем, что при новейших технологиях размеры промышленных предприятий уменьшаются. Более важным оказывается близость к универси­тетским и культурным центрам. Если взять для примера разви­тие высоких технологий в Соединенных Штатах, то Мы увидим, что четыре крупных района отвечают именно этому требованию:

Силиконовая долина расположена недалеко от Стэнфордского университета и Сан-Франциско, кольцевая дорога 128 вокруг Бостона проходит рядом с Массачусетсским технологическим институтом и Гарвардом, дорога 1 в Нью-Джерси от Нью-Бран-свика до Трентона — с Принстонским университетом, а район Миннеаполис-Сент-Под в Миннесоте тяготеет к крупному уни­верситету этого штата.

С удешевлением средств связи мы наблюдаем и движение в сторону децентрализации. В прошлом штаб-квартиры крупных компаний концентрировались в основных дедовых районах, где были сосредоточены и “дополнительные” услуги, что позволяло достичь значительной внешней экономии. Стоило лишь “перейти на другую сторону улицы”, чтобы встретиться с юристом, фи­нансистом, специалистом по рекламе иди издательскому деду. Сегодня в связи с удешевлением средств связи и высокой сто­имостью земли в центре города плотность размещения и внешняя • экономия становятся не столь решающими факторами. Поэтому десятки крупных корпораций США в последнее десятилетие пе­реведи свои штаб-квартиры из Нью-Йорка в пригородные зоны, где земля дешевле, а транспортные проблемы решаются проще: на северо-восток в округ Фэйрфилд в штате Коннектикут, на север в округ Уэстчестер в штате Нью-Йорк и на запад и юго-запад в округ Мерсер в штате Нью-Джерси.

Поскольку география больше не определяет затраты, а рас­стояние становится функцией не пространства, а времени, сто­имость времени и скорость связи получают решающее значение. С распространением мини- и микрокомпьютеров возможность загрузки баз данных и оперативной памяти в небольшие компь­ютеры (а также доступа к центральной ЭВМ) означает, что не­обходимость размещения предприятий в определенном месте уже не столь велика.

Все это относится и к среде обитания, и к рынку. Но что такое рынок? Опять-таки это место пересечения дорог и слия­ния рек, вокрур которого селятся люди, чтобы покупать и прода­вать свою продукцию. Раньше рынок был прежде всего особым местом. Наверное, этого больше не повторится.

Возьмем, например, роттердамский рынок нефти. То была гавань, куда танкеры привозили излишки нефти, чтобы продать ее “на месте”. Они заходили в Роттердам — большой защищенный порт, близкий к рынкам Западной Европы, — где имелись крупные нефтехранилища и потому концентрировались броке­ры, крутившиеся вокруг и заключавшие сделки. Роттердамский нефтяной рынок прямых продаж и расчетов существует и сегод­ня, но в Роттердаме его больше нет. Но если он не в Роттердаме, то где же? Везде. Это система телексной и радиосвязи, посред­ством которой брокеры в разных уголках мира могут совершать сделки и направлять находящиеся в море суда в разные порты для доставки нефти в соответствии с заключенными договорами. Фактически рынок — это уже не место, а сеть.

И это справедливо в отношении большинства товаров, в осо­бенности капитала и валюты. Сегодня можно получать “в режи­ме реального времени” биржевые котировки доллара, немецкой марки, швейцарского франка, японской иены, французского фран­ка, английского фунта и итальянской лиры в Токио, Сингапуре, Гонконге, Милане, Франкфурте, Париже, Лондоне, Нью-Йорке, Чикаго и Сан-Франциско, и деньги быстро пересекают нацио­нальные границы. Капитал перетекает с места на место, реагируя на движение процентных ставок или политические неурядицы.

Сегодня мировая экономика связана воедино невиданными прежде способами; это влечет за собой расширение сфер рынка, умножение числа действующих лиц, увеличение скорости прове­дения дедовых операций. Ключевой вопрос заключен в том, спо­собны ли старые институты и структуры справиться с этим неве­роятным объемом взаимодействий и взаимосвязей.

ВСТУПАЯ В ИНФОРМАЦИОННУЮ ЭРУ

По мере того, как мы приближаемся к концу двадцатого столе­тия, становится все более очевидным, что мы вступаем в инфор­мационную эру. Это означает не просто развитие существовав­ших равнее способов коммуникации, а вызывает к жизни новые принципы социальной и технологической организации, которые, как я уже говорил, можно сравнить с великими преобразования­ми последних двух столетий. То были изменения, которые при­вели к промышленной революции, распространению механичес­кой технологии, давшей нам огромную власть над природой и в какой-то степени поставившей под угрозу ее существование. Но

они также принесли с собой новое понимание пространства и времени, с помощью новых средств связи объединили как никог­да ранее страны и народы, живущие на огромном расстоянии друг от друга, хотя это, однако, нередко порождает конфликты. Новая информационная эра базируется не на механической тех­нике, а на “интеллектуальной технологии”, что позволяет нам говорить о новом принципе общественной организации и соци­альных перемен. Это также ставит во главу угла теоретическое знание в качестве источника обновления и изменяет природу тех­нического прогресса. Равным образом это делает значимой и идею глобализации, концепцию, в корне отличающуюся от современ­ных представлений о международной экономике, и ставит перед каждым государством совершенно иные проблемы.

В двадцатом веке доминирующее положение заняли транс­порт и связь. Транспорт — это прежде всего частные автомоби­ли, а также автобусы, грузовые машины и самодеты (и, в началь­ной стадии, аппараты, обеспечивающие полеты в космос, полет человека на Ауну и создание космических станций на околозем­ной орбите). Автомобили, автобусы и грузовые машины, обеспе­чивающие большую мобильность отдельных людей и товаров, способствуют, таким образом, расселению людей на более об­ширных территориях, а также (когда этому не мешают дорож­ные пробки) приносят людям большую свободу перемещения. Грузовые автомашины дополнили возможности перевозки боль­ших масс грузов по железным дорогам в самых разных направле­ниях. Самолеты, сначала винтовые, а затем реактивные, пересе­кают континенты и океаны за пять, максимум пятнадцать часов. А тем, которые летают со скоростью, приближающейся к скоро­сти звука, и даже превышающей ее, таким, как “Конкорд”, нуж­но всего три часа, чтобы пересечь Атлантический океан.

Связь — это радио, кино, телевидение и спутниковая связь. Коротковолновое радио позволяет людям посылать и принимать сообщения из любой точки земного шара. Кинематограф форми­рует основу для возникновения общей культуры, потому что люди смотрят одни и те же фильмы. Впервые в истории телевидение создало то, что греки некогда называли ойкуменой, — единое сообщество, или то, что М.Маклюэн, футуролог в области средств массовой информации, называл “глобальной деревней”. Большая часть новостей сегодня воспринимается визуально в режиме “реального времени”, т.е. в момент совершения событий: будь то война с Ираком в Персидском заливе, террористический акт с применением отравляющего газа в токийском метро или конф­ликт в Боснии. Эта информация передается в диапазоне сверх­высоких частот, по коаксиальным кабелям, иногда по телефон­ным проводам и все чаще с использованием спутниковых средств связи.

Что же представляет собой информационная эра? Мы сейчас находимся лишь в самом ее начале, однако из опыта прошлого знаем, что нельзя в полной мере предсказать, какие сферы жизни общества будут затронуты переменами, и предвидеть вытекаю­щие из этого последствия, поскольку ученые постоянно разраба­тывают новые технологии, а предприниматели — находят новые способы их применения. Начнем с рассмотрения определяющих черт информационной эры и принципов, лежащих в ее основе.

Ведущая роль компьютеров и телекоммуникаций в новых ус­ловиях лежит на поверхности. Первый компьютер был создан Ч.Бэббиджем (1792—1871), профессором математики Кембрид­жского университета, который сконструировал вычислительную машину, представлявшую собой по сути дела механические сче­ты. Применение к ней электрического привода, осуществленное несколькими учеными во время второй мировой войны — Айт-кеном в Гарварде и Экертом и Мочли из Пенсильванского уни­верситета, — позволило достичь небывалой скорости в вычис­лениях, необходимой при проведении расчетов для баллисти­ческих и других видов ракет, и особенно при создании ядерно­го оружия.

“Сердцем” компьютера стало новое “проводящее” устрой­ство. На ранней стадии для передачи электрических сигналов использовались вакуумные трубки (как в электрических лам­почках), но они очень быстро перегорали, учитывая количество выделяемого в ходе усиленной эксплуатации тепла. Деталью, сделавшей реальностью появление электронного компьютера, стал транзистор, представлявший собой маленький “переключа­тель”, который, быстро сменяя режимы “включено/выключено”, служил полупроводником электричества. Потребовалось сделать лишь “один шаг” от транзистора до микрочипа, на котором ли­тографическим способом могут быть размещены сотни тысяч таких транзисторов.

Важнейшим изобретением информационной эры стал микро­процессор. Точно так же как электромоторы были неотъемлемой частью всех машин индустриального века, микропроцессор явля­ется главным элементом машин в постиндустриальный период. Миниатюризованный в настоящее время, он стал сердцем всех вычислительных, управляющих и запоминающих устройств, име­ющихся в нашем распоряжении. С его помощью мы можем сохранять миллионы байтов информации, вести ее быстрый поиск, управлять любыми машинами, а также использовать его в каче­стве переключающего устройства во всех системах связи.

Фундаментом всего этого служит теоретическое знание. В основе работы компьютеров, как и цифровых устройств, лежит принцип “включено/выключено”, т.е. двоичная система счисле­ния. Традиционная же математика основывается на десятичном принципе (группы по десять единиц — 10, 20, 30 и т.д.), где само понятие “десятичный” происходит от латинского слова deci, что означает “десять”. Однако операции в компьютере подчиняются законам булевой алгебры, основанной на символической логике и бинарной системе Дж.Буля (1815—1864), английского матема­тика и логика. А разработка физической модели компьютера свя­зана с созданием физики твердого тела, и в частности с исследо­ваниями датского физика Н.Бора (1885—1962) и его моделью атома с вращающимися по орбитам электронами, а также с рабо­той ф.Блоха, немецкого ученого-эмигранта из Стэнфордского университета, связанной с исследованием квантового повыше­ния энергетических уровней при конденсации газа до твердого состояния, за которую он в 1952 году получил Нобелевскую пре­мию.

Современные телекоммуникации основаны на двух принци­пах. Один из них был разработан в теоретической работе К.Шен­нона, участвовавшего в исследованиях, проводившихся Массачу­сетсским технологическим институтом и “Белл Телефоун Лабораториз”. Им была вычислена пропускная способность каналов связи в зависимости от ширины полосы частот (существует раз­личная ширина полосы для телефонов, радио, телевидения и т.д.) и величины отношения “сигнал—шум” (т.е. ясности сигнала, не­сущего информацию, на фоне помех или даже интервала между сигналами); в результате оказалось возможно рассчитать коли­чество байтов, или единиц сообщения, передаваемых за определенную единицу времени. Это позволяет нам определить пропус­кную способность различных систем передачи данных.

Второй принцип — “объединение” различных систем связи (речь, текст, изображение и данные) в один канал. Речь, которая передается по телефонным каналам, представляет собой “анало­говый” сигнал, потому что звук — это волна. Изображение как на телевизионном экране, текст как при передаче факсимильных сообщений, или данные как в компьютере, являются “цифровы­ми” сигналами — то есть “импульсами” дискретных величин. Основной технологической задачей является преобразование всех аналоговых сигналов в цифровые, чтобы обеспечить их совмес­тимость и передачу по общему каналу. Аналогично при звукоза­писи на компакт-диски музыка иди звук “оцифровываются”, что увеличивает точность их передачи и позволяет усилить контроль со стороны звукоинженера.

Таковы определяемые технологией и вытекающие из теоретического знания основы информационной эры.

РЕВОЛЮЦИЯ В ОБЛАСТИ МАТЕРИАЛОВ

Исторически природные ресурсы были основой существования любого общества. Англия — это остров, “лежащий” на угле. Ког­да были изобретены паровые насосы, появилась возможность легко откачивать воду из шахт, и шахтеры смогли проходить более глу­бокие его пласты. При наличии угля и железа можно варить сталь, и этим объяснялось первенство Англии в самом начале индустри­альной революции. Империализм — это государственная поли­тика, направленная на обеспечение страны природными ресурса­ми, а также рынками сбыта. Япония, которой в 1930-х годах по­требовался уголь, вторглась в Маньчжурию не только для того, чтобы создать надежную линию обороны на границе с Совет­ским Союзом, но также отчасти для того, чтобы обеспечить себе его бесперебойные поставки.

Сегодня положение дел меняется. Революция в области мате­риалов, основанная на понимании квантовой механики, означа­ет, что зависимость человека от природных ресурсов исчезла и, что не менее важно, можно производить абсолютно новые про­дукты, основанные на тех свойствах материалов, которые нам необходимы. Таким образом, никому больше не нужны просто олово, цинк иди сталь, а лишь определенные их свойства — пла­стичность, растяжимость, проводимость, для чего разрабатыва­ются сплавы или искусственные материалы.

Основной принцип — это технологическая замена. Мы уже не боимся, что запасы каких-либо нужных нам материалов исто­щатся. Мы всегда можем найти им субститут, правда, за соответ­ствующую цену. Более двадцати лет назад Римский клуб подучил всемирную известность, предсказав быстрое истощение полез­ных ископаемых. Его прогнозы привлекли к себе внимание всего мира после того, как в 1973 году разразился нефтяной кризис. Хотя он возник не в связи с истощением месторождений нефти, а в связи с действиями ОПЕК, идея “дефицита” захватила вооб­ражение общественности и напугала ее.

На самом же деле первым ресурсом, нехватка которого пред­сказывалась Римским клубом, оказалась медь, что стадо резуль­татом роста спроса и сокращения ее запасов. Целый ряд нефтя­ных компаний, используя имевшиеся у них значительные денеж­ные средства, а также в порядке хеджирования, приобрели мед­ные шахты. За короткий период цена на медь удвоилась. Однако в течение последних пятнадцати лет рынок оказался затоварен, и цены на медь снизились.

Если кто-нибудь задаст вопрос, где сегодня расположены са­мые большие в мире запасы меди, люди, сведущие в экономиче­ской географии, могут назвать Чили иди Зимбабве. Однако наи­большие ее залежи могут, по всей вероятности, быть обнаруже­ны под фундаментами Нью-Йорка. Это — тонны медного прово­да, который быстро вытесняется волоконно-оптическим кабелем, изготавливаемым из стеклянных нитей. Его производство обхо­дится дешевле и требует меньших затрат энергии, а по пропуск­ной способности он в десять раз превосходит медный провод. Все телекоммуникационные компании мира заменяют медные кабели волоконно-оптическими. Поэтому медь более не является стратегическим товаром.

Не являются таковыми и большинство других металлов и про­чих видов минерального сырья. Во время второй мировой вой­ны существовали медные, каучуковые, оловянные и цинковые картели, которые контролировали стратегические природные ре­сурсы. Сегодня таких картелей больше нет, что связано с появлением материалов-субститутов. Единственным оставшимся кар­телем является нефтяной, и то лишь в связи с дешевизной /не­фти. Однако и ей есть альтернатива: это термические источни­ки, сланцы, ядерная и солнечная энергия, природный газ, мета­нол, эганол и даже угольный шлам. Но все это более дорогосто­ящие источники энергии, и в силу своей низкой цены и обилия на рынке нефть продолжает сохранять стратегическое преиму­щество.

Разворачивающаяся революция в области материалов может повлечь важные социально-экономические последствия: страны, в первую очередь африканские, где развит лишь первичный сектор экономики, могут столкнуться с серьезными проблемами. Африка живет прежде всего за счет экспорта продуктов аграрного секто­ра, металлов и минерального сырья. Однако сельскохозяйственная продукция, и в первую очередь зерно, производится в избытке во всем мире, а особенно в Европе, Соединенных Штатах, Канаде и Австралии. Большинство стран легко могло бы обеспечить себя продовольствием, если бы они усовершенствовали свою полити­ческую систему и принципы распределения. Применение удобре­ний и “зеленая революция” приблизили мир к самообеспеченнос­ти продуктами питания. В том же, что касается металлов и мине­рального сырья, таких, как медь и каучук, технологическая заме­на означает сокращение рынков для экспорта природных ресур­сов. В 1990 году стоимость экспорта из стран Африки, располо­женных южнее Сахары, составляла всего половину от ее стоимо­сти в 1980 году. А если вычесть из этого нефть, получаемую из Нигерии, показатель снизится до одной трети. Если в Африке не подучат развитие постиндустриальные секторы экономики, ей гро­зят серьезные проблемы; между тем для этого нужны политиче­ская стабильность и широкое распространение образования — ус­ловия, которые позволили Западу достичь процветания.

ГЛОБАЛИЗАЦИЯ

В течение двухсот лет существовала международная экономика, в которой несколько стран составляли “ядро”, а остальные — “периферию”. К первым относились в основном Великобрита­ния, Соединенные Штаты и, в какой-то мере, Германия и другие

страны Западной Европы. Периферией оставались Азия, Латин­ская Америка и Африка. На передовые государства приходилась львиная доля промышленного производства. Страны периферии поставляли сырье, часть из них при этом оказывалась источни­ком эмиграции и дешевой рабочей силы, а другие представляли собой рынок сбыта готовой продукции. Существовало разделе­ние труда, в основе которого согласно экономической теории (хотя и измененной под давлением политических обстоятельств) лежала “сравнительная выгода”, т.е. страны производили то, что они могли производить наилучшим образом, в зависимости от наличия у них ресурсов, технологий и квалифицированной рабо­чей силы. Великобритания была лидером в области текстильной промышленности, в производстве стали, кораблестроении и ма­шиностроении. Германия первенствовала на рынке электротова­ров и в химической промышленности. Соединенные Штаты были первыми в производстве автомобилей, сельском хозяйстве и до­быче угля. Страны стремились “пробиться” в международную эко­номику, поднимаясь по ступенькам “технологической лестницы” (тема, на которой я более подробно остановлюсь ниже). Так, например, после второй мировой войны Япония начала мощно развивать кораблестроение и сталелитейную промышленность, и Великобритания утратила свои лидирующие позиции в этих от­раслях, прежде всего в производстве стали.

Глобальная экономика в корне отличается от международной. Это единая система хозяйства, объединение рынков капитала, валют и товаров, а также рост того, что я называю “рассредото­чением производства”. Международная экономика безусловно продолжает существовать. Крупные компании и даже многона­циональные корпорации все еще располагаются преимуществен­но в одной стране и расцениваются как бастионы экономики дан­ного государства, хотя и осуществляют продажи по всему миру. Но они также с неизбежностью вовлекаются в глобальную эко­номику. “Шелл” (нефть), “Юнидевер” (пищевые продукты и жиры), “Филипс” (электроника) являются голландскими компа­ниями, но при этом до некоторой степени и английскими. “Сан-доз” (лекарственные препараты) и “Нестде” (пищевые продук­ты) — швейцарские фирмы, однако их производственные и тор­говые мощности имеются в различных странах мира. “Тойота” и “Ниссан”, “Сони” и “Мацусита” — это японские компании, но они постепенно вовлекаются в глобальную экономику не только в области продаж, но и в области производства.

Наиболее значительные перемены происходят на фондовых и валютных рынках. Границы между странами практически исчез­ли. Капитал направляется туда, где (при наличии политической стабильности) есть наибольшая отдача от инвестиций или до­бавленной стоимости. Курсы обмена валют (за исключением не­больших различий при арбитраже) одинаковы на всех денежных рынках мира. Страны все больше утрачивают контроль над свои­ми национальными валютами, а обменные курсы все меньше за­висят от паритетной покупательной способности и все больше связаны с изменчивостью спекулятивных ожиданий, хеджирова­нием или игрой на разнице курсов. Банковские операции выпол­няются практически молниеносно. Менее чем через двадцать че­тыре часа после того, как Ирак напал на Кувейт, кувейтские бан­ки смогли переместить большую часть своих капиталов за грани­цу. Компьютерные и информационные сети становятся провод­никами и арбитрами на глобальных рынках капитала и валют.

Таким образом, мы наблюдаем “глобализацию” капитала, ва­лют, товаров и, во все большей степени, производства. Достиг­нем ли мы глобального общества? Наши вкусы в отношении сти­ля одежды и развлечений преимущественно формируются теле­видением. До недавнего времени во многих странах, например, в Великобритании, Франции, Италии и Японии, оно оставалось под контролем государственных монополий. К настоящему вре­мени все они сломлены. Появились не только независимые ком­пании, но также глобальное телевидение, такое, как “Си-Эн-Эн”, спутниковое телевидение Руперта Мэрдока и другие. Важней­шим социологическим вопросом становится вопрос о том, смо­жем ли мы спасти национальную культуру, которая отличает одну страну от другой. Исчезает различие между “высокой” и “низ­кой” культурой. Английский язык становится главным в между­народном общении. Сохраним ли мы национальные отличия и пристрастия в области спорта и активного отдыха? Бейсболом, гольфом, лыжным спортом увлекаются в самых разных странах. Европейский футбол начал завоевывать популярность в Японии и даже в какой-то степени в Соединенных Штатах. Стили одеж­ды и кухни давно стали всеобщими. Только в моем родном горо­де Кембридже, штат Массачусетс (с населением в 50 тысяч жителей но расположенном недалеко от Бостона), есть японские, китайские, тайские, вьетнамские, корейские, индийские, мекси­канские, бразильские, перуанские, французские, итальянские, русские, ближневосточные и еврейские рестораны, не говоря уже о бистро, где подают стейки и морепродукты.

Развлечения также получили глобальное распространение. Американский телевизионный сериал “Даллас” популярен во всех странах мира, за исключением, пожалуй, лишь Японии, и то по­тому, что японские бизнесмены отличаются от других. Индия производит больше кинофильмов, чем любая другая страна в мире, но они адаптированы к местным вкусам. Учитывая быстрый рост индийского среднего класса, присоединится ли Индия к “глобаль­ному обществу”?

В связи с этим возникают серьезные вопросы, касающиеся культуры и стиля жизни. Станем ли мы однородными? Что в таком случае произойдет с национальными традициями, кореня­щимися в языке, и с исторической культурой?

ТЕХНОЛОГИЧЕСКАЯ ЛЕСТНИЦА

Постиндустриальная, или информационная, эра наступает в ре­зультате длинной цепи технологических перемен- Не все стра­ны — а к настоящему моменту лишь немногие — готовы к вступ­лению в нее. Если мы определим постиндустриальное общество как такое, где произошел сдвиг от промышленного производства к сфере услуг, то получится, что Великобритания, почти вся Запад­ная Европа, Соединенные Штаты и Япония вступили в постинду­стриальный век. Но если мы определим информационное обще­ство как такое, в котором существуют научный потенциал и спо­собность трансформировать научные знания в конечный продукт, называемый обычно “высокими технологиями”, то можно сказать, что только Соединенные Штаты и Япония отвечают данному ус­ловию. Сколько еще стран смогут достичь их уровня? Существует так называемая “технологическая лестница”, в соответствии с ко­торой можно составить схему сдвигов или изменений в экономике любой страны и которая включает следующие ступени:

1) ресурсная база: сельское хозяйство и горнодобывающая промышленность;

2) легкая промышленность: текстильная, обувная и т.д.;

3) тяжелая промышленность: металлургия, судостроение/ав­томобилестроение, машиностроение;

4) “высокие технологии”: измерительные приборы, оптика, микроэлектроника, компьютеры, телекоммуникации;

5) отрасли, базирующиеся на научных достижениях будущего: на биотехнологии, материаловедении, космических исследо­ваниях и т.д.

Япония является прекрасным примером продвижения вверх по технологической лестнице за последние пятьдесят дет. По мере того как после войны позиции, занятые ею в легкой промышлен­ности, стали захватывать другие страны, в основном благодаря низкому уровню оплаты труда, Япония начала развивать стале­литейную отрасль и судостроение, отняв у Великобритании ли­дерство в обеих этих сферах. Однако то были отрасли промыш­ленности с высоким уровнем энергопотребления, и после нефтя­ного кризиса 1973 года Япония переориентировалась на оптику, микроэлектронику и автомобилестроение, используя новейшие производственные технологии.

В принципе существуют три условия, дающие странам воз­можность продвигаться вверх по технологической лестнице: по­литическая стабильность, которая позволяет инвесторам наде­яться на получение прибыли; наличие большого класса предпри­нимателей, инженеров, техников и квалифицированных рабочих, разрабатывающих и производящих товары; соответствующая система образования для подготовки грамотных специалистов, обладающих знаниями, необходимыми для применения новых технологий.

Много лет назад Р.Дор отмечал, что Япония и большинство стран Латинской Америки (Бразилия, Аргентина и т.д.) вошли в мировую экономику приблизительно в одно и то же время — более ста двадцати пяти лет тому назад. Однако Япония процве­тает, а Латинская Америка отстает в развитии в основном пото­му, что правящая элита, в особенности военные и класс крупных землевладельцев, противилась модернизации и продолжала эксп­луатировать крестьянство.

После революции 1917 года Советский Союз приступил к форсированной индустриализации, однако сделал это методами “командной экономики”, и процесс шел успешно до тех пор, пока перед промышленностью стояли достаточно простые зада­чи. \В последующие годы она стала терпеть серьезные неудачи, так ^<ак не были использованы рыночные механизмы и система “подсчета прибыли”, помогающие определить степень эффек­тивности использования ресурсов. Россия сегодня располагает огромными природными богатствами (ее запасы нефти и газа самые большие в мире и даже превосходят запасы стран Ближ­него Востока, однако их разработка является дорогостоящей в связи с низким уровнем используемых технологий), а также огромным числом образованных инженеров и техников. Если бы она достигла внутренней стабильности и избежала разори­тельных этнических конфликтов и гражданских войн, она была бы готова вступить в, постиндустриальный век раньше, чем лю­бая другая страна.

Европа, в особенности Германия, имеет мощную промыш­ленную базу, но остается привязанной к ней из-за больших объе­мов капиталовложений и высокого уровня заработной платы. Основой германского экспорта, например, является продукция машиностроения, автомобилестроения, промышленной электро­ники и смежных отраслей. В важнейших же сферах “высоких технологий”, таких, например, как полупроводники, более 85% мирового производства приходится на Соединенные Штаты и Японию.

Сохранится ли такое положение и в XXI веке? Это зависит от природы конечного продукта и его “жизненного цикла”. В отраслях, где производство стандартизировано, где его легко можно наладить, а уровень расходов на заработную плату стано­вится решающим фактором, страны, обладающие возможностя­ми производить подобную продукцию, постараются занять со­ответствующую нишу. Что касается текстильной промышленно­сти, то сначала Япония вытеснила Соединенные Штаты, а затем, в свою очередь, была вытеснена Гонконгом. Корея сумела отвое­вать у Японии позиции, которые та занимала в сталелитейной промышленности и судостроении. В настоящее время она стре­мится потеснить Японию в области электроники и автомобиле­строения, к чему, впрочем, стремятся и многие другие страны Азии, в частности Китай.

Как могут защитить себя развитые государства? Одним из способов является увеличение производительности труда с целью снижения затрат на производство внутри страны. Таков тра­диционный метод, который, однако, имеет свои ограничения. Другой путь — переход к развитию специализированных сег­ментов промышленности, производящих продукцию с высокой добавленной стоимостью. Именно это и произошло в текстиль­ной индустрии, где Япония и Италия, для того чтобы добиться успеха на рынке, начади осваивать выпуск сверхмодной высоко­качественной одежды (например, Иссэй Мияки, Хана Мораэ и т.д.).

Между тем для облегчения понимания этих процессов необ­ходимо начертить “траектории” технологических изменений в различных государствах, чтобы выяснить, каково положение этих стран в мировой экономике и как меняется рыночная ситуация.



Большинство людей используют слово “технология”, не уточ­няя тип технологии и ее связь с другими зависящими от нее тех­нологиями. Однако без понимания этих различий мы не можем графически изобразить характер изменений и различные типы рынков.

Я провожу различие между “трансформирующими технологи­ями”, “развивающими технологиями” и “нишами”. Телефон — это трансформирующая технология. Он полностью изменяет спо­соб нашего общения друг с другом. Он “ломает” понятие про­странства и времени, делая возможной непосредственную двусто­роннюю речевую связь. Сотовый телефон — это развивающая тех­нология. В отличие от традиционного телефона он является бес­проводным и способствует большей мобильности, облегчая связь между людьми. В последние шесть дет главным рынком в области телефонной связи был рынок сотовых телефонов. Ниши — это особая область. Учрежденческие АТС позволяют создать полно­ценную внутреннюю систему телефонной связи в рамках компа­нии путем использования общего номера (обычно трехзначного или четырехзначного) для любого телефона внутри компании, уни­верситета или организации и т.д. Иными словами, это вспомога­тельное устройство. ЛВС — локальные вычислительные сети — позволяют организовать коллективный доступ внутри географи­ческого района.

Целью всего сказанного выше является не просто определе­ние различных аспектов какой-либо технологии, но также воз­можность проследить ее развитие и показать, что на время ниши превращаются в способ защиты своего рынка от конкурентов в силу специализированной природы самой ниши.

То же самое происходит и с компьютерами. Компьютер был трансформирующей технологией. Компьютерные сети представ­ляют собой ее развитие, поскольку они связывают компьютеры между собой. Программные приложения, такие, например, как электронные финансовые ведомости, — это ниши. Таким обра­зом, вновь прослеживается маршрут изменений.



Развитие технологий происходит самыми разными путями. Здесь также необходимо выявить различия между процессами, для того чтобы понять закономерности изменений. Технологии создаются на основе научных открытий. Это означает, что за­частую они являются логическим завершением определенной про­граммы. Однако часто после сообщения о создании новой тех­нологии люди думают, что ей тут же найдется практическое при­менение. Но изменения не происходят подобным образом. Изоб­ретение должно вписаться в общую структуру продукции, необ­ходимо также найти способ применения его отдельными орга­низациями. Именно это составляет смысл нововведения, кото­рое, таким образом, определяется способностью организаций иди компаний использовать изобретение. При этом распрост­ранение — это совершенно иной процесс. Распространение, будь то телевизоры, видеомагнитофоны иди плейеры, зависит от мар­кетинга — ряда мер, необходимых для того, чтобы убедить людей — бизнесменов и частных лиц — совершить покупку. Люди зачастую боятся приобретать незнакомые товары, как это было изначально с компьютерами. Они должны убедиться, что изде­лие является “дружественным пользователю”. Встает вопрос о том, какие виды товаров заменит собой новое изделие и являет­ся ли оно нужным для потребителя. А это зависит от цены и удобства пользования,



Как и разработка изделия, его жизненный цикл разделен на четко различимые этапы. Первым из них, естественно, является изобретение. В индустриальный век новые продукты создавались теми, кого я называю “талантливыми механиками” — людьми, работавшими методом проб и ошибок и мало знавшими о зако­нах науки. Так, Т.Эдисон, величайший изобретатель конца де­вятнадцатого столетия, творец электрической лампочки, фоног­рафа и кинематографа, практически ничего не знал об исследо­ваниях электромагнитного поля Максвелла и Фарадея. Однако в информационную эру изобретения являются продолжением про­грамм развития теоретического знания. Как я уже отмечал в слу­чае с транзистором и микрочипом, они стали результатом приме­нения физики твердого тела.

УПРАВЛЕНИЕ ВРЕМЕНЕМ

В товаропроизводящем, иди промышленном, обществе ключевой проблемой для бизнеса было управление товарными запасами. Если они слишком велики, компании приходится “авансировать” произведенные расходы и оплачивать “срок хранения” произве­денных в избытке продуктов. Если же запасы незначительны, то при возникновении спроса фирма несет потери из-за того, что покупатели не хотят ждать, а конкуренты успевают предложить аналогичный товар. Управление товарными запасами — это ре­шающий фактор получения прибыли.

В информационном обществе основной проблемой становится управление временем. Люди живут согласно суточному ритму, а в сутках всего лишь двадцать четыре часа. Через земной шар протянулись временные зоны, которые определяются движени­ем Солнца. Традиционно жизнь большинства людей подчиня­лась ритму сельскохозяйственных работ, они вставали с восхо­дом и ложились спать с заходом солнца. Изобретение искусст­венного освещения изменило наши понятия о дне и ночи. Во всем мире информация передается, а операции проводятся в “реальном времени” — странное слово, как будто раньше время было нереальным, — означающем всего лишь то, что информа­ция передается практически мгновенно, поэтому, разговаривая из Токио с Бостоном по телефону, мы слышим друг друга одно­временно. Теперь появилась еще и “виртуальная реальность”, а это означает, что мы снимаем границы пространства и можем с помощью “моделирующего устройства” войти в трехмерное про­странство и перемещаться в нем, словно мы передвигаемся по небу, совершать прогулки в космосе или посещать космические станции или пещеры так, как будто мы действительно находим­ся “там”.

Разрушение представлений о пространстве и времени, о сис­теме координат, в соответствии с которой мы организовывали реальность, — это один из важнейших шагов вперед в направле­нии информационного общества.

Но все это трансформируется в ряд практических проблем и реальных продуктов. Если около двадцати или более дет назад вы хотели посмотреть передачу, транслировавшуюся той или иной станцией, необходимо было приходить “вовремя”, иначе вы про­пускали ее. Точно так же вы не успевали на самолет иди поезд, если приезжали с опозданием на вокзал иди в аэропорт. Однако с изобретением видеомагнитофона стадо возможным записать программу и просмотреть ее в “своем” времени иди, например, взять музыкальную запись и прослушать ее, когда захочется. Рань­ше для этого необходимо было взять кассету иди диск, вставить их в большой ящик с колонками и слушать музыку там, где нахо­дился ящик. Сегодня благодаря миниатюризации плейера можно наслаждаться музыкой где угодно. Таким образом, реорганиза­ция пространства и времени предоставила человеку больший кон­троль над ними.

Много дет тому назад, если кто-то хотел подучить свои день­ги, необходимо было отправиться в банк, причем в те часы, когда он был открыт, и снять их со счета. С изобретением банкоматов стадо возможным получать наличные в любом месте, где имеется подобная машина, даже за тысячи миль от дома, поскольку вся необходимая для этого информация хранится централизованно, а операция проводится с помощью электроники.

Совсем недавно произошло важнейшее событие в области коммуникации между людьми — появилась электронная почта. Старая почтовая система перестала отвечать современным тре­бованиям, к тому же она требует использования человеческого труда для сбора, перевозки и доставки почты. Факс и телефон ускорили процесс коммуникации. Однако связаться с кем-то по телефону иногда сложно, а передача факсимильных сообщений требует совершения дополнительных действий — надо взять пись­мо и установить его в машине. С помощью компьютера элект­ронная почта отправляется просто и напрямую.

Новая система, объединяющая в себе компьютер, систему рас­познавания голоса и телефон, создает “виртуального секретаря”. Вы, сидя в офисе иди машине, отвечаете на телефонный звонок, и голос сообщает вам, что, похоже, вам звонит ваш коллега. Од­нако голос не принадлежит человеку-секретарю, а является уст­ройством, называемым в США “уайлдфайер”, с помощью кото­рого и передано вам сообщение. А если вам необходимо найти кого-нибудь, особенно когда вы путешествуете, “уайддфайер” принимает ваше послание, делает за вас телефонные звонки либо записывает входящие сообщения и даже рассылает тексты, кото­рые вы поручили ему разослать тем, с кем вы хотели бы связать­ся. Повторяю, это не человек-секретарь, а устройство, имеющее­ся в настоящее время в распоряжении многих телефонных ком­паний, которое действует на основе принципа распознавания голоса и предназначено решать подобные проблемы. По мере ус­ложнения системы распознавания голоса они смогут выполнять целый ряд стандартных команд. Вы можете позвонить себе до­мой и изменить температурный режим в комнатах, включить иди выключить микроволновую печь и т.д.

Тем самым управление и реорганизация времени становятся во всем своем многообразии новой сферой применения элект­ронных приборов в информационном обществе¹⁰.

¹⁰ Я должен сделать здесь отступление и остановиться на проблеме отно­шения к информации как к “товару”. Информация коренным образом отлича­ется от других видов благ: они расходуются иди изнашиваются в процессе экс­плуатации (как, например, автомобили), однако с информацией этого не про­исходит. В определенном смысле она функционирует как общественное благо, поскольку, будучи знанием, не расходуется. Каким же образом можно оце­нить информацию и рассматривать ее как источник стоимости? Эта проблема стада предметом исследования К.Эрроу, лауреата Нобелевской премии в об­ласти экономики. Его результаты были изложены им в лекции “Информация и организация промышленности”, прочитанной в Католическом университете в Милане 12 апреля 1994 года. Профессор К.Эрроу, в частности, сказал: “Около пятнадцати лет назад мой друг, видный социолог Д.Белл предложил мне рас­смотреть информационную теорию стоимости, которая играла бы в современ­ной экономике такую же роль, какую трудовая теория стоимости играла в классической концепции. Боюсь, я слишком легковесно воспринял это предло­жение. Я объяснил ему, с характерным для экономиста чувством превосходства над ученым, специализирующимся в другой области общественных наук, что трудовая теория стоимости призвана объяснять относительность цен и что ин­формация, как бы мы ее ни определяли, вряд ли сможет выполнять ту же роль. Без сомнения, никто не проводит обмен товарами пропорционально объему воплощенной в них информации. Я говорил о том, что на самом деле товары с высоким информационным содержанием должны были бы быть очень недоро­гими, поскольку информация может быть воспроизведена при небольших зат­ратах, даже если начальные издержки ее производства и были значительными, а каждый неоклассический экономист знает, что значимыми являются именно предельные издержки.

В каждом конкретном положении моего ответа не было ничего неправиль­ного, однако я упустил главный пункт в рассуждении Д.Белла. Факты начина­ют противоречить моей точке зрения. Удивительно, но информация является единственным принципом определения стоимости компьютерных программных продуктов и некоторых других видов благ. Хотя эти примеры и представляют собой исключительные случаи, роль информации в качестве источника произ­водительности труда и источника стоимости во все большей степени проявля­ется на многих рынках и становится все более важным компонентом экономи­ческого анализа. В данной лекции я хотел бы объединить две концепции, каж­дая из которых уже исследовалась в литературе, хотя и неудовлетворительным образом: 1) роль информации как экономического товара, и 2) индивидуаль­ность компаний как средоточия знания и притязаний на богатство” (Arrow K.J. Information and the Organization of Industry // Rivista Internazionale Di Scienze Sociali. Occasional Paper, 1994).
ПРОБЛЕМА МАСШТАБА

Важнейшим, как я уже указывал, является вопрос о поиске соци­альных структур, соответствующих распространяющимся в об­ществе ценностным ориентирам и новым технологическим ин­струментам постиндустриального мира. Помимо структурных ра­мок, которые я постарался определить, есть еще одна существен­нейшая переменная, которую необходимо принимать в расчет, — изменения в масштабе.

Сегодня часто говорят о том, что наше время — это век уско­ряющихся перемен. Должен признаться; я не понимаю, что это значит на самом деле. Если мы проанализируем данную концеп­цию, то обнаружим, что у нее нет границ и смысла. Говорить о переменах как таковых бессмысленно, ибо остается вопрос — перемены в чем? Говорить о том, что “все” меняется — вряд ли это прояснит ситуацию. А уж если мы рассуждаем о темпах, об их увеличении, то само это слово подразумевает использование единиц измерения. Но что же измеряется?

Определенное представление о происходящем можно поду­чить, если применить концепцию масштаба. Изменение масшта­ба того иди иного объекта — это и есть изменение его формы. Метафорически говоря, мы приходим к сформулированному еще Галилеем закону квадрата-куба: если вы удваиваете размеры пред­мета, то вы утраиваете его объем. Из этого вытекает вопрос о форме и пропорциях. Университет с пятьюдесятью тысячами сту­дентов может продолжать носить то же название, что и тридцать дет назад, когда в нем было пять тысяч студентов, однако изме­нение количественного состава требует изменения структуры орга­низации. Это относится также и к социальным образованиям.

Что действительно меняется в результате информационной революции — так это масштаб человеческой деятельности. Учи­тывая природу коммуникаций в “реальном времени”, мы впер­вые создаем взаимозависимую международную экономику, для которой характерна большая нестабильность, причем изменения величин одних переменных, а также шоковые потрясения или возмущения в отдельных элементах немедленно отражаются на всех остальных.

Проблема масштаба издавна стоит перед социальными инсти­тутами, будь то церковь, армия, промышленное предприятие или политический режим. Общества разумно функционируют тогда, когда существует соответствие масштабов экономической дея­тельности и социальных элементов, организации политического и административного управления. Однако на самом деле все чаще наблюдается их несовпадение. Как я уже отмечал в своей работе много лет назад", национальное государство стадо слишком мало для решения крупных проблем и слишком велико для решения мелких. Оно со своими политическими методами уже не может справиться с нарастающей лавиной проблем международной эко­номики (координация мер с помощью встреч на высшем уровне по экономическим вопросам становится пустой формальностью), но в то же время концентрация политических решений в бюро­кратическом центре мешает инициативе находящихся под его кон­тролем местных и региональных властей. В этом смысле, если в постиндустриальном обществе и существует одна главная социо­логическая проблема — прежде всего в области управления про­цессом перехода, — то это управление масштабом.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В последние годы в значительной степени благодаря книге Ф.Фукуямы “Великий разрыв” распространилась вера в возможность “конца Истории”. Я думаю, что тезис Ф.Фукуямы ошибочен. В словосочетании “конец Истории” беспорядочно перемешаны различные понятия, ему не хватает ясности. Хотя здесь и содержится реверанс в сто­рону Г.Гегеля, он не соответствует в точности специфической гегелевской формулировке, в соответствии с которой “конец Истории” означал, на политическом уровне, слияние Государ­ства и Общества и преодоление разделения, привнесенного бур­жуазным образом жизни; на социально-экономическом уровне “конец необходимости” означал преодоление дефицита и мир, где изобилие делает человека “свободным”; на гносеологическом уровне он клад конец различию между “субъектом” и “объек­том” и означал пришествие царства вневременной философии при растворении “я”. “Конец Истории” возвещал наступление

" См. мою статью “Предстоящие беспорядки в мире” (см.: Bell D. The Future World Disorders //Bell D. The Winding Passage. Cambridge (Ma.), 1980).
царства универсализма. Г.Гегедь полагал, что Наполеон, распро­страняя универсализм Французской революции, являлся предве­стником такого “конца”. Французский писатель русского проис­хождения А.Кожев полагал, что эту роль может сыграть И.Ста­лин как продолжатель русской революции. Кого представлял себе в этой роди Ф.Фукуяма — Р.Рейгана?

По мнению Ф.Фукуямы, “конец Истории” в более узком смыс­ле означает, что помимо идеи Демократии не существует других “универсалистских” идей, способных объединить народы. Одна­ко но мере того, как азиатские лидеры стремятся занять места на подмостках истории, нам говорят, что “азиатские ценности” от­личаются от “ценностей Запада” — точно так же, как в конце девятнадцатого столетия (а возможно, и сегодня) бытовало мне­ние о различиях ценностей славянского и западного миров. (Я полагаю, что оба эти убеждения ошибочны, поскольку соблюде­ние прав человека, вытекающих из естественного права, является главным условием существования цивилизованного общества.)

Но, с моей точки зрения, есть еще одно возражение против тезиса Ф.Фукуямы, а именно против того, что “конец Истории” означает конец гегельянско-марксистского представления о ли­нейном развитии единого мирового Разума по направлению к телосу объединенной социальной формы. Я полагаю, что это неправильное толкование природы общества и истории.

Как я уже отмечал ранее в данном предисловии, я считаю, что в обществе существуют три различные области, которые сопри­касаются Друг с другом различным образом и развиваются, под­чиняясь различным историческим ритмам. Ими являются техни­ко-экономическая система, политический строй и сфера куль­туры.

Технико-экономическая сфера представляет собой систему, потому что все ее элементы взаимосвязаны и взаимозависимы и изменения в характере и величине одного влияют на состояние других. В этой области в основе изменений лежит четкий прин­цип замещения. Если какой-либо способ производства дешевле, лучше, более эффективен, чем другие, он сменяет их. Ключевыми терминами здесь становятся максимизация и оптимизация с це­лью достижения большей производительности.

Политический строй не является системой. Это свод правил, обычно формализованный в конституции, либо, в теократических государствах, — в священном писании иди в традициях и ритуа­лах, регулирующих доступ к положению и власти, в соответствии с которыми производится отправление правосудия и обеспечи­вается безопасность; это порядок, поддерживаемый силой при­нуждения или согласия, а как правило — сочетанием того и дру­гого. Здесь изменения не подчиняются единому принципу, а осу­ществляются по мере чередования стоящих у власти групп и клас­сов, по мере формирования коалиций интересов.

Культурная сфера — это область значений: воображения, воплощенного в литературе и искусстве, нравственных и духов­ных понятий, кодифицированных в религиозных и философских учениях. Изменения в ней происходят под воздействием трех факторов: традиции, которая стоит на страже существующих порядков и определяет, что из нововведений принять, а что от­вергнуть, особенно там, где она облечена властью; имманентно­сти, которая выражается внутренним развитием формы, как, на­пример, сонатной формы в музыке или перспективизма и иллю­зионизма в изобразительном искусстве; и синкретизма, представ­ляющего собой широкое заимствование и смешение стилей и ар­тефактов, как, например, в спорте и массовой культуре.

Но поскольку культура — это прежде всего область значений, следует обратить внимание на один поразительный факт: незыб­лемость во времени великих исторических религий — буддизма, индуизма, конфуцианства, иудаизма, христианства, ислама. Ру­шились империи, менялись экономические системы, а постулаты исторических религий сегодня все так же узнаваемы по сути сво­ей: карма индуизма и буддизма, монотеизм иудаизма, распятие и евхаристия христианства, Коран и центральная роль фигуры Мохаммеда в исламе. Существует какая-то трансцендентальная сила в этих понятиях.

Если все это справедливо — а с моей точки зрения этот факт очевиден, — можно полагать, что история делится на четко опре­деленные и ограниченные периоды, каждый из которых качественно отличается от другого, на основе innerzusammenhangen Г.Гегеля или способа производства и социальных формаций К.Маркса. Когда К.Маркса однажды попросили объяснить сохраняющуюся привле­кательность греческой литературы, он ответил в Nachlasse, что это связано с тем, что Греция представляет собой “детство чело­вечества” и сохраняет поэтому все очарование этого периода. Но это самообман. Антигона, желающая достойно похоронить своих братьев и бросающая вызов Креону, вовсе не ребенок. Тем же желанием была движима Н.Мандедьштам, которая тоже искала тело своего мужа О.Мандельштама, чтобы по-человечески захоро­нить его останки. Ошибочным оказалось и мнение К.Маркса о “фетишистской” природе религии и о том, что она должна исчез­нуть в двадцатом веке. Люди нуждаются в неких трансценденталь­ных установках, придающих осмысленность их жизни, в поиске чего-то святого, как говорил я в своей лекции, прочитанной в Лон­донском университете в 1997 году.

Если “конца Истории” не предвидится, то, как я все же пола­гаю, можно говорить о завершении идеологической фазы исто­рии, что я доказывал в своей работе “Конец идеологии”¹². Эта книга часто получала неправильное толкование. В ней вовсе не возвещался конец всех идеологий, если под идеологией мы пони­маем систему убеждений, которую горячо поддерживают отдель­ные индивидуумы и которая объединяет их ради общего дела. На самом деде я говорил о том, что в молодых государствах Африки и Азии создавались новые идеологии, такие, как панарабизм, “чер­ный и желтый расизм” и национализм.

Я рассматривал особое историческое явление в развитии за­падного общества — завершение великого “исторического пере­хода”, в русле которого происходили социальные движения и ки­пели страсти. На протяжении семнадцатого и восемнадцатого сто­летий не прекращались религиозные войны между протестантами и католиками, либо, как это было в Англии, война пуритан и сто­ронников движений левого крыла, таких, как общество “Пятая Монархия”, за утверждение “Царства Господнего на Земле”. Спо­ры, которые велись в эту эпоху, ее язык и риторика имели религи­озную окраску, прикрывавшую, однако, политические интересы. Великая Французская революция положила начало “войнам идео­логий”, причем обсуждаемые темы и язык дискуссий были откры­то политическими, хотя и с религиозной подоплекой. Именно поэтому я назвал марксизм и его разновидность — ленинизм —

¹² См.: Bell D. The End of Ideology. N.Y., 1960; в 1988 году Harvard University Press переиздало данную работу, а в 1997 году она была выпущена на француз­ском языке в расширенном варианте издательством Presse Universitaire de France.
“мирской религией”, вслед за философами-веховцами (Н.Бердяе­вым, С.Франком) дореволюционного периода.

Я говорил о том, что этот “исторический переход” завершен, поскольку идеологии потерпели неудачу. Ярчайшим тому под­тверждением послужили крах Советского Союза и разочарова­ние в маоизме в Китае.

Сегодня мы вновь наблюдаем значительное обострение при­нявших политическую форму религиозных конфликтов — в Ира­не иди Алжире (которые, по мнению радикалов, должны были проложить путь “прогрессивным революциям”), где политику формируют исламские фундаменталисты; или в республиках быв­шей Югославии, где сербы, хорваты и боснийские мусульмане вспоминают о коренящихся в глубокой древности противоречи­ях в качестве предлога для новых столкновений друг с другом.

Старые социальные структуры дают трещину, потому что политические масштабы не соответствуют масштабам хозяйствен­ной деятельности. В сфере экономики усиливается тенденция к интеграции, а в сфере политики идет обратный процесс. Созда­ние же новых политических образований, таких, как Европей­ский Союз, способных соответствовать экономическим задачам, идет слишком медленно.

В области верований и идеалов мы наблюдаем борьбу между наукой и свободной мыслью, с одной стороны, и политическим и религиозным авторитаризмом, с другой. Одним из основных “те­атров военных действий” будущего станет Китай, который, рас­полагая населением свыше одного миллиарда, может либо войти в число ведущих держав мира, либо потерпеть полный крах в случае, если не сможет создать социальные и политические струк­туры, которые соответствовали бы — географически и демогра­фически — размерам страны.

Примером “подрывного” влияния информационной теории стоимости являются взгляды китайского астрофизика Фан Аичжи, в прошлом вице-президента Всекитайского научно-техноло­гического университета, ставшего выразителем взглядов китай­ской интеллектуальной элиты. Подобно А.Сахарову, он подчер­кивает роль науки как основы свободных исследований и ничем не ограниченных поисков истины. Находясь до определенной сте­пени под влиянием моих трудов (которые издавались в Китае самиздатом), Фан утверждает (как и Р.Рихта в Чехословакии за два десятилетия до этого), что фундаментом передового об ⁽ щества является, благодаря современной текнологии, знание, а не труд или другие материальные средства производства, и что, соответственно, “наиболее динамичной составляющей произво­дительных сил... являются интеллектуалы, которые владеют и со­здают информацию и знание”¹³.

Тот факт, что интервью было напечатано в правительствен­ном издании Beijing Review, говорит о том, что взгляды Фана пользовались поддержкой в реформистских кругах Коммунисти­ческой партии и среди интеллектуалов, близких к Чжао Цзыяну, Генеральному секретарю партии. Но после студенческих акций протеста на площади Тяньаньмень в 1989 году все подобные дис­сидентские выступления интеллектуалов были подавлены. Чжао был снят со своего поста и в течение почти десяти лет находился под домашним арестом. Фан Личжи был выслан из Китая.

Я уже говорил о том, что основные изменения в постиндустри­альном обществе происходят прежде всего в технико-экономичес­кой сфере. Однако тот факт, что постиндустриальные перемены, в отличие от всех предшествующих технологических изменений, связаны с кодификацией теоретического знания, делает науку от­личительный чертой этого общества. Исторически наука представ­ляет собой силу, стремящуюся к свободе. Однако науке, как и мно­гим другим общественным институтам, грозит бюрократизация и даже подчинение политическим или корпоративным капиталисти­ческим интересам. Эта угроза стояла перед интеллектуальной и культурной сферой на протяжении всей истории человечества. Как и много раз в периоды успеха и свершений, человечество надеет­ся, что вступив в постиндустриальную эпоху, оно сможет лучше распорядиться своим будущим. Но это возможно лишь в условиях свободы — свободы стремления к истине, в противовес тем, кто пытается поставить ее под свой контроль.

Даниел БЕЛЛ

Апрель 1998 г. Кембридж, штат Массачусетс

¹³ fang Lizhi. Intellectuals and Intellectual Ideology. Interview with Dai Qing // Beijing Review, December 15, 1989. P. 16-17.