Д. Белл. Грядущее Постиндустриальное Общество. Грядущее постиндустриальное

• Название: Грядущее постиндустриальное
• Анкор: Д. Белл. Грядущее Постиндустриальное Общество.doc
• Дата: 02.02.2017
• Размер: 5.69 Mb.
• Имя файла: Д. Белл. Грядущее Постиндустриальное Общество.doc
• Тип: Книга; #1773
• страница: 11 из 51

Предисловие к изданию 1976 года

Термин “постиндустриальное общество” быстро прижился в со­циологической литературе, и насколько он удачен, покажет вре­мя. В некотором смысле, успешное вхождение этого понятия в научный лексикон было естественным и объяснимым. Коль скоро признано, что страны с различными социальными системами мо­гут в совокупности быть определены как “индустриальные обще­ства”, то очевидно, что государства с преимущественно добыва­ющей, а не производящей экономикой могут классифицировать­ся как “доиндустриадьные”, а значительные изменения в харак­тере технологии позволяют говорить и о “постиндустриальных” обществах. Учитывая популярность книги О.Тоффдера “Футурошок” и вызванную ею моду на футурологическое “чтиво”, пора­жающее воображение читателя без достаточных на то научных оснований, любая гипотеза о характерных признаках нового об­щества неизбежно должна вызывать интерес. Мне остается толь­ко сожалеть, если моя работа выиграла от подобной моды.

Как показано в этой книге, идея постиндустриального обще­ства представляет собой не конкретный прогноз будущего, а те­оретическое построение, основанную на зарождающихся призна­ках нового общества гипотезу, с которой социологическая реаль­ность могла бы соотноситься десятилетиями и которая позволя­ла бы при сравнении теории и практики определить факторы, воздействующие на происходящие в обществе изменения. Рав­ным образом я отверг искушение обозначить этот зарождающийся социум каким-либо термином вроде “общество услуг”, “инфор­мационное общество” или “общество знания”. Даже если все соответствующие признаки имеются в наличии, подобные понятия либо односторонни, либо порождены модным поветрием и ради него искажают суть явления 1.

Я использую термин “постиндустриальный” по двум причи­нам. Во-первых, чтобы подчеркнуть промежуточный или пере­ходный характер происходящих в обществе изменений. И, во-вторых, чтобы выделить осевой, определяющий их направление фактор — интеллектуальную технологию. Но это отнюдь не оз­начает, что технология является движущей силой всех иных об­щественных перемен. Никакая концептуальная схема никогда не исчерпает социальную реальность. Каждая концепция подобна призме, которая высвечивает одни признаки и затемняет другие, когда мы пытаемся рассмотреть сквозь нее исторические измене­ния иди ответить на какие-то конкретные вопросы.

В этом можно убедиться, сопоставляя понятие постиндустри­ального общества с понятием капитализма. Некоторые критики доказывают, что постиндустриальное общество не “придет на смену” капитализму. Но это ложное противопоставление двух различных концептуальных схем, организованных по разным осям. Постиндустриальная схема соответствует социально-технологи­ческому аспекту общества, капитализм - его социально-эконо­мическому аспекту.

Путаница между этими понятиями возникла прежде всего потому, что К.Маркс полагал способ производства (основа струк­туры общества) определяющим и охватывающим все прочие ас­пекты социальной жизни. Поскольку в западном обществе ос­новной способ производства — капиталистический, марксисты пытались использовать понятие “капитализм” для объяснения всех сфер общественного бытия — от экономики до политики и куль­туры. И поскольку К.Маркс считал, что индустриализация, как ведущая черта капиталистического производства, будет распро-

1. Наиболее серьезное заблуждение состоит, скорее всего, в отождествлении идеи постиндустриального общества с расширением сектора услуг (иди третич­ного сектора) экономики и в оспоривании его значения. Некоторые авторы, использующие данный термин (например, Г.Кан), особо выделяют этот при­знак. Доходит до того, что некоторые критики приписывают мне идею о цент­ральной роди сектора услуг. Это либо невежество, либо намеренно неправиль­ное истолкование моей книги.
страняться по всему миру, то в конечном счете он предполагал установление глобального единообразия в способе производства и условиях жизни. Должны были исчезнуть национальные разли­чия, и в итоге остаться лишь два класса, капиталисты и пролета­риат, вступающие в последний, решительный бой друг с другом.

Я думаю, что дело обстоит иначе. Общества — не унифици­рованные образования. Государственное устройство — незави­симо от того, является ли данная страна демократической или нет, — покоится не на экономическом “фундаменте”, а на исто­рических традициях, системе ценностей и способе концентрации и распределения власти в обществе. От демократии не так-то легко “избавиться”, даже когда она начинает мешать экономи­ческой власти капиталистов². Равным образом, современная за­падная культура — не “буржуазная” культура восемнадцатого или девятнадцатого столетий. Основное ее направление — враж­дебный экономной расчетливости модернизм, усвоенный “куль­турной массой” и трансформировавшийся в материалистический гедонизм, чему способствовало, как ни парадоксально, само ка­питалистическое развитие.

Согласно К.Марксу, способ производства объединяет обще­ственные отношения и производительные силы в пределах одно­го исторического периода. Общественные отношения изначаль­но были отношениями собственности; производительные силы относятся к области технологии. Те же самые производительные силы (т.е. техника) существуют в рамках разных систем обще­ственных отношений. Нельзя сказать, что технология (или хи­мия, иди физика) в Советском Союзе отличается от технологии (или химии, или физики) в капиталистическом мире.

Вместо того, чтобы искать единственное связующее звено между общественными отношениями и производительными си­лами, мы попробуем “развести эти два измерения в разные плос-

² Для марксистов “последней стадией” монополистического капитализма был фашизм. Многие капиталисты действительно поддержали фашизм, но ха­рактер его определялся деклассированными элементами, возглавившими дви­жение, и низшими сдоями среднего класса, сформировавшими его массовую базу. Фашизм — явление культурно-политическое. Удивительно, но мы до сих пор не имеем ни всеохватывающего марксистского анализа фашизма, ни даже “марксистского анализа” классовой структуры советского общества.
кости и тогда, возможно, получим разные ответы на вопрос об отношении между разными социальными системами. Так, если спросить: “имеет ли место "конвергенция" между Советским Со­юзом и Соединенными Штатами?” — то ответ будет зависеть от плоскости рассмотрения. Это можно изобразить графически:



Так, если разделять страны по горизонтальной оси техноло­гии, то и Соединенные Штаты, и СССР относятся к категории “индустриальные общества”, в то время как Индонезия и Китай в эту категорию не входят. Но если разделять страны по верти­кальной оси отношений собственности, то подучим различие иного рода, и тогда Соединенные Штаты и Индонезия объединятся как государства капиталистические, а Советский Союз и Китай - как “социалистические”, или государственно-коллективистские. (За­метим что даже это сходство не объясняет, почему между двумя коммунистическими странами существуют столь яростное сопер­ничество и такие напряженные отношения.)

Разведя данные понятия в разные плоскости, можно также более точно определить схемы социального развития: феодаль­ное капиталистическое и социалистическое; или доиндустриаль-ное' индустриальное и постиндустриальное; или, в веберовскои системе политической власти, - патриархальное, патримониаль­ное и рационально-правовая бюрократия, - если только не ут­верждать, что данная концептуальная схема является исчерпыва­ющей и включает в себя все остальные. В рамках определенного исторического периода вполне может оказаться, что какой-либо конкретный осевой принцип значим настолько, что определяет большинство других социальных связей. Вполне очевидно, что в девятнадцатом веке капиталистический тип общественных от­ношений (т. е. частная собственность, товарное производство и т п ) был превалирующим и в значительной степени определял характер и культуру общества. Но это не значит, что способ про­изводства в обществе всегда определяет его “надстройку”.

Способ производства не унифицирует общество. Нацио­нальные различия не исчезли. Социальные изменения не проис­ходят в линейной последовательности, не существует также “за­конов общественного развития”. Самое прискорбное заблужде­ние в социальных науках заключается в рассмотрении характера общества через призму одного главного понятия, будь то капи­тализм или тоталитаризм. Тем самым неверно объясняются сложные (частично перекрывающиеся и даже противоречивые; признаки любого современного общества иди утверждается, что существуют “законы общественного развития”, на основе кото­рых одна социальная система сменяет другую с неумолимой не­избежностью. Поскольку любое общество представляет собой смесь различных экономических, технологических, политических и культурных систем (некоторые их черты являются общими для всех некоторые - историческими и уникальными), его следует анализировать с разных точек зрения, в зависимости от поставленного вопроса. Я сосредоточил внимание на влиянии техноло­гии - не в качестве автономного фактора, но в качестве инструмента анализа, позволяющего проследить, к каким социальным изменениям приводят новые технологии и какие проблемы обще­ство и его политическая система должны в результате решать.

Понятие “постиндустриальное” противопоставляется понятиям “доиндустриальное” и “индустриальное”. Доиндустриальный сектор является в основном добывающим, он базируется на сель­ском хозяйстве, добыче полезных ископаемых, рыболовстве, за­готовке леса и других ресурсов, вплоть до природного газа или нефти. Индустриальный сектор носит прежде всего производя­щий характер, он использует энергию и машинную технологию для изготовления товаров. Постиндустриальный является обра­батывающим, и здесь обмен информацией и знаниями происхо­дит в основном при помощи телекоммуникации и компьютеров.

В последние годы мир остро осознал стратегическую роль энергии и естественных ресурсов как ограничивающих факторов промышленного роста, и ныне поднимается вопрос, не сдержи­вают ли они развитие постиндустриального сектора.

На это имеются эмпирический и теоретический ответы. В практическом плане, введение постиндустриальных элементов, требующих больших капиталовложений, зависит — в отношении выбора времени, скорости распространения и масштаба исполь­зования — от производительности других секторов. Развитие индустриальной сферы обусловлено в значительной степени на­личием экономического излишка в аграрном секторе; но после того, как индустриализация проведена, производительность са­мого сельского хозяйства повышается благодаря использованию удобрений и других продуктов нефтехимии. Подобным же обра­зом рост цен в индустриальном секторе иди недостаточно высо­кий уровень производительности могут задержать внедрение но­вых информационных и перерабатывающих технологий, но бу­дучи внедрены, последние могут содействовать подъему произ­водительности.

В теоретическом аспекте постиндустриальное общество прин­ципиально отличается от доиндустриального и индустриального. Как теоретический принцип идея индустриализма не возникла из аграрного способа производства. В равной степени, стратеги­ческая роль теоретического знания как нового базиса технологи­ческого развития иди роль информации в преобразовании социальных процессов никак не связаны с ролью энергии в создании промышленного или производящего общества. Короче говоря, это аналитически независимые принципы.

В общих чертах, если индустриальное общество основано на машинной технологии, то постиндустриальное общество форми­руется под воздействием технологии интеллектуальной. И если капитал и труд — главные структурные элементы индустриаль­ного социума, то информация и знание — основа общества пост­индустриального³. Вследствие этого социальные организации постиндустриального и индустриального секторов сильно разли­чаются, что можно увидеть при сопоставлении характерных эко­номических признаков того и другого.

Промышленные товары производятся в виде обособленных, распознаваемых единиц, которые обмениваются и продаются, потребляются и используются, — как батон хлеба иди автомо­биль. Человек покупает у продавца товар и вступает в физичес­кое владение им. Обмен регулируется правовыми нормами дого­вора. Информация и знания не потребляются и не “расходуют­ся”. Знание — общественный продукт, и его издержки, цена и стоимость сильно отличаются от соответствующих показателей промышленных товаров.

В изготовлении материальных благ можно установить “произ­водственную функцию” (т. е. относительные пропорции капитала и необходимого труда) и определить сочетание обоих факторов

³ Под информацией я подразумеваю, в общих чертах, хранение, поиск и обработку данных как основу всех видов обмена, осуществляемых в экономике и обществе. Сюда входят:

a) Документация: платежные ведомости, данные о государственных посо­биях (например, о социальном обеспечении), банковские и кредитные расчеты

и т. п.

b) Планирование: резервирование авиабилетов, производственные планы, анализ состояния запасов, информация об ассортименте продуктов и т. д.

c) Демографические и библиотечные сведения: материалы переписей на­селения, данные, подученные при проведении обследований для изучения обще­ственного мнения, результаты изучения рынка, сведения о выборах и т. д.

Под знанием я имею в виду упорядоченное множество утверждений, фак­тов или идей, представляющих обоснованное суждение или результат экспе­римента, которые передаются другим через средства коммуникации в опреде­ленной систематической форме (см. стр. 174 и далее [в настоящем издании стр. 235 и далее. — Прим. ргд]).
по их относительной стоимости. Если капитал — овеществленный труд, то можно говорить о трудовой теории стоимости.

Постиндустриальное общество характеризуется не трудовой теорией стоимости, а теорией стоимости, основанной на знании⁴. Фактором инновации становится систематизация знания. Осо­бенность последнего заключается в том, что, даже будучи про­данным, оно остается также и у своего производителя. Знание представляет собой “коллективное благо”, поскольку по своему характеру с момента создания оно становится доступно всем, и у отдельного человека или предприятия нет особого стимула пла­тить за его производство, если только они не стремятся подучить на него имущественные права в виде патента или авторского пра­ва. Но патенты все менее и менее гарантируют исключительность владения, и многие фирмы терпят убытки, затрачивая деньги на исследования, тогда как их конкуренты, слегка модифицировав продукт, обходят патентное законодательство; равным образом, охрана авторских прав представляет все большую трудность для полиции, поскольку частные лица иди организации могут без труда ксерокопировать любые нужные страницы из технических жур­налов и книг иди записать на аудио- и видеокассеты радио- или телевизионные передачи.

Если у отдельных лиц иди частных предприятий имеется все меньше и меньше стимулов производить знание без ощутимой выгоды, то расходы на эту деятельность все чаще берут на себя социальные структуры, будь то университет иди правительство. И поскольку у нас нет готового инструмента рыночной оценки

⁴ Аналогичный аргумент был выдвинут немецким марксистским теоретиком Ю.Хабермасом, который писал: “...технология и наука стали ведущей произво­дительной силой, и это подорвало основы трудовой теории стоимости К.Марк­са. Сегодня уже нельзя подсчитывать объем капиталовложений в научно-ис­следовательские и опытно-конструкторские работы на основе стоимости не­квалифицированной (простой) рабочей силы. Научно-технический прогресс сам стал источником прибавочной стоимости, по сравнению с которым все мень­шая роль отводится единственному признаваемому К.Марксом источнику при­бавочной стоимости, а именно, рабочей силе непосредственных производите­лей” (Habermas J. Toward a Rational Society. Boston, 1970. P. 104).

В этом смысле можно утверждать, что общественным продуктом является змние, а не труд, и что Марксов анализ общественного характера производства в большей мере применим к знанию, чем к товарам.
стоимости, например, фундаментальных исследований, то пе­ред экономической наукой ставится трудная задача — разрабо­тать социально оптимальную политику инвестиций в производ­ство знаний (например, сколько средств необходимо затрачи­вать на фундаментальные исследования; в каких ассигнованиях нуждается образование и по каким направлениям; в каких обла­стях здравоохранения инвестиции дадут наибольшую отдачу и т. д.) и методы установления цены информации для ее пользо­вателей⁵.

В более узком, техническом смысле, главной проблемой пост­индустриального общества будет развитие соответствующей “ин­фраструктуры” для развивающихся “компьюникационных сетей” (выражение Э.Эттингера) на базе цифровых информационных технологий, которые свяжут этот социум в единое целое. Пер­вый вид инфраструктуры — это средства сообщения: автомо­бильные и железные дороги, каналы, воздушный транспорт, пред­назначенные для передвижения людей и товаров. Второй ее вид — средства передачи энергии: нефтепроводы, газопроводы, ли­нии электропередач. К третьему виду инфраструктуры относит­ся связь: главным образом телефон, радио и телевидение. Но в настоящее время в связи с широким распространением компью­теров и терминалов для ввода данных (количество терминалов, используемых в США, выросло со 185 тыс. в 1970 году до 800 тыс. в 1976 году) и быстрым снижением стоимости вычислений и хранения информации вопрос соединения в единую систему всех средств передачи информации в стране становится проблемой экономической и социальной политики. “Экономика информа­ции” отличается по своему характеру от “экономики товаров”, и общественные отношения, возникающие благодаря использова­нию новых информационных сетей (от взаимодействующих ис-

⁵ Основополагающей работой по концепции “коллективного блага” являет­ся книга: Olson M. The Logic of Collective Action. Cambridge (Ma.), 1965. Про­блема “экономики информации” привлекла внимание гарвардских экономис­тов К.Эрроу и М.Спенса; для ознакомления с постановкой основных вопросов см.: Arrow К. Limited Knowledge and Economic Analysis // American Economic, Review. 1974. March и Spence М.Л. An Economist's View of Information // Cuadra C.A., Luke A.W. (Eds.) Annual Review of Information Science and Technology. Vol. 9. Wash., 1974.
следовательских групп, общающихся с помощью компьютерных терминалов, до гомогенизированной культурной общности, со­здаваемой национальным телевидением), не соответствуют пре­жним социальным моделям — или трудовым отношениям — ин­дустриального общества⁶. Здесь закладывается основание — если этот вид общества будет развиваться далее — социальной струк­туры, значительно отличающейся от всех нам известных.

Постиндустриальное общество, как я говорил, не замещает индустриальное, так же, как индустриальное общество не лик­видирует аграрный сектор экономики. Подобно тому, как на древние фрески в последующие эпохи наносятся новые и новые изображения, более поздние общественные явления накладыва­ются на предыдущие слои, стирая некоторые черты и наращи­вая ткань общества как единого целого. Чтобы читатель лучше ориентировался в моей аргументации, мне кажется полезным

выделить некоторые новые черты постиндустриального обще­ства.

1) Центральная роль теоретического знания. Каждое обще­ство всегда опиралось на знания, но только в наши дни система­тизация результатов теоретических исследований и материало­ведения становится основой технологических инноваций. Это заметно прежде всего в новых, наукоемких отраслях промыш­ленности — в производстве компьютеров, электронной, оптиче-

⁶ Любопытный пример того, как с помощью дешевых коммуникационных технологий создаются новые социальные модели, — это использование гражда­нами определенных радиочастот для организации координированных действий. Так, в 1974 году на тысячемильных участках дорог Среднего Запада было нала­жено оповещение водителей грузовиков о необходимости снизить скорость дви­жения в связи с образовавшимися пробками. Информация передавалась по ра­дио из мест скопления автомобилей. В некотором смысле это похоже на способ, каким обмениваются информацией лоцианы речных судов, столь весело опи­санный М.Твеном в “Жизни на Миссисипи”, но здесь, как и во многих случаях, особенность нашего времени заключается не в содержании действия, а в его масштабе, скорости и скоординированности.

Подобные технические вопросы подробно изложены в монографии: Вегмап P.J., Oettinger A. The Medium and the Telephone: The Politics of Information Resources // Harvard Program on Information Technology and Public Policy. Working Paper 75-8. Эти и другие материалы по информационной технологии мне любезно предоставил мой коллега профессор Эттингер.
ской техники, полимеров, — ознаменовавших своим развитием последнюю треть столетия.

2) Создание новой интеллектуальной технологии. Новые ма­тематические и экономические методы, такие, как компьютерное линейное программирование, цепи Маркова, стохастические про­цессы и т. п., служат технологической основой моделирования, имитации и других инструментов системного анализа и теории решений, позволяющих находить более эффективные, “рациональ­ные” подходы к экономическим, техническим и даже социальным

проблемам.

3) Рост класса носителей знания. Наиболее быстрорастущая группа общества — класс технических специалистов и професси­оналов. В Соединенных Штатах эта группа, вместе с менеджера­ми, составляла в 1975 году 25 процентов рабочей силы — восемь миллионов человек. К 2000 году класс технических специалистов и профессионалов будет самой многочисленной социальной груп­пой.

4) Переход от производства товаров к производству услуг. В настоящее время в Соединенных Штатах примерно 65 человек из каждых 100 занято в сфере услуг. К 1980 году это число воз­растет до 70. Значительный сектор услуг существует в любом обществе. В доиндустриадьный период это, в основном, класс тех, кто оказывает личные услуги по дому (в Англии это был самый многочисленный из всех классов до 1870 года). В индуст­риальном обществе сфера услуг включает транспорт, финансы, которые играют вспомогательную роль в производстве товаров, а также бытовые услуги (косметические кабинеты, рестораны и т. д.). В постиндустриальном обществе появляются новые виды услуг, прежде всего в гуманитарной области (главным образом в здравоохранении, образовании и социальном обслуживании), а также услуги профессионалов и технических специалистов (на­пример, проведение исследований и оценок, работа с компьюте­рами, осуществление системного анализа). Развитие этих служб (как я показываю на стр. 154—164*) становится сдерживающим фактором экономического роста и источником постоянной ин­фляции.

* В данном случае нумерация страниц приведена автором по тексту, 1976 года. В настоящем издании см.: стр. 207—222. — Прим. ред.
5) Изменения в характере труда. В доиндустриальном мире жизнь представляет собой взаимодействие человека с природой, когда люди, объединившись в малые группы, тяжким трудом до­бывают себе пропитание на земле, в воде иди в лесу и полностью зависят от капризов внешней среды. В индустриальном обществе труд — это взаимодействие человека с преобразованной приро­дой, когда в процессе производства товаров люди становятся придатками машин. Но в постиндустриальном мире труд являет­ся прежде всего взаимодействием между людьми (между чинов­ником и посетителем, врачом и пациентом, учителем и учащимся иди между членами исследовательских групп, сотрудниками кон­тор иди работниками бригад обслуживания). Тем самым из про­цесса труда и повседневной практики исключаются природа, ис­кусственно созданные предметы, а остаются лишь люди, которые учатся взаимодействовать друг с другом. В истории человеческо­го общества это совершенно новая, не имеющая аналогов ситуа­ция.

6) Роль женщин. В индустриальном секторе (в частности, на фабрике) трудились в основном мужчины. Постиндустриальный сектор (например, услуги в гуманитарной области) предоставля­ет широкие возможности занятости и для женщин. Можно ска­зать, что впервые женщины подучили надежную основу для эко­номической независимости.

Этот факт находит подтверждение в постоянно растущей доле женщин в общей численности работающих, в увеличении числа семей (в настоящее время 60 процентов от их общего количе­ства), в которых более одного человека занято на постоянной работе, и в росте числа разводов по инициативе женщин, ощуща­ющих себя все менее экономически зависимыми от мужчин.

7) Наука-достигает своего зрелого состояния. Возникшее в XVII веке научное сообщество явилось уникальным социальным институтом. Оно обладало харизмой, поскольку в своих поисках истины всегда шло революционным путем и открывало доступ к своим методам и технологиям; его сила заключена в убеждении, что цель науки заключается в получении знания как такового, а не каких-либо способов его утилитарного применения. В отли­чие от других харизматических сообществ (главным образом ре­лигиозных групп и мессианских политических движений) оно не “рутинизирует” свои убеждения и не возводит их в ранг офици­альных догм. Однако до последнего времени научному сообще­ству ре приходилось сталкиваться с такими явлениями, как бю­рократизация научно-исследовательского процесса, подчинение научных поисков целям, устанавливаемым государством, оценка результатов исследований в зависимости от конкретной отдачи. В настоящее же время не только укрепилась связь науки и техно­логий} она вошла также составной частью в военную сферу и во многом определяет социальные потребности. Все это составляет основную черту постиндустриального общества, и характер но­вых научных институтов имеет решающее значение для возмож­ности свободного осуществления исследований и получения зна­ний в будущем.

8) Ситусы как политические единицы. Предметом социоло­гических исследований, как правило, были классы и страты, то есть горизонтальные единицы общества, вступающие друг с дру­гом в отношения превосходства-подчинения. Однако для постин­дустриальных секторов более важными узлами политических свя­зей могут оказаться ситусы (от латинского situ — положение, позиция), иаи вертикально расположенные социальные едини­цы. На стр. 374—375* я предлагаю краткое описание ситусов по­стиндустриального общества. Существуют четыре функциональ­ных ситуса — научный, технический (т. е. прикладные профес­сии: инженерное дело, экономика, медицина), административ­ный и культурный, и пять институциональных ситусов — экономические предприятия, государственные учреждения, универ­ситеты и научно-исследовательские центры, социальные комплек­сы (например, больницы, центры социальных услуг) и армия. Я считаю, что главные конфликты интересов будут иметь место между ситусными группами и что приверженность им может быть столь сильной, что помешает слиянию новых профессиональных групп в единый общественный класс⁷.

* В данном случае нумерация страниц приведена автором по тексту 1976 года. В настоящем издании см.: стр. 500—501. — Прим. ред.

⁷ Удивительно, но что касается коммунистического мира, то вполне очевид­но, что ситусы играют здесь главную роль в политической сфере. Расклад сил может быть проанализирован не в классовых терминах, но как соперничества между партией, военными, планирующими министерствами, промышленными предприятиями, колхозами, учреждениями культуры, т.е. ситусами.
9) Меритократия. В постиндустриальном обществе, которое по своему характеру есть прежде всего общество технологиче­ское, человек может занять престижное положение не столько по праву наследования иди собственности (хотя оно может давать богатство иди культурное преимущество), сколько вследствие образования и квалификации. Неизбежно, что вопрос о меритократии становится решающим нормативным вопросом. Q этой книге я пытаюсь определить ее характер и отстаиваю идею “спра­ведливой меритократии”, или высокого статуса, который дается на основе личных достижений человека, пользующегося уваже­нием равных.

10) Конец ограниченности благ? Большинство социалисти­ческих и утопических теорий девятнадцатого века приписывали почти все болезни общества дефициту товаров и конкуренции людей за эти недостающие блага. Одно из наиболее общих опре­делений экономики характеризует ее как искусство распределе­ния редких товаров между конкурирующими объектами. К.Маркс и другие социалисты доказывали, что изобилие есть предпосылка социализма, и утверждали, что при социализме не будет необхо­димости нормативно регулировать распределение в целях спра­ведливости, поскольку будет достаточно средств для удовлетво­рения нужд каждого. В этом смысле коммунизм определялся как устранение экономики, или как “материальное воплощение” фи­лософии. Однако вполне очевидно, что мы всегда будем жить в условиях дефицита. Я имею в виду не только дефицит ресурсов (поскольку это до сих пор спорный вопрос), а то, что постинду­стриальное общество, в силу самой своей природы, порождает новые дефициты, о которых авторы девятнадцатого и начала двад­цатого века не имели представления. Социалисты и либералы говорили о недостатке товаров; в постиндустриальном обществе, как я показываю, будет иметь место недостаток информации и времени. У человека, превратившегося в Homo economicus, про­блема распределения трансформируется даже в более жесткую ее форму — в то, что касается распоряжения своим свободным вре­менем.

11) Экономическая теория информации. Как я указывал ра­нее, информация по самой своей природе есть коллективный, а не частный продукт (т.е. собственность). При производстве ин­дивидуальных товаров предпочтение должно отдаваться конку­

рентной системе, в противном случае предприятия теряют ак­тивность иди становятся монополистами. Однако оптимальные социальные инвестиции в знание, позволяющие более широко распространять и использовать его, требуют разработки страте­гии сотрудничества. Эта новая проблема, касающаяся роди информации в постиндустриальном обществе, ставит перед эконо­мистами и политиками трудные теоретические и практические задачи.

Большинство примеров в этой книге относится к Соединен­ным Штатам. Возникает вопрос: станут ли постиндустриальны­ми другие промышленно развитые государства Западной Евро­пы, Япония и Советский Союз? Как известно, К.Маркс иллюст­рировал свои теоретические идеи на примере Англии и утверж­дал, в отличие от рядового немецкого читателя, который мог со­мневаться в достижениях этой страны, что капитализм будет распространяться повсеместно, поскольку развитие происходит по “естественным законам”, которые “с железной необходимо­стью приводят к неизбежным результатам”. Я не верю, что вся­кая социальная система движется по такой каузальной траекто­рии. Между тем особенности постиндустриального общества та­ковы, что как тенденция его черты проявляются во всех индуст­риальных системах, и степень, в какой это происходит, зависит от множества хозяйственных и политических факторов, включая баланс мировых сил, способность стран “третьего мира” органи­зовать борьбу за политическое и экономическое перераспределе­ние богатства, а также трения между великими державами, кото­рые могут перерасти иди не перерасти в войну. Однако в каче­стве теоретической гипотезы можно предположить, что продол­жающийся во всех этих странах экономический рост неизбежно приведет к возникновению в обществе постиндустриальных эле­ментов.

В данной книге рассматриваются два основных признака пост­индустриального общества — центральная роль теоретического знания и расширение сектора услуг по отношению к производя­щему хозяйству. Первый из них означает растущую зависимость от науки как средства модернизации производства и внедрения технологических новшеств. Большинство индустриальных об­ществ, осознавая растущее значение информации как стратегического ресурса, испытывают острую потребность в получении доступа к знаниям и в организации научных исследований. В этой связи изменение социальной значимости секторов эконо­мики и возрастание роди наукоемких отраслей промышленности приобретают еще большее значение⁸.

Второй признак — увеличение доли сферы услуг в национальной экономике — наиболее ярко проявился в Соединенных Шта­тах, но наблюдается также и в Западной Европе. В 1960 году в общей сложности 39,5 процента работающих в странах Общего рынка было занято в сфере услуг (к ней относятся, в широком смысле, транспорт, торговля, страхование, банковское дело, го­сударственное управление, бытовые услуги). Через тринадцать лет, в 1973 году, эта доля увеличились до 47,6 процента. Измене­ние такого рода обычно происходит в два этапа. На первом эта­пе — по наблюдению К.Кларка, который первым описал данное явление 30 лет назад, — число занятых в сфере услуг расширяет­ся за счет сельских жителей, но при этом продолжается рост ин­дустриальной занятости. Однако в Дании, Швеции, Бельгии и Великобритании секторы, ориентированные на производство услуг, в настоящее время растут уже за счет доли занятости в про­мышленности (поскольку доля сельского хозяйства снизилась до минимума), и эта тенденция начинает прослеживаться во всей Европе⁹.

⁸ Как я показываю в данной книге (стр. 117 [в настоящем издании см.:стр. 158. — Прим. ред.]), экономическая мощь индустриальных стран когда-то оценивалась по объему производства стали. Пару дет назад СССР обогнал США по этому показателю — и этот факт был лишь бегло упомянут на экономичес­ких страницах “Нью-Йорк Тайме”. Между тем в производстве компьютеров, как по уровню их сложности, так и по количеству, Советский Союз сильно отстает от Соединенных Штатов — это стадо особенно очевидным после сты­ковки космических кораблей “Союз” и “Аполлон”, когда появилась возмож­ность сравнить качество их оборудования.

⁹ Удивительно, но в Италии, Германии и Франции индустриальная заня­тость выросла; наибольший прирост имел место в Италии, отстающей в темпах индустриализации от всех стран Европы. Однако в других странах доля заня­тых в промышленности относительно доли занятых в сфере услуг начала сокра­щаться. Более подробную статистику изменений в профессиональной ориента­ции см.: The Economist. 1975. November 29. P. 17.

Аналогичным путем шла Япония. Здесь расширение сферы услуг также осу­ществлялось за счет промышленности. Более подробно эта тема изложена в
Сюветский Союз также представляет собой индустриальное государство, и вполне вероятно, что постиндустриальные черты появятся и в этой стране. Удивительно то, что эта книга подверглась резкой критике в советской прессе, начиная от серьезных обсуждений в академических журналах, таких, как “Вопросы философии?”, или интеллектуальных еженедельниках типа “Лите­ратурной газеты”, до идеологической полемики в официальном партийном журнале “Коммунист” и грубых, искажающих смысл моей заботы, нападок в “Правде”. Судя по всему, идеологичес­кий отдел ЦК КПСС, посчитав, что книга представляет идеоло­гическую угрозу партийной доктрине, принял решение органи­зовать против нее кампанию травли. Причины вполне очевидны. С советской точки зрения, существует “исторический” конфликт между капитализмом и коммунизмом, в котором “объективные законы истории” предрекают конечную победу коммунизма. И этот тезис по-прежнему остается главным догматом коммунис­тической веры — по крайней мере для экспортных целей. На теоретическом уровне ход моих рассуждений приводит к отри­цанию возможности использовать для объяснения сложной струк­туры современных обществ такие общие понятия, как капита­лизм иди социализм. Поставим вопрос прямо: поскольку взгляд на историческое развитие как ведущее к неизбежной победе про­летариата есть основа партийного учения (и оправдывает реп­рессивное правление партии от имени “диктатуры пролетариа­та”), то как можно придерживаться этой догмы, если пролетари­ат не является основным классом постиндустриального общества?

Именно эта проблема обсуждалась в замечательной книге “Цивилизация на перекрестке: социальные и гуманитарные по­следствия научно-технической революции”, написанной несколь­кими членами Чехословацкой Академии наук и изданной во вре-

статье: Rosousky H. Japan's Economic Future // Challenge. July-August 1973. В ней рассматривается понятие “экономической зрелости”, представляющее ин­терес в свете секторных изменений, происшедших в промышленно развитых странах за последние пятьдесят дет. Автор пишет: “Термин "экономическая зрелость" труден для определения, но здесь он используется в узком значении. Мы будем именовать им состояние, при котором побудительные причины пере­распределения рабочей силы по секторам сведены к минимуму или когда такое перераспределение становится невозможным”.
мя “Пражской весны” в 1967 году по инициативе директора (Цен­тра общественных наук Р.Рихты. В этой книге чехословацкие социологи исследовали возможность возникновения в социали­стическом обществе “конфликтов интересов” — даже “классо­вых конфликтов” — между новым слоем научных работников и специалистов и рабочим классом. Очевидно, что такая дио уссия подрывала устои марксистского учения, а ее тема представляла угрозу для идеологического оправдания роди партии. Позже Р.Рихта, оставшийся в Чехословакии после советской оккупа­ции, унизительным и недостойным образом отрекся от своей ра­боты.

Термин “постиндустриализм” относится, прежде всего, к из­менениям в социальной структуре (технико-экономическом строе) общества и лишь косвенно — к изменениям в государ­ственном устройстве и культуре, которые также представляют собой важные составные части общества. Следствием становит­ся все большее расхождение между этими элементами, каждый из которых теперь функционирует в соответствии со своими принципами, нередко находящимися в противоречии с принци­пами других.

Когда капитализм сформировался как социально-экономиче­ская система, он обладал всем набором элементов: моральным духом (индивидуализм), политической философией (либерализм), культурой (буржуазная концепция полезности и реализма), пси­хологическими установками (респектабельность, откладывание удовольствий на будущее и т.п.). Многие из этих элементов ис­чезли или сохранились как отголоски прежней идеологии. Остал­ся лишь механизм, в основе которого лежит идея функциональ­ной рациональности и эффективности и который обеспечивает повышение благосостояния и поощряет гедонистический образ жизни. В результате постиндустриальных трансформаций про­исходит изменение социальной структуры общества, внедряется более современная технология и научные исследования самым непосредственным образом увязываются с прикладными целями. Однако представляется маловероятным, что наука, как “респуб­лика добродетели”, способна поднять моральный дух общества; скорее рухнут этические устои самой науки. Это означает, что общество остается без высшей идеи, дающей людям ощущение цели, без точек опоры, придающих обществу стабильность и на­полняющих смыслом человеческое существование.

Bl сущности, смысл постиндустриальной трансформации за­ключается в усилении инструментальной власти, власти над природой и в какой-то степени власти над человеком. Утопические и социалистические мыслители девятнадцатого века верили, что любое усиление власти человека непременно будет прогрессив­ным, поскольку будет означать уменьшение влияния религии и суеверий и служить доказательством того, что Человек стад бо­лее могущественным и лучше познал самого себя. Однако это оказалось заблуждением. Инструменты могут быть использова­ны для разных целей. Они зависят от системы социальных цен­ностей, от характера привилегированного класса, от открытости общества, от степени его порядочности иди —- как мы постигли на ужасающем опыте двадцатого века — его дикости.

Постиндустриальная трансформация не дает “ответов”. Она лишь создает новые надежды и дает новые силы, ставит новые ограничения и задает новые вопросы — причем делает все это в масштабах, какие раньше невозможно было даже представить.

Даниел БЕЛЛ
Предисловие к изданию 1973 года

Со времени возникновения человеческих поселений (или появле­ния упоминаний о них в письменных памятниках) сменилась, согласно А.Тойнби, двадцать одна различная цивилизация, и за­падная модель как культурная единица является лишь одной из них. Но история западного общества сама по себе есть гигант­ское полотно, на котором запечатлено поразительное разнообра­зие переплетающихся элементов, будь то раскол религий, воз­никновение и упадок политических империй или последователь­ная смена социально-экономических систем. Задача социолога или историка состоит в том, чтобы вычленить из этого хаоса объект, доступный для изучения.

Внутри пространственно-временных рамок можно выявить структурные признаки и наиболее долговременные и устойчивые модели изменений, присущие различным обществам. Неизбежно, что все они будут более или менее абстрактными.

При таком аналитическом подходе, тем не менее, велик риск упустить характерные детали и подробности, придающие осо­бый смысл и значимость истории конкретного общества или оп­ределенного поколения (Троцкий заметил однажды, что пятьде­сят лет — это ничтожный срок для общественной системы, но в го же время это почти вся сознательная жизнь отдельного чело­века). Таким образом, в качестве объекта исследования можно взять конкретное общество (территориальную единицу, связан­ную общим прошлым и моральным духом и обладающую полити­ческим суверенитетом) и проследить его богатую и своеобраз­ную судьбу на основе изучения его истории, характера его наро­да, его “национальной воли” и т.п.

Однако очевидно, что при всей индивидуальности истории конкретных обществ каждое из них имеет сходные элементы — религию, культуру, экономику, технологию, — которые прони­зывают социальные организации народов и влияют на них осо­бым образом. Испанский католицизм схож с ирландским като­лицизмом, но все же отличается от него. Для одних целей мы можем сосредоточиться на общих чертах католицизма, для дру­гих — на его национальных характеристиках, создающих разли­чия. Американский капитализм похож и в то же время и не по­хож (причем в таких существенных аспектах, как практика уп­равления и отношение к рабочим) на японский капитализм; та­ким образом, цель исследователя определяет направленность его поисков.

В этой книге в качестве объекта изучения взято индустри­альное общество. Индустриальное общество — это понятие, включающее опыт дюжины различных стран и пронизывающее политические системы таких антагонистических обществ, как Соединенные Штаты и Советский Союз. Осевым принципом его организации являются производство и техника, а целью — выпуск товаров; доиндустриальное общество базируется на не­квалифицированном ручном труде и получении основных ре­сурсов у природы. По ритму жизни и методам организации ра­боты индустриальная система является определяющим призна­ком социальной структуры — то есть экономики, занятости и стратификации — современного западного общества. Соци­альная структура общества, как я ее определяю, аналитически отделяется от двух других его измерений — политического уст­ройства и культуры.

Но если употреблять термин “индустриальное общество”, так же как и “капитализм”, лишь статически, то он может вводить в заблуждение, поскольку отражаемое им понятие не есть застыв­шая социальная форма. Подобно тому, как корпоративный, уп­равленческий капитализм двадцатого века весьма отличается от семейного капитализма восемнадцатого и девятнадцатого столе­тий, так и индустриальное общество двадцатого века с его зави­симостью от технологии и науки совершенно не похоже на про­мышленный строй предшествующих двух столетий. Никакая со­циальная система — или нация — не имеет патента на будущее, и задача социологии заключается в том, чтобы определить характер и, если возможно, траекторию происходящих изменений: их активные и сдерживающие силы, интегрирующие и дезинтегрирующие элементы.

Тезис, выдвигаемый в данной книге, состоит в том, что в следующие тридцать—пятьдесят дет мы увидим возникновение того, что я называю “постиндустриальным обществом”. Как я подчеркиваю, трансформация произойдет главным образом в со­циальной структуре, и ее последствия будут варьировать в об­ществах, имеющих различные политические и культурные кон­фигурации. Однако как социальная форма постиндустриальное общество будет в двадцать первом веке главной чертой соци­альных структур Соединенных Штатов, Японии, Советского Союза и стран Западной Европы. Понятие постиндустриально­го общества является при этом, разумеется, весьма абстракт­ным.

Я иллюстрирую мои рассуждения главным образом на приме­ре Соединенных Штатов не только потому, что знаю их лучше, чем другие страны, но и потому, что изменения здесь наиболее ярко выражены и наглядны. Это также позволяет мне обращать­ся к конкретным деталям и добиться эффекта непосредственно­сти и узнаваемости, при этом сохраняя контекст социологиче­ского обобщения.

В отличие от К.Маркса, который считал, что по пути Англии (взятой им как пример капиталистического индустриального об­щества) пойдут все подобные общества, я не верю в детермини­стскую траекторию исторического развития. Постиндустриаль­ное общество не есть “базис”, вызывающий изменения в “над­стройке”. Это лишь одно, хотя и важное, измерение общества, изменения в котором ставят перед политической системой, игра­ющей роль социального арбитра, новые проблемы управления, точно так же, как перемены в культуре и стиле жизни приводят к разрыву с традицией или к возникновению новых социальных групп, а судьба обездоленных слоев населения поднимает вопрос о власти и распределении привилегий в обществе.

Эта книга — взгляд из двадцать первого века. С методологи­ческой точки зрения это попытка применить новый вид концеп­туального анализа, а именно принцип осевых направлений и осе­вых структур как способ “упорядочения” огромного набора воз­можных вариантов изменений на макроисторическом уровне. С эмпирической точки зрения это попытка определить сущностный характер структурных трансформаций в обществе, происте­кающих из меняющейся природы экономики, и подчеркнуть но­вую и решающую роль теоретического знания в обновлении об­щества и в направлении перемен. Это рывок в будущее.

“В любом опыте мышления, — писал Дж.Дьюи в книге "Ис­кусство как опыт", — предпосылки возникают лишь тогда, ког­да заключения становятся очевидными”. Точно так же обстоя­ло дело и с понятием постиндустриального общества. Составля­ющие эту книгу главы были написаны мною в последние пять лет, а ее замысел созревал у меня в течение пяти лет до этого. Поскольку концепция книги является спекулятивной и затраги­вает возможность альтернативных вариантов будущего обще­ства, здесь не может быть линейного развития аргументации, но лишь исследование отдельных тем. Каждый очерк создавался по отдельности, хотя был задуман как часть целого. В послед­ние два года я переработал очерки, чтобы подчеркнуть их взаи­мосвязь и определить пять измерений понятия постиндустри­ального общества. Все они подробно разъясняются во Введе­нии к книге. Кроме того, я написал довольно обширный Эпи­лог, где исследуются основные проблемы, с которыми должно будет столкнуться постиндустриальное общество в следующие десятилетия. В данном предисловии я хотел бы выразить мою благодарность лицам и организациям, сделавшим эту работу воз­можной.

Первоначальная формулировка понятия постиндустриально­го общества была представлена на конференции по технологи­ческим и общественным изменениям, проходившей в 1962 году в Бостоне, в виде большой неопубликованной статьи. Председате­лем на этой конференции был Р.Хейдбронер, и я хочу выразить ему благодарность за сделанные им тогда замечания и за беседы, которые мы с ним периодически вели в течение последующего десятилетия.

В 1965 году небольшой грант от Фонда Карнеги, предостав­ленный для разработки данной идеи, дал мне возможность поду­чить некоторые исследовательские материалы и в течение года пользоваться помощью доктора В.Хелд, сотрудницы философского факультета Хантеровского колледжа. Д-р Хелд подготовила ряд справочных материалов, одна часть которых была включена в рабочие документы Комиссии по 2000 году, а другая использова­на в Главе 5. Обсуждения с д-ром Хелд имели большое значение для разработки многих начальных формулировок.

Идея постиндустриального общества стала одной из основных тем, разрабатываемых Комиссией по 2000 году Американской академии гуманитарных и точных наук, и нашла отражение в пяти томах рабочих документов, изданных Академией, а также в книге “На пути к 2000 году” (1967) — сборнике материалов Ко­миссии. Я в большом долгу перед Дж.Воссом, исполнительным ди­ректором Американской академии гумманитарных и точных наук, за его щедрую помощь и перед Ст.Гробардом, редактором журна­ла “Daedalus”, который в течение долгого времени был моим ин­теллектуальным компаньоном.

Что касается учреждений, то я весьма обязан Расселовскому научному фонду и его президенту О.Бриму. Грант от этого фон­да в 1967 году сначала освободил меня от одной трети моих учеб­ных занятий в Колумбийском университете, а затем дал возмож­ность вести там экспериментальный аспирантский семинар по моделям прогнозирования. Он также субсидировал мою исследо­вательскую работу в последующие два года. В 1969—1970 годах я использовал свой годичный отпуск для работы в фонде, где эта книга и стада окончательно складываться. Глава 3, в несколько отличающейся форме и под заголовком “Система оценок знания и технологии”, появилась в книге “Показатели социального из­менения”, изданной сотрудниками Расседовского фонда Э.Б.Шелдон и У.Муром. Я хочу особо поблагодарить д-ра Шелдон за ее редакторский комментарий к этой статье.

В течение последнего десятилетия область моих интеллекту­альных интересов была весьма разнообразна: я писал книгу о постиндустриальном обществе, разрабатывал теорию социальных счетов, занимался долгосрочным прогнозированием до 2000 года, провел оценку теорий общественных изменений и выдвинул идею осевых структур как способа организации макросоциодогии. Большое внимание я уделил тому, что назвал “разъединением” культуры и социальной структуры. Расседовский фонд относил­ся ко мне терпимо, и я метался от темы к теме, время от времени публикуя небольшие выдержки из еще сырого материала рукопи­си. В ближайшие годы должны быть опубликованы несколько работ (данная книга — первая из этой серии), где эти идеи об­ретут взаимосвязанность. Я хочу поблагодарить О.Брима за его терпение и надеюсь, что эта книга ему понравится.

В июне 1970 года в Цюрихе Р-Дарендорф и я организовали при финансовом содействии Международной ассоциации за куль­турную свободу небольшой семинар для обсуждения идеи постин­дустриального общества. Основу для дискуссии составила Глава VI данной книги. В последующем ряд критических работ, отра­жавших несогласие с моей позицией, написали д-р Дж.Флуд из Наффильдского колледжа (Оксфорд), профессор Ф.Буррико из Сорбонны, профессор, ректор юридического факультета Флорен­тийского университета Дж.Сартори, профессор П.Вайлс из Лон­донской школы экономики и профессор К.Томинага из Токий­ского университета. Эти работы были опубликованы в лондон­ском журнале “Survey” зимой 1971 года, и интересующийся чи­татель может найти их полезными 1.

Хочу выразить особую благодарность моему другу И.Кристолу, который, хотя и относится подозрительно ко всем обществен­ным наукам, а особенно — к широкомасштабным обобщениям, строго изучал каждую статью и настаивал на эстетической орга­низации их подачи.

Мой секретарь в Расселовском фонде, В.Кауфман, и мой сек­ретарь в Гарварде, миссис Э.Мерриман, наделены всеми добро­детелями, которые только могут пожелать писатели для своих помощников. Мисс М.Тавитьян печатала Эпилог. Н.Розенталь из Бюро по статистике труда оказывал постоянную помощь в предоставлении статистических материалов для Главы 2. Миссис Ю.Бурбанк помогла в обновлении статистических данных. Мис­сис Э.Фридгуд, мой друг и прежний редактор, прочитала руко­пись и сделала полезные замечания по тексту. Р.Шахтер из “Бэй-сик Букс”, которая просматривала рукопись в гранках, была очень терпелива в работе со мною.

1. Остальными участниками были: С.Н.Эйзенштадт из Еврейского универси­тета, Р.Бендикс из Университета Беркди, З.Бжезинский из Колумбийского университета, М.Кроциер из Парижа, З.Баум из Тедь-Авива, Х.Ягуарибе из Бразилии, Дж.Линц из Йедя, О.Шик из Базеля, Э.Шонфидд из Чатемского кол­леджа, Д.Локвуд из Эссекса, Ст.Хоффман из Гарварда и Ст.Гробард из Кемб­риджа, штат Массачусетс.
Никакой писатель никогда не является беспристрастным су­дьей своего творчества, и моим наиболее строгим, но любящим критиком была моя жена, Перл Казин Белл, которая полностью отредактировала эту рукопись.

Даниел БЕЛЛ

Март 1973 г. Кембридж, штат Массачусетс