Д. Белл. Грядущее Постиндустриальное Общество. Грядущее постиндустриальное

• Название: Грядущее постиндустриальное
• Анкор: Д. Белл. Грядущее Постиндустриальное Общество.doc
• Дата: 02.02.2017
• Размер: 5.69 Mb.
• Имя файла: Д. Белл. Грядущее Постиндустриальное Общество.doc
• Тип: Книга; #1773
• страница: 20 из 51

Он “подчинил партию ее собственной верхушке и соединил ее с верхушкой государства. Таким образом был создан нынешний тоталитарный режим”*.

Однако бюрократия имеет собственный путь. “Неограничен­ная власть бюрократии есть действенное орудие социальной диф­ференциации”, — писал Л.Троцкий**. Она использует свою власть для обеспечения собственного благополучия; она отделя­ет одну часть населения от другой, создавая привилегирован­ные сдои в рабочем классе и среди крестьянства; она подавляет критику ради укрепления своей власти. Во всех отношениях она обладает “специфическим самосознанием правящего "класса", который, однако, по-прежнему не уверен в своем праве на гос­подство”***.

Если возник новый правящий класс, каков же в таком случае характер советского общества? Является ли оно все еще социа­листическим, и если да, то каким образом? Если же нет, то что оно представляет собой? Именно на эти вопросы, имеющие чрез­вычайную важность для оценки революции, Л.Троцкий пытался ответить в своей книге.

Он стремился дать два ответа, один политический, а другой социологический. Сталинский режим как таковой Л.Троцкий называл разновидностью бонапартизма, хотя разновидностью “нового типа, до сих пор не встречавшейся в истории”. Бонапар­тизм возникает тогда, когда в отдельные исторические моменты острая борьба между двумя лагерями позволяет государственной власти мгновенно подняться над соперничающими классами. Однако, будучи марксистом, Л.Троцкий не мог воспринимать бонапартизм иначе, как преходящую стадию более глубокой по­литической борьбы, столкновения между соперничающими клас­сами. Каков в таком случае был социологический, то есть классо­вый характер советского общества?

Можно ли назвать его “государственным капитализмом”? Л.Троцкий подробно рассматривал данный вопрос, но отвергал

* Trotsky L. The Revolution Betrayed. P. 279.

** Ibid. P. 133.

*** Ibid. P. 135.
такую постановку по двум любопытным причинам: во-первых, собственность в Советском Союзе была “общественной” и, во-вторых, государственный капитализм применялся в приходящих в упадок капиталистических странах, таких, как Германия или Италия, с целью ограничения производительных сил общества в реакционных целях. Но поскольку в Советском Союзе намере­ние режима состояло в развитии производительных сил, это об­щество было исторически прогрессивным. Каким образом можно было тогда объединить и фашистский, и коммунистический ре­жимы под общей рубрикой государственного капитализма?

Является ли бюрократия новым классом? Этот вопрос был для Л.Троцкого более трудным. В буржуазном обществе бюрок­ратия “представляет интересы имущего и образованного клас­са”. Фашисты, “когда они приходят к власти, объединяются с крупной буржуазией узами общих интересов”. В Советском Со­юзе “средства производства принадлежат государству. Однако государство, если так можно сказать, "принадлежит" бюрокра­тии... Последняя оказывается в полном смысле слова единствен­ной привилегированной и доминирующей стратой в советском обществе”*.

Но Л.Троцкий осторожно уходит в сторону, не называя бю­рократию классом и соглашаясь с тем, что в Советском Союзе создана новая, отличная от других, социальная система. Когда он употребляет сочетание “правящий класс”, слово “класс” он заключает в кавычки, чтобы показать его двусмысленность; то же самое происходит и со словом “принадлежит”, когда он пи­шет, что государство “принадлежит” бюрократии. Его главный аргумент заключается в том, что у бюрократии отсутствует необ­ходимая и отличительная особенность класса, то есть право соб­ственности, и она не может “передавать наследникам возмож­ность эксплуатации государственного аппарата”.

Проблема, говорит Л.Троцкий, по-прежнему сохраняется. Вопрос о характере Советского Союза, заявляет он, еще не ре­шен историей. Это “государство рабочих, раздираемое антаго­низмом организованной и вооруженной советской аристократии и безоружных масс трудящихся”, “противоречивое общество,

* Trotsky L. The Revolution Betrayed. P. 135.
находящееся на полпути между капитализмом и социализмом”*. Альтернативами могут быть либо новый подъем пролетариата с целью ликвидации привилегий бюрократии, либо “буржуазная реставрация”. Л.Троцкий также принимает во внимание и тре­тий вариант, согласно которому “бюрократия продолжает оста­ваться во главе государства”. Однако приверженность ортодок­сальному марксизму заставляет его отбросить мысль об этом как о возможном долговременном состоянии; ибо он не может пред­ставить себе класс, который стад бы правящим, не превратив­шись предварительно в “имущий класс” и не передавая привиле­гий “по праву наследования”.

И тем не менее, борясь с трудностями при ответах на постав­ленные вопросы, Л.Троцкий приходит к поразительному заклю­чению: “Определять советский режим как переходный или про­межуточный значит отказаться от таких устоявшихся социальных категорий, как капитализм (и вместе с ним "государственный капитализм"), а также социализм”**. Доктринеры остались бы неудовлетворенными, отмечает он, “социологические проблемы, несомненно, упростились бы, если бы общественные явления все­гда имели законченный характер”. Однако “нет ничего более опасного, чем отбрасывать в сторону, ради логической завершен­ности, элементы, которые сегодня нарушают только вашу схему, а завтра могут полностью опрокинуть ее”***.

Как ортодоксальный марксист, Л.Троцкий мог рассматривать Советский Союз только в одном измерении: склоняющимся либо к капитализму, либо к социализму. Тем не менее он не отбросил возможности того, что бюрократия могла бы стать новым клас­сом, даже если это нарушало “логическую завершенность” дихо­томии капитализма и социализма. В работе “Преданная револю­ция” он писал: “Если бы эти, пока еще целиком новые отноше­ния, [то есть бюрократические привилегии], упрочились, пре­вратились в норму и были бы узаконены при сопротивлении со стороны рабочих иди без него, то они в конечном счете приведи бы к полной ликвидации социальных завоеваний пролетарской

* Trotsky L. The Revolution Betrayed. P. 278, 255.

** Ibid. P. 254.

*** Ibid. P. 255. ,
революции. Но говорить об этом сейчас по меньшей мере преж­девременно”*.

Три года спустя в своем, как оказалось, последнем теорети­ческом выступлении Л.Троцкий признал очевидную возможность еще одного либо/либо. Вскоре после германо-советского пакта он объяснял своим сторонникам, что достигнута новая истори­ческая реальность: поскольку “дальнейшее сохранение распада­ющегося капиталистического мира невозможно”, либо пролета­риат организует мир для социализма, либо новый социальный тип — бюрократический коллективизм — утвердится на истори­ческой сцене.

Л.Троцкий заимствовал фразу и идею о бюрократическом коллективизме из книги “Бюрократизация мира”, опубликован­ной в 1939 году в Париже. Ее автор подписался под ней как Бруно Р. Никто не знал Бруно Р., хотя Л.Троцкий называл его “итальянским "левым коммунистом", прежде придерживавшимся принципов Четвертого интернационала”. Еще более любопыт­но то, что никто, по-видимому, не сумел найти книги, которая представляла единственный реальный вызов идеям Л.Троцкого, и аргумент относительно “бюрократического коллективизма” стал известен только из вторых рук, благодаря его собственным оценкам.

Идея книги, по сообщению Л.Троцкого, звучала уничтожаю­ще в ее решительности и простоте. Бюрократия в России не только составила новый класс, но люди этого класса — бюрократы, ме­неджеры, технические специалисты — стали предвестниками со­циальной революции, вызвавшей к жизни новый тип правящего класса по всему западному миру: сталинская Россия, гитлеров­ская Германия, Италия Муссолини, даже Америка “Нового кур­са” Франклина Д.Рузвельта — все они суть элементы общего исторического явления.

Для Л.Троцкого существовал прямой политический вывод из этого нового либо/либо. “Какой бы тягостной... ни была перс­пектива, — писал он, — но если сталинский режим является не просто "отвратительным рецидивом" на пути к социализму, а определенным новым социальным устройством с долговременны-

* Trotsky L. The Revolution Betrayed. P. 249.
ми эксплуататорскими чертами, то пролетариату повсеместно сле­дует отречься от Советского Союза и отказаться защищать его от врагов как прогрессивную державу. В длительной перспекти­ве, если более широкий тезис окажется верным, если социализм не является необходимой ступенью, следующей за капитализмом, то саму идею придется считать утопией”⁶¹.

Л.Троцкий к моменту гибели все еще не был готов согласить­ся со второй-перспективой; для него и его сторонников Россия продолжала по-прежнему оставаться “переродившимся государ­ством рабочих”, которое можно было тем не менее спасти путем пролетарской революции. Для левых раскольников, однако, ко­торых слишком ограничивали положения ортодоксального марк­сизма, фраза “бюрократический коллективизм” прозвучала удач­но. Она сплотила группировки независимых радикалов, искав­ших социологическую категорию, которая реалистично отобра­жала бы советский режим. Отколовшаяся от троцкистов фрак­ция во главе с М.Шахтманом приняла эту концепцию, и в серии статей начиная с 1940 года он попытался развить мысль, что Советский Союз есть не социалистическое и не капиталистиче­ское государство, а новый тип общества⁶². Союзник М.Шахтмана по расколу с троцкистами Дж.Бёрнхэм обобщил идею Бруно Р. и выступил с теорией-революции управляющих, являющейся неиз­бежным результатом западной модели социального развития.

⁶¹ Статья Л.Троцкого под названием “СССР в войне” появилась в ноябрь­ском выпуске журнала “New International” в 1939 году. Там он так сформули­ровал проблему: “Какой бы тягостной ни выглядела вторая перспектива, если мировой пролетариат действительно окажется неспособным выполнить миссию, возложенную на него ходом развития событий, то не остается ничего иного, кроме как признать, что социалистическая программа, исходящая из внутрен­них противоречий капиталистического общества, превратилась в утопию. Оче­видно, что потребуется новая программа-минимум — программа защиты инте­ресов рабов тоталитарного бюрократического общества”.

⁶² Основная аргументация была впервые суммирована М.Шахтманом в 1943 году в его обширном предисловии к публикации книги Л.Троцкого “Но­вый курс”, представлявшей собой первое заявление Л.Троцкого о развитии бю­рократии в России, которое он написал в качестве партийного документа в 1923 году и которое М.Шахтман перевел с целью восстановить истоки ревизи­онистской доктрины. М.Шахтман издал и сборник собственных работ на эту тему: Shachtman M. The Bureaucratic Revolution: The Rise of the Stalinist State. N.Y., 1962.

Когда в радикальных сектах возникают противоречия, каждая группа распрям­ляет пдечи; так произошло и в процессе идеологического размежевания амери­канского троцкистского движения в начале 40-х годов. М.Шахтман заявил, что в Советском Союзе возникла новая общественная формация, бюрократический коллективизм; однако на другом конце “танцплощадки” группа Джонсона — Форест считала, что Советский Союз мог быть только “государственно-капи­талистическим” обществом. Под фамилией Джонсона выступал негритянский автор К.Л.Р.Джеймс, который позднее вернулся к своей первой любви, теме крикета, в области которого он считался признанным авторитетом. Форест был псевдонимом теоретика Р.Дунаевской, некогда бывшей секретарем Л.Троцкого. Позже мисс Р.Дунаевская удалилась в Детройт, где основала матриархальную секту, направив основные теоретические усилия на убеждение рабочих в том, что знание гегелевской “Науки логики” необходимо для понимания работ В.Ле­нина. Ее книга, отчасти доказывающая этот тезис (Dunayevskaya R. Marxism and Freedom. N.Y., 1958), снабжена благожелательным предисловием Г.Мар-кузе. Два оставшихся угла площадки занимали Дж.П.Кэннон, защищавший “ортодоксальный” взгляд Л.Троцкого на Россию как на “переродившееся госу­дарство рабочих”, и Дж.Бёрнхэм, выдвинувший на основе идеи бюрократиче­ского коллективизма радикальную теорию революции управляющих.

Бёрнхемовская “революция управляющих”, которая скорее как идея и фраза, чем как специфический набор определений и категорий, имела серьезное влияние на протяжении тридцати дет, прошедших со времени опубликования его работы, пред­ставляет собой образец простоты, подобной искусству. Книга основывалась на предположении, что функция, а не собствен­ность, является важнейшей основой власти в обществе, где силь­ны технические начала. В работе выдвигалась весьма привлека­тельная теория смены классов, согласно которой как не угне­тенное крестьянство пришло на смену деспотичным феодалам, а их обоих вытеснил совершенно иной класс, буржуазия, пере­строившая общество по собственному образу и подобию, так и пролетариат не придет на смену капиталистам, а оба этих клас­са будут заменены “управляющими”, которые станут новой пра­вящей элитой, завладев властью на основе своего технического превосходства.

Хотя идеи, изложенные в работе “Революция управляющих”, возможно, и были выдвинуты Бруно Р. (но в книге ссылок на него нет), исторические очертания концепции были понятны, и Дж.Бёрнхем поспешил подыскать ее родоначальников в своем следующем исследовании, которое вышло двумя годами позже под названием “Соратники Макиавелли” с оборонительным под­заголовком “Защитники свободы”. Этими родоначальниками ста­ли Г.Моска, объявивший, что все общества разделены на элиты и народные массы и что политический процесс является постоян­ной “борьбой за превосходство” со стороны решительно настро­енных меньшинств, В.Парето, рассматривавший политическую историю как “движение элит”, в ходе которого новые энергич­ные силы общества манипулируют настроением масс ради дости­жения власти⁶³, и Р.Мичедз, доказывавший, что сложная органи­зация создает необходимость в технической специализации, что “организация предполагает тенденцию к олигархии”, что руко­водство защищает прежде всего собственные интересы, а не сво­их избирателей, и что только расширение государственной бю­рократии “может [удовлетворить] претензии образованных чле­нов общества... недовольных представителей образованных клас­сов... на прочное положение” в обществе⁶⁴.

В то время как фраза “революция управляющих” имела боль­шой резонанс, конкретные выводы и система категорий оказа­лись неубедотельными. Ключевые понятия постоянно смещались. Под “управляющими”, по словам Дж.Бёрнхема, он имел в виду руководителей производства, инженеров-администраторов, “осу­ществляющих контрольные функции технических специалистов”, но не финансистов; такая дифференциация является искажен­ным вариантом разграничения, проводимого Т.Вебденом между промышленностью и бизнесом. Однако управляющие имеются также и в правительстве, где они занимают должности админист­раторов, членов комиссий, возглавляют отделы и так далее. По-видимому, существовала общность интересов тех, кто работал на предприятиях и в правительстве.

⁶³ В.Парето следующим образом изображает механизм этого процесса: “Ре­волюции происходят в результате процессов накопления в высших слоях обще­ства — вследствие замедления эволюции классов иди иных причин — декаден-ствующих элементов, лишившихся последних возможностей удержаться у вла­сти, но избегающих применения силы, в то время как в нижних сдоях общества на передний план выдвигаются образованные и активные элементы, обладаю­щие способностями к управлению и готовые применить силу” (Pareto W. The Mind and Society. Vol. III. N.Y., 1935. P. 1431).

⁶⁴ MicheIs R. Political Parties. Glencoe (111.), 1949. P. 31-37, 185-189.
Управляющие “будут осуществлять власть над средствами производства... посредством их контроля над государством, которое, в свою очередь, будет владельцем средств производства”. В Германии и Италии сдвиг от капитализма к обществу уп­равляющих весьма заметен. В России возникло “государство, наиболее приближенное к структуре, возглавляемой управляю­щими”; руководители промышленных предприятий, государствен­ных трестов и крупных коллективных хозяйств уже присваивают наибольшую долю национального дохода.

На Западе революция управляющих должна произойти вслед­ствие того, что капитализм как таковой приходит в упадок: “Опыт показывает, что не существует ни малейшего шанса избавить ка-пктализм от массовой безработицы... Размер государственного и частного долгов достиг отметки, после которой ими больше не­возможно управлять... Во всех крупных капиталистических стра­нах продолжается постоянная сельскохозяйственная депрессия... [И наконец,] капитализм больше не в состоянии найти примене­ние имеющимся в наличии инвестиционным фондам, которые лежат без движения на счетах в банках. Массовое неиспользова­ние частных средств вряд ли является менее наглядным показа­телем гибели капитализма, чем массовая безработица”.

В том же апокалипсическом духе Дж.Бёрнхэм пишет: “Сей­час мы в состоянии понять главный исторический смысл первых двух мировых войн двадцатого столетия... Война 1914 года была последней великой войной капиталистического общества; война 1939 года является первой великой войной общества управляю­щих”. И, продолжает он, “общий исход второй войны предопре­делен, так как он не зависит от военной победы Германии, кото­рая представляется вполне вероятной”. Итогом будет крах капи­тализма, консолидация Европы (“дни Европы, раздробленной на два десятка суверенных государств, закончились”) и торжество общества управляющих⁶⁵.

Оставляя в стороне политические пророчества, которые были вскоре опровергнуты, насколько жизнеспособна теория револю­ции управляющих? Несмотря на то что Дж.Бёрнхэм весьма нео­пределенно высказывается относительно самих управляющих, из

⁶⁵ Burnham }. The Managerial Revolution. N.Y., 1941. P. 80, 72, 236, 159, 221. 32-33, 176, 247.
контекста его теории следует, что именно хозяйственные менед­жеры, а не политические бюрократы, будут доминировать в об­ществе, хотя однажды он и заявляет об отсутствии резких разли­чий между ними, когда пишет: “Говорить, что правящий класс составляют управляющие, почти равносильно утверждению, что его составляет государственная бюрократия”⁶⁶.

Однако на самом деле хозяйственные менеджеры и государ­ственная бюрократия — если относить к менеджерам людей, ко­торые руководят экономическими предприятиями, — нередко резко отличаются друг от друга и иногда даже не ладят между собой. Как отмечают К.Керр, Ф.Харбисон, Дж.Данлоп и Ч.Майерс в своем сравнительном исследовании менеджмента, “во всех промышленно развивающихся обществах класс управляющих не имеет ни возможности, ни желания стать единственной правя­щей группой. Менеджеры по своей сути являются доверенными лицами акционеров, государственных органов, а иногда даже советов рабочих. Поскольку они заняты внутренними дедами предприятия, которые постоянно усложняются, представители класса управляющих имеют склонность скорее становиться кон­формистами, чем лидерами в масштабах общества”⁶⁷.

⁶⁶ На удивление похожую позицию занял М.Вебер в эссе, написанном в 1917 году и содержащем раздел под названием “Бюрократизация и наивность интеллектуалов”. Там он писал: “Постепенное преодоление частного капита­лизма теоретически допустимо, хотя, разумеется, этот процесс не так прост, как воображают некоторые интеллектуалы, не понимающие сути проблемы; та­кое преодоление, безусловно, не станет одним из последствий текущей войны. Однако давайте предположим, что в некоторой перспективе с ним будет покон­чено. Каким окажется практический результат? Разрушится ли прочная систе­ма современного промышленного труда? Нет! Ликвидация частного капитализ­ма означала бы, что высшее руководство национализированных иди обобществ­ленных предприятий также стало бы бюрократическим... Государственная бю­рократия господствовала бы в одиночестве, если бы частная капиталистическая система была устранена. Частная и государственная бюрократии, которые се­годня действуют рядом друг с другом и потенциально друг против друга, тем самым обеспечивая в определенной степени взаимный контроль, слились бы в гдиную иерархию” (Weber M. Parliament and Government in a Reconstructed Germany // Weber M. Economy and Society. Appendix II. Vol. 3. P. 1401-1402).

⁶⁷ Kerr С., Harbison F., Dunlop ]., Myers Ch.A. Industrialism and Industrial Man // International Labour Review. September 1960. P. 10. В своей книге, раз­вивающей данную концепцию, они пишут: “Хотя предназначением профессио надьного менеджмента и является преодоление влияния его предшественников, имевших политическую иди родовую природу, менеджеры редко становятся правящей элитой в каком-либо обществе. Иными словами, государство не превращается в собственность профессиональных управляющих, как представлял себе Дж.Бёрнхэм в его “Революции управляющих”. “Управляющие могут быть как слугами, так и хозяевами не только государства, но и рынка. Они составляют часть правящей элиты, но сами они не суть элита. В Советском Союзе, например, промышленные менеджеры находятся в явном подчинении политической и правительственной элите. В Японии руководители крупных предприятий (zaibatsu) всегда считают своей приоритетной обязанностью служить целям нации и интересам государства... Оказывается, что в современном обществе, становящемся все более развитым в промышленном отношении, менеджеры могут иметь верховную власть только в рамках предприятий, причем и тут они должны делить ее с теми, кто также требует власти и добивается ее определенной доли через создание системы правил, которым подчиняются люди индустриального общества” (Кегг С., Harbison F., Dunlop ]., Myers Ch.A. Industrialism and Industrial Man. Cambridge (Ma.), 1960. P. 145-146).

Сказать все это — не значит преуменьшить действительные перемены, которые произошли в социальной структуре западного общества, если рассматривать предприятие с точки зрения не фор­мальных, а функциональных понятий. Влияние технического пер­сонала вызвало серьезное изменение многих целей капиталисти­ческих корпораций. Достигнута высокая степень автономии ме­неджеров⁶⁸. Задачи руководства отдельным предприятием в социалистических экономиках зачастую приводят управляющих к прямому конфликту как с центральными плановыми органами, так и с политиками, принимающими ключевые решения относительно
⁶⁸ Наиболее важное исследование изменившегося характера деятельности частной корпорации принадлежит Р.Маррису (см.: Morris R. The Economic Theory of “Managerial Capitalism”. N.Y., 1964), который доказывает, что основ­ной целью управляющих является не максимизация прибыли, а “устойчивый темп роста”, направленный прежде всего на увеличение активов. В действи­тельности мотивы управляющих даже сильнее воздействуют на черты компа­нии, чем характер рынка. Работа Р. Марриса служит основой для более попу­лярного изложения подобных же идей Дж.К.Гэдбрейтом в книге “Новое инду­стриальное общество” (см.: Galbraith J.K. The New Industrial State. N.Y., 1967). Гипотеза Р.Марриса анализируется и развивается рядом видных экономистов в книге: Marris R., Wood A. (Eds.) The Corporate Economy. Cambridge (Ma.), 1971. Что касается Советского Союза, то лучшим исследованием роди управля­ющих, сталкивающихся лицом к лицу с политическими “надсмотрщиками”, яв­ляется работа: Azrael J. Managerial Power and Soviet Politics. Cambridge (Ma.), 1966.
плановых заданий, распределения ресурсов по секторам и т.д. Но это скорее помогает определить рамки теории революции управ­ляющих, чем способствует ее принятию в качестве лейтмотива всех структурных изменений в западном обществе.

Хотя схематичная и радикальная теория революции управля­ющих, сформулированная Дж.Бёрнхемом (“Марксом для менед­жеров”, как его язвительно называли Герт и Миддс), так и не получила признания в социологии, идея о том, что Советский Союз превратился в новую разновидность общества, ни капита­листическую, ни социалистическую, была широко подхвачена социалистами и марксистами несталинистского толка в 40-е и 50-е годы и стала одной из основных причин разочарования в прежних идеологиях, характерного для того периода.

Тема трансформации советского общества в новый социальный тип нашла свое популярное выражение в 1957 году в работе М.Джидаса “Новый класс”. Книге не хватало теоретической утон­ченности Л.Троцкого, ее автор уклонялся от сложных аналити­ческих проблем, поставленных более ранними марксистскими авторами (такими, как Р.Гильфердинг, С.Шварц, Югов, Чидига, К.Мейер, Ивон), предпринявшими первые попытки статистиче­ского анализа классовых и профессиональных трендов в совет­ском обществе. Тем не менее работе сопутствовал успех по трем причинам: она была написана в тюрьме (и тайно передана отту­да) одним из бывших самых высокопоставленных коммунистов послевоенного периода, вице-президентом Югославии, исключен­ным из партии в 1954 году за призыв к “демократизации”; она пышла в свет вскоре после венгерской революции, которая поро­дила у многих социалистов надежду на то, что советская систе­ма, как это ни удивительно, начала давать трещины; и, наконец, п- упрощенные разоблачения велись с высоконравственных позиций, что выглядело весьма привлекательным.

М.Джидас с самого начала заявил, что его анализ относится главным образом к коммунистическому обществу, единственно­му, с которым он знаком. (“Я не претендую на знание иного мира, кроме коммунистического, в котором я имел счастье или несчастье жить”.) “Очень трудно, если вообще возможно, опре­делить границы нового класса и установить личности его чле­нов”, — пишет он. Однако можно утверждать, что новый класс состоит из тех, кто имеет особые привилегии и обладает эконо­мическими преимуществами вследствие удерживаемой ими мо­нополии на административную власть. Тем не менее, поскольку источником привилегий является власть партии, ядро нового клас­са составляет политическая бюрократия, а не хозяйственные ме­неджеры. Сама модель партии как организации профессиональ­ных революционеров предвосхищала появление этой новой стра-ты. Если в предшествующих обществах новые классы добивались власти после того, как завершалось создание новых экономиче­ских структур, в коммунистическом мире произошло обратное. Новый класс “пришел к власти не для того, чтобы завершить создание нового экономического строя, а затем, чтобы устано­вить собственный порядок и таким образом утвердить свою власть над обществом”.

Касаясь идеи революции управляющих, М.Джилас пишет: “Важно отметить коренное отличие рассматриваемых здесь по­литических бюрократий от тех, которые возникают вследствие любой экономической централизации”. В каждом развитом об­ществе появляется сдой “белых воротничков” и “функционеров”, которые могут превратиться в особую социальную страту. Но хотя “такие функционеры имеют много общего с коммунисти­ческими бюрократами... они не идентичны”. Над бюрократами в некоммунистических странах “стоят политические деятели, обыч­но выборные, иди собственники капитала, тогда как над комму­нистами нет ни хозяев, ни собственников”. В этом мире “прави­тельство и управляет государственной собственностью, и распре­деляет ее. Новый класс или его исполнительный орган — партий­ная олигархия — действует как собственник и является собствен­ником. Самое реакционное буржуазное правительство едва ли может мечтать о подобной монополии в экономике”⁶⁹.

⁶⁹ D;i;os M. The New Class. N.Y., 1957. P. V, 38-39, 43-44, 207. В ходе продолжительной дискуссии по поводу анализа М.Джидаса прозву­чало одно странное обвинение. В 1958 году в ноябрьском выпуске политическо­го журнала “Le Contrat Social”, выходившего раз в два месяца в Париже под редакцией Б.Суварина, появилась статья Ж.Энейна под названием “Бруно Р. и "новый класс"”, в которой утверждалось, что идеи М.Джиласа почерпнуты из книги “Бюрократизация мира”. К несчастью, писал Ж.Энейн, Бруно Р. умер.

В мартовском выпуске “Le Contrat Social” за 1959 год были опубликованы два связанных с этим письма — одно от самого Бруно Р., пребывавшего в доб ром здравии, другое — от Х.Дрейпера, бывшего редактора газеты “Labor Action”, придерживавшейся шахтмановской ориентации. Бруно Р., обозначивший свое полное имя — Бруно Рицци, лишь отрывочно упомянул о написании книги и ничего не поведал о себе. Он заметил, что впервые рассказал Л.Троцкому, “которого любил и даже считал учителем”, о своих идеях в 1938 году. Он также обвинил Бёрнхема в плагиате мыслей его книги, из которой тот взял только “негативные аспекты”.

Между тем в письме Х.Дрейпера впервые сообщались некоторые биографи­ческие данные об этой странной личности. Х.Дрейпер, член шахтмановской груп­пы, долгое время искал и наконец в 1948 году достал экземпляр книги Бруно Р. В том же году он поместил в журнале “The New International” единственный полный обзор работы Бруно Р. В 1956 году Х.Дрейпер совершенно неожиданно получил письмо из Италии, подписанное Бруно Рицци, который представился ему как автор книги. Он прочитал статью в “The New International” только через восемь лет после ее опубликования и с удивлением обнаружил, что группа социалистов увлекается изложенной в его книге теорией. В апреле 1958 года Х.Дрейпер вместе с женой, будучи тогда в Европе, нанесли визит Б.Рицци. Открылась странная картина. Бруно Р., по словам Х.Дрейпера, не был итальян­ским эмигрантом-антифашистом, а работал коммивояжером, который перед войной свободно разъезжал между Францией и Италией. Б.Рицци никогда не принадлежал к троцкистам. В Париже до 1938 года он пытался добиться член­ства в партии, но итальянские троцкисты, эмигрировавшие из страны, боялись, что он мог быть фашистским шпионом или в лучшем случае политическим экс­центриком. Их опасения были понятны. В 1937 году он опубликовал в Милане под собственным именем книгу “Куда идет СССР”, в которой содержались се­мена его теории и которая распространялась вполне беспрепятственно, по сло-чям Х.Дрейпера, “потому что, согласно теоретическим воззрениям Б.Рицци, фашизм соответствовал общему направлению социального прогресса”. Подоб­ная точка зрения не считалась полным отклонением от нормы среди некоторых марксистов. Так, бывший французский коммунист Ж.Дрио, лидер левого крыла бельгийских социалистов А. де Ман и фракция Французской социалистической п.чртии, возглавляемая Спинассом и Ривом, поддержали Гитлера после начала нойны под предлогом того, что его победа “уничтожила бы капитализм и объе­динила Европу”. Этот исторический аморализм проник и в книгу Дж.Бёрнхема, когда он написал, что “общий исход второй великой войны также очеви­ден... Не существует возможного решения проблемы на капиталистической ос­нове”. Как часто люди путают историю — и прогресс— с необходимостью! Обвинение в плагиате осталось недоказанным; как отметил Б.Суварин в редакционном заключении, не нашлось подтверждений тому, что Дж.Бёрнхем на самой деде “позаимствовал” мысли Бруно Р. Поскольку ни одного экземпляра книги не осталось в наличии, дословное воспроизведение ее текста исключалось. Сама же идея “носилась в воздухе”. В действительности, как неоднократно утверждал М.Номад, источник многих подобных концепций восходит к теориям польского анархо-синдикалиста В.Махайского, который в 1899 году в книге “Эволюция социал-демократии” доказывал, что мессианизм социализма является замаскированной идеологией недовольной интеллигенции, использующей проле­тариат в качестве орудия достижения власти для самой себя. Что касается еще более ранних трактовок, то можно обратиться к истокам российского социализма в 1870-е и 1880-е годы, проявившимся в полемике между П.Акседьродом и П.Ткачевым. П.Аксельрод громко заявил о том, что опасно полагаться только на “воинственно настроенное меньшинство” как лидера народных масс в ходе подготовки революции. Можно процитировать также и М.Бакунина, еще раньше предсказавшего в будущем “приход к власти научной интеллигенции... нового класса, новой иерархии подлинных и мнимых научных работников и ученых... государственных инженеров, которые составят новый привилегирован­ный научно-политический класс”.

Более ранние и подробные сведения о Бруно Р. даны в моем эссе (см. Вей D. The Strange Tale of Brun R. // The New Leader. September 28, 1959), а также приведены в разделе переписки в том же издании (см.: The New Leader. November 16,1959). Заявления М.Бакунина можно найти в его работе: Bakunin М. Critique of Marxism // Maximoff G.P. (Ed.) The Political Philosophy of Bakunin. Glencoe (111.), 1953. P. 283-289. Его предсказания относительно новых форм господ­ства, которые появятся вслед за победой марксистских идей, настолько порази­тельны, что их стоит прочитать полностью.

Смерть И.Сталина означала для М.Джидаса, что прежняя эпоха ушла в прошлое и что теперь возможна некоторая нормализация жизни. Новый класс, говорил он, не откажется от власти, но он “измучен догматическими чистками и воспитательными меро­приятиями. Ему хотелось бы пожить спокойно. Хотя в настоя щее время его позиции достаточно укрепились, он вынужден за­щищаться даже от собственного облеченного властью лидера”*.

Десятилетие спустя был поднят вопрос о том, “раздроблен” ли новый класс и не может ли власть партии над обществом быть подорвана новой научной и технической интеллигенцией, груп­пировкой, на творческую элиту которой частично распространя­лась свобода научных исследований. Тема неизбежного конфликта между научной интеллигенцией и партийной бюрократией наи­более резко прозвучала в книге А.Парри “Разделенный новый класс”**. А.Парри использовал выражение “новый класс”, под­ражая М.Джиласу, но если последний, пусть и с оговорками, го­ворил о нем как о правящей партийной бюрократии, то А.Парри отождествлял “новый класс” с интеллигенцией, которая, утверж­дал он, “составляет почти пятую часть всех советских трудящих­ся”. Внутри этого сдоя, являющегося в целом более привидегиро-
* Djilas М. The New Class. P. 52.

** См.: Parry A. The New Class Divided. N.Y., 1966.
ванным по сравнению с рабочим классом и крестьянством, суще­ствует до 600 тыс. научных работников, и требования этой груп­пы, символом которых являлись для А.Парри карьера и труды физика П.Капицы, могли бы стать вызовом жесткому партийно­му контролю.

Неясно, насколько широкой иди эффективной может быть такая оппозиция. То, что подобные настроения существуют, сле­дует из документа, распространенного А.Сахаровым, одним из создателей советской водородной бомбы, который стад совестью интеллектуалов. В одном из разделов своего манифеста, озаглав­ленного “Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе” он заявляет: “Подобное положение интеллигенции в обществе делает бессмысленными любые гром­кие требования того, чтобы она подчинила свои стремления воде и интересам рабочего класса (в Советском Союзе, Польше и дру­гих социалистических странах). Эти призывы на деде означают подчинение воле партии иди, точнее, ее центрального аппарата и его чиновников. Кто может гарантировать, что они всегда выра­жают подлинные интересы рабочего класса и подлинные интере­сы прогресса, а не свои собственные кастовые интересы?”⁷⁰

И все же маловероятно, что требования небольшой элитной группы, если даже она относится к разряду стратегических, мо­гут оказать решающее влияние на реорганизацию власти, что было бы необходимо для обеспечения независимости научного сооб­щества в Советском Союзе. Тем не менее партийное руковод­ство действительно сталкивается с необходимостью проведения некоторых структурных изменений, и эта необходимость выте­кает, как очевидно для любого марксиста, из нового социадьно-икономического характера общества. Зб.Бжезинский, например, утверждал, что монолитный партийный контроль в сфере поли­тики и командная система в экономике, будучи когда-то, воз­можно, необходимыми для индустриализации страны, сейчас ста­новятся все более ненужными, так как высокоцентрализованная структура проявляет растущую неспособность управлять слож­ным “технетронным обществом”, требующим постоянной ини­циативы для своего прогресса.

⁷⁰ Sakharov A.D. Progress, Coexistence and Intellectual Freedom. N.Y., 1968. Г. 30.
Зб.Бжезинский обозначает пять альтернативных путей политического развития советской системы, которые он считает логически допустимыми.

Олигархическое оцепенение: партия сохраняет свою господствующую роль; идеология остается догматической; политическое руководство продолжает быть коллективным, поскольку в отсут­ствие перемен не требуется большого выбора. По существу,