Хрестоматия по тгп Радько. Хрестоматия по теории государства и права

• Название: Хрестоматия по теории государства и права
• Анкор: Хрестоматия по тгп Радько.doc
• Дата: 09.03.2017
• Размер: 3 Mb.
• Имя файла: Хрестоматия по тгп Радько.doc
• Тип: Документы; #3590
• страница: 5 из 73

Когда установлена как следует законодательная власть, требуется установить таким же образом власть исполнительную, ибо эта последняя, действующая лишь посредством актов частного характера, по самой своей сущности отличаясь от первой, естественно от нее отделена. Если бы возможно было, чтобы суверен, рассматриваемый как таковой, обладал исполнитель­ной властью, то право и действия так смешались бы, что уже неизвестно было бы, что Закон, а что — не он, и Политический организм, так извращенный, стал бы вскоре добычею того насилия, противостоять которо­му он был создан.
| Государственный аппарат

(принципиальные проблемы организации и деятельности госаппарата в демократиях, аристократиях и минархиях)

Руссо Ж.-Ж. 01 общественном договоре, или Принципы политического орава
Что до выборов государя и магистратов, представ­ляющих собою [...] сложные акты, то здесь есть два пути, именно: избрание и жребий. И тот, и другой применялись в разных Республиках, и еще в настоя­щее время наблюдается весьма сложное смешение обоих способов при избрании дожа Венеции [...].

Если обратить внимание на то, что избрание на­чальников есть дело Правительства, а не суверена, то мы увидим, почему выборы по жребию более свойствен­ны демократии, где управление тем лучше, чем менее умножаются акты его.

Во всякой подлинной демократии магистратура — это не преимущество, но обременительная обязан­ность, которую по справедливости нельзя возложить на одного человека скорее, чем на другого. Один лишь Закон может возложить это бремя на того, на кого падет жребий [...].

При аристократическом строе государя выбирает государь. Правительство сохраняется само собою; и здесь именно уместно голосование [...].

Выборы по жребию создавали бы мало затрудне­ний в подлинной демократии, где ввиду того, что все равны как по своим правам, так и по своим даровани­ям, как по принципам своим, так и по состоянию сво­ему, тот или иной выбор становится почти что безраз­личен. Но я уже сказал, что никогда не существовало подлинной демократии.

Когда соединяют выборы и жребий, то первым путем следует заполнять, места, требующие соответ­ствующих дарований, такие, как военные должности; второй путь более подходит в тех случаях, когда доста­точно здравого смысла, справедливости, честности, как в судейских должностях; потому что в правильно уст­роенном Государстве качества эти свойственны всем гражданам.

Ни жребий, ни голосования совершенно не имеют места при монархическом Правлении. Поскольку мо­нарх по праву один — государь и единственный маги­страт, то выбор его наместников принадлежит лишь ему одному. Когда аббат де Сен-Пьер предлагал уве­личить число Советов короля Франции и выбирать их членов посредством проводимого в них голосования, он не понимал, что предлагает изменить форму Управ­ления [...].

Негибкость законов, препятствующая им приме­няться к событиям, может в некоторых случаях сделать их вредными и привести через них к гибели Государ­ство, когда оно переживает кризис.

[...] Не нужно поэтому стремиться к укреплению политических установлении до такой степени, чтобы отнять у себя возможность приостановить их действие. Даже Спарта давала покой своим законам.

Но лишь самые большие опасности могут уравно­весить ту, которую влечет за собою изменение строя общественного; и никогда не следует приостанавливать священную силу законов, если дело не идет о спасе­нии отечества. В этих редких и очевидных случаях забота об общественной безопасности выражается особым актом, который возлагает эту обязанность на достойнейшего. Это поручение может быть дано двумя способами, в соответствии с характером опасности.

Если, чтобы ее устранить, достаточно увеличить действенность Правительства, то Управление сосредо­точивают в руках одного или двух из его членов, и, таким образом, изменяют не власть законов, а только форму их применения. Если же опасность такова, что соблюдение, законов становится препятствием к ее предупреждению, то назначают высшего правителя, который заставляет умолкнуть все законы и на некото­рое время прекращает действие верховной власти суверена.

Первое средство применялось римским Сенатом, когда он формулою посвящения возлагал на Консулов обязанность принимать меры для спасения Республи­ки. Второе — когда один из двух Консулов назначал Диктатора: обычай этот был принят Римом по примеру Альбы.

В первые времена Республики к диктатуре прибе­гали весьма часто, потому что Государство не было еще настолько устойчивым, чтобы оно могло поддерживать себя одною лишь силою своего внутреннего устрой­ства.

Так как нравы тогда делали излишними множе­ство предосторожностей, которые были бы необходи­мы в другое время, то не боялись ни того, что дикта­тор злоупотребит своей властью, ни что он попытает­ся удержать ее сверх установленного срока. Казалось, напротив, что столь огромная власть была бременем для того, кто ею был облечен, настолько он торопился от нее освободиться, как если бы это было делом слиш­ком трудным и слишком опасным: заменять собою законы.

Поэтому не опасность дурного употребления, а опасность вырождения этой высшей магистратуры заставляет меня осуждать неумеренное пользование ею в первые времена Республики. Ибо, если так щедро назначали на эту должность для проведения выборов, освящения храмов, выполнения вещей чисто формаль­ных, то можно было уже опасаться, как бы она не ста­ла менее грозной в случае подлинной необходимости, и как бы постепенно не привыкли видеть в диктатуре пустое звание, если его используют лишь при пустых церемониях.

К концу Республики римляне, став более осмотри­тельными, избегали диктатуры столь же неразумно, как прежде неразумно ею злоупотребляли.

| Форма правления о государстве

[о различных формах правления, о наилучшей форме правления)

Руссо Ж.-Ж. Рассуждения о происхождении и основаниях неравенства межуу людьми

Мне [...] представляется бесспорным не только то, что различные виды Правления вовсе не имели своим источником неограниченную власть, которая есть лишь извращение Правления, крайний его предел и приво­дит его в конце концов к тому же закону более силь­ного, средством преодоления которого и были различ­ные виды Правления; но, кроме того, что если бы даже они с этого и начинались, то такая власть, будучи по своей природе незаконной, не могла служить основа­нием ни прав общества, ни, следовательно, неравен­ства, вводимого установлениями [...].


¹ Под этим словом я разумею не только Аристократию или Де­мократию, ко вообще всякое Правление, руководимое общей во­лей, каковая есть Закон. Чтобы Правительство было законосообраз­ным, надо, чтобы оно не смешивало себя с сувереном, но чтобы оно было его служителем: тогда даже Монархия есть Республика. Это станет ясным из следующей книги [Прим. Ж.-Ж. Руссо].

Различные виды Правлений ведут свое происхож­дение лишь из более или менее значительных разли­чий между отдельными лицами в момент первона­чального установления. Если один человек выделялся среди всех могуществом, доблестью, богатством или влиянием, то его одного избирали магистратом, и Госу­дарство становилось монархическим. Если несколько человек, будучи примерно равны между собою, брали верх над остальными, то этих людей избирали магис­тратами, и получалась аристократия. Те люди, чьи богатства или дарования не слишком отличались и которые меньше других отошли от естественного со­стояния, сохранили сообща в своих руках высшее уп­равление и образовали демократию. Время показало, какая из этих форм была более выгодною для людей. Одни по-прежнему подчинялись только лишь законам; другие вскоре стали повиноваться господам. Гражда­не хотели сохранить свою свободу; подданные помыш­ляли лишь о том, как бы отнять свободу у своих сосе­дей, так как они не могли примириться с тем, что дру­гие наслаждаются благом, которым они сами уже боль­ше не пользуются. Словом, на одной стороне оказались богатства и завоевания, а на другой — счастье и доб­родетель.
Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре, ноо Принципы политического права

[...] Я называю Республикою всякое Государство, управляемое посредством законов, каков бы ни был при этом образ управления им; ибо только тогда интерес общий правит Государством и общее благо означает не­что. Всякое Правление¹ посредством законов есть рес­публиканское: что такое Правление, я разъясню ниже [...].

[...] Не может быть такого устройства Управления, которое было бы единственным и безотносительно лучшим, но что может существовать столько видов Правления, различных по своей природе, сколько есть Государств, различных по величине.

Суверен может, во-первых, вручить Правление всему народу или большей его части так, чтобы стало больше граждан-магистратов, чем граждан — просто частных лиц. Этой форме Правления дают название демократии.

Или же он может сосредоточить Правление в ру­ках малого числа, так чтобы было больше простых граж­дан, чем магистратов, и такая форма носит название аристократии.

Наконец, он может сконцентрировать все правле­ние в руках единственного магистрата, от которого получают свою власть все остальные. Эта форма наи­более обычна и называется монархией, или королевс­ким Правлением.

Следует заметить, что все эти формы или, по мень­шей мере, первые две из них могут быть более или менее широкими, причем соответствующие различия довольно значительны, ибо демократия может объять весь народ либо охватить не более половины его. Ари­стократия в свою очередь может охватить от половины народа до неопределенно малого числа граждан. Даже королевская власть может быть подвержена известно­му разделению. В Спарте, по ее конституции, постоян­но было два царя, а в Римской империи случалось, что бывало до восьми императоров одновременно, причем нельзя было сказать, что империя разделена. Таким образом, есть точка, где каждая форма Правления сли­вается со следующей, и мы видим, что при наличии лишь трех названий Правление способно в действи­тельности принимать столько различных форм, сколь­ко есть в Государстве граждан.

Более того, поскольку один и тот же род Правле­ния может в некоторых отношениях подразделяться еще на другие части, в одной из которых управление осуществляется одним способом, а в другой —другим, то из сочетания этих трех форм может возникнуть множество форм смешанных, из которых каждая спо­собна дать новые, сочетаясь с простыми формами.

Во все времена много спорили о том, которая из форм Правления наилучшая, — того не принимая во внимание, что каждая из них наилучшая в одних слу­чаях и худшая в прочих.

Если в различных Государствах число высших магистратов должно находиться в обратном отношении к числу граждан, то отсюда следует, что, вообще гово­ря, демократическое Правление наиболее пригодно для малых государств, аристократическое — для средних, а монархическое — для больших. Это правило выво­дится непосредственно из общего принципа. Но как учесть множество обстоятельств, которые могут выз­вать исключения?

Тот, кто создает Закон, знает лучше всех, как этот Закон должен приводиться в исполнение и ис­толковываться. Итак, казалось бы, не может быть лучшего государственного устройства, чем то, в котором власть исполнительная соединена с зако­нодательною. Но именно это и делает такое Прав­ление в некоторых отношениях непригодным, так как при этом вещи, которые должны быть разделя­емы, не разделяются, и государь и суверен, будучи одним и тем же лицом, образуют, так сказать. Прав­ление без Правительства.

Неправильно, чтобы тот, кто создаст законы, их исполнял или чтобы народ как целое отвлекал свое внимание от общих целей, дабы обращать его на пред­меты частные. Ничего нет опаснее, как влияние част­ных интересов на общественные дела, и злоупотребле­ния, допускаемые Правительством при применении законов, — это беда меньшая, нежели покупка законо­дателя — это неизбежное последствие существования частных расчетов. Тогда, поскольку искажена сама сущность Государства, никакое преобразование уже невозможно. Народ, который никогда не употребит во зло свою власть в Правлении, не сделает этого и в отношении своей самостоятельности; народ, который всегда хорошо правил бы, не нуждался бы в том, чтобы им управляли.

Если брать этот термин в точном его значении, то никогда не существовала подлинная демократия, и никогда таковой не будет. Противно естественному порядку вещей, чтобы большое число управляло, а малое было управляемым. Нельзя себе представить, чтобы народ все свое время проводил в собраниях, за­нимаясь общественными делами, и легко видеть, что он не мог бы учредить для этого какие-либо комиссии, чтобы не изменилась форма управления.

В самом деле, я думаю, что могу принять за прави­ло следующее: когда функции Правления разделены между несколькими коллегиями, то те из них, что на­считывают наименьшее число членов, приобретают рано или поздно наибольшие вес и значение, хотя бы уже по причине того, что у них, естественно, облегча­ется отправление дел.

Впрочем, каких только трудносоединимых вещей не предполагает эта форма Правления! Во-первых, для этого требуется Государство столь малое, чтобы там можно было без труда собирать народ и где каж­дый гражданин легко мог бы знать всех остальных во-вторых, — большая простота нравов, что предот­вращало бы скопление дел и возникновение трудно­разрешимых споров, затем — превеликое равенстве в общественном и имущественном положении, без чего не смогло бы надолго сохраниться равенство в правах и в обладании властью; наконец, необходимо, чтобы роскоши было очень мало или чтобы она пол­ностью отсутствовала. Ибо роскошь либо создается богатствами, либо делает их необходимыми; она раз­вращает одновременно и богача, и бедняка, одного — обладанием, другого — вожделением; она предает отечество изнеженности и суетному тщеславию; она отымает у Государства всех его граждан, дабы пре­вратить одних в рабов других, а всех — в рабов пре­дубеждений.

Вот почему один знаменитый писатель полагал главным принципом республики добродетель, ибо все эти условия без нее не могли бы существовать. Но поскольку этот высокий ум не делал необходимых раз­личий, то оказалось, что у него часто нет в суждениях правильности, иногда — ясности; и он не увидел того, что, поскольку верховная власть везде одинакова, — один и тот же принцип должен лежать в основе всяко­го правильно устроенного Государства — в большей или меньшей степени, конечно, соответственно форме Правления.

Прибавим, что нет Правления, столь подвержен­ного гражданским войнам и внутренним волнениям, как демократическое, или народное, потому что нет никакого другого Правления, которое столь сильно и постоянно стремилось бы к изменению формы или требовало больше бдительности и мужества, чтобы сохранять свою собственную. Более, чем при любом другом, при таком государственном устройстве должен гражданин вооружиться силою и твердостью и повто­рять всю свою жизнь ежедневно в глубине души то, что говорил один доблестный Воевода на Польском Сейме: «Ма1о репси1озат НЬегОДет яиат яшегит зетйит»!.

Если бы существовал народ, состоящий из богов, то он управлял бы собою демократически. Но Правле­ние столь совершенное не подходит людям...
¹ Предпочитаю волнения свободы покою рабства [лат.).

Здесь у нас есть две весьма различные условные личности, именно: Правительство и суверен; и, следо­вательно, две воли общие, одна — по отношению ко всем гражданам, другая — только к членам управле­ния. Таким образом, хотя Правительство и может уста­навливать внутренний порядок по своему усмотрению, оно никогда не может обращаться к народу иначе как от имени суверена, т. е. от имени самого народа; этого никогда не следует забывать.

Первые общества управлялись аристократически. Главы семейств обсуждали в своем кругу обществен­ные дела. Молодые люди без труда склонялись перед авторитетом опыта. Отсюда — названия: жрецы, старей­шины, геронты. Дикари Северной Америки управляют собою так и в наши дни, и управляются очень хорошо.

Но по мере того, как неравенство, создаваемое первоначальным устроением, брало верх над неравен­ством естественным, богатство или могущество полу­чали предпочтение перед возрастом, и аристократия стала выборной. Наконец, поскольку власть стала пе­редаваться вместе с богатством от отца к детям, делая семьи патрицианскими, то и Правление сделалось наследственным, поэтому можно было увидеть двадца­тилетних сенаторов.

Таким образом, есть три рода аристократии: при­родная, выборная и наследственная. Первая пригодна лишь для народов, находящихся в начале своего раз­вития; третья представляет собою худшее из всех Правлений. Вторая — лучше всех; это — аристократия в собственном смысле слова.

Помимо того, что оба вида власти при этом разгра­ничиваются, такой род аристократии обладает еще и тем преимуществом, что члены ее избираются. Ибо в народном Правлении все граждане рождаются маги­стратами; выборная же аристократия ограничивает количество должностных лиц малым числом, и они делаются таковыми лишь путем избрания: при таком порядке честность, просвещенность, опытность и все другие основания для предпочтения и уважения обще­ственного суть каждое новый залог того, что управле­ние будет мудрым [...].

До сих пор мы рассматривали государя как ус­ловное собирательное лицо, объединенное в одно целое силой закона, и как блюстителя исполнитель­ной власти в Государстве. Теперь нам надлежит рас­смотреть тот случай, когда эта власть сосредоточена в руках одного физического лица — реального чело­века, который один имеет право располагать ею в соответствии с законами. Это то, что называется мо­нарх, или король.

Совершенной противоположностью другим видам управления, при которых собирательное существо представляет индивидуум, является данный вид, при котором индивидуум представляет собирательное су­щество, так что то духовное единство, что образует государя, здесь является одновременно и физической единицей, в которой все способности, соединяемые Законом с такими усилиями при другом Правлении, оказываются объединенными сами собою.

Так, воля народа и воля государя, и публичная сила Государства, и отдельная сила Правительства — все подчиняется одной и той же движущей силе; рычаги машины находятся в одних и тех же руках: все дви­жется к одной и той же цели. Нет никаких направлен­ных в противоположные стороны движений, которые взаимно уничтожались бы; и нельзя представить себе никакой другой вид государственного устройства, при котором меньшее усилие производило бы большее действие [...].

Но если нет никакого другого Правления, которое обладало бы большею силою, то нет и такого, при ко­тором частная воля имела бы больше власти и легче достигала господства над всеми остальными. Правда, здесь все движется к одной и той же цели; но сия цель вовсе не есть благоденствие общества и сама сила уп­равления беспрестанно оборачивается во вред Госу­дарству [...].

Мы нашли, исходя из соотношений общего харак­тера, что монархия подходит лишь для больших Госу­дарств, и мы вновь убедимся в этом, когда рассмотрим монархию как таковую. Чем многочисленнее аппарат управления, тем становится меньшей ближе к равен­ству отношение между государем и подданными; это отношение при демократии представляет собой едини­цу, или составляет равенство. Это же отношение увели­чивается по мере того, как Правление сосредоточивает­ся; и оно достигает своего максимума, когда Правление оказывается в руках одного лица. Тогда расстояние между государем и народом становится слишком вели­ко, и Государству начинает недоставать внутренней связи. Чтобы образовалась эта связь, нужны, следова­тельно, посредствующие состояния, необходимы князья, вельможи, дворянство, чтобы они их заполнили собою. Но ничто из всего этого не подходит малому Государ­ству, которому все эти промежуточные степени несут разорение.

Но если трудно сделать так, чтобы большое Госу­дарство управлялось хорошо, то еще гораздо труднее достигнуть того, чтобы оно управлялось хорошо одним человеком, а каждый знает, что получается, когда ко­роль назначает заместителей.

Существенный и неизбежный недостаток, который при всех условиях ставит монархическое Правление ниже республиканского, состоит в том, что при втором из них голос народа почти всегда выдвигает на первые места только людей просвещенных и способных, кото­рые занимают их с честью; тогда как те, кто достигает успеха в монархиях, это чаще всего мелкие смутьяны, ничтожные плуты, мелочные интриганы, чьи жалкие талантики позволяют им достичь при дворе высоких должностей, но лишь для того, чтобы, едва их достиг­нув, обнаружить перед народом полную свою неспо­собность. Народ гораздо реже ошибается в выборе такого рода, чем государь, и человек, истинно достой­ный, оказывается на посту министра при монархии почти столь же редко, как глупец на посту главы Пра­вительства при республике. Поэтому, если, по некой счастливой случайности, один из этих людей, рожден­ных, чтобы править, берется за кормило управления в монархии, которую уже почти привела на край пропа­сти кучка столь славных правителей, то всех поража­ет, как он мог найти выход из этого положения — и это составляет эпоху в жизни страны [...].

Самый ощутимый недостаток Правления одного человека — это отсутствие той непрерывной преем­ственности, которая при двух других формах Правле­ния образует непрерываемую связь. Раз король умер, нужен другой. Выборы создают опасные перерывы; они проходят бурно; и если только граждане не обладают бескорыстием, неподкупностью, почти невозможными при этой форме Правления, то возникают всяческие происки и подкупы [...].

Что предпринимали, дабы предотвратить эти бед­ствия? Делали корону наследственной в некоторых семьях и установили порядок наследования, предуп­реждающий всякие споры после смерти короля. Дру­гими словами, заменив неудобствами регентств неудоб­ства выборов, предпочли кажущееся спокойствие муд­рому управлению и предпочли пойти на риск получить в качестве правителей детей, чудовищ, слабоумных, лишь бы избежать споров о том, как лучше выбирать хороших королей [...].

[...] Смешивать королевское Правление с Прав­лением доброго короля — это значит вводить самого себя в заблуждение. Дабы увидеть, что представляет это Правление само по себе, нужно рассмотреть, ка­ково оно при государях недалеких или злых; ибо они либо такими взойдут на трон, либо же трон делает их такими.

Эти трудности не ускользнули от внимания наших авторов, но они нисколько этим не смутились. Спасе­ние, говорят они, заключается в том, чтобы повиновать­ся безропотно: Бог дает дурных королей во гневе, и их нужно терпеть как кару небесную. Рассуждение это весьма поучительно, что и говорить; но оно было бы, кажется, уместнее в слове с кафедры, нежели в книге о политике. Что сказать о таком враче, который обеща­ет чудеса, а все его искусство в том, чтобы призывать больного к терпению? Хорошо известно, что нужно терпеть Правительство дурное, раз такова форма Прав­ления; дело тогда заключалось бы в том, чтобы найти Правление хорошее [...].

Собственно говоря, отдельные виды Правления в чистом виде не существуют. Единоличному правителю нужны подчиненные ему магистраты; народное Прав ление должно иметь главу. Таким образом, при разде лении исполнительной власти всегда существует пс степенный переход от большего числа к меньшему тою разницею, что большое число может зависеть о малого или — малое от большого.

Иногда налицо разделение власти поровну; либ когда составные части находятся во взаимной завис» мости, как это наблюдается в Правительстве Англи* или же когда власть каждой части независима, н неполна, как в Польше. Эта последняя форма — дурн< потому, что в таком случае единства в Правлении не и нет внутренней связи в Государстве.

Который из видов Правления лучше; чистый ил смешанный? Вопрос этот весьма занимает политико] и на него нужно дать такой же ответ, какой я дал выш относительно всякой формы Правления.

Простое Правление — лучшее само по себе п одному тому, что оно простое. Но если исполнительна власть не зависит в достаточной мере от законодател! ной, т. е. когда существует больше отношений межд государем и сувереном, чем между народом и госуде рем, то такое отсутствие соразмерности необходим исправить, разделяя Правительство. Ибо тогда власг всех его частей над подданными не уменьшается, разделение делает их все вместе менее сильными п отношению к суверену.

Это же затруднение устраняют иногда при поме щи посредствующих магистратов, которые, оставля Правительство в целости, служат только для уравнове шивания обеих властей и для поддержания их взаи\ ных прав. Но тогда Правление не будет смешанны* оно будет умеренным. Подобными же путями можн устранить и противоположное затруднение и, есл Правление чересчур слабо, учредить коллегии, чтоб] его сосредоточить: это практикуется во всех демокре тиях. В первом случае Правление разделяют, чтобы ег ослабить, а во втором — чтобы его усилить. Ибо ма* симум силы и слабости одинаково встречается при прс стых видах Правления, в то время как смешанны формы дают среднюю силу...

■ Политико-территориальное устройстоо государства (проблема оптимального размера госддарстоа)

Руссо Ж.-Ж. Об общественном договвре, нло Принципы политического нрава

Подобно тому, как природа установила границы роста для хорошо сложенного человека, за пределами которых она создаст уже лишь великанов или карли­ков, так для наилучшего устройства Государства есть свои границы протяженности, которою оно может об­ладать и не быть при этом ни слишком велико, чтобы им можно было хорошо управлять, ни слишком мало, чтобы оно было в состоянии поддерживать свое су­ществование собственными силами. Для всякого По­литического организма есть свой максимум силы, который он не может превышать и от которого он, уве­личиваясь в размерах, часто отдаляется. Чем более ра­стягивается связь общественная, тем более она сла­беет; и вообще Государство малое относительно силь­нее большого.

Тысячи доводов подтверждают это правило. Во-первых, управление становится более затруднитель­ным при больших расстояниях, подобно тому, как груз становится более тяжелым на конце большего рычага. Управление становится также более обременительным по мере того, как умножаются его ступени. Ибо в каж­дом городе есть прежде всего свое управление, кото­рое оплачивается народом; в каждом округе — свое, также оплачиваемое народом; то же — в каждой про­винции; затем идут крупные губернаторства, намест­ничества и вице-королевства, содержание которых обходится все дороже по мере того, как мы поднима­емся выше, и притом все это за счет того же несчас­тного народа; наконец, наступает черед высшего уп­равления, которое пожирает все. Такие неумеренные поборы постоянно истощают подданных: они не только не управляются лучше всеми этими различными орга­нами управления, они управляются хуже, чем если бы над ними был только один его орган. И уже почти не остается средств для чрезвычайных случаев; а когда приходится прибегать к этим средствам, Государстве всегда созывается на грани разорения.

Это еще не все: у Правительства оказывается не только меньше силы и быстроты действий, чтобы за­ставить соблюдать законы, не допустить притеснений, карать злоупотребления, предупреждать мятежи, ко­торые могут вспыхнуть в отдаленных местах; но и народ уже в меньшей мере может испытывать привя­занность к своим правителям, которых он никогда не видит; к отечеству, которое в его глазах столь же необъятно, как весь мир, и к согражданам своим, боль­шинство из которых для него чужие люди. Одни и те же законы не могут быть пригодны для стольких раз­ных провинций, в которых различные нравы, совер­шенно противоположные климатические условия и которые поэтому не допускают одной и той же формы правления. Различные законы порождают лишь смуты и неурядицы среди подданных: живя под властью од­них и тех же правителей и в постоянном между собою общении, они переходят с места на место или вступа­ют в браки с другими людьми, которые подчиняются уже другим обычаям, а в результате подданные никог­да не знают действительно ли им принадлежит их достояние. Таланты зарыты, добродетели неведомы, пороки безнаказанны среди этого множества людей, незнакомых друг другу, которых место нахождения высшего управления сосредоточивает в одном месте. Правители, обремененные делами, ничего не видят собственными глазами — Государством управляют чиновники. И вот уже необходимы особые меры для поддержания авторитета центральной власти, потому что столько ее Представителей в отдаленных местах стремятся либо выйти из подчинения ей, либо ее обма­нуть; эти меры поглощают все заботы общества; уже нет сил заботиться о счастье народа; их едва хватает для защиты его в случае нужды; так организм, став­ший непомерно большим, разлагается и погибает, раз­давленный своею собственной тяжестью.

С другой стороны, Государство, чтобы обладать прочностью, должно создать для себя надежное осно­вание, дабы оно успешно противостояло тем Потрясе­ниям, которые ему обязательно придется испытать, выдержать те усилия, которые неизбежно потребуют­ся для поддержания существования. Ибо у всех наро­дов есть некоторая центробежная сила, под влиянием которой они постоянно действуют друг против друга и стремятся увеличить свою территорию за счет сосе­дей, как вихри Декарта. Таким образом, слабые риску­ют быть в скором времени поглощены, и едва ли кто-либо может уже сохраниться иначе, как приведя себя в некоторого рода равновесие со всеми, что сделало бы давление повсюду приблизительно одинаковым.

Из этого видно, что есть причины, заставляющие государство расширяться, и причины, заставляющие его сжиматься; и талант политика не в последнюю очередь выражается в том, чтобы найти между теми и другими такое соотношение, которое было бы наибо­лее выгодным для сохранения Государства. Можно сказать, вообще, что первые причины, будучи лишь внешними и относительными, должны быть подчине­ны вторым, которые суть внутренние и абсолютные. Здоровое и прочное устройство — это первое, к чему следует стремиться; и должно больше рассчитывать на силу, порождаемую хорошим образом правления, не­жели на средства, даваемые большой территорией.

Впрочем, известны Государства, устроенные таким образом, что необходимость завоеваний была заложе­на уже в самом их устройстве: чтобы поддержать свое существование, они должны были непрестанно увели­чиваться. Возможно, они и радовались немало этой счастливой необходимости, но она предуказывала им, однако, наряду с пределом их величины и срок неиз­бежного их падения [...].

Политический организм можно измерять двумя способами, именно: протяженностью территории и численностью населения; и между первым и вторым из этих измерений существует соотношение, позволя­ющее определить для Государства подобающие ему размеры. Государство составляют люди, а людей кор­мит земля. Таким образом, отношение это должно быть таким, чтобы земли было достаточно для пропитания жителей Государства, а их должно быть столько, сколь­ко земля может прокормить. Именно такое соотноше­ние создает максимум силы данного количества насе­ления [...].

Нельзя выразить в числах постоянное отношение между протяженностью земли и числом людей, доста­точным для ее заселения; это невозможно сделать как по причине различий в качествах почвы, степени ее плодородия, в свойствах производимых ею продуктов, во влиянии климатических условий, так и вследствие различий, которые представляет организм людей, на­селяющих эту землю, из которых одни потребляют мало в плодородном краю, а другие — много на неблагодар­ной земле.
| Политический режим

(суверенитет народа не может быть представляем, ввзможна только неписредстоенная демократия]

Рдссо Ж.-Ж. 00 общественном договоре, или Принципы политического права

[...] Акт ассоциации содержит взаимные обязатель­ства всего народа и частных лиц, и каждый индивиду­ум, вступая, так сказать, в договор с самим собою, оказывается принявшим двоякое обязательство, имен­но: как член суверена в отношении частных лиц и как член Государства по отношению к суверену.

[...] Поскольку суверен образуется лишь из част­ных лиц, у него нет и не может быть таких интересов, которые противоречили бы интересам этих лиц, сле­довательно, верховная власть суверена нисколько не нуждается в поручителе перед подданными, ибо невоз­можно, чтобы организм захотел вредить всем своим членам; и мы увидим далее, что он не может причинять вред никому из них в отдельности. Суверен уже в силу того, что он существует, является всегда тем, чем он должен быть [...].

Суверенитет, который есть только осуществление общей воли, не может никогда отчуждаться, и суверен, который есть не что иное, как коллективное существо, может быть представляем только самим собою.... В тот самый миг, когда появляется господин, — нет более суверена; и с этого времени Политический организм уничтожен [...].

В силу той же причины, по которой суверенитет неотчуждаем, он неделим, ибо воля либо является об­щею, либо ею не является; она являет собою волю народа как целого либо — только одной его части. В первом случае эта провозглашенная воля есть акт су­веренитета и создает закон. Во втором случае — это лишь частная воля или акт магистратуры; это, самое большее, — декрет.

Суверенитет не может быть представляем по той же причине, по которой он не может быть отчуждаем. Он заключается, в сущности, в общей воле, а воля никак не может быть представляема; или это она, или это другая воля, среднего не бывает. Депутаты народа, следовательно, не являются и не могут являться его представителями; они лишь его уполномоченные; они ничего не могут постановлять окончательно. Всякий закон, если народ не утвердил его непосредственно сам, недействителен; это вообще не закон. Английский народ считает себя свободным: он жестоко ошибается. Он свободен только во время выборов членов Парла­мента: как только они избраны — он раб, он ничто. Судя по тому применению, которое он дает своей свободе в краткие мгновенья обладания ею, он вполне заслужи­вает того, чтобы он ее лишился.

Понятие о Представителях принадлежит новым временам; оно досталось нам от феодального Правле­ния, от этого вида Правления несправедливого и неле­пого, при котором род человеческий пришел в упадок, а звание человека было опозорено. В древних Респуб­ликах и даже в монархиях народ никогда не имел Представителей; само это слово было неизвестно [...].

Поскольку Закон — это провозглашение общей воли, то ясно, что в том, что относится до власти зако­нодательной, народ не может быть представляем; но он может и должен быть представляем в том, что отно­сится к власти исполнительной, которая есть сила, приложенная к Закону. Отсюда видно, что если рас­

сматривать вещи как следует, мы обнаружим, что за­коны существуют лишь у очень немногих народов [...].

Что бы там ни было, но как только народ дает себе Представителей, он более не свободен; его более нет.

Рассмотрев все основательно, я считаю, что суве­рен отныне может осуществлять среди нас свои права лишь в том случае, если Гражданская община очень мала.

ИММАНУИЛ КАНТ (1724-1804)
Немецкий философ, родоначальник немецкого классического идеализма. Происходил из семьи ремесленника. Родился, учился и работал в Кенигс­берге, где в 1755—1770 был приват-доцентом, а в 1770-1796 —профессором университета. Основ­ные произведения политико-правовой темати­ки — «К вечному миру. Философский проект» (1795), «Метафизика нравов» (1797).

I 0 договорном происхождении государства (естественное состояние; граждансное состояние)

Кант И. Метафизика нравов