Хрестоматия по тгп Радько. Хрестоматия по теории государства и права

• Название: Хрестоматия по теории государства и права
• Анкор: Хрестоматия по тгп Радько.doc
• Дата: 09.03.2017
• Размер: 3 Mb.
• Имя файла: Хрестоматия по тгп Радько.doc
• Тип: Документы; #3590
• страница: 14 из 73

Но не в одном только правоведении упадок фило­софии ведет к извращению понятий и к шаткости взгля­дов. Та же участь постигла все общественные науки. Человек, по природе своей, есть метафизическое су­щество; метафизические начала руководят его действи­ями; они входят, как основной элемент, во все обще­ственные отношения. Поэтому, как скоро метафизика была отвергнута, так все теоретические основания общества были расшатаны. Но так как без них нельзя обойтись, так как человек, будучи разумным существом, стремится дать себе отчет в своих действиях и в своих отношениях и с сознанными им началами соображает свои поступки, то, отвергнув метафизические основа­ния общества, надобно было заменить их чем-нибудь другим. Требовалось создать положительную науку об обществе, основанную на чисто опытных данных. Это и пытался сделать Опост Конт. Он сочинил новую науку, социологию, которая должна была обнимать все отрасли знания, касающиеся человеческих обществ, служа им общей основой. В ней он видел венец воз­двигнутого им философского здания, которое, в сущ­ности, было полным отрицанием всякой философии.

В другом месте я подробно разобрал учение Конта и показал всю его несостоятельность. Полное извра­щение актов, при отсутствии всякого ясного взгляда, и чисто фантастическое построение будущего нормаль­ного общества — таковы были единственные резуль­таты этой попытки. Однако потребность выяснить себе основания человеческого общежития давала себя чув-146 ствовать, а потому, в новейшее время, пример Конта нашел многочисленных подражателей. По этому пред­мету возникла довольно объемистая литература; в не­которых университетах учреждены даже кафедры со­циологии. Но так как научных оснований для постро­ения подобных зданий не было никаких, то из этого ничего не могло выйти, кроме довольно праздного разглагольствования. Сами социологи в этом сознаются. «Социология, — говорит новейший из них, Гиддингс, — была (надобно в этом признаться) субстанцией науч­ных вещей, составляющих предмет чаяния (а зибзтапсе ог 8с1еп1Шс (Мпд порее! 1ог); но осуществление ее логи­ческих возможностей, по крайней мере, немного бли­же теперь, нежели когда Г. Спенсер писал свою про­буждающую главу о нашей потребности в такой на­уке». Ближе, однако, мы не подвинулись. Что и доселе, кроме праздных надежд, тут ничего нет, в этом может убедиться всякий, кто с истинно научным понимани­ем приступает к изучению произведений этой лите­ратуры.

Прежде всего, социологи не могут прийти к согла­шению насчет того, какая это наука. Одни говорят, что это — «наука абстрактная, которая должна заключать в себе истины общего характера»; другие, напротив, утверждают, что это — наука конкретная, описатель­ная, историческая и индуктивная. Очевидно, такое разногласие было бы невозможно, если бы эта наука существовала. Самое ее содержание показало бы, что это за наука. Никто не сомневается в том, какого рода науки математика, астрономия, химия, история, поли­тическая экономия; у них есть содержание, которое говорит за себя. Социология же пока пробавляется только чаяниями, а потому представляет широкое по­прище для самых разнообразных предположений.

На этот счет можно, однако, столковаться, ибо поле тут совершенно чистое: пиши, что хочешь! [...].

В истории философии права нового времени мы можем отметить четыре главные школы, представляю­щие последовательное развитие общественной мысли, в связи с самым ходом жизни: школу общежительную, нравственную, индивидуальную и идеальную. Перво­начально мысль исходит от того положения, что чело­век есть существо общежительное, и выводит послед­ствия, необходимо вытекающие из этих отношений. Но так как здесь, по самому существу дела, оказываются два противоположные друг другу элемента: отдельные лица и связующее их начало, то исходящие из одного корня направления мысли, естественно, разбиваются на две противоположные точки зрения: одна берет за основание личность и вытекающие из нее права, дру­гая — отвлеченно нравственное начало, которому под­чиняется самое право. Из первой возникла индивиду­альная школа, из второй — нравственная. Наконец, эти противоположные направления сводятся к высшему единству идеальной школой, которая представляет та­ким образом высшее развитие философской мысли. К ней поэтому должна примыкать возрождающаяся потребность философского понимания. В особенности зачинатель и завершитель этого направления, Кант и Гегель, 1 таезШ сИ со1ог спе заппо, по выражению Кэрда, заслуживают самого внимательного изучения со стороны юриста-философа. Кант, в своем глубоком анализе человеческих способностей, умел сочетать индивидуалистические начала французских философов XVIII в. с нравственными требованиями школы Лейб­ница. Гегель восполнил эту все еще чисто индивидуа­листическую точку зрения развитием объективных начал нравственного мира, осуществляющихся в чело­веческих союзах. Через это ее умственное здание че­ловеческого общежития получило такую цельность и стройность, какие оно никогда не имело ни прежде, ни после. И эта логическая связь не была куплена ценою насилования фактов; напротив, чем более юрист, изу­чающий свою специальность, знакомится с фактами, тем более он убеждается в верности и глубине опреде­лений Гегеля. Ни одно, может быть, из сочинений ве­ликого германского мыслителя не находит такого под­тверждения в явлениях действительного мира и не может служить таким надежным руководством в пони­мании фактов, как именно его философия права. В под­крепление этой оценки приведу суждение одного из самых основательных, трезвых и многообъемлющих немецких юристов нынешнего столетия, человека при­том совершенно чуждого философии, но глубокого зна­тока положительного права — Роберта Моля. В своем капитальном сочинении «История и литература госу­дарственных наук» он говорит: «Как великан выдвига­ется Гегель среди этой жалкой посредственности. Даже тот, кто не принадлежит к его школе и не согласен ни с методою, ни с частностями предлежащего сочинения, должен признать, что тут является высокая духовная сила, гениальная самобытность, господствующий кру­гозор и богатство материала. Преимущества и недо­статки равно носят печать величия... Конечно, Гегель сам не представил полной системы государственных наук, но он указал единственный верный путь, кото­рый к этому ведет. Что до сих пор так мало следовали по этому пути, — заключает Моль, — действительно не похвально, даже едва понятно».

В другом месте я подробно изложил содержание философии права Гегеля и указал, как на ее преиму­щества, так и на ее недостатки, вызывающие необхо­димость проверки и восполнения. Проверкою может служить, с одной стороны, история философии права, раскрывающая закон развития мысли, с другой сторо­ны, изучение законов, указывающее на ее приложение. Только в силу этой проверки философия права может сделаться прочно установленною наукою, опирающе­юся на непоколебимые основы умозрения и опыта. Без сомнения, вследствие такой проверки воздвигнутое Гегелем здание должно видоизмениться в некоторых частях; но существенное в нем останется. Положенных им оснований не могли поколебать ни последующие критики, ни теории позднейших философов.

Главный оппонент Гегеля, Тренделенбург, был за­чинателем того лжеорганического воззрения на мир и на человеческие общества, которое в положительной школе достигло таких чудовищных размеров. Другой противник, Шталь, построил систему, представляющую возвращение к теократическим началам и лишенную всяких научных оснований. Наконец Иеринг, который совершенно даже игнорирует Гегеля, довершил разло­жение правосознания в современной германской на­уке и практике. Умозрение было отвергнуто, и право низведено на степень интереса. Если мы хотим из это­го разложения выйти снова в светлую область мысли и знания, если мы хотим восстановить порванное пре­дание, то мы должны примкнуть именно к Гегелю, который представляет последнее слово идеалистичес­кой философии. Наука тогда только идет твердым шагом и верным путем, когда она не начинает всякий раз сызнова, а примыкает к работам предшествующих поколений, исправляя недостатки, устраняя то, что оказалось ложным, восполняя пробелы, но сохраняя здоровое зерно, которое выдержало проверку логики и опыта. Именно это я и старался сделать в предлагае­мом сочинении; оно представляет попытку восстано­вить забытую науку, которой упадок роковым образом отразился на умах современников и привел к полному затмению высших начал, управляющих человеческою жизнью и служащих основою человеческих обществ. Важность цели да послужит оправданием недостатков изложения. Считаю, во всяком случае, необходимым указать тот путь, который я признаю единственным верным.
| Гражданское общество

(понятое гражданского общества; состав гражданскпгп общества; права и экономический порядок]
Чичерин Б.Н. Философия праиа

[...] Гражданское общество есть совокупность час­тных отношений между лицами, управляемых граждан­ским или частным правом. Кроме отдельных лиц, сюда входят и образуемые ими частные союзы. С этой точки зрения семейство входит в состав гражданского обще­ства, хотя оно имеет, как мы видели, свои собственные, специально ему свойственные начала.

Но и тут право устраивает только формальную сторону общежития. Содержание его составляют опре­деляемые правом интересы, материальные и духовные. Мы видели, что понятие об интересе к праву не при-ложимо. Интерес есть цель, которую ставит себе чело­век; правом же определяется область его свободы, то есть возможность преследования этих целей совмест­но с свободою других. Правом установляются грани­цы, в которые интерес вносит жизненное содержание. При общении людей из этого возникает живое взаимо­действие интересов, которые, соединяясь и разделяясь, образуют бесконечно разнообразное сплетение част­ных отношений. Совокупность их и есть то, что назы­вается гражданским обществом, или просто обществом, в отличие от государства. Последнее название обозна­чает не столько юридическую, сколько жизненную сторону этих отношений. Однако оно употребляется и юристами. В Германии слово СезеНспаЙ, в отличие от государства, 51аа(, получило полное право гражданства.

Установление понятия о гражданском обществе было одною из самых плодотворных мыслей Гегеля. Этим обозначался целый ряд явлений, имеющих свой специальный характер и управляемых особыми нор­мами права. Поэтому выдающиеся юристы, как Роберт Моль, Штейн и другие, усвоили себе эту мысль и при­нялись, за разработку этого понятия. Пошли споры о том, что такое общество и в чем состоит его отличие от государства: следует ли понимать под этим именем только частные союзы или, что вернее, всю совокуп­ность частных отношений между людьми? Но каково бы ни было различие взглядов относительно подробно­стей, самое понятие об обществе, как самостоятельной системе отношений, существенно отличной от государ­ства, можно считать прочно установленным в науке. В этом могут сомневаться только те, которые не успели вдуматься в эти явления или мало знакомы с юриди­ческою литературой. В настоящее время в особеннос­ти, когда на первый план выдвинулись именно обще­ственные отношения, которые в борьбе классов при­няли угрожающий характер, самостоятельное значение этой области есть факт, кидающийся в глаза. Отличие общества от государства сделалось ходячей истиной, признаваемой всеми.

Для юриста, в особенности, это отличие составля­ет, можно сказать, азбуку его науки, без которой нельзя сделать в ней ни единого шага. Признать, что обще­ство есть только часть государства, а не самостоятель­ная область явлений, значит признать, что гражданс­кое право есть часть государственного, чего, конечно, ни один юрист допустить не может. Если же общество есть самостоятельная область явлений, управляемых особыми нормами права, то нет сомнения, что эти яв­ления должны быть предметом самостоятельного изу­чения, а потому и отдельной отраслью науки. Находясь в государстве и подчиняясь ему внешним образом, общество состоит с ним в постоянном взаимодействии. Оно влияет на государство, также как последнее, с своей стороны, влияет на него. Но общество не погло­щается государством, также как и семейство им не поглощается, хотя и оно в нем находится и состоит у него в подчинении. Для человеческой личности, для ее свободы и прав, это признание самостоятельности гражданского общества имеет в высшей степени важ­ное значение, ибо этим оно ограждается от поглоще­ния целым. Этим разрешается, вместе с тем, и вечно продолжающийся спор между индивидуализмом и централизмом в общественной жизни. На индивидуа­лизме зиждется гражданское общество, централизм составляет принадлежность государства. Разделение этих двух областей дает каждому из этих начал подо­бающее ему место.

Интересы, входящие в состав гражданского обще­ства, двоякого рода: материальные и духовные. Но первые составляют далеко большую часть отношений, определяемых правом. Последние, по самой своей природе, осуществляются, главным образом, путем свободного обмена мыслей и чувств. Только внешнею и всего более имущественною своею стороной они подлежат юридическим определениям. Таковы поста­новления о литературной и художественной собствен­ности. С другой стороны, этот обмен мыслей, касаясь нередко существенных интересов целого, подлежит контролю государства, которое может полагать ему границы. Но это относится уже к другому порядку отношений, в котором люди являются членами высше­го целого. В области гражданской духовный обмен ста­новится предметом права лишь настолько, насколько он касается личности и имущества граждан, что состав­ляет весьма малую часть его содержания. Напротив, материальный обмен совершается главным образом путем договоров, имеющих юридическую обязатель­ную силу. Вследствие этого происходит довольно по­нятное смешение гражданского общества с экономи­ческим обществом, между тем как последнее составля­ет только часть первого.

Именно этот специальный характер экономических отношений делает то, что они становятся предметом отдельной науки, получившей не совсем правильное название политической экономии. Тут есть особый раз­ряд явлений, которые имеют свои специальные законы и которые, поэтому, должны быть изучаемы отдельно от других, хотя бы они и смешивались в действительной жизни. Такова именно была задача так называемой клас­сической политической экономии, которая, стоя на стро­го научной почве, дала самые плодотворные результа­ты. Между тем, в новейшее время, такое специальное изучение экономических явлений считается односторон­ним. Утверждают, что в жизни с ними постоянно пере­плетаются и юридические и нравственные начала, ко­торые, при исследовании реальных явлений, не могут быть от них отделены. Вследствие этого, новейшая по­литическая экономия в Германии получила в значитель­ной степени нравственный характер. Очевидно, одна­ко, что такое сочетание экономических начал с юриди­ческими и нравственными требует предварительного специального изучения как права, так и нравственнос­ти. Строго научное исследование не может идти иным путем. Между тем, современные морализующие эконо­мисты избавляют себя от этой работы, которая им не по силам. Вследствие этого, их экономические теории пред­ставляют странную смесь искаженных посторонними примесями экономических начал с вовсе не исследо­ванными и плохо усвоенными юридическими и нрав­ственными понятиями. Такой именно характер носит на себе большинство произведений социалистов кафедры и социал-политиков.

В общественной жизни экономические явления действительно сочетаются с юридическими и нрав­ственными. Исследование этой связи составляет одну из важнейших задач науки об обществе. Но для этого требуется прежде всего разложить явления на части и изучить каждую сторону отдельно. Так поступают все науки, имеющие какое-нибудь притязание на точность. Математика изучает свои специальные отношения, физика свою область явлений, химия свою, хотя в дей­ствительности одни явления постоянно смешиваются с другими. Научный синтез возможен только на осно­вании предварительного анализа. Поэтому и наука об обществе должна опираться на начала, выработанные, с одной стороны, политической экономией, с другой стороны — правом и нравственностью. Только пользу­ясь этими данными, она может прийти к достоверным и точным выводам [...].

[...] В действительности, во всем этом экономичес­ком процессе, обнимающем все человечество, нет ни­чего, кроме взаимодействия свободных единиц; но из этого взаимодействия, в силу самопроизвольно уста-новляющегося общения интересов, возникает целый мир самых разнообразных и сложных отношений, уп­равляемых законами, вытекающими из природы вещей. Изучение этих законов составляет предмет экономи­ческой науки.

Спрашивается: в каком отношении состоят эти явления к праву и нравственности? Для науки об об­ществе это составляет коренной вопрос.

Отношение к нравственности определяется очень просто. Нравственный закон совершенно независим от экономических отношений, и, в свою очередь, эконо­мические законы независимы от нравственного. Раз­деление труда, капитал, оборот, определение ценности произведений — все это понятия и явления, принадле­жащие к совершенно иной области. Мы видели, что по существу своему нравственный закон есть закон фор­мальный, содержание дается ему извне. Оно коренит­ся в системе влечений, которые в общественной сфере выражаются в экономических отношениях. Мы виде­ли также, что приложение нравственного закона к системе влечений есть дело совести, то есть, свободно­го внутреннего самоопределения человека. Это впол-

не прилагается и к занимающему нас вопросу. Между экономическими отношениями и нравственными тре­бованиями есть та общая черта, что те и другие суть явления свободы, вследствие чего эти две области ос­таются самостоятельными, а соглашение их предостав­ляется свободной воле лиц. Экономическая наука ис­следует, какого рода отношения возникают из взаимо­действия свободных единиц при покорении внешней природы и обращении ее на пользу человека, и какими законами эти отношения управляются; но хорошо или дурно, нравственно или безнравственно человек пользуется приобретаемыми им благами, до этого ей нет дела. Это — задача моралиста; тут надобно действо­вать на человеческую совесть, которая одна является здесь судьею. Если же, вместо действия на совесть, хотят нравственные начала водворять в экономичес­кой области путем принудительного закона, то это ведет к извращению нравственности. Как уже было неоднократно замечено, принудительная нравствен­ность есть безнравственность. Поэтому и политическая экономия, основанная на нравственных началах, есть не только не научная, но и безнравственная теория.