Хрестоматия по тгп Радько. Хрестоматия по теории государства и права

• Название: Хрестоматия по теории государства и права
• Анкор: Хрестоматия по тгп Радько.doc
• Дата: 09.03.2017
• Размер: 3 Mb.
• Имя файла: Хрестоматия по тгп Радько.doc
• Тип: Документы; #3590
• страница: 16 из 73

Для точнейшего определения этого вытекающего из самого существа дела различия между государ­ственными корпорациями и частными, надобно рас­смотреть те цели, которые имеются в виду при их уч­реждении. Прежде всего, интересы могут быть личные или местные. Каждая местность, в которой соединя­ются люди для сожительства, имеет свои интересы, об­щие всем, а потому требующие совокупного действия и совокупной организации. Так образуются общины и, на более обширном пространстве, округи. Последние могут определяться более или менее произвольно; но община есть самородный продукт, который предше­ствует государству и только организуется им. Обни­мая совокупность всех местных интересов, она есте­ственно является органом для осуществления государ­ственных целей на местах. Но так как она имеет, вме­сте с тем, самостоятельное значение, то здесь возника­ет вопрос об отношении государственной власти к общественной и о согласном действии обеих. Этот вопрос решается положительным государственным правом по соображении местных и временных усло­вий. Задача состоит в том, чтобы обеспечить дости­жение государственных целей, сохраняя самостоя­тельность местной жизни. То же самое относится и к округам.

В отличие от этих местных интересов, касающихся совокупности живущих в данном месте людей, личные интересы связывают только известные разряды лиц, преследующих свои специальные цели. Более или менее общественный характер этих союзов зависит от важности той цели, которую они имеют в виду, а также и от того, учреждается ли союз только во имя извест­ного интереса или он обнимает совокупность интере­сов известного разряда лиц. Этим, как сказано, опре­деляется отличие обществ и корпораций. От этого за­висит и большее или меньшее государственное их значение. И этого Рода союзы имеют, по необходимо­сти, более или менее местный характер, ибо связь людей, рассеянных на значительном пространстве, вообще, не довольно тесна для образования постоян­ных союзов. Во всяком случае требуется местная орга­низация, к которой примыкают рассеянные члены. Однако, интересы, связывающие людей, могут и не ограничиваться известною местностью; они могут но­сить и более общий характер. Люди, имеющие одина­ковое занятие или призвание, естественно имеют и общие интересы. Если они получают соответствующие этому призванию права, то из этого образуются уже не корпорации, а сословия.

Сословия имеют более общее значение, нежели корпорации. Это уже не частные союзы, а расчлене­ние всего гражданского общества на части, соответ­ствующие потребностям целого. Сословия составляют поэтому переход от гражданского общества к государ­ству. Частью они примыкают и к церкви. Исконное деление общества, идущее через всю историю, как древнюю, так и новую, состоит в разделении сословий на военное, духовное и промышленное. Из них только последнее есть собственно гражданское сословие; ду­ховное составляет принадлежность церкви, а военное служит государству. Однако, разделение на сословия есть все-таки расчленение гражданского общества, а не государства. Это доказывается уже существовани­ем промышленного сословия, которое, по существу своему, есть не политическое, а гражданское. С дру­гой стороны, духовенство образует сословие не в силу религиозного своего назначения, а в силу присвоен­ных ему гражданских прав, которые имеют частный характер. То же относится и к военному, или, вообще, служилому сословию. Государственная служба вовсе не требует, чтобы человек посвящал ей всю свою жизнь, и еще менее, чтобы с нею связывались права, перехо­дящие из рода в род. Напротив, и то, и другое несов­местно с государственною пользой. Поэтому, с разви­тием государственных начал, сословная служба заме­няется установлением прав и обязанностей, общих для всех граждан. Этим удовлетворяется и высшее требо­вание права, состоящее, как мы видели, в равенстве всех перед законом. Разделение гражданского обще­ства на сословия противоречит этому началу, а пото­му оно, рано или поздно, должно уступить место ино­му порядку. В этом удостоверяет нас ход всемирной истории.

Устройство гражданского общества в своем исто­рическом развитии проходит через три следующие друг за другом ступени: порядок родовой, сословный и об­щегражданский. В первом родовое начало лежит в основании, как гражданских, как и государственных отношений. Этот порядок господствовал в древних классических государствах. Во втором общество раз­деляется на части, отделяющиеся друг от друга своими особенными правами и своим призванием. Этот поря­док, который встречается уже в древних теократиях, составлял естественную принадлежность средневеко­вого строя, в котором государство поглощалось граж­данским обществом. Весь средневековой быт основан был на противоположении гражданского общества и церкви, Это и составляло вторую ступень всемирно-исторического развития. Государство, как единое це­лое, владычествующее над частями, исчезло; общество управлялось началами частного права. Самая верхов­ная власть подчинялась этим определениям: монархия превратилась в вотчину, а свободные союзы сложились в вольные общины. Общество раздробилось на множе­ство частных союзов, состоявших в постоянной борьбе между собою. Это естественно вело к господству силь­ных над слабыми. Сильные являлись вольными людь­ми, которые не знали над собою иной власти, кроме той, которую они признавали добровольно, а слабые состояли у них в крепостном подчинении. Вследствие этого образовались различные разряды лиц, отличав­шихся друг от друга своими правами, соответственно их могуществу и их общественному положению. Воен­ное сословие, имея в руках материальную силу, было господствующим. Наряду с ним стояло и духовенство, которое опиралось на нравственный авторитет церк­ви. Промышленное же сословие сохраняло свою сво­боду лишь настолько, насколько оно успевало отстоять ее за стенами вольных общин. Все остальное было крепостным, и это составляло главную силу владыче­ствующих сословий. Сословный порядок держался крепостным правом.

Он должен был пасть вместе с последним. Анар­хия борющихся между собою частных сил сама собою вызывала потребность в восстановлении государства, как высшего союза, представляющего единство целого и сдерживающего частные стремления. Только в нем слабые могли находить защиту. Оно было призвано и к осуществлению идеи права, то есть равенства перед законом.

Перед этою идеей должны были пасть все сослов­ные преграды. Развитие ее повело к тому, что сослов­ный порядок заменился общегражданским.

В последнем сохраняется различие интересов, а вместе с тем и все разнообразие общественных поло­жений и классов; но это не ведет к различию в праве: закон остается один для всех. Им определяются как частные отношения людей между собою, так и права частных союзов. Это и составляет идеал права, а пото­му общегражданский порядок должен считаться окон­чательным. Но установление его возможно единствен­но вследствие того, что над гражданским обществом, как самостоятельным союзом, представляющим сово­купность частных отношений, воздвигается государ­ство, как представитель целого, которому вверяется охранение общего закона.
| Понятие права

(существо и основные начала права]

Чичерин Б.И. Философия права

[...] Что такое право?

Это слово, как известно, принимается в двояком значении: субъективном и объективном. Субъективное право определяется как нравственная возможность, или иначе, как законная свобода что-либо делать или требовать. Объективное право есть самый закон, оп­ределяющий эту свободу. Соединение обоих смыслов дает нам общее определение: право есть свобода, оп­ределяемая законом. И в том, и в другом смысле речь идет только о внешней свободе, проявляющейся в дей­ствиях, а не о внутренней свободе воли; поэтому пол­нее и точнее можно сказать, что право есть внешняя свобода человека, определяемая общим законом.

Это определение просто, ясно и вполне приложи-мо ко всем явлениям. Если мы за исходную точку возьмем не субъективное, а объективное право, то мы придем к тому же результату, ибо все содержание юридического законодательства состоит в определении прав и обязанностей лиц, следовательно, их свободы с ее границами и вытекающими отсюда отношениями. Это и есть то, что закон призван определить и что поэтому составляет основное начало права. Можно было думать, что эти начала утверждены на таких креп­ких логических и фактических устоях, что сомневаться в них нет возможности. А между тем в новейшее время они откинуты и преданы забвению. Свобода, по суще­ству своему, есть метафизическое начало, а потому, с отрицанием метафизики, пришлось и его подвергнуть изгнанию. Вместо свободы, основным началом права признается интерес. Метафизическая идея заменяет­ся практическою пользою [...].

Морализующие юристы, которые хотят личное пра­во определять общественным интересом, обыкновенно выставляют первое как явление эгоизма, а последнее как выражение нравственных требований. Но это мни­мо нравственная оценка прикрывает отрицание корен­ных нравственных требований, ибо она отрицает то, что составляет источник всякого права и всякой нравствен­ности, а именно: признание лица, как разумно-свобод­ного существа, которое само себе цель и само опреде­ляется к действию и которому, поэтому, должна быть предоставлена свободная сфера деятельности, где оно одно является хозяином, независимо от чьих бы то ни было чужих велений. Человек может пользоваться сво­им правом хорошо или дурно, в эгоистических вилах или приходя на помощь ближнему, это его личное дело; другие не в праве в это вступаться. Этого требует уважение к лицу. Клеймить же под именем эгоизма то, что вытекает из признания лица разумно-свободным существом и самостоятельным деятелем во внешнем мире, есть извращение всех понятий, подрыв самых оснований права и нравственности. Из всего этого ясно, что право есть начало формальное; содержание дается ему свободным движением жизни. Однако из этого не следует, что существо права ограничивается защитою этого жизненного содержания, то есть, опять тех же интересов, как утверждают юристы, которые, не признавая начала свободы, стараются сохранить за правом его формальный характер. Защита, какова бы она ни была, по собственному ли почину лица или действием общественной власти, существует лишь во имя того, что она призвана защищать. Юридическая защита дается только юридическому началу, то есть праву, поэтому, не она составляет существо права, а то, что ею охраняется. Вследствие этого, те, которые развивают эту теорию, сами, кроме внешнего призна­ка защиты, принуждены признать еще материальное право. Последнее и есть то, что требуется защищать и что, поэтому, составляет истинное существо права. Однако защита не есть только внешний, случайный придаток к праву. Она составляет неотъемлемую его принадлежность; это именно го, что придает ему спе­циальный его характер. В отличие от нравственности, право есть начало принудительное. И это признается не всеми. Те, которые смешивают право с нравствен­ностью, не могут отвергать этого признака, ибо он со­вершенно очевиден; но они считают его несуществен­ным. Если бы все люди были добродетельны, то не было бы никакой нужды в принуждении, а право все-таки бы существовало. Но дело тут вовсе не в том, доброде­тельны люди или нет; коренной вопрос заключается в отношении закона к свободе. В этом именно состоит су­щество, как права, так и нравственности, и в этом коренится и их различие. Юридически закон поддер­живался принудительною властью, нравственный за­кон обращается только к совести. Именно этим двоя­ким отношением ограждается человеческая свобода в обоих ее видах. Если бы юридический закон не быль принудительным, то внешняя свобода человека была бы лишена всякой защиты; она была бы отдана в жер­тву случайному произволу сильнейших. А с другой сто­роны, если бы принуждение было только внешним при­датком, который по усмотрению мог бы прилагаться к всякого рода действиям, то нравственный закон, в случае неисполнения, мог бы сделаться принудитель­ным, тогда внутренняя свобода человека всецело была бы отдана на жертву произволу общественной власти. Именно к этому ведет смешение права с нравственно­стью. Те, которые ратуют против эгоизма, утверждаю­щегося в своем праве, посягают на самое заветное святилище человеческого духа, на внутреннюю свобо­ду, которая одна имеет решающий голос в нравствен­ных и безнравственных поступках людей, подлежа суду общественной совести, но отнюдь не принудительно­му закону. Вынужденное действие теряет всякий нрав­ственный характер.

Из этого ясно, что право и нравственность опреде­ляют две разные области человеческой свободы: пер­вое касается исключительно внешних действий, вто­рая дает закон внутренним побуждениям. Ясно также, что право не есть только низшая ступень нравственно­сти, как утверждают морализующие юристы и фило­софы, а самостоятельное начало, имеющее свои соб­ственные корни в духовной природе человека. Эти корни лежат в потребностях человеческого общежития. Общество может составляться для чисто практических целей помимо всяких нравственных требований; но так как оно состоит из свободных лиц, действующих на общем поприще, то свобода одних неизбежно прихо­дит в столкновение с свободою других. Отсюда необ­ходимость общих норм; определяющих, что принадле­жит одному и что другому и что каждый может делать, не посягая на чужую свободу. Это требование вытека­ет из природы человека, как разумно-свободного су­щества, находящегося в отношении к другим, себе подобным. Но так как оно относится к области внеш­ней свободы, то эти нормы по необходимости носят принудительный характер, ибо только путем физичес­кого принуждения можно предупреждать и разрешать столкновения, происходящие во внешнем мире. Когда на человека нападают или хотят отнять у него то, что ему принадлежит, он, в силу присущего ему права, защищается, а так как он один может быть слишком слаб, чтобы дать отпор внешнему насилию, то обще­ственная власть, во имя юридического закона, прихо­дит ему на помощь. Для предупреждения физических столкновений между лицами необходимо, чтобы обще­ственная власть взяла защиту в свои руки; только этим путем может установиться порядок в обществе. С сво­ей стороны, нравственность не только не противоре­чит такому порядку, но сама требует, чтобы ему оказа­но было уважение. Нравственность, так же как и пра­во, действуем в обществе, а потому должна подчиняться тем условиям, которые необходимы для существования общежития, подобно тому как человеку, действующему в физическом мире, необходимо подчиняться его зако­нам. Вытекающие из общежития юридические законы независимы от нравственных, так же как и физичес­кие законы независимы от человека; но в обоих случа­ях эти законы составляют необходимое условие деятель­ности, с которым надобно сообразоваться. В отношении к юридическому закону, вытекающему из требований свободы, признание его силы основано не на физичес­кой необходимости, а на разумном сознании потребно­стей общежития, без которого осуществление нрав­ственных начал осталось бы пустым призраком.

Право и нравственность имеют один корень — духовную природу человека; они действуют на одном и том же поприще человеческих отношений; внешние действия и внутренние побуждения тесно связаны друг с другом, а потому тут необходимо оказывается взаи­модействие двух начал, а вместе и потребность приве­сти их к соглашению. Это требование относится в осо­бенности к праву, ибо нравственный закон не имеет принудительного характера, а право может вынуждать свои повеления.

Основное правило, которым определяются эти отношения, состоит в том, что юридический закон не должен вторгаться в область внутренней свободы и определять то, что, по существу своему, не подлежит его действию. Сюда относятся религиозные убеждения человека; они выходят из ведения принудительной власти. С другой стороны, в собственной своей сфере юридический закон может отказать в помощи действи­ям формально правомерным, но по существу своему безнравственным, например, в признании законности процентов свыше известной нормы. Наконец, он мо­жет даже положить наказание за безнравственные поступки, когда они составляют посягательство на чужую личность или оскорбляют общественную со­весть; но такого рода постановления требуют особен­ной осторожности. Где есть совместная сфера, там раз­граничение не всегда легко; но общее правило должно состоять в том, что область нравственности не подле­жит юридическому закону, который имеет дело только с внешними отношениями свободы и касается внутрен­них побуждений лишь настолько, насколько они выра­жаются в действиях, нарушающих право.

Принудительным юридический закон становится тогда, когда он в известном обществе признается дей­ствующею нормой права. Таков закон положительный, который получает силу именно от этого признания. Вследствие того он может быть разный в разные вре­мена и у разных народов. Прилагаясь к жизни, общие начала права видоизменяются сообразно с условиями, потребностями, взглядами степенного развития обще­ства, в котором они призваны действовать. Отсюда раз­нообразие и изменчивость юридических норм. В этом выражается реальная сторона права, представляющая осуществление общих начал в жизненных явлениях. В этой сфере проявляется, вместе с тем, и человеческая свобода; от нее зависит установление тех норм, которы­ми определяются ее действия, и изменение этих норм сообразно с развитием правового сознания. Отсюда по­нятие о юридическом законе, как о произвольном чело­веческом установлении, в отличие от законов природы, которые всегда и везде действуют одинаково. Это воз­зрение развивалось уже древними — софистами и вос­кресло с новою силою в настоящее время.

Оно грешит тем, что принимает во внимание одну внешнюю сторону или способ установления норм, упуская из вида связь их с самыми необходимыми и элементарными потребностями человеческого общежи­тия. Положительные нормы права составляют принад­лежность всякого общества. Они являются не только в устроенном гражданским порядке, но и на самых низ­ших ступенях общежития, здесь они имеют форму обычая, признанного всеми и которому все бессозна­тельно подчиняются. Обычай возникает чисто практи­ческим путем; он слагается из жизненных потребнос­тей, вытекающих из взаимодействия свободных единиц. Чем ниже сознание, тем более он имеет характер ес­тественного проявления присущих человеку духовных сил Отсюда учение немецкой исторической школы, что прямо, подобно языку, представляет органическое яв­ление народного духа, вследствие чего оно должно раз­виваться не искусственными и произвольными мера­ми, а органическим путем, по мере развития народных потребностей и сознания.