Социология личности. Социология личности Кон. И. с кон Социология личности Издательство политической литературы Москва 1967 1 ми кис. Кон известный советский социолог, доктор философских наук, профессор Ленинградского университета, автор многих книги статей
 Скачать 1.14 Mb.
|
|
4. БЛЕСК И НИЩЕТА БУРЖУАЗНОГО ИНДИВИДУАЛИЗМА Меня спрашивали, почему я с теми, кто стремится взорвать сегодня. Да, да, не весь мира именно сегодня — запомните это. Витезслав Незвал ЧТО ЖЕ ТАКОЕ ОТЧУЖДЕНИЕ Понятие отчуждения, отчужденного мира позволяет ярко и образно выразить неудовлетворенность социальным миром, в котором человеку-творцу отводится неподобающее ему место. Но, как правильно заметил Ю. А. Левада, категория отчуждения не имеет конкретно-исторического характера. Это способ описания определенных сторон антагонистической социальной действительности по отношению к ее предвидимой, возможной, желаемой и завоевываемой перспективе. Когда мы говорим о том, что рабочий в буржуазном обществе лишен средств производства или лишен культуры, этим вовсе не предполагается, что лишение явилось историческим фактом, те. что когда-то имелось обладание, а затем — потеря. Реальный смысл такого способа выражения состоит в том, что рабочий класс не имеет средств производства и культуры, но может и должен владеть ими. В этом смысле правомерно говорить об отчуждении и преодолении его (причем это может относиться лишь к такому изменению, которое является назревшей и реальной 88 общественной потребностью . 254 Понятие Отчуждения фиксирует специфическую форму взаимоотношений между родовым человеком и отдельной личностью. Вся совокупность общественного богатства, культурных ценностей, форм общения — нечто иное, как объективация, ив этом смысле отчуждение человека как рода. Но это отчуждение есть одновременно и присвоение каждый индивид в процессе обучения, воспитания, деятельности присваивает то, что создано его предшественниками и современниками, и из этих присвоенных элементов конструирует собственную личность. Затем, в процессе труда, познания и общения он снова как бы отдает (с процентами) присвоенное им содержание обществу. Эта диалектика «интериоризации» (присвоения) и «экстериоризации» (отчуждения) является всеобщей и происходит в любых общественных формах. Однако возможности индивидов, принадлежащих к разным классам, неодинаковы. Рабочий, лишенный средств производства, не имеет доступа к вершинам культуры, и эта ограниченность его присвоения лимитирует и возможности его самореализации. Пока общественные предпосылки для изменения существующего положения не созрели, люди, по крайней мере в массе своей, довольствуются данными условиями, считают их естественными, нормальными. Но когда данные, ограниченные отношения исчерпывают свои возможности, они начинают восприниматься как бесчеловечные, противоестественные. Отчуждение есть лишь самая общая характеристика этих социальных противоречий и отражения их в общественном сознании например, в отношении рабочего к труду. 255 Отсюда — и многозначность самого термина отчуждение. В философской и социологической литературе он употребляется, по меньшей мере, в трех главных значениях, не говоря уже о различных нюансах. Во- первых, говоря об отчуждении, философы часто имеют ввиду любое опредмечивание человеческой деятельности — всякое проявление моей деятельности, любой результат моего труда принимает какую-то материальную форму и, следовательно, отделяется, отчуждается от меня как творца. Во- вторых, отчуждение обозначает овеществление субъекта, ограничение активно- творческого начала в человеке, его порабощение продуктами его же собственной деятельности. В-третьих, отчуждение обозначает психическое состояние лица, не чувствующего себя свободным в своих действиях, сознающего себя вещью, игрушкой каких-то внешних сил. Все эти три значения взаимосвязаны ив тоже время принципиально различны. Первое истолкование отчуждения, типичное, например, для экзистенциалистов, представляется чрезмерно расширительным. Зачем называть отчуждением необходимое условие любой человеческой деятельности, без которого невозможно никакое самовыражение, никакое самоутверждение личности Маркс специально разграничивал опредмечивание (Уег§е§еш1:апс1- Нспш1§), составляющее неотъемлемую черту всякой предметной деятельности на любой ступени истории человечества, и овеществление (УегваспНспипд, или УегСт§Нс1шп§) как специфическую форму опредмечивания, связанную с определенными историческими условиями, прежде всего с товарным производством, с частной собственностью и антагонистическим разделением труда. Отождествление отчуждения с опредмечиванием делает самый вопрос об его преодолении бессмысленным. Под глобальное отчуждение можно подвести решительно все. Человек лишен самосознания, не отделяет себя от продуктов своей деятельности Виновато отчуждение. Самосознание индивида, наоборот, оторвано от деятельности Дело опять-таки в отчуждении. Отчуждение становится своего рода волшебным словом, которое должно разом открывать все двери, а фактически не открывает ни одной. Более определенно, на первый взгляд, психологическое понятие отчуждения (отчуждение как психическое состояние индивида, его отношение к внешнему миру и собственной деятельности. Вопросы этого рода (как человек относится к собственной деятельности, в чем рабочий видит смысл своего труда и т. и) весьма существенны. Маркс тоже начинал с анализа отношения рабочего к труду и лишь затем обратился к исследованию объективных социальных процессов, детерминирующих это отношение. Психологическая трактовка отчуждения весьма распространена в современной американской социологии. С одной стороны, это связано со стремлением уточнить многозначное понятие, чтобы можно было использовать его в эмпирическом исследовании, с другой стороны, это выражает стремление выхолостить из идеи отчуждения ее социально-критическое начало. Мелвин Симон, например, рассматривает отчуждение как специфическое переживание индивида и обнаруживает в нем пять различных модальностей: 257 1) бессилие — индивид считает, что его деятельность не может дать тех результатов, к которым он стремится 2) бессмысленность — индивиду неясно значение событий, в которых он участвует, он не знает, во что он должен верить, почему надо поступать так, а не иначе 3) дезорганизация норм (попгйеввпевв) или аномия — ситуация, в которой индивид сталкивается с противоречивыми ролевыми ожиданиями и вынужден для достижения поставленных целей прибегать к социально неодобренному поведению 4) изоляция — отчуждение индивида от господствующих целей и ценностей, расхождение индивида сданным обществом в оценке значимых в этом обществе целей и верований 5) самоотчуждение — отчуждение индивида от самого себя, ощущение себя и своих способностей как чего-то чужого, как средства или инструмента 89 Типология, предложенная Симэном и принятая многими исследователями, работает при эмпирическом исследовании субъективных, психологических процессов, например отношения человека к своему труду, степени его идентификации с ролью и т. д. Но при этом отчуждение описывает уже не социальную действительность, а только индивидуальное (или групповое) самосознание. Например, отчуждение труда сводится к конфликту между ценностной ориентацией личности и ее профессиональной ролью. Там, где такого конфликта нет, нет и отчуждения. В свете концепции Симэна, веселый робот Олдоса Хаксли, который вполне удовлетворен своей жизнью, так как полностью лишен индивидуальности и легко поддается манипулированию, должен быть признан свободным от отчуждения. Психологическая трактовка отчуждения фактически выхолащивает социально-критическую направленность этого понятия. Степень отчуждения ставится теперь в зависимость от индивидуальных особенностей лица отчужденный — значит неприспособленный ему можно помочь, изменив его установки, мешающие ему принять существующую действительность. Да и сами социальные условия оказываются теперь не целостной структурой, а суммой отдельных элементов. Взять хотя бы проблему отношения рабочего к труду. Труд имеет как свои функциональные (обусловленные характером выполняемых операций, таки свои социальные (обусловленные характером общественных отношений, в которые включены работающий человек и его деятельность) аспекты. Конкретное отношение рабочего к своему труду — удовлетворен он или нет, нравится ему труд или нет — обусловлено обоими этими аспектами. Сточки зрения функциональной, конвейерный труд, в силу своей монотонности, одинаково утомителен и при капитализме, и при социализме. Фромм, Свадос и другие основывают свой вывод о неустранимости отчуждения именно на анализе конвейерного труда, где рабочий предельно несвободен. Но конвейер — не предел технического прогресса, а только одна из его стадий. Рабочий-наладчик на автоматизированном предприятии не ощущает той функциональной скованности, которая характерна для маши- носборочного конвейера. Он сам определяет 259 последовательность операций, ритм и темп движения и т. д. Поэтому, как показывают конкретные исследования, его удовлетворенность своим трудом выше, чему конвейерного рабочего. Но кроме функциональной стороны дела есть еще сторона социальная. Смысл труда для рабочего отнюдь не сводится к пониманию существа выполняемой им частной операции, а свобода — к возможности определять последовательность и ритм собственных движений. Трудна эксплуататора, даже при максимальной функциональной, технологической свободе, всегда остается вынужденным, подневольным. И даже самый скучный, нетворческий труд приобретает личностное, моральное содержание, если человек может сказать о себе словами поэта Радуюсь я это мой труд Вливается в труд моей Республики. Степень удовлетворенности или неудовлетворенности человека своим трудом вообще нельзя понять, оставаясь в рамках отношения индивид работа. Здесь многое зависит от уровня потребностей рабочего, которые, в свою очередь, вытекают из его социального положения, образования и т. п. Было бы неправильно судить об американских рабочих только по описаниям Свадоса, Чиноя и др. Поданным Блаунера 91 , от 75 до 90% американских рабочих в общем и целом удовлетворены даже рутинной работой. Но это объясняется, как признает сам Блаунер, главным образом низким образовательным уровнем рабочих и соответствующим воспитанием, 260 которое побуждает человека довольствоваться малыми не стремиться к 92 большему. Тоже самое констатирует М. Симэн 92 на основании изучения большой группы (558 человек) шведских рабочих. Эти люди не сравнивают свою работу с каким-то идеальным образцом, не пытаются превратить ее в главный источник внутреннего удовлетворения, они принимают ее такой, какова она есть, с ее необходимостью и однообразием, однако это не вызывает у них болезненных явлений, вроде аномии, общей враждебности к окружающим, политической апатии и т. п. Отношение личности к труду производив от других ее ценностных ориентации. По словам Блаунера, индустриальное бессилие включает в себя четыре компонента 1) отделение производителя от собственности на средства производства и готовые продукты неспособность влиять на общую политику фирмы 3) отсутствие контроля над условиями труда 4) отсутствие контроля над непосредственным трудовым процессом. Однако для американских рабочих существенны лишь два последних момента, непосредственно затрагивающие их деятельность. Более общие и абстрактные аспекты бессилия не волнуют рабочих, они свыклись с этими условиями. Сегодня средний рабочий также мало желает владеть своими машинами, как современные солдаты своими гаубицами, а правительственные чиновники — своими 93 служебными картотеками . Если принять это суждение просто как констатацию определенных психологических настроений, то, вероятно, Блаунер прав. Однако самоограничение интересов рабочего сферой 261 непосредственной деятельности есть результат капиталистических отношений, делающих человека простым агентом производства. А это-то как рази выпадает из психологической трактовки отчуждения. Психологическая трактовка отчуждения, концентрирующая внимание на переживаниях индивида, недооценивает зависимость индивидуального самосознания от сознания общественного, те. самосознания родового человека. А ведь оно тоже противоречиво. С одной стороны, бессилие человека перед стихийными силами природы и общества порождает фетишистские формы сознания, иррациональную веру. Не узнавая в противостоящих ему общественных силах результатов собственной совокупной деятельности, люди неизбежно мистифицируют, фетишизируют эти силы, превращая их в самостоятельные сущности. Древнейшей формой такого фетишистского мировоззрения является религия, которую Маркс определял как самосознание и самочувствование человека, который или еще не обрел себя, или уже снова себя потерял 94 . Идея смирения перед богом есть нечто иное как признание неустранимости факта отчуждения и отказ от борьбы за его преодоление. Но существуют и светские формы религиозного сознания. В конце концов, какая разница, объявляется ли творцом истории бог или техника, гений или государство Во всех этих случаях человек мыслится не субъектом, а только продуктом чьей-то чужой деятельности, обладающей собственной волей, которой человек не обладает. Не всели равно, кто истолковывает эту волю — жрецы, пророки или чиновники 262 С другой стороны, пока люди не научились рационально осмысливать собственные проблемы (а это тоже зависит от социальных условий, крушение иррациональной веры порождает у них болезненное безверие, чувство одиночества, беспомощности. Причем как вера, таки безверие являются фазами одного итого же разорванного сознания, понять которое можно только из анализа социальной действительности. Таким образом, ни глобальная, ни психологическая концепции отчуждения не дают ответа на наши вопросы. В первом случае любая социальная действительность оказывается одинаково неудовлетворительной, во втором — одинаково приемлемой. Реальная проблема, сформулированная Марксом, состоит в следующем Социальная сила, те. умноженная производительная сила, возникающая благодаря обусловленной разделением труда совместной деятельности различных индивидов эта социальная сила, вследствие того, что сама совместная деятельность возникает не добровольно, а стихийно, представляется данным индивидам не каких собственная объединенная сила, а как некая чуждая, вне их стоящая власть, о происхождении и тенденциях развития которой они ничего не знают они, следовательно, уже не могут господствовать над этой силой напротив, последняя проходит теперь ряд фаз и ступеней развития, не только независящих от воли и поведения людей, а наоборот, направляющих эту волю и это поведение Нов этой формуле в нерасчлененном виде сконцентрирована целая совокупность вопросов 263 объективная закономерность общественного развития, существующая на всех его этапах, при всех социальных условиях стихийность совместной деятельности людей, присущая определенным социальным организмам трудности осознания индивидами своей связи с социальным целыми вытекающая отсюда фетишизация этого целого и его отдельных элементов. Непосредственно перевести это в эмпирические, измеримые параметры невозможно. Маркс неслучайно перешел от первоначальной абстрактно-фило софской постановки проблемы отчуждения к конкретному исследованию экономических и социальных аспектов освобождения человека. Конечно, этот путь труден. Легко сказать человек отчужден, он не хозяин своей судьбы, а нужно, чтобы было иначе. Гораздо труднее исследовать реальные пути и способы такого освобождения. Утопии и идеологические фикции часто выглядят заманчивее и ярче, чем осторожные научные прогнозы. Но зато конкретно-исторический подход дает более прочные и надежные результаты. ПРОТИВОРЕЧИЯ ТЕОРИИ МАССОВОГО ОБЩЕСТВА Возражения вызывает и концепция массового общества 96 . Само это понятие на редкость расплывчато и неопределенно. Термин масса имеет в этих теориях самые разнообразные значения масса как недифференцированное число, как суждения некомпетентных лиц, как механизированное общество, как бюрократическое общество и просто как толпа. Сами теории этого рода распадаются натри типа 264 1. Аристократический вариант (И. Тэн, Ф. Ницше, Г. Лебон, X. Ортега-и-Гаесет) зародился еще в XIX в. Массы рассматриваются здесь как разрушительная, варварская сила, которая приходит на смену аристократической элите. Пока элитарная концепция связывалась только с проблемой культуры, она несла в себе известный заряд критицизма по отношению к буржуазному обществу, враждебному искусству, неутилитарному знанию и т. д. Но как только в этом духе ставится вопрос о власти, реакционная политическая сущность этой доктрины становится совершенно явной 2. Либерально-демократическая концепция (Э. Фромм, Г. Арендт, Э. Ледерер и др) родилась в х годах как следствие разочарования либеральной интеллигенции в социализме и ее страха перед фашизмом. Как известно, боевую армию фашизма составляли мелкая буржуазия и различные деклассированные элементы. Обобщая этот факт, либеральные социологи сделали вывод, что классовое самосознание пролетариата ослабело, что место организованного класса занимает аморфная и безликая масса, состоящая из отчужденных друг от друга индивидов, которые легко поддаются манипулированию со стороны своекорыстного меньшинства. Если вари стократической концепции массу составляли агрессивные мятежники, то теперь это — отчаявшиеся индивидуалисты, слепо следующие за вождем. 3. Третья, наиболее популярная сейчас концепция (Д. Рисмэн, Д. Макдонадьд) родилась после второй мировой войны как отражение 265 внутренних противоречий буржуазной культуры. Ее пропагандисты в прошлом верили, что воспитание постепенно поднимет общий политический и культурный уровень нации. Однако жизнь не оправдала этих ожиданий. Рост образования сам по себе не вызвал роста политической и культурной активности. Отсюда — представление о массе как о пассивном множестве полуобразованных людей, которые составляют оплот всяческого конформизма. Элита, — резюмирует эту теорию Майкл Гаррингтон,— развращает массу и получает таким путем прибыли и власть, но сама элита тоже развращается массами, так как предпосылкой ее правления является то, что она создает неполноценную культуру. Результатом этой диалектики является 98 упадок всего общества . Речь идет о действительно сложных, противоречивых процессах. Как замечает Ю. А. За-мошкин, «нормы-рамки» буржуазного общества противоречиво соединяют рациональные правила и требования социальной дисциплины, соответствующие объективным потребностям производства, принявшего характер единого, сложного, общественно-комбинированного процесса, и потребностям человеческого общежития в рамках современной развитой индустриально-городской организации общества, с правилами и требованиями классовой дисциплины, закрепляющими буржуазные, частнособственнически о, эксплуататорские производственные отношения и выражающими систему классового командования монополистической буржуазии и служащего ей государства 99 266 Буржуазное мышление со свойственной ему абсолютизацией капиталистических отношений смазывает эту противоречивость. Индивиду внушается, что те конкретные, специфические нормы-рамки (запреты и правила жизни, которые его окружают, есть якобы воплощение единственно рациональной, всеобщей, необходимо разумной и потому эффективной организации современного производства, современной общественной и политической жизни 100 . Тем самым передним ставится альтернатива либо он должен все принять, либо все отвергнуть. В первом случае вместе с некоторыми общими устоями социальной организации и дисциплины он должен принять всю систему классового неравенства, бюрократический аппарат и т. п. Во втором случае, отвергая опостылевший строй частной собственности, он должен отвергнуть социальную организацию как таковую. Но человек, разуверившийся в разуме, невидящий путей рационального разрешения своих проблем, неизбежно впадает в отчаяние, которое, как писал В. И. Ленин, свойственно тем, кто не понимает причин зла, не видит выхода 101 ; для него типичны чувства беспомощности, растерянности, страха и озлобленности. В индивидуально-психологическом плане это превращается в невроза в социальном — рождает стихийный анархический бунт против всех и всяческих общественных норм, против социальной дисциплины и организации как таковых. Именно это объясняет тот бессмысленный вандализм и катастрофический рост преступности, особенно среди молодежи, который так тревожит западных социологов. 267 Но и этот стихийный, слепой индивидуалистический бунт монополистический капитал ставит себе на службу масса деклассированных, отчаявшихся, озлобленных индивидов оказывается легкой добычей фашистских демагогов и используется в качестве тарана против стесняющих буржуазию демократических институтов. Именно эта внушаемость, податливость толпы приводит в отчаяние и наполняет пессимизмом либерально-демократических критиков массового общества, которые одинаково враждебны как бюрократической рутине, таки активизму фашистского толка. Чтобы вырваться из этого круга, нужно, во-первых, отказаться от абсолютизации капиталистической рациональности, вскрыть ее историческую ограниченность и, во-вторых, отказаться от индивидуалистического третирования всякой массы как чего-то аморфного и иррационального. Оба эти момента взаимосвязаны. Буржуазные и мелкобуржуазные критики массового общества, оценивая его с позиций индивидуализма, видят в любом коллективном движении угрозу индивидуальности. Но еще Г. В. Плеханов подробно разъяснял ошибочность такой позиции. Да, говорил он, освободительное движение пролетариата — это массовое движение, поэтому и психология его есть психология массы. Но это не означает деиндивидуа-лизации, потери самостоятельности личностью, вступающей в движение. Чтобы понять это, надо уточнить объект самостоятельности. Развитие личности как характера прямо пропорционально развитию в ней самостоятельности, те способности твердо стоять на своих собственных ногах. Эту способность пролетарий, вынужденный содержать себя собственным трудом, приобретает и обнаруживает как личность значительно раньше и полнее, чем буржуа. Нов социальном плане, как индивид класса, рабочий является зависимыми беспомощным. Он целиком зависит от тех, которые покупают его рабочую силу и кому принадлежат средства производства. И чем раньше он становится самостоятельным, те. начинает работать, тем раньше он начинает чувствовать эту зависимость. Таким образом, пролетарская самостоятельность обусловливает собою сознание пролетарием своей зависимости от капиталиста и стремление от нее избавиться или хотя бы только ее ослабить. А для этого нет другого пути, кроме сплочения пролетариев нет другого пути, кроме их объединения для совместной борьбы за существование. Поэтому, чем сильнее становится в рабочем недовольство зависимостью от капиталиста, тем сильнее укрепляется в нем сознание того, что ему необходимо действовать согласно с другими рабочими, что ему нужно возбуждать во всей их массе чувство солидарности. Его тяготение к массе прямо пропорционально его стремлению к независимости, его сознанию собственного достоинства, словом — развитию 102 его индивидуальности . Это качественно отличается от иррациональности толпы, состоящей из деклассированных индивидов, каких имеет ввиду Эрих Фромм. Фромм очень ярко говорит о беспомощности современного человека перед силами, которые нами управляют, подчеркивает, что он недеятельный участник бытия, а главным образом потребитель. Но ведь одно дело — стихийность развития капитализма, обусловленная присущими ему законами, другое дело — бессилие одиночки, оторванного от массового движения, третье — конформизм и приспособленчество, укоренившиеся в общественном сознании. Эти явления взаимосвязаны ив тоже время различны. Как ни эффективны новейшие средства манипулирования людьми, современного человека не следует представлять себе наподобие некой массовой точки, которая совершенно фатально, в силу давления известной социальной аппаратуры, принуждается (или психологически понуждается) к определенному поведению. Неудовлетворенность действительностью рождает поиск, гнет вызывает сопротивление, и именно входе борьбы осуществляется самовоспитание и самоизменение людей. Действительное воспитание масс никогда не может быть отделено от самостоятельной политической ив особенности от революционной борьбы самой массы. Только борьба воспитывает эксплуатируемый класс, только борьба открывает ему меру его сил, расширяет его кругозор, поднимает его 103 способности, проясняет его ум, выковывает его волю писал В. И. Ленин . И это непросто констатация факта, но важнейшее методологическое положение, вытекающее из философского принципа деятельной сущности человека. Уточнения требует и мысль о порабощении современного человека вещами. Понятие пошо сошшпшеш, которым оперирует Э. Фромм, соответствует реальности капиталистического 270 общества в том смысле, что человек, лишенный больших общественных идей, утверждает себя прежде всего и главным образом в Потреблении, через обладание вещами. Но ведь эта жадность к вещам сложилась в результате тысячелетий нужды и недопотребления, которые и посей день остаются жестокой реальностью для подавляющего большинства человечества, не только в слаборазвитых, но ив самых передовых странах. Современному человеку угрожают не телефон, пищущая машинка и автомобиль, а лишь такой способ присвоения и употребления этих вещей, при котором теряются естественные критерии их оценки и не вещь служит человеку, а человек оценивается в зависимости от обладания или необладания теми или иными вещами. КУЛЬТУРА И МАССА Именно это противоречие фиксирует (ноне разрешает) теория массовой культуры, предложенная ван ден Хаагом. Ван ден Хааг совершенно правильно связывает противоречия развития культуры с превращением культурных ценностей в товар и отделением производителей культуры от ее потребителей. В тоже время, однако, он склонен объяснять серость и стандартность «масскульта» его массовостью и влиянием средств массовой коммуникации кино, радио, телевидение. Да, тут тоже есть свои проблемы, и проблемы сложные. Культурные и художественные ценности значительны именно своей уникальностью, своеобразием, неповторимостью. Между тем всякое массовое производство предполагает поток, стандарт. Верно и то, 271 что художественные вкусы широкой публики всегда оставляют желать много лучшего ведь они сформировались на материале искусства предыдущего периода, а сегодняшнее искусство (если оно подлинное) — это открытие, перспектива в будущее. Художник открывает зрителю, читателю нечто новое, чего тот еще не осознал. Это новое усваивается не всеми сразу. Ориентировать искусство на уже сложившиеся массовые вкусы также нелепо, как требовать от науки, чтобы вместо открытия нового она повторяла уже известные истины. В. И. Ленин специально предупреждал против такого примитивного понимания народности, указывая, что художник должен не опускаться до уровня масса поднимать массы до себя. Но все-таки вовсе не демократизация культуры вызывает кризис искусства. Книгопечатание, радио, телевидение неизбежно стандартизируют технику, способы передачи соответствующей информации, но влияние этого на ее содержание отнюдь неоднозначно. Правда, Платон считал, что уже появление письменности нанесло удар оригинальности мышления, так как лишится упражнений память припоминать станут, доверяясь письму, по посторонним, внешним знакам, а не внутренней силой, сам по себе. В результате, механического усвоения чужих знаний люди будут казаться многознающими, оставаясь в большинстве невеждами, невыносимыми в общении таки сделаются они немудрыми, а мнимомудрыми» 104 . Жалобы, что печать и радио в силу своей массовой природы стандартизируют человеческое мышление и заполняют мозг готовыми сведениями, не развивая его, мало чем отличаются от этих рассуждений. Согласно теории массовой культуры, основное противоречие ее — это противоречие между гетерогенным (разнородным) — по своему культурному уровню, вкусами т. п . — составом аудитории и гомогенностью (однородностью) информации и художественных образов, распространяемых с помощью средств массовой коммуникации. Под влиянием этой гомогенности смазываются различия между индивидами и все они превращаются в безликую массу. Но так ли это Тезис, что потребители массовой культуры суть агрегат изолированных друг от Друга одиноких атомов, покоится на двух предпосылках 1) что индивид воспринимает информацию, передаваемую массовыми средствами, как изолированное лицо, безотносительно к другим лицам, с которыми он связан значимыми отношениями, и 2) что содержание сигнала — будет ли то попытка повлиять на голосование или реклама, моральная норма или эстетический критерий или развлечение — оказывает непосредственное влияние на индивида и определяет норму его выбора по отношению к этому содержанию, безотносительно к прочим установкам личности. Однако, хотя эти соображения кажутся на первый взгляд убедительными люди смотрят телевизор или слушают радио у себя дома, в семье или в одиночестве, специальные исследования ставят их под серьезное сомнение 106 Можно считать доказанным, что индивид воспринимает массовую информацию не как отдельный атома чаще всего на базе жизненных представлений, ценностных ориентации и т. п, существующих в его первичных группах. Читатели, слушатели зрители отбирают материал своего чтения, слушания и созерцания в соответствии с уже имеющимися у них точками зрения. Если сообщаемая информация противоречит этим ранее сформировавшимся установкам, она, как правило, воспринимается плохо или даже вовсе не воспринимается. И поскольку каждый индивид имеет не одну референтную группу, его психологическая автономия достаточно велика. Средства массовой коммуникации могут дать индивиду желаемую направленность только в том случае, если нет никаких противодействующих влияний со стороны семьи, собственного жизненного опыта и т. п. Но нельзя и взваливать на читателя, слушателя, зрителя ответственность за низкий уровень массовой продукции. Он — читатель, зритель, слушатель — были остается разным. Известно, например, что во Франции первоклассный кассовый успех наряду с некоторыми бульварными фильмами имели такие превосходные фильмы, как Плата за страх, Дорога и другие. Массовые издания классиков и выдающихся современных писателей расходятся в миллионах экземпляров. Но всех ли издают такими тиражами Увы, нет Об этом прямо заявлял Жан- Поль Сартр на международной встрече писателей в Ленинграде. Возражая Натали Сар-рот, которая говорила, что писатели сами выбирают для себя публику советские писатели пишут для широких масса западные писатели — для узкого круга избранных Сартр сказал 274 Нет, мы — писатели, которые вынуждены считаться стем фактом, что широкая публика пока еще не находится в нашем распоряжении и что для того, чтобы до нее добраться, нам нужно использовать возможности, находящиеся в руках буржуазии. У нас в настоящее время издаются великолепные серии, например карманные книги они стоят очень дешево, и теперь их читает все более и более широкая публика, можно сказать, что их читают массы. Нов этих сериях публикуются только произведения, удостоенные премии, а это сразу отстраняет от участия в этих изданиях большинство писателей, так что, в конце концов, мы имеем право доступа к массам только в том случае, если мы понравились господствующей элите. Это одно из наиболее крупных наших противоречии» 107 Дело, следовательно, не в том, что массы признают только низкопробные вещи, а в том, что производство эрзац-культуры обходится дешевле, а целью издателей, кинопродюсеров и т. д. является именно извлечение прибыли. Мне кажется заявил на симпозиуме в американской Академии науки искусств редактор высоколобого журнала «Рагивап Келаелу» Уильям Филлипс,— что единственной причиной существования журнала «Ьоок», будем откровенны на 108 этот счет, является то, что он дает прибыль . Не следует забывать и об относительности самого критерия «высоколобости»; снобизм интеллигентской элиты нередко проявляется в нарочитой усложненности формы, специально, чтобы отсечь непосвященных. Когда же книга становится похожа на ребус, ее охотно обсуждают, но для чтения предпочитают брать 275 детективный роман. Бертран Рассел, которого никто не упрекнет в недостатке вкуса и культуры, прямо говорит, что предпочитает детективы Майкла Иннеса и Агаты Кристи современным романам, так как первые кажутся ему гораздо более реалистичными. Персонажи детективных рассказов все-таки что-то 109 делают, тогда как герои новых романов только думают о деятельности . Вероятно, в этом есть какая-то доля истины. Еще важнее социальный, идеологический момент. Если человек только носитель частичной функции, задавленный однообразным механическим трудом, ему действительно трудно овладеть всем богатством духовной культуры. Последняя может казаться ему излишними даже раздражающим грузом, который некуда приложить. Потребность в такой культуре возникает тогда, когда человек вступает в борьбу за изменение своих жизненных условий, когда он из пассивного продукта обстоятельств становится общественным деятелем. В этом смысле судьбы культуры тесно переплетаются с судьбами личности. Вскрывая противоречия современного общества, нужно избегать романтической идеализации прошлого, что нередко чувствуется в рассуждениях западных социологов, противопоставляющих сегодняшней неустойчивости бытия социальную и нравственную гармонию средневековья. Конечно, в прошлом жизнь была более стабильной. Нов массе своей люди средневековья имели гораздо меньше возможностей для развития творческой индивидуальности, чем современный человек. Их сознание находилось 276 во власти дремучих суеверий, их социальные возможности однозначно определялись сословной принадлежностью. Можно ли всерьез утверждать, что культурный уровень неграмотных крестьян XVI в. был выше уровня современного обывателя, даже если он не читает ничего, кроме газет и комиксов Да и культурная элита в ту пору была гораздо меньше современной. Конечно, сама фиксированность принадлежности человека к сословию, религии и т. п, лишая его возможности выбора, не позволяла ему осознать степень своей скованности, которая переживалась как естественное состояние. Но тем хуже приходилось тому, кто по складу характера или направленности мышления не укладывался в заданные рамки. Если люди прошлых эпох не мучились сомнениями относительно ценности собственного Я, то у них были другие неврозы — на почве религиозного фанатизма, отчуждения от бога, козней нечистой силы и т. п. Просветители были тысячу раз правы, восставая против подобной цельности и гармонии Да итак ли всеобъемлюща была эта гармония Уже Элоиза писала как о само собой разумеющемся факте, что в наше время. только в редких случаях благочестие не является лицемерием и ... наибольшими похвалами превозносится тот, кто не вступает в противоречие с общественным мнением. История ересей и постоянные жалобы духовенства на апатию верующих говорят о том, что не стоит преувеличивать идеологическое единообразие прошлых исторических эпох, независимо оттого, завидуем ли мы этому единообразию или осуждаем его. Слово отчуждение звучит обманчиво, создавая впечатление, будто человек когда-то был всесторонними счастливым, а потом утратил свои лучшие качества. Но всемирная история не повесть о потерянном рае. Речь идет не о том, чтобы вернуть человеку что-то им утраченное, а о том, чтобы он обрел нечто новое, чем он никогда раньше не обладал. Трагедия романтического индивидуализма состояла и состоит в том, что капитализм посулил превратить личность в высшую социальную ценность, но своих обещаний не выполнил. Капиталистическая рациональность, говоря словами Макса Вебера, расколдовала мири, лишенный прежних чар, он предстал перед людьми в своей холодной жестокости. Так о чем же следует жалеть О том ли, что с цепей, сковывавших человека, слетели прикрывавшие их розы, или о том, что сами цепи еще не разбиты Отмечая романтический характер некоторых современных концепций отчуждения, я отнюдь не хочу этим принизить или дискредитировать их. Неудовлетворенность действительностью, даже если положительная программа еще не вполне ясна великая революционная сила. О тех, кто в святом беспокойстве восторженно жили, гибли трагически, смели и петь и любить, замечательно сказал Валерий Брюсов в стихотворении Романтикам Вышли другие, могучие силой хотений, Вышли, чтоб рушить и строить на твердой земле, Нов их упорстве был отзвуки ваших стремлений, В свете грядущего — луч, вас манивший во мгле Но чтобы строить на твердой земле, недостаточно иметь высокую цель, нужно еще найти действенные средства ее достижения. 278 Либеральные критики массового общества находятся в плену традиционного противопоставления личности обществу. Им кажется, что одна может развиваться только за счет другого, что отношение индивида к обществу может быть либо индивидуалистическим, либо конформистским, что, чем больше личность соответствует социальным нормам, тем меньше в ней индивидуальности, и обратно 112 . Я уже говорил об ошибочности такого решения. Социальная норма, уже в силу того, что она имеет коллективный характер, всегда остается в какой-то степени внешней для отдельного индивида. Требовать, чтобы вся совокупность социальных норм стала сознательным внутренним мотивом поведения индивида, утопично хотя бы потому, что реальный объем общественного сознания всегда шире, чем объем сознания индивидуального. Превращение каких-то норм поведения в привычку освобождает человеческий интеллект для других, более сложных выборов, количество которых по мере дифференциации общественной деятельности не уменьшается, а возрастает. Современные люди, сих сложной ролевой структурой, гораздо больше отличаются друг от друга, чем члены любой патриархальной общности, регулируемой вековой традицией. Беда капитализма — не в стандартизации индивидов и заорганизованности общества, а в том, что рациональные формы поставлены на службу иррациональным целям (производство ради прибыли, богатство как критерий личного достоинства и т. п. Капиталистические отношения уже не соответствуют возможностями тенденциям развития общества, воспринимаются как противоестественные, бесчеловечные. История повторяется. Человек символизирует тенденции, заложенные в обществе, но которых не может реализовать существующая социальная структура. Так было при разложении первобытнообщинного строя, когда человек как мера всех вещей впервые противопоставил себя богами общинной традиции. Так было в поздней античности, когда мудрец осознал стеснительность рамок полиса и несправедливость института рабства. Так было на заре капитализма, когда система феодальной иерархии и ее идеологическое обоснование подверглись критике в свете самоочевидных положений о неотчуждаемых правах человека. Так происходит сегодня, когда личность восстает против отчуждения, механической цивилизации и капиталистической рациональности. Но чтобы эта социальная критика была плодотворной, необходимо отделить предвосхищение будущего от ностальгии по прошлому, реальную программу деятельности — от несбыточных иллюзий. 280 |