Имэмо ран

• Название: Имэмо ран
• Анкор: Refka
• Дата: 10.11.2019
• Размер: 1.81 Mb.
• Имя файла: 2014_019.pdf
• Тип: Документы; #94400
• страница: 9 из 23

ИСТОРИЧЕСКАЯ ДИНАМИКА
КИТАЙСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ
О.Е. Непомнин
КИТАЙСКИЕ ЦИКЛЫ И МОДЕРНИЗАЦИЯ
Циклический тип эволюции.
Анализ Китайской цивилизации необходимо осуществлять его в контексте исторической модели Китая. Желательно видеть историческое развитие человечества в полицентрическом, полимодельном диапазоне. Все это многообразие моделей – страновых, региональных, цивилизационных – можно свести к двум: западная, европейская и восточная, азиатская. Все остальные – либо переходные, либо комбинаторные, смешанные, смазанные, специфические модели и не имеют первостепенного значения. В данной работе мы берем западную модель как нечто целое, под восточной, азиатской подразумеваем только один из ее вариантов – китайский с его конфуцианской цивилизацией. Естественно, возникает вопрос о соотношении китайской модели и Китайской цивилизации, очень сложный вопрос. ТО, что они связаны, то, что они работают в паре, что они взаимопроникают; то, что китайский материковый социум (КНР) не выпал из азиатской модели.
Периферийный китайский социум – имеется в виду Тайвань и диаспор (хуацяо) – выпал и перешел в другую историческую модель, (западную), цивилизация сильнее и жизнеспособнее, нежели историческая модель, не говоря уже о формациях.
Формация – еще более зыбкая и меняющаяся фактура исторического развития.
Неизбежно возникает вопрос о соотношении Китайской и «конфуцианской» цивилизации. В первом случае речь идет о страновом варианте, во втором – о региональном. Это блок «конфуцианских» стран – Китай, Корея, Вьетнам, отчасти
Япония (в чисто культурном аспекте). Перед нами «конфуцианская суперсистема» – это и «мир-экономика», и «мир-культура» и «цивилизационный регион». В равной степени можно ли говорить о конфуцианском «мир-образовании», о конфуцианской
«мировой подсистеме», о конфуцианской «мир-цивилизации» и «китайской цивилизации»?
Для Западноевропейской цивилизации (от античности до наших дней) был характерен по сути лишь один крупный и длительный спад (раннее средневековье), а затем (начиная с развитого феодализма) отмечался постоянный и комплексный цивилизационный подъем. В «конфуцианской» цивилизации картина иная. Ее эволюция шла через следующие фазы: становление – спад – расцвет – спад – стагнация – спад – синтезация – спад – новый этап синтеза. Эту последовательность можно проследить на примере эволюции китайской философии и идеологии. Здесь прослеживаются такие этапы: период становления («канонический», IX–VIII вв. до н.э.) – «золотой век» философии и идеологии (VI–III вв. до н.э.) – застой (П в. до н.э.
– VII в. н.э.) – упадок (VIII–XI вв.) – подъем (расцвет сунского идеализма, ХП–ХШ вв.)
– застой XIV–XIX вв.
Такого рода чередование подъемов и спадов наблюдается и по другим сферам. Так, в художественной литературе каждый род литературы и жанр проходил через эту череду и имел свои взлеты и падения. Отметим «золотой век» танской поэзии (VII–IX вв.), «век прозы» (романов) с XIV по XVII вв. и упадок в этот

74 период поэзии, «век драматургии» (Юань, Мин, Цин) и одновременного эпигонства в сфере поэзии. К началу XX. во всех этих сферах наблюдался явный спад и застой.
Китайская цивилизация является великой, даже несмотря на ее архаичность и застылость в XVIII-XIX вв. Она эволюционировала в жесткой связи с исторической моделью развития китайского общества. Это восточная, азиатско-деспотическая модель, являющаяся contra versa западноевропейской модели.
Можно ли привязать цивилизацию к исторической модели, или же это разные вещи? Культура любой азиатской страны находится в системе восточной модели, выскочить из нее невозможно физически и исторически, поэтому историческая модель в известной степени держит цивилизацию на коротком поводке. Есть обратное взаимодействие, когда цивилизация влияет на историческую модель. Эти два начала идут в определенной связке, питая друг друга, помогая друг другу, мешая друг другу, иногда игнорируя друг друга.
Азиатско-деспотическая модель – не самый лучший вариант социально- политического, экономического, культурного и всякого другого развития, как показала беспощадная история. Ее основная специфика – это цикличность. Это очень жесткий, разрушительный механизм, который находится внутри китайской модели, и он, разумеется, не может не влиять на судьбы Китайской цивилизации.
Фактор цикличности наложил свой отпечаток на развитие Китайской цивилизации.
После прохождения пика цивилизационного развития циклический фактор начинает работать негативно, подводя Китайскую цивилизацию к комплексному застою, к системной стагнации, к цивилизационному тупику.
Говоря о китайской модели истории нельзя абстрагироваться от такого фактора влияющего на развитие
Китайской цивилизации, как азиатская – в данном случае, китайская – деспотия.
Может быть множество оценок и определений деспотии, но, независимо от них, этот фактор не способствовал развитию на цивилизационном поле Китая.
Китайская цивилизация является цивилизацией традиционного, но развитого общества, которое стало таковым очень рано – допустим, в отличие от отсталой, дикой, варварской Западной Европы после падения Римской империи. Однако мы видим, что эта развитая традиционность идет не только по восходящей, но и по нисходящей. И здесь вероятно коренное различие между цивилизационными маршрутами западной модели и китайской модели. Западная цивилизация прошла только через один спад, глубокую яму, которая возникла после варварского завоевания Западной Европы, после падения Римской империи и ранней христианизации. Где-то в средние века начинается подъем. Колебания в этой восходящей линии незначительны, они нейтрализуются жестким восходящим неуклонным движением вверх, и резких цивилизационных спадов западная модель не дает. Бывали временные, частичные, региональные, страновые сползания, но движение в основном шло вперед, по восходящей.
Если мы берем китайскую цивилизационную модель, то мы видим совершенно другую картину. Возьмем ее со стадии расцвета. Передовая – с точки зрения компаративистики – цивилизация, достигает очень высокого развития, наступает момент стагнации, затем длительный период стагнации, фаза отставания и переход к кризису, застою, который является одним из крупнейших исторических феноменов общемирового плана.
Да и сама эволюция Китайской цивилизации явно контрастирует с западноевропейским вариантом.
Дело в том, что все составляющие западноевропейского цивилизационного комплекса идут синхронно по восходящей, от низшего к высшему. Китайская модель выдает несколько другой вариант. В культурологическом плане различные составляющие этой модели имеют

75 собственную динамику развития. Что бы мы ни брали – поэзия, проза, драма живопись, скульптура, театральное искусство, архитектура, музыка и т.д. – движение здесь весьма капризно, весьма специфично. Это разнотемповое биение внутри данной динамики мы видим по всем слагаемым культурного комплекса Китайской цивилизации. Допустим, поэзия развивается по своему графику, проза – по другому и т.д. Достаточно упомянуть золотой век китайской философии – а потом спад, а потом стагнация а потом застои, компиляция. Отметим золотой век китайской поэзии, это танская эпоха; что-то продолжается в сунский период, а потом снова начинается компиляция, подражательство, – и все сходит на нет. Эти биения имеет практически каждый культурный пласт цивилизации, каждая ее составляющая.
Развитие Китайской цивилизации по своему ступенчатому пути приводит ее (и такой ее нашли европейцы, пришедшие в Китай в 19 веке) к состоянию застоя, упадка, кризиса, стагнации и отсталости. Возьмем два самых хрестоматийных,
«школьных» примера. Вспомним восторги Марко Поло, который пришел по
Шелковому пути из нищей, грязной, вонючей Европы в великое, процветающее, культурное Срединное государство – а Китай действительно был тогда центром
Вселенной... И возьмем конец 18 века, когда люда из дипломатической миссии лорда Маккартни были поражены, увидев явный застой и отсталость.
Цикличность и деспотия характерны и для стран традиционного Востока – развитых, отсталых, вступающих на путь выхода из ранней стадии традиционности.
Циклы в Азии – вещь не новая, в том числе, как мы знаем, и в истории России. И конечно, каждая из азиатских стран переживает эту цикличность по-своему. Те же, кто вырвался из рамок восточно-азиатской модели – например, Япония – и резко перешел на западноевропейские феодальные рельсы (в полукитайском цивилизационном облачении), не знал ни цикличности, ни деспотии. Чем отличается китайская цикличность от цикличности в других азиатских странах? Невероятно высокой ценой прохождения стадии катастрофы и вступления в очередной династийный цикл. Здесь миллионы или десятки миллионов погибших, забро- шенные поля, разрушенные города. Нас интересует цивилизационный результат этой цикличности. Способствовали ли такие катастрофы развитию Китайской цивилизации во времени, в пространстве, с точки зрения количественного и качественного, стадиального плана? Вряд ли можно дать однозначный ответ, ибо только через эти горы трупов китайская модель могла переходить от одного цикла к другому, т.е. продолжать движение во времени.
Китайская цивилизация родилась, и поначалу эволюционировала вне русла цикличности. Смена циклов началась со II в. До н.э. Вся предшествующая эпоха
(периоды Шан-Инь, Западное Чжоу, Чуньцю и Чжаньго) протекали без смены циклов.
Первыми двумя циклами явились Ранний Ханьский (206 г. до н.э. – 9 г.н.э.) и после правления Ван Мана наступил Поздний Ханьский (25-220 гг.н.э.) Затем последовал внециклический этап (220-618 гг.) Это были периоды Троецарствия, Цзинь,
Северных и Южных династий, а также период Суй. Вслед за Танским циклом (618-
907 гг.) наступил перерыв цикличности – краткий период Пяти династий (907-960).
Следующим династийным циклом был Сунский (960-1279 гг.). Его фаза катастрофы пришлась на монгольское завоевание Китая (династия Юань, 1271-1368). Далее циклическое начало практически не прерывалось. За Минским циклом (1368-1644) последовал Цинский цикл (1644-1870). За ним наступили Послетайпинский цикл
(1870-
1949 гг.), после чего Китай вступил в Маоистский цикл, или цикл КНР. Этот последний продолжается и в наши дни. Таким образом из более 2200 лет, прошедших с начала эпохи Хань (206 г. до н.э.), в русле цикличности Китай прожил более 1740 лет, а вне ее – примерно 460 лет.

76
Возникает вопрос: каковы хронологические рамки циклов? Когда циклическая модель работает в китайской истории без внешних помех (т.е. без смуты «сверху», когда идет децентрализация, когда ваны, гуны, хоу делят страну на куски, когда княжества образуются в государства; или когда в Поднебесную вторгаются кочевники), то отсчетом цикла принято считать воцарение новой династии, когда сам циклический механизм работает в чистом виде. С падением династии можно ставить конец цикла. Между тем Цинский цикл с Цинской династией не покончил. Здесь происходит исторический сбой – сочетание нового и старого, линейного и циклического, традиционного и современного. Тут внутренний механизм Китая нарушен грубым внешним воздействием Запада.
Из китайской цикличности нельзя выводить всеобщий закон развития. Это начало пробивало себе дорогу сквозь живую историю, а она сама искажает тот цивилизационный код, код модели, который сама и задала. Она перебивает цикличность Китайской цивилизации – ее негативную специфику — эпохами смуты, периодами децентрализации, кочевых нашествий и т.д. Из истории Китайской цивилизации эти моменты нельзя выбросить. Но как только они упорядочиваются, нивелируются или сходят, жестко работает циклическая схема. Ее никто не отменял: ни те ваны, которые делили средневековый Китай на отдельные государства, ни те кочевники, которые захватывали Китай либо частично, либо целиком. Цикличность – это более высокое начало, оно выше и тех, и других, выше и китайских правителей, которые сидели в тех или иных столицах.
Цикличность работает и сейчас, после окончания великой смуты середины XIX века (великая крестьянская война тайпинов). Если считать, что эта фаза катастрофы
Цинского цикла кончилась где-то в 70-х годах XIX века, до следующей великой крестьянской войны под руководством Мао Цзэдуна и его маршалов в 1949 году, то здесь кончается Посттайпинский цикл, и вce слагаемые цикла налицо. С воцарением великого крестьянского вождя Мао Цзэдуна начинается следующий цикл
(Маоистский), и он длится до сих пор. О том, что это – цикл, говорят все данные, которые к нам приходят. И то, что механизм цикличности работает при так называемых коммунистах точно так же, как он работал при маньчжурских богдыханах, милитаристах, гоминдановцах – это объективная реальность. Значение ее можно завышать или принижать, но игнорировать ее нельзя. Она проявила себя как в XIX, так и в XX веке. Будет она работать и дальше.
В китайской истории действует ясно выраженный закон повторяемости. В экономике, социуме, политике и культуре. Повторяемость существует в двух видах.
Первый – это повторяемость от одного цикла к другому. Это своего рода стандартное межциклическое чередование, передаваемое по эстафете от цикла к циклу. Второй вид повторяемости – это движение внутри цикла. Речь идет о неуклонном чередовании его пяти стандартных фаз – разруха, восстановление, стабилизация, кризис и катастрофа. С учетом этих обоих видов можно говорить о
«двойной повторяемости» китайской истории при переходе ее от нециклических эпох к циклическим с повторением ее в каждом цикле.
В истории Китая имели место восемь таких круговоротов. Перечислим их.
Первым стал Ранний Ханьский цикл (206 г. до н.э. – 24 г. н.э.). Вторым был Поздний
Ханьский цикл (25 г. – 220 г.). После долгого перерыва – почти в четыре столетия наступил третий – Танский цикл (618-907). Четвертым стал Шуйский цикл (960-1279).
Пятым явился Минский цикл (1368-1644). За ним наступил Цинский цикл (1644-1860)
– шестой круговорот в истории Китая. Его сменил седьмой – Тайнинский цикл (1860-
1949). Восьмой цикл начался в 1950 г. и разворачивается в наши дни.

77
Особо следует отметить специфику периода Юань (1271-1368). Это время было отмечено монгольским завоеванием, масштабной разрухой, суровыми зимами, мощными наводнениями, затяжными засухами, страшными эпидемиями, сильнейшим голодом и массовой смертностью. Все это дает основания считать эпоху Юань не как нормальный отдельный цикл, а как сплошную затяжную фазу катастрофы Сунского цикла.
Таким образом, почти все циклы именуются по названию правившей тогда династии. Здесь мы указываем начало и конец каждого цикла по сугубо династийному принципу. Такая датировка весьма условна. Своей «точностью» до года она отнюдь не соответствует размытости такого ориентира как «граница» между фазой катастрофы прошедшего цикла и стадией разрухи наступившего.
Смена одного цикла другим, как и смена всяких исторических процессов, не может иметь жестких временных рамок. Кроме того, необходима следующая оговорка.
Если Позднеханьский цикл прослеживается на уровне цифровых показателей, то
Раннеханьский может быть показан преимущественно на описательном материале источников.
Таким образом в истории Китая имели место шесть «больших» циклов с продолжительностью от 200 до 300 лет каждый, т.е. начиная с Раннеханьского и кончая Цинским циклом включительно. За ним следует два «малых» цикла –
Тайпинский (90 лет) и нынешний цикл, продолжающийся уже более половины столетия.
С учетом фактора цикличности вся история Китая распадается на четыре неравные эпохи. Первая – это доциклическая пора – от Шан до Хань (XVI в. до н.э. –
Ш в. до н.э.) протяженностью примерно 18 столетий. Вторая эпоха – это два
Ханьских цикла (Ранний и Поздний) общей длительностью более четырех столетий
(с 206 г. до н.э. – 220 г. н.э.). Третья эпоха являла собой нециклическую, или межциклическую полосу – от конца Позднеханьского до начала Танского цикла (Ш в.
– VII в.). Между ними прошло около четырех столетий. Это была эпоха политической раздробленности, междоусобных войн, смут и нашествий кочевников. Тогда одна волна разрухи сменялась очередной фазой разорения страны и гибелью массы населения. И, наконец, четвертая и последняя эпоха – целиком циклическая. Речь идет о циклах в рамках господства четырех династий – Тан, Сун, Мин, Цин. Из этой череды выпадает период монгольской династии Юань (1279-1368), ибо вместо смены обычных циклических фаз все эти без малого сто лет оказались наполнены не прекращавшейся вооруженной борьбой китайского народа с завоевателями. На смену Цинскому циклу пришли «малые циклы» – Тайпинский и нынешний цикл
Нового «Сяокана». Циклическая эпоха с двумя небольшими перерывами – периоды
«Пяти династий» (907-960) и Юань – уже длится почти 14 столетий (618-2008).
Таким образом, вся история Китая являет собой сочетание нециклического и циклического начал при смене первого вторым. При всем том именно циклическая эпоха отличалась наиболее интенсивными нашествиями кочевников. Это были кидане, тангуты и чжурчжэни, создававшие в Северном Китае свои государства (Х-
ХШ вв.). Затем наступила полоса иноземных завоеваний всего Китая и создания неханьских династий – монгольской Юань и маньчжурской Цин (1644-1911).
Неизбежно встает вопрос о соотношении линейного и циклического типов общественной эволюции в Китае и на Западе. В эволюции Срединного государства до эпохи Хань имелись определенные признаки линейной поступательности.
Однако в русле Раннеханьского и Позднеханьского циклов они сменились возрастным попятным движением. Эпоха межциклической, или нециклической истории Китая – от конца периода Поздняя Хань до становления Танской империи

78
(220-
618) в целом носила крайне сумбурный характер. В ней отсутствовало линейное начало, а циклическое было представлено фрагментарно, со сбоями, с нечетко выраженными признаками. В VII в. произошел коренной перелом, т.е. окончательный и бесповоротный переход на рельсы циклического типа эволюции.
Начиная с эпохи Тан и до наших дней наблюдалась последовательная смена одного цикла другим при явном сокращении продолжительности самих циклов.
В тоже время произошло окончательное расхождение Китая и Западной
Европы по разным направлениям общественной эволюции. Европа бесповоротно перешла к линейному поступательному варианту исторического движения. В противоположность Западу Китай на 14 столетий (с VII по XXI в.) вступил в русло циклического возвратного буксования с повторением одних и тех же внутрициклических фаз и стадий. Если Запад перешел к неуклонной модернизации общественного бытия, то Китай 14 веков потратил на замораживание исторического прогресса, на сохранение и воспроизводство традиционного общества, т.е. на застой как преобладающую тенденцию.
Вместе с тем не следует абсолютизировать застой китайского традиционного общества. Наиболее ярко он проявлялся в сравнении с быстро прогрессировавшим
Западом. С внутрисистемной же точки зрения, полного отсутствия поступательного движения в циклической модели не наблюдалось. В самом механизме такого круговращения имели место два вида движения – от низшего к более высокому уровню. Первым таким видом являлось внутрициклическое движение, т.е. скольжение от одной фазы цикла к другой. В фазе восстановления система выходила на уровень стабилизации и кризиса предшествовавшего цикла. В этих фазах нового цикла не просто сохранялся былой потенциал городской экономики и культуры, но и наблюдалось его определенное обогащение и совершенствование в процессе роста городов. Экономический, социальный и духовный потенциал в данном цикле оказывался несколько выше, нежели на тех же стадиях предыдущего цикла. Правда, в фазе катастрофы эти более чем скромные достижения смывались волной разрухи. Затем тот же сценарий повторялся в следующем цикле. В его двух фазах – стабилизации и кризисе – внутрициклическое движение выходило на более высокий уровень.
Тем самым при переходе от цикла к циклу имела место некоторая поступательность. В итоге возникал второй вид движения – межцикловой. В его русле с каждым новым циклом общество поднималось на какой-то новый горизонт.
Однако эти достижения во многом гасились в фазах катастрофы и разрухи.
Практически оба вида движения находились в постоянной борьбе между собой, сводя поступательную эволюцию Китая к состоянию, близкому к стагнации.
Результаты межциклового движения становятся осязаемыми главным образом при сравнении циклов, крайне удаленных друг от друга во времени, например,
Позднеханьского и Цинского.
Если Запад вышел на устойчивое линейное развитие с постоянно поднимавшейся кривой общественного процесса, то в Китае сложилась иная ситуация. Здесь поступательность наблюдалась в виде крайне пологой спирали с минимальным расстоянием между ее витками. При этом само движение по виткам прочно довлело над их тенденцией к восхождению вверх. В конечном итоге китайская модель в сравнении с западной демонстрировала общественную стагнацию как доминирующее начало. Все это не позволяло Китаю выйти на более высокий уровень общественного состояния и, в частности, ослабляло его оборонный потенциал.

79
Военной слабостью Срединного государства регулярно пользовались северные кочевники и полукочевники, особенно когда Китай вступал в фазу катастрофы. В итоге малочисленные, но хорошо организованные номады не раз завоевывали огромную земледельческую страну. Китайская империя оставалась настолько отсталой и слабой, что начало XX столетия встретила под пятой очередных завоевателей – маньчжуров и в состояний коллективной полуколонии великих держав.
Войдя в XX столетие, Китай сохранил не только циклический вариант исторического движения, но и весь остальной багаж средневековья – старую социально-экономическую формацию (азиатский способ производства), старую политическую надстройку (восточная деспотия), традиционный коллективистский социум и конфуцианскую культуру. Китай оставался «заложником» азиатского способа производства, восточной деспотии, коллективизма и конфуцианства. При всем том все эти основы китайской модели органически
«работали» на сохранение циклического механизма эволюции, а он, в свою очередь, восстанавливал их самих.
В итоге динамика китайской истории и цивилизации во многом складывалась из двух компонентов – движения внутри каждого цикла и движения от одного к другому. Как внутрицикловая, так межцикловая динамика сливались в общем русле китайской истории, влияя на друга и сковывая одна другую. Тем самым сформировался весьма специфический вид исторической динамики данной цивилизации.
Последний был идеальным механизмом сохранения и воспроизведения старого – архаического и традиционного начал. Однако он менее всего подходил для рождения нового и укрепления поступательного развития.
Главными центрами Китайской цивилизации являлись города с их школами, книгопечатными мануфактурами, частными библиотеками, книжными и антикварными лавками, кружками поэтов и философов. Цивилизационный горизонт социума создавался в городах и достигал своего наивысшего уровня в фазе стабилизации каждого цикла. Фаза кризиса не только не снижала этот уровень, но и укрепляла его. Из неспокойной деревни под защиту городских стен переселялись богатые землевладельцы, тратившие большие деньги на предметы искусства, на книги, на образование и т.д. Зато фаза катастрофы наносила наибольший урон именно городам. Их осады, штурмы, разграбление и разрушение наносили огромный ущерб цивилизационному потенциалу Китая.
С приходом нового цикла его фазы восстановления и стабилизации, а также первые стадии кризисности были опять связаны с бурным развитием городов. Как бы Китайская цивилизация ни третировала город, – ибо центр ее и в материальном, и в идейном плане всегда находился в деревне, – фаза катастрофы, вновь разрушая городскую цивилизацию, всякий раз отбрасывала культурный пласт Китая назад.
Китайская традиционная и современная цивилизация стоит на двух китах: государстве и стабильности. Следует говорить о государстве в разных ракурсах и говорить о стабильности в разных планах. Китайская деспотия – это цивилизационный пласт, высочайший компонент Китайской цивилизации, ее ведущее начало. Здесь под термином «государство» скрывается власть бюрократии, господствующий класс чиновничества, аппарат. Он меняет мундир, меняет знамена, идеологию, но остается господствующим классом.
Второй «кит», на котором держится Китайская цивилизация – это стабильность. Речь идет не о моральных ценностях, не об идеологических нюансах и компонентах. В китайском понимании стабильность равноценна застою. Для китайской (или любой азиатской) бюрократии стабильность политическая,

80 экономическая, военная, идеологическая, социальная, следование конфуцианским канонам означает сохранение того общества, которым этот господствующий класс командует. В этом плане надо понимать и «сяокан», и «датун», и прочие лозунги.
Ничего нет выше власти в цивилизации, которая имеет своей главной ценностью государство. Ничто не может быть выше власти в том государстве, которое выше всего ставит стабильность, сиречь застой. Все движение в рамках цикличности было направлено на сохранении особого статуса государства и «власти
– стабильности».
Различие цивилизационной динамики Запада и Китая во многом определялось антиподностью исторических моделей Европы и Срединного государства. В первом варианте были господство частной собственности, общества, личности и права с превращением государства в слугу общества. Во втором варианте все строилось на верховной собственности государства на землю, всеобщем коллективизме, отсутствии частной собственности и статуса независимой личности, с отсутствием правовой защищенности человека. Все это превращало социум в слугу великого государства и создавало всесилие китайской деспотии.
В итоге государственно-деспотическое начало становилось основой цивилизации. Вершиной цивилизационной пирамиды Китая с древности до наших дней является культ государственности. В этой системе ней ничего более весомого и священного чем централизованное властное начало. Культ верховной власти и идея великого государства как священный компонент конфуцианского мира пронизывает его от древности до наших дней. В этом плане Запад выступает как
«общественная цивилизация», ибо здесь общество выше государства. В отличие от этого Китай всегда был и остается «государственной цивилизацией», поскольку здесь государство выше социума и выступает демиургом как традиционной, так и переходной системы.
В Китае государство как демиург и воспитатель социума стал главным началом в формировании цивилизации на коллективистских началах. В истории
Китайской цивилизации наблюдался лишь один коренной перелом – переход от доконфуцианского к конфуцианскому состоянию. Культ государства как одна из высших ценностей Китайской цивилизации существовал в русле традиционной цикличности и подвергался воздействию смен фаз в рамках каждого отдельного цикла. В фазе разрухи происходило восстановление этого верховного начала. Культ великого государства набирал силу в фазе восстановления и достигал своего апогея в фазе стабилизации. В фазе кризиса государственное начало слабело, а в фазе катастрофы опускалось на уровень самораспада в обстановке хаоса, децентрализации, восстаний, крестьянских войн, стихийных бедствий и нашествий
«варваров».
Таким образом культ государства как цивилизационная составляющая оказывался намертво связан со сменой фаз внутри цикла. В первой половине каждого цикла сохраняется фактический или формальный порядок. Последний означает сохранение традиционных норм поведения верхов и низов, а также соблюдение обычного статуса тех и других. Здесь господствует порядок в конфуцианском его понимании. С одной стороны, это порядок, свойственный азиатской деспотии, с другой – с его установлением создается наиболее благоприятная из реально возможных обстановок для формирования конфуцианской культуры. Последней необходим порядок – продукт первых трех фаз
(разруха, восстановление и стабилизация) каждого очередного цикла китайской истории. Следовательно, для нормального функционирования конфуцианского этоса необходима новая династия, новая империя, новый чиновный аппарат.

81
В начале каждого цикла восстановление централизованной верховной власти начинается с возрождения разрушенной перед этим политической и административной системы. Данная работа осуществляется каждой новой династией. Таким образом возрождение властной вертикали происходит раньше восстановления экономики и возрождения того, что было разрушено в сфере культуры. Цивилизационный пласт социума приводится в нормальное состояние в фазе восстановления. В фазе стабилизации он достигает наибольшего развития, расширения и укрепления.
Однако уже в фазе кризиса все достижения в сфере материальной и отчасти духовной культуры оказываются под угрозой в ситуации экономической, социальной и политической напряженности, чреватой надвигающимися военными действиями.
Их развязывают либо местные властители, отделяющиеся от центральной власти, либо полководцы, устанавливающие свою власть на периферии и воюющие между собой за власть и территории. Военные действия порождаются разорением крестьян, созданием их повстанческих отрядов, чья борьба перерастает в масштабные крестьянские войны. Эстафету войны от крестьянских вождей принимают каратели – правительственные или самостоятельные военачальники, топящие восстания в крови, а затем берущие власть на местах. Войну и разорение также несут вторгающиеся с севера «варвары» и китайские военачальники, сражающиеся с этими завоевателями. Все эти виды военных действий, которые зачастую идут не одно десятилетие, крайне разоряют страну в целом и ее значительную часть. При всем том более всего страдают города – главные средоточия материальной и духовной культуры.
В следующем цикле все отмеченное выше повторяется. В фазе катастрофы и в фазе разрухи следующего цикла цивилизационный потенциал снова оказывается в плачевном состоянии. Таким образом, циклический механизм становится своего рода беличьим колесом, из которого Китайская цивилизация выскочить не может.
Таким образом, фазы кризиса и катастрофы предшествующего цикла и фазы разрухи и восстановления последующего цикла являлись сменой двух тенденций – эрозии политической культуры и ее последующей реставрации. Последняя не создавала новое, а являла собой возрождение старого, т.е. того, что уже существовало в фазе стабилизации предшествующего цикла. Вместо движения вверх и вперед происходил возврат назад и на тот же уровень. Происходила очередная санация системы без ее модернизации, т.е. возврат к созданию условий очередного кризиса с выходом в очередную катастрофу. Если в цивилизационном коде Запада значилось верховенство закона, то цивилизация Китая обходилась лозунгом наведения и сохранения «порядка» в конфуцианско-легистском понимании этого принципа. В первой половине каждого цикла наблюдалось фактическое или формальное сохранение такого рода «порядка». Во второй половине цикла дело шло к сползанию в сторону чиновного произвола. Затем – в конце цикла дело шло к откровенному беспределу. Это было насилие со стороны местных властей, военных, озверевшей солдатни, бандитов и повстанцев. Таким образом смена циклов несла с собой чередование
«порядка» и насилия, соблюдения
«законов»
– административного и уголовного права – и полного забвения их. Регулярная смена
«порядка хаосом в рамках движения от цикла к циклу являлась неотъемлемой составляющей правового компонента цивилизационного багажа Китая.
В начале и в середине каждого цикла доминирует централизованное начало – территориальное, политическое, экономическое единство страны под эгидой очередной династии. Здесь один император, одно правительство и иерархия местной бюрократии в рамках единой властной вертикали. С переходом от фазы

82 стабилизации к фазе кризиса данная структура ослабевает. В противовес ей растет фактическая автономность местных властей при сохранении формального единства империи.
В фазе катастрофы происходит реальная децентрализация, сопровождаемая тем или иным видом военизации местной власти и различных звеньев социума. Такого рода смена централизации децентрализацией непосредственно сказывалась на колебаниях в сфере культуры. Первая половина и середина цикла, шедшие под эгидой централизации и стабильности, были характерны ростом частных школ, просвещения, книгопечатания, казенных и частных академий, интеллигенции, экзаменационной системы, художественного творчества, искусства, ремесел, архитектуры. Фаза кризиса снижала этот потенциал, тормозила его рост. С приходом фазы катастрофы, децентрализации и военных невзгод цивилизационное бытие Китая погружалось в пучину разрушения.
Духовная и материальная культура, сфера образования, литература и искусство регулярно несли потери при смене конфуцианской монархии властью местных диктаторов. Переход от императорской власти и властной вертикали к
«феодальной вольнице» с ее междоусобицей, войнами и насилием всякий раз отбрасывал традиционную цивилизационную систему назад и вниз. Возврат на прежний уровень происходил с началом следующего цикла и установлением власти новой династии.
В рамках циклической модели эволюции всесильное государство не могло предложить населению ничего, кроме периодического «оздоровления» периодически загнивающего самого правящего бюрократического класса. Речь идет об усложнении и расширении госаппарата, смене монархов и династий, замене одних властных группировок и придворных клик на другие, т.е. о перетасовке все той же колоды карт.
Такого рода «оздоровление» власти и смена кадров давали некоторый эффект лишь первое время. Новые лидеры, сановники, чиновники и военные снова шли по пути своих предшественников. Госаппарат вновь начинали разъедать казнокрадство, коррупция и произвол в отношении «частника». Обогащение бюрократического класса опять шло в ущерб интересам самого государства. Разложение чиновных и военных кадров подтачивало государственную машину изнутри, что приводило к очередной смене правящей верхушки. В самой системе были заложены цикличность, хождение по кругу и повторяемость традиционного сценария:
«разложение – оздоровление – очередная деградация – очередная санация».
Важнейшим компонентом Китайской цивилизации был культ учености.
Последний включал в себя многое. Здесь был и культ древних канонов, ученых степеней и ученого сословия (шэньши), образованности, культ туши и кисти для письма, культ поэзии и живописи. Именно весь этот комплекс цивилизационных ценностей и институтов набирал силу в фазах первой половины каждого цикла. С переходом к фазам второй его половины на первый план выступал культ военной силы, власти полководцев, боевых искусств, воинской доблести и культ оружия. Это вторая тенденция в фазе катастрофы достигала своего апогея и подавляла собой культ конфуцианской учености и книги.
Главным носителем Китайской цивилизации выступала конфуцианская интеллигенция. Это была сугубо штатская среда – носители ученых степеней, преподаватели, чиновники, поэты, писатели и ученые. Их усилиями под эгидой государства в начале каждого цикла происходило восстановление цивилизационного горизонта, либо существенно, либо частично пострадавшего в конце каждого прошедшего цикла. В фазах кризиса и, особенно, катастрофы на смену этой среде сначала постепенно, а затем мощным потоком приходила другая – ее антипод. Это были военные – полководцы, командиры, воины разного рода и их ставленники.

83
Штатская интеллигенция сменялась армейскими кадрами с их грубостью, жестокостью и пренебрежением к штатским со всем тем, что им было характерно в фазах первой половины цикла. Конфуцианское образование сменялось изучением боевых искусств.
Вместо книгопечатания росло массовое изготовление оружия. Культ рукописи сменялся культом меча. Государственные и частные академии уступали место боевому братству полководцев, командиров и удальцов. Культ конфуцианской морали вытеснялся культом силы. На смену экзаменационной системе и чиновной иерархии приходила военная карьера. Административное и уголовное право сменялось произволом военных. Вместо конфуцианского этикета выступала армейская грубость.
В рамках каждого цикла при смене ранних фаз поздними происходило периодическое ослабление цивилизационных начал. Степень их временной деградации в разных циклах могла быть различной. Здесь все зависило от того, чем кончался сам цикл, т.к. каковой была фаза катастрофы. Варианты могли быть разные – междоусобица на фоне децентрализации, крестьянские восстания и крестьянская война, нашествие «северных варваров», война за изгнание кочевых завоевателей. В любом случае фаза катастрофы несла в себе временное разрушение цивилизационного слоя.
Фаза кризиса почти в каждом цикле ставила перед политической элитой Китая проблему поиска выхода из опасной ситуации. Перед сановниками, обладающими государственным мышлением, вставала необходимость проведения неотложных реформ для устранения нараставшего негатива. Здесь, если отвлечься от сугубо конкретных задач и чисто практических решений, имелись три теоретических варианта: либо возвращение к идеалам и стандартам древности, либо санация существующей системы, либо сочетание первого и второго. Даже если предполагались какие-то скромные новации, то их необходимость или желательность всегда обосновывались примерами из прошлого. Отыскивалось нечто похожее в древности, либо по-своему, в подходящем духе трактовались положения классических, как правило, конфуцианских канонов. Если «верхи» не хотели или не могли пойти на проведение реформ, то их предлагали «низы», т.е. передовые, по тогдашним меркам, ученые. В этой роли выступали конфуцианские авторитеты – прославленные лидеры казенных или частных
«академий», либо рядовые наиболее инициативные шэньши, т.е. обладатели ученых степеней и кандидаты на занятие чиновных должностей.
Ни реформы «сверху», ни их требование «снизу» не выходили в своих лозунгах и задачах за рамки традиционности. Тем самым политическая мысль и в первом, и во втором случае воспроизводила лишь то, что уже существовало в недрах системы. В любом случае это был возврат назад – либо в доконфуцианскую древность, либо в более раннюю стадию господства конфуцианской традиции.
Таким образом, идеологический и политический возврат к старому не мог быть ни чем как специфическим отражением повторяемости и цикличности китайской истории. Фаза кризиса приводит конфуцианскую элиту к поиску выхода. На этой стадии либо выдвигаются планы реформ, либо осуществляются реформы. Необходимость последних поднимается на щит оппозиционными шэньши, учеными и частью чиновничества. В фазе катастрофы происходит девальвация конфуцианства, актуальными становятся даосизм и буддизм. Под знамена даосских и буддийских сект собираются доведенные до крайности разоренные крестьяне, пауперы и люмпены.
Эти еретические учения и их лозунги становятся идейным знаменем крестьянских восстаний и войн.
Господство государственного начала и искушающее воздействие конфуцианства с его тотальным идеологизированием привели общественные науки
Китая к состоянию застоя. Здесь господствовали догматизм, ортодоксия и схоластика.

84
Во главе угла ставилось изучение древних текстов, толкование классики, комментирование канонов и формально-логический анализ текста. На этой почве процветало компиляторство, начетничество при отсутствии критического подхода к древним текстам и средневековым комментариям. Выше всего ставилось священность канонического текста, и чем древнее он был, тем священнее он считался.
В сфере общественных наук по сути была установлена негласная конфуцианская идеологическая цензура.
С текстами, противоречащими установленным стандартам, практиковалась изъятие всего нежелательного по принципу «наложить прямое на кривое и отсечь». На этой почве наряду с цензурой и самоцензурой обычными стали фальсификации, переписывание и исправление текстов. Главным здесь считалась не истина, а мораль, т.е. индоктринация. В итоге здесь царили стандарт, штампы, предвзятость, подгонка под установки свыше. Полное господство шаблона исключало научный анализ, критический подход и творческое начало. Все это порождало скованность мысли и отсутствие новых идей.
Весьма показательно состояние китайского историописания и историографии.
Полное господство государственного начала и конфуцианского идеологического прессинга привели к забюрократизированности и полной идеологизированности этой сферы. Отсутствие творческого начала и слабость частного, т.е. незаконного историописания еще более укрепляли обстановку единомыслия и следования древней традиции. Все историки следовали образцам, созданным Сыма Цянем (145-86 гг. до н.э.) и Бань Гу (32-92 гг. н.э.). Копирование этих стандартов привело китайскую историграфию к состоянию застоя. Здесь вплоть до начала ХХ в. отсутствовали новые идеи, новые формы, жанры и концепции. Ситуация была такой, как если бы историческая наука Запада оставалась по всем параметрам на уровне Геродота,
Тацита и Тита Ливия.
Зеркальным отражением участи общественных наук являлось состояние сферы образования. Здесь царили зубрежка, заучивание текстов наизусть, недопустимость самостоятельного, а тем более критического мышления. Идеологизированное образование ставило своей целью воспитание коллективистского человека, послушного подданного как исходного материала для создания безличностного общества подданных с императором – Сыном Неба.
Циклическая динамика Китайской цивилизации осложнялась фактором кочевых нашествий и завоеваний. В одних случаях кочевники захватывали только Северный
Китай («Пять северных племен» – IV-VI вв.), в другую эпоху (X-XII вв.) север страны завоевали кидане, тангуты и чжурчжэни. В XIII в. завоевателями стали монголы, в XVIII в. – маньчжуры. Каждое из этих четырех завоеваний приносило огромный урон материальный и духовный культуре Китая. После изгнания или ассимиляции захватчиков Китайской цивилизации нужно было затратить немалое время и усилия для восстановления культурного фонда. Если в истории Европы имело место только одно варварское завоевание Римской империи и последующее ее падение в «темное»
Средневековье, то Китай переживал подобное четыре раза. Столько же раз в истории
Китайской цивилизации происходили многовековые сбои в условиях давления на ханьскую культуру кочевого варварства, а на земледельческую и городскую культуру дикости скотоводческих этносов.
Каждое завоевание
Китая кочевниками и полукочевыми этносами воспроизводило некое подобие перехода от фазы катастрофы предыдущего цикла к фазе разрухи, а затем к фазе восстановления следующего цикла. Таким образом в исторической динамике Китайской цивилизации четыре раза возникал стандартный сценарий «катастрофа – разруха – восстановление», связанный с иноземными завоевателями. Огромный урон, приносимый этим фактором китайской культуре был

85 страшной платой за территориальное соседство с Великой степью, периодически выбрасывавшей ей в Срединное царство лавины воинственных номадов.
Специфика цивилизационной динамики Китая во многом связана со спецификой формационной эволюции. Если в Западной Европе имела место последовательная смена формаций
(первобытнообщинная, рабовладельческая, феодальная, капиталистическая), то в Китае сложилась иная ситуация. Здесь первобытнообщинная формация, минуя феодализм, плавно перетекла в азиатский способ производства, ставший основой традиционной системы, сохранившейся вплоть до конца XIX в.
Вместо последовательной смены общественных формаций Китай погрузился в формационный застой, что менее всего способствовало цивилизационной динамике.
Цивилизация Запада, или «Большая цивилизация» сложилась как сумма
«малых цивилизаций», страновых и региональных. Каждая из них в свое время приносила что-то свое – специфический вклад в общую копилку. Тем самым в течение веков складывалось единство многообразия. Это был своего рода механизм синтеза, где каждый его компонент стимулировал развитие других участников и обогащение друг друга. Здесь имели место не только переход количества в качество, но и поступательное развитие. Такого механизма взаимодействия и взаимообогащения у
Китая не существовало. Корея, Япония и Вьетнам перенимали китайскую культуру, но сам Китая почти ничего не перенимал из их культурного багажа. Правда, Китай принял буддизм из Индии с последующей его китаизацией. Китайская цивилизация, как центр
«дочерних» соседних, близких культур Дальневосточного региона, пребывала в гордом одиночестве, своего рода гегемоном, эталоном и духовной Меккой. На Западе цивилизация развивалась также в связке «ведущий – ведомый», однако с двумя коренными различиями. Во-первых, здесь ведущий постоянно менялся. Сначала это была античная Греция, затем Рим, варварские королевства, Византия, Италия
Возрождения, абсолютистская Франция, затем буржуазные Нидерланды и Англия. Во- вторых, здесь все – и ведущие и ведомые – перенимали друг у друга самое передовое и лучшее, обогащая культуру – как свою, так и соседа.
После выхода из Средневековья Запад начал движение по восходящей линии –
Возрождение, Реформация, Просвещение, буржуазные революции, промышленный переворот. Все это время – с XIV в. по середину XIX в. – Китай оставался в традиционном застое и в рамках циклического движения. Все это сказалось и на состоянии Китайской цивилизации. В цивилизации Запада шло развитие и движение по восходящей. Одним из показателей прогресса стала смена стилей в европейском искусстве – романский, готический, барокко, классицизм, Романтизм и Реализм стали ступенями поступательного развития. В этот период (X-XIX вв.) в искусстве и архитектуре Китая по сути царил застой, соблюдение традиционных канонов.
Каноническое начало играло свою роль в динамике цивилизаций и Запада, и
Китая. В Европе христианские каноны не стали началом развития, а всего лишь этапом в ее истории, ибо истоки лежали в наследии античности. На Западе христианские каноны, не являясь началом, не стали и концом духовного развития. В Китае сложилась совершенно иная ситуация. Здесь древние каноны – доконфуцианские, конфуцианские, даосские и иные – стали не только отправной точкой духовной эволюции, но и ее конечным рубежом. Более того, классические каноны древности и комментарии к ним стали альфой и омегой, т.е. самым главным в цивилизационной системе Китая, ее основой и сутью. Все начиналось с них и ими кончалось в виде их перепевов и комментариев к ним.
Цивилизационная динамика Запада несла с собой расширение сфер культурного созидания в области естественных и общественных наук при постоянной и быстрой смене видов и этапов развития литературы и искусства. Китайская модель

86 характеризовалась очень ранним бурным становлением. Однако затем этот впечатляющий старт сменился формированием традиционного стандарта во всех сферах цивилизационной системы, затуханием динамики, переходом в застойное состояние. Вместо поступательной смены цивилизационных этапов, стадии роста и качественных ступеней эволюция китайской культуры пошла по пути смены жанров, форм, видов, трактовок внутри уже сложившихся стандартов. Это было постоянное вращение вокруг старых эталонов, следование застывшим нормам, диверсификации в рамках традиции с подчеркиванием верности древним образцам.
В итоге сложилась оппозиция «Запад-Китай», где в рамках противостояния двух цивилизаций сложились совершенно разные основные ценности этих культур.
Европейскому динамизму Китай противопоставил преемственность, ориентации на новизну – подражание древности, индивидуализму – коллективизм. Вместо автономности западной личности Китай создал поглощенность человека общностью.
Идеалу свободы здесь противостояло поголовное подчинение, требование покорности. Идеал равенства понимался как тотальная подчиненность всех и вся верховной власти. Личное достоинство понималось как снискание человеком уважения в своем коллективе и в окружающей среде. Вместо уважения к частной собственности насаждалась враждебность к частному богатству как нечистому. Верховенство права в
Китае заменялось господством морали. Линейный тип развития духовного пласта цивилизации на Западе привел к подъему материального горизонта цивилизации – естественных наук, техники и реализации их достижений в различных сферах жизни общества. Неразвитость естественных наук и техники в Поднебесной оказалась вопиющей к середине XIX в., когда Китай столкнулся с Западом в боях на море и на суше. Архаичность вооруженных сил Цинской империи в период «опиумных» войн стала адекватным отражением итогов многовековой циклической эволюции.
Конечным результатом циклического типа цивилизационной динамики явилась ее завершенность, выход на уровень самодостаточности – своего рода идеальное состояние, но пришедшее к негибкости и оцепенелости. Такого рода ригидность оказалась обратной стороной развитости традиционной системы. Для нее уже ничего не требовалось сверх древнего наследия и средневекового багажа. В итоге самодостаточность породила страх и неприязнь ко всему внешнему и новому, т.е. враждебному конфуцианской цивилизации. Все это привело к периодическим периодам «закрытия» Китая от «западных варваров» – в правления династий Мин и
Цин в условиях экономической, технической и военной отсталости.