Имэмо ран
 Скачать 1.81 Mb.
|
|
Первая половина периода Чуньцю: расцвет феодализма Летопись «Чуньцю» велась в царстве Лу, уделе, пожалованном некогда самому Чжоу-гуну. Именно здесь в захудалой боковой ветви знатного аристократического рода родился Конфуций, который, по преданию, и отредактировал летопись. Неудивительно, что со временем появилось несколько подробных комментариев к этой хронике. В двух из них, «Цзо-чжуань» и «Го юй», рассказывается много интересного о том, как выглядела древнекитайская феодальная структура. Как то обычно бывало, разделенная на практически независимые от домена вана царства и княжества страна оказалась децентрализованной и охваченной постоянными междоусобными войнами. В рамках Чжунго существовало 10-15 независимых государств, включая домен. Во всех них правители считались князьями (чжухоу), а в домене сидел ван, сын Неба. Хотя между ваном и чжухоу формально продолжали существовать вассально- сеньёриальные связи, фактически ни один из правителей царств с ваном не считался, а некоторые из них временами даже воевали с доменом. В рамках своих царств чжухоу с середины VII в. до н.э. стали без ведома вана (а прежде это была только и именно его прерогатива) давать часть своих земель родственникам в качестве субуделов, наследственных вотчин. В результате владельцы субуделов, цины, которые были весьма влиятельны и обычно наследственно занимали в своих царствах должности министров либо командующих армиями, активно соперничали друг с другом, что заметно ослабляло власть центра в соответствующих царствах. Сын Неба в создавшейся системе междоусобной борьбы чжухоу не имел никакой политической власти, а его сакральный авторитет не слишком много ему давал. В итоге чжоуский Китай постепенно разваливался, пока одно из сильнейших царств, восточное Ци, не взяло на себя функции ба, гегемона, носителя реальной политической власти. Циский Хуань-гун вместе со своим мудрым министром Гуань 13 Чжуном сумел навести порядок в стране, прекращая войны и создавая коалиции для наказания непокорных. Хуань-гун фактически руководил страной около сорока лет и явно хотел бы стать ваном. Однако Гуань Чжун под различными предлогами не советовал ему делать шаги в этом направлении, ибо хорошо сознавал, что чжухоу охотней поддержат слабого вана, чем сильного ба, который занял бы его место. Тем более, что механизма для изменения мандата Неба мудрый Чжоу-гун в свое время вполне осознанно не предусмотрел. Тем временем в крупнейшем из царств Цзинь шла ожесточенная борьба между правителями и владельцами подаренного им некогда субудела ( такая же борьба, правда, быстро завершившаяся, шла в царстве Чжэн). Вскоре правители всех царств поняли, что не стоит создавать лишние субуделы даже любимым сыновьям или самым преданным приближенным, ибо это ведет к междоусобицам и деструкции, к усилению цинов и ослаблению правителя. В результате количество цинов в каждом из царств стабилизировалось и обычно колебалось между 3 и 6. Только в огромном Цзинь их было вначале значительно больше. Во многих царствах сыновья правителей бежали из дома, боясь быть уничтоженными братьями, отцом или мачехой в жестокой борьбе за трон. Каждый день создавались все новые и новые политические интриги, следствием которых была либо гибель (в лучшем случае изгнание) потенциальных соперников. Наследником вана, любого из чжухоу или цина был сын по его выбору. А на выбор влияло множество обстоятельств и не в последнюю очередь интриги в гареме. Но что было делать остальным сыновьям? Одни из них смиренно ждали своей участи, другие активно включались в интриги и борьбу. Бежавшие от гибели соперники, как правило, не сидели сложа руки и подчас, заручившись поддержкой на стороне, захватывали трон, расправляясь с тем, кто его занимал. Самое любопытное в этой жестокой чисто феодальной борьбе высшей знати за власть было то, что параллельно с политическими интригами, ловушками и убийствами правителей, в том числе и отцов, в чжоуском Китае создавался культ предков, разрабатывались сложные церемонии и ритуальные обряды, в основе которых лежал именно этот культ, единственно хорошо знакомый древним китайцам со времен Шан. Поучениями часто занимались сами чжоуские ваны, сыновья Неба, которые весьма строго и напыщенно разъясняли приезжавшим к ним юных отпрыскам князей и цинов, как нужно себя вести в соответствии с нормами древних ритуалов. Создавалась парадоксальная, но отнюдь не бессмысленная картина: с одной стороны аристократов учили нормам ритуального церемониала, а с другой они при удобном случае пренебрегали этими нормами, завоевывая трон и платя за это любой ценой, в том числе жизнью – своей или близких родственников, которых они по нормам обрядового церемониала должны были почитать. Это картина, типичная для феодальной структуры. В войнах, которые непрерывно сопровождали феодальные придворные интриги или были призваны навести порядок в острой внутренней аристократической схватке, обычно главную роль играли дафу. Дафу – это своеобразные древнекитайские рыцари, прежде всего те сыновья вана, ба, чжухоу и цинов, которым не достались должности их отцов. Воспитанные в аристократических семьях и хорошо знакомые как с искусством войны (это было главным их занятием), так и с церемониальными обрядами и ритуалами, дафу обычно имели в своем распоряжении боевую колесницу и воевали с ее помощью, имея небольшой экипаж в виде возницы и копьеносца справа. Войн было много, но они в это время, как правило, не завершались аннексиями (за этим, помимо прочего, строго следили ба). 14 К слову, после смерти циского Хуань-гуна наследственными ба в чжоуском Китае стали правители сильнейшего из царств, Цзинь, где в начале VII в. до н.э. междоусобицы завершились победой младшей линии, представитель которой официально был признан сначала чжухоу, а затем (это касалось уже его сына, знаменитого Чжун Эра или цзиньского Вэнь-гуна) новым ба. После него, прочно закрепившего за Цзинь власть в чжоуском Китае, должность ба исполняли его преемники, успешно сохранявшие в раздираемом на части интригами, заговорами и войнами чжоуском Китае некую видимость порядка. Вторая половина и конец периода Чуньцю Естественный, хотя и вынужденный во времена Чжоу-гуна раздел страны на уделы пришел к своему кульминационном пункту примерно на рубеже VII-VI вв. до н.э. Войны не прекращались, все больше страдали от них простые рекруты-латники, сопровождавшие в войнах колесницы и часто жаловавшиеся, как о том сказано в книге песен «Шицзин», на то, что их поля не возделаны, а старики голодают. Все очевидней становилось, что разрушительная феодальная структура ведет к гибели те устои, на которых держался чжоуский Китай в начале Чжоу. Это видели и простые люди, особенно горожане го-жэнь, которые достаточно часто играли существенную роль в поддержке того либо иного претендента на престол и потому заметно обретали политическую силу. Это лучше других видели и приближенные чжоуского вана, давно уже не имевшего возможности влиять на события. Это видели и цзиньские ба, да и многие из чжухоу. Вставал вопрос, что же делать. Как это ни странно, но очередная – после появления идеи о небесном мандате несколькими веками тому – мудрая идеологема позволила дать, во всяком случае, в умах образованных верхов, старт уже давно назревшему процессу дефеодализации. Речь идет о двух-трех небольших главах Книги документов «Шуцзин». Первый слой этой книги, детально описавший успехи чжоусцев в свержении Шан, был одним из ранних и весьма успешных проявлений внимания чжоусцев – в отличие от шанцев - к истории, причем текущей, протекавшей на глазах историографов и потому столь впечатляющей. Теперь настала очередь второго слоя. Историографы чжоуского вана хорошо сознавали свою задачу. Им нужно было в деталях описать то, что в самых общих чертах говорили о Ся и Шан в главах первого слоя, когда создавалась идеологема небесного мандата. И не просто описать, но умело интерпретировать события, которые могли и должны были бы происходить в далеком прошлом. Правда, в отличие от тех, кто писал главы первого слоя, задача нынешних историографов была намного сложней. У них не было никаких – это стоит подчеркнуть – никаких конкретных данных о предшанском прошлом. Был лишь хорошо осознававшийся всеми социальный заказ. И была возможность сочинить квазиисторические события и назвать имена выдающихся мудрецов древности, которые якобы к этим событиям имели отношение. Историческая амнезия шанцев открывала широкий простор для подобного рода сочинений. Поэтому неудивительно, что вся эта работа была выполнена, причем с блеском. Речь идет о красивой легенде про трех великих мудрецов глубокой древности, Яо, Шуне и Юе, с рассказа о деятельности которых начинается современный текст «Шуцзина». Из этих глав явствует, что жил некогда мудрый Яо, который сумел, благодаря своим необычайным достоинствам, объединить всех людей и создать Поднебесную, создав ей все необходимые условия для нормального существования. Потом Яо, подыскивая себе преемника, выбрал Шуня, проявившего редкостное умение управляться с семьей, далеко не благополучной. Став правителем Поднебесной, 15 Шунь сумел создать стройную двухстороннюю систему управления ею. С одной стороны, его подданными (вассалами) были удельные князья, обязанные отчитываться в своей деятельности и получать за то поощрения либо наказания, а с другой Шунем была создана стройная централизованная территориально- бюрократическая форма управления. Правитель Поднебесной учредил 12 провинций, назначив в каждую из них наместника и велев всем им внимательно относиться к их подданным, не забывая при этом регулярно выдвигать умных и способных. Шуня у власти сменил Юй, который усмирил водные потоки и сыграл во всей этой идеологеме роль культурного героя. И именно от Юя, через его сына, пошла династия Ся. По необходимости краткое изложение идеологемы о трех великих мудрецах- правителях дошанской древности заслуживает серьезного внимания. Суть кратких глав сводится к тому, что Поднебесной необходимы централизация и ужесточение вассально-сеньёриальных связей, что страна устала от беспорядка и очень нуждается в тех Порядке и Гармонии, которые были созданы усилиями легендарных мудрых правителей Яо, Шуня и Юя. И, наконец, что вся система управления должна зиждиться не на знатных, а на умных и способных, ибо только это обеспечит Поднебесной должное процветание. Необходимые имена мудрецов историографы чжоуского дома могли взять и явно брали из чужих архивов или преданий, в которых были запечатлены, скажем, некоторые деяния союзных чжоусцам племен. Но при этом все события явно были увязаны таким образом, чтобы очевидно для всех содействовать конструктивному для Поднебесной процессу дефеодализации 5 Есть все основания полагать, что эта вторая великая и очень мудрая идеологема сыграла в истории древнего Китая не меньшую роль, чем первая, о небесном мандате. Во всяком случае, она создала определенный прецедент, заставила многих задуматься о том, что, возможно, не всегда в Поднебесной царили политический хаос и беспардонные нравы. А поскольку этот вывод соответствовал тем идейно-нравственным догмам, которые излагались при дворе вана, т.е. официально господствующему ритуальному церемониалу, то неудивительно, что подстроенные именно под них (в этом и была суть социального заказа) новые исторические сведения были восприняты обществом с определенным доверием. В заключение рассказа об идеологеме важно подчеркнуть, что, как это ни покажется странным, но сила и жизненность, уникальность и неоценимые достижения китайской цивилизации коренились именно в том, чего ей, на первый взгляд, явно не хватало. Речь идет о развитой религиозной системе. Именно потому, что в Китае место религии с древности заняла продуманная и развитая идеологическая система, представленная несколькими гениальными идеологемами, в центре которых стояли энергичные поиски оптимального социополитического устройства и безукоризненного этического стандарта, он уже к эпохе Конфуция достиг очень многого. 5 Вводя в описание событий глубокой древности этот термин, я хотел бы обратить внимание читателя на некоторые сходства и отличия обозначаемого им процесса в чжоуском Китае и средневековой Европе. Очевидное сходство в том, что на смену феодальной структуре с ее раздробленностью и явным преобладанием натурального хозяйства пришли централизованная администрация (в Европе ее иногда именуют абсолютизмом) и развитое рыночное хозяйство. Принципиальное отличие в том, что в чжоуском Китае – как и на всем доколониальном Востоке – не было античного наследия со свойственными античности правовыми и иными привилегиями для граждан-собственников, но было очень рано возникшее и институционализировавшееся в условиях отсутствия частной собственности государство, аппарат которого в любой его форме не позволял рынку выйти из под его жесткого контроля. 16 Начнем с того, что Конфуций, живший вскоре после появления глав второго слоя «Шуцзина» о великих мудрецах, прочно опирался в своих построениях на мудрость этих людей. Не приходится и говорить, что точно так же относились к этим мудрым древним правителям, не сомневаясь в их существовании, и последующие поколения. Еще раз напомним, что историческая амнезия шанцев очень сильно помогла чжоусцам создать такую историю, которая была им остро нужна. Оставалось теперь только умело реализовать ее антифеодальный запал. И именно это сделал Конфуций, чье учение следует считать третьей и величайшей в истории Китае развернутой идеологемой, которая сыграла подлинно революционную роль в жизни страны и народа, преобразив Китай и сделав его таким, который позволил ему сегодня добиться в нелегкой для восточных стран ситуации столь весомого и уважаемого места. Здесь самое время перейти к рассказу об учении Конфуция Разумеется, дело было не только в его идеях и решимости. Вторая половина и особенно конец периода Чуньцю, совпавшие с годами жизни мудреца, были ознаменованы постепенным проникновением в Китай и возникновением там важных нововведений. В первую очередь стоит сказать о металлургии железа, что позволило резко увеличить количество дешевых металлических орудий и использовать их для ведения крестьянского хозяйства на неполивных землях. Это сыграло определенную роль в росте крестьянского населения и увеличении его доходов. Параллельно развивались города с их ремеслами и торговлей, формировались товарно-денежные отношения. Археологи находят монеты различного типа, датируемые концом периода Чуньцю и подтверждающие сказанное. В городах появилась частная собственность, развились рыночные связи, возникли богатые простолюдины, чего прежде не бывало. Изменилась и деревня, где тоже возникла возможность продажи излишков и даже домов с приусадебными участками. Только пахотную землю нельзя было продавать. За этим следила община, которая разрешала передавать землю только односельчанам. Однако и этого было вполне достаточно, чтобы в суровые времена кризисов в истории Китае всегда происходило расслоение деревни на богатые так называемые «сильные дома» и малоземельных и безземельных (эти последние чаще уходили из своей деревни), которые обычно обрабатывали земли богатых в качестве арендаторов, наемников-батраков, а то и временных кабальных рабов. Все эти и многие другие, сопутствовавшие им перемены и нововведения в экономике объективно создавали условия для резких перемен в сфере социальных отношений. Высшая аристократическая элита постепенно теряла свое исключительное значение, хотя и оставалась пока на верхних этажах социальной иерархии. В обществе появлялся новый и очень важный для последующего развития Китая социальный слой ши. Это был своеобразный средний класс, составлявшийся вначале из выходцев из среды знати, в первую очередь дафу, далеко не все из сыновей которых могли получить отцовскую должность и боевую колесницу с четверкой лошадей. Колесниц в царствах было не так уж много (к слову, именно по этому признаку они и различались: в небольших – 100-200, в средних – 400-800, в крупных – несколько тысяч). Если в начале Чуньцю таких ши было очень мало, в текстах они встречались редко и являли собой слой привилегированных слуг типа дворецких или оруженосцев, то теперь именно этот низший слой стал едва ли не самым многочисленным. Причем характерно и заслуживает особого внимания то обстоятельство, что этот слой пополнялся как сверху, за счет сыновей дафу или привилегированных слуг в домах высшей знати, так и снизу, за счет успешно делавших карьеру воинов и знатоков грамоты и ритуала (вспомним о завете 17 выдвигать умных и способных – ему в Китае всегда следовали). Ши в конце Чуньцю можно воспринимать как широкий слой средних и низших офицеров (одним из них был отец Конфуция Шу Лян-хэ), мелких чиновников, а также образованных индивидуумов, имевших свои идеи и готовых предложить свои услуги правителям. Конфуций и его учение Конфуций – как и его отец – был одним из ши, причем относился именно к числу образованных интеллектуалов. Он очень любил учиться, рано и успешно обрел необходимые знания, уважал древние нормы, прежде всего культ предков и уважение к старшим (это обозначалось термином сяо) и, не сумев получить крайне желаемую им солидную должность хоть в каком-либо из царств, стал частным учителем, первым в истории Китая. Конфуций практически не оставил после себя письменных текстов – при всем том, что он, согласно преданию, редактировал кое- какие из них, ставшие впоследствии по этой причине каноническими. Но всё, чему он учил, было тщательно собрано и записано его учениками после его смерти в трактате «Луньюй». В чем же суть учения Конфуция, как она предстает в этом трактате? Прежде всего необходимо еще раз напомнить, что в Китае – в отличие, скажем, от Индии – главной целью мироустроительных функций и устремлений каждой отдельной личности был не потусторонний мир с его приукрашенными прелестями, но именно обычная жизнь здесь, на земле. Ни богов, ни храмов и жрецов, ни мифологии или эпоса по-прежнему не было. Были суеверия среди простого народа, но Конфуций, как и прочие аристократы и интеллектуалы, относился к ним, мягко говоря, скептически. На вопрос о смерти Учитель как-то ответил, что мы еще не знаем что такое жизнь, что же говорить о смерти? Из сказанного становится ясным, что именно было в центре его внимания и чему он учил. Хорошо усвоив основные идеологемы, следование которым четко определяли посюстороннюю жизнь населения Поднебесной, Учитель ставил своей целью оставить в прошлом всё то зло, что было столь характерно для феодальных распрей правящей элиты, к которой он в целом было неравнодушен. Понимая, что ей пришел конец, Учитель пытался несколько приукрасить ее. Однако главным в его учении было совсем другое. Основной целью было возродить умело и сознательно идеализованную им древнюю норму, которая, к слову, существовала – пусть больше на словах, чем на деле, - в реальности, параллельно с интригами и убийствами, о чем уже упоминалось. Задача сводилась к тому, чтобы воссоздать лучшее из забытых или господствовавших лишь среди знати норм и приучить весь народ соблюдать тщательно разработанный веками ритуал и церемонии. Еще важнее было десакрализовать все эти нормы и превратить их в обязательный этический стандарт для всех. Именно к этому и сводится суть учения Конфуция. Он, как и все, видел в Небе высшего судью и суверена. Но отношение его к возможностям Неба с каждым годом становилось все скептичнее. Зная себе цену, мудрец видел, что Небо не шевелится и не подает знаков, хотя не может не видеть, сколь ничтожные люди формально управляют Поднебесной от его имени. Отсюда он сделал разумный вывод, что о Небе много говорить не стоит, а главное – это Дао, 6 великий путь истины и 6 Дао Конфуция – это стоит специально подчеркнуть – не имеет ничего общего с дао даосов, хотя иероглиф тот же. 18 постоянного усовершенствования. Только те, кто, руководствуясь любовью к людям и заботой о них (жэнь - человечность), а также полон чувством внутреннего и осознанного долга, смысл которого заключается в обязательствах старшего и умного по отношению к младшим и неразумным (и – долг, обязательство), и кого в силу этого Конфуций был готов считать благородным человеком (цзюнь-цзы – таких было очень мало и мудрец разумно не спешил раздавать высокие звания), - только они могли взять на себя очень нелегкую функцию вести народ вперед по верному пути, Дао. Дао в доктрине Конфуция – едва ли не основа основ. «Когда в Поднебесной господствует Дао, будьте на виду; если нет дао – скройтесь! Когда в царстве есть дао, стыдно быть презренным и нищим, если его нет – стыдно быть богатым и знатным» («Луньюй», V, 12). Создавая теорию Дао, Конфуций стремился подчеркнуть активную роль каждого в преобразовании жизни, как своей собственной, так и общей. Разумеется, не всё зависит от людей. Но если созданы хоть малейшие для того условия – не теряйте времени! Старательно и много работайте! Не ленитесь, ибо все достигается лишь упорным трудом! Учитесь! Совершенствуйтесь! Соревнуйтесь! Достигайте все большего и лучшего! Важную роль мудрый Конфуций отводил понятию ли (ритуал, норма, обрядовый церемониал). Он хорошо сознавал значимость этического стандарта как некоей всеобще осознанной нерушимой организации. Закрепленные ритуалом, благородные традиции сяо, старания, учения, самосовершенствования, человечности-жэнь, долга-и или обрядов-ли обретали эффект автоматизма, становились элементом крепко утвержденной во всех поступках традиции. А это в конечном счете создавало устойчивые стереотипы и обеспечивало социальную дисциплину, порядок и гармонию в обществе. Главный смысл революционных идей Учителя сводился к тому, чтобы не было больше социальной грани между людьми различного социального происхождения, чтобы эта грань легла иначе – между народом и теми, кто им управляет. А управлять должны те самые умные и способные, которыми Конфуций хотел видеть своих учеников и равных им людей. И основой системы управления должны быть те принципы, которые он развивал: забота о людях, знание их нужд, умение завоевывать их доверие и вести их за собой и – едва ли не главное – не стремиться к личной выгоде. Конечно, все люди ненавидят бедность и стремятся к богатству. Но мудрый должен изменять их стремления, умерять их пыл и вести дело к тому, чтобы люди приучались довольствоваться тем, что есть, стараясь при этом, естественно, всеми законными силами и средствами приумножить свое достояние. Именно для этого Конфуций ввел в систему своих терминов понятие сяо-жэнь (мелкий человечишко). Вот что сказано о нем в «Луньюе»: «Цзюнь-цзы заботится о долге, сяо-жэнь – о выгоде (IV,16); цзюнь-цзы выискивает в людях хорошее и не обращает внимания на дурное, сяо-жэнь поступает наоборот (XII,16); цзюнь-цзы полон величавого достоинства и не заносчив, сяо-жэнь заносчив и не имеет достоинства XIII,26); цзюнь-цзы познается не в мелочах, но в великих свершениях, сяо-жэнь не способен на великие свершения, но искусен в мелочах » XV,33)». Есть и еще несколько аналогичных формулировок, но из сказанного вполне очевидно, что речь идет не столько о простом народе, сколько о появившихся в конце жизни Конфуция нуворишах, ведших себя беспардонно, опираясь на вдруг привалившую зажиточность. Смысл сказанного в том, что человек вправе стать богатым, но главное – не в богатстве, а в том, чему мудрец посвятил свою жизнь, т.е. в умении вести себя достойно и соответствовать церемониальной норме, 19 этическому стандарту, подчиняться общепринятой социальной дисциплине и т.п. Цзюнь-цзы и сяо-жэнь в учении Конфуция не просто антиподы. Это два типа представителей завтрашнего дня, которых прозорливый Учитель уже хорошо видел и умело оценил. И все свои силы он и его ученики, ученики его учеников и все последующие многие десятки поколений, сотни миллионов китайских конфуцианцев считали своим долгом тратить на то, чтобы возвеличивать и социально превозносить благородных цзюнь-цзы, противопоставляя им мелочных сяо-жэнь. И стоит заметить, что это направление главного удара сыграло свою роль в истории китайской цивилизации, где всегда даже самый беспардонный мелкий разбогатевший торговец стремился, не жалея затрат, хоть немного приблизиться к статусу благородного цзюнь-цзы, воспитать своего сына в этом духе и в конечном счете внести свой вклад в обогащение высокой китайской культуры и созданного ею общества Порядка и Гармонии. Не пастыри и паства, но умные и способные цзюнь- цзы (не случайно они трижды сдавали конкурсный экзамен, чтобы получить высокое место в системе администрации) с одной стороны и стремящиеся к строгой этической норме и принятому в обществе церемониалу с другой ныне успешно демонстрируют веками вырабатывавшийся стандарт, несравнимый с тем, что достигла, скажем, русская православная церковь, которая все еще надеется различными обреченными на неудачу ухищрениями «воспитать» свою разбежавшуюся от нее (и не только в ХХ веке) паству. |