Главная страница
Навигация по странице:

  • Империя Цинь как итог войн и идейной борьбы

  • Крушение Цинь и династия Хань

  • Имэмо ран


    Скачать 1.81 Mb.
    НазваниеИмэмо ран
    АнкорRefka
    Дата10.11.2019
    Размер1.81 Mb.
    Формат файлаpdf
    Имя файла2014_019.pdf
    ТипДокументы
    #94400
    страница4 из 23
    1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   23
    Синтез и систематизация идей в конце Чжоу
    Как это ни покажется странным, все учения,- кроме разве что моистов, державшихся обособленно и явно недовольных тем, что их всерьез никто не воспринимал, - уживались достаточно мирно. Разумеется спорили, полемизировали
    – но и при случае достаточно активно сотрудничали. В богатом царстве Ци неподалеку от его столицы Линьцзы, самого большого и процветающего города того времени, правителями был создан великолепно отстроенный пригород, своего рода научный городок под названием Цзися, где могли поселиться и жить на полном и очень неплохом казенном обеспечении все мудрецы Китая. Там побывали и Цзоу
    Янь, и Мэн-цзы, и Чжуан-цзы, и многие другие мыслители чуть меньшего калибра.
    Жили они свободно, делали и говорили что хотели, а кое-что из сказанного ими – надо полагать, наиболее значимое – собиралось и впоследствии вошло в специальную энциклопедию «Гуань-цзы», названную в честь Гуань Чжуна и составленную в IV-III вв. до н.э. (быть может, частично и позже). Это огромное по объему произведение из многих томов, первоначальное количество его глав, по преданию, равнялось 564, 480 из которых были отброшены при ее редактировании
    Лю Сяном еще на рубеже нашей эры. Оставшееся свидетельствует о том, что в составлении текста принимали участие и конфуцианцы, и легисты (правда, умеренного толка), и даосы, да и многие другие мыслители.

    28
    Существовали и иные труды аналогичного характера, как например энциклопедия «Люй-ши чуньцю», составленная теми учеными, которые жили на правах гостей-приживалов у богатого купца Люй Бу-вэя, чьим именем эта энциклопедия была названа. Этот текст имеет оригинальную структуру, так что энциклопедией в полном смысле слова его не назовешь. Однако в нем, как и в
    «Гуань-цзы», тоже отражены взгляды представителей разных школ. Как правило, авторы глав и развиваемых идей в энциклопедиях не обозначены. Но они наличествуют в самих текстах, где нередко встречаются диалоги между ними, помещены их афоризмы или рассказываются про них разные истории. Правда, это отнюдь не означает, что упомянуты все из тех, кто принимал участие в составлении энциклопедии.
    Стоит заметить, что далеко не все из мудрецов периода Чжаньго, который отличался неслыханным обилием интеллектуалов высокого полета (такого больше в
    Китае не было; даже большое количество сунских неоконфуцианцев не идет по количеству, значимости и особенно оригинальности идей в сравнение с тем, что было в Чжаньго) были настроенны примирительно к своим оппонентам. Мэн-цзы, например, публично клеймил Мо-цзы и Ян Чжу, считая, что они идут не столько против конфуцианства, сколько против традиции, призывавшей уважать предков – и был в этом в общем-то прав. Но он был, пожалуй, самым непримиримым и бескомпромиссным из всех заметных мудрецов Чжаньго. А вот младший его современник Сюнь-цзы, который считается третьим после Конфуция и Мэн-цзы великим конфуцианцев древности, был едва ли не полным его антиподом.
    И дело отнюдь не в том, что оба мудреца расходились в важном вопросе о натуре человека (Мэн-цзы считал, что человек по натуре добр и только тяжелая жизнь портит его; Сюнь-цзы, напротив, исходил из того, что по человек полон скверны и лишь воспитание делает его приличным). Гораздо важнее то, что Сюнь- цзы – как, впрочем, и Мэн-цзы,- отчетливо видел, что конфуцианство в конце Чжоу теряет свой былой престиж. Сюнь-цзы лучше других понимал, что это учение вообще может сойти с исторической сцены, если возьмет за основу своего последующего существования бескомпромиссность Конфуция и Мэн-цзы. Мэн-цзы видел спасение в обличении противников. Но Сюнь-цзы во-время понял, что это не выход. Нужно искать что-то другое. И он нашел это другое.
    В трактате, носящем его имя, сказано, что в юности, посетив царство Цинь,
    Сюнь-цзы обнаружил в нем много такого, что заслуживает внимания и может служить приемлемой нормой. Это касалось прежде всего строгой социальной дисциплины приученных законами к соблюдению порядка и нормы людей. Конечно, за норму и дисциплину стояли и все конфуцианцы. Но они рассчитывали на воспитание и этические традиции, заложенные Учителем. В то же время факты убедительно свидетельствовали, что в соревновании кнута и пряника кнут заметно выигрывал. И Сюнь-цзы, сам же проповедовавший примат хорошего воспитания в выправлении человека, не только хорошо увидел это, но и понял, что, если к конфуцианскому прянику не добавить немного от легистского кнута, его учение очень скоро уйдет в небытие. И он пошел на подлог. В своем трактате он вывел
    Конфуция не совсем таким, каким он был. Больше того, вполне можно предположить, что именно с легкой руки Сюнь-цзы появилась в «Цзо-чжуань» ( J.
    Legge, The Chinese Classics, vol. V, p. 774 and
    777) версия о том, что в 500 г. до н.э.
    Конфуций велел чуть ли не изрубить на куски скоморохов, которые будто бы не по правилам плясали во время встречи безвластного луского правителя с всевластным правителем царства Ци на циской земле, где лусцы были весьма приниженными гостями, просившими вернуть им захваченные прежде земли.

    29
    Как сказано в «Цзо-чжуань» (это же повторено Сыма Цянем), испуганный циский правитель послушался Конфуция, велевшего искалечить людей, которые виновны были лишь в том, что не знали ритуалов. Сюнь-цзы – как и его великий
    Учитель - вроде бы стоял за то, что незнающий не виновен, что виновен тот, кто его не научил. И можно было бы ожидать, что в его трактате Конфуций окажется совсем другим, т.е. таким, каким он был на самом деле, когда – это хорошо видно из
    «Луньюя» - он многократно объяснял, что виноваты во всех проступках нижестоящих те, кто по долгу службы обязан был научить их вести себя как следует. Но не тут-то было. Именно Сюнь-цзы придумывает историю с неким Шао-чжэном Мао, который будто бы в Лу смущал молодежь недозволенными речами и за то был казнен опять- таки по велению Конфуция. Право, с таким вздором трудно спорить. Конфуций никогда не обладал властью. Конфуций никогда не подумал бы казнить кого-то за не те слова. Наконец, в текстах времен Конфуция нет упоминания о существовании
    Шао-чжэна Мао. И Сюнь-цзы знал все это едва ли не лучше других. Так в чем же дело?
    Все объясняется очень просто. Сюнь-цзы нужно было сделать Конфуция в глазах его современников иным, чем он был на самом деле. Нужно было, чтобы великий Учитель взял в руки плетку, которая была необходима, чтобы придать его учению некую твердость, без которой рассчитывать на успех оно не могло. И Сюнь- цзы сделал то, без чего развиваться и рассчитывать на успех учение великого
    Учителя в конце Чжоу не могло. Неудивительно, что два лучших ученика Сюнь-цзы, которыми мог бы гордиться любой из мудрецов периода Чжаньго, теоретик Хань
    Фэй-цзы и Ли Сы, главный министр Цинь Ши-хуана, фактический автор жесткой структуры империи Цинь, оказались легистами.
    Они не были виновны в том, что Сюнь-цзы, спасая конфуцианство, сделал серьезный шаг навстречу бесчеловечному легизму Шан Яна. Сюнь-цзы же своим подлогом не только спас конфуцианство как пригодное для управления империей учение, но и обеспечил ему – правда, здесь сыграл свою решающую роль и ход истории – успех на две с лишком тысячи лет. И все же, несмотря на эту великую заслугу перед учением, которому он, в отличие от его учеников, был предан до конца, извративший сущность облика Учителя Сюнь-цзы дорого за это заплатил: его трактат, в отличие от того же «Мэн-цзы», не оказался в числе конфуцианского канона. И это вполне справедливо.
    Кроме Сюнь-цзы в аналогичном направлении действовали и другие конфуцианцы, составившие в конце Чжоу два систематизированных текста, заслуживающих внимания. Первый из них, «Или» («Правила и церемониал»), был посвящен явно приукрашенным ностальгическим воспоминаниям о прошлом, когда аристократы тщательно соблюдали нормы ритуала и церемониала, следовали традиционным обрядам. Все нормы и обряды скрупулезно собраны и описаны в трактате до ничтожнейших мелочей. Текст в целом следует считать напоминанием об утраченном прошлом с целью возвеличить его и тем самым поднять роль отстаивавшего традиции конфуцианства.
    Второй текст, «Чжоули» («Установления Чжоу») был иным. В нем искусственно была воссоздана воспетая в идеологеме об Яо и Шуне, но в реальности никогда не существовавшая система управления гигантской
    Поднебесной с шестью министерствами, состоявшими из множества департаментов и отделов и неисчислимым количеством названных по их должностям чиновников с точным указанием сферы должностных обязанностей и объема номенклатуры множества подчиненных у каждого из них. Смысл этого интересного текста в том же: пусть читатель, который этого не знает, увидит, что в далеком традиционном

    30 прошлом (неясно, когда именно) чжоуское государство было единой империей, четко организованной, с хорошо работавшим административным аппаратом.
    Оба искусно и целенаправленно систематизированных текста преследовали ту же цель, что и Сюнь-цзы. Но систематизированные тексты всерьез никто не воспринимал. А кнут, всученный Сюнь-цзы в руки Конфуция, сыграл свою роль, о чем будет сказано чуть ниже.
    Империя Цинь как итог войн и идейной борьбы
    Последний правитель царства Цинь, разгромив своим соперников, в 221 г. до н.э. объединил Поднебесную, основав первую в китайской истории реальную (а не представленную в легендарных преданиях или искусственных утопиях) империю.
    Надо сказать, что за три с лишком десятилетия до того, в 253 г. до н.э., этот правитель уже покончил с доменом сына Неба, перевез к себе девять священных треножников – символ верховной власти в Поднебесной - и сам принес в столице своего царства торжественную жертву Шанди. Однако ему потребовалось еще три с лишком десятилетия, чтобы покончить с агонизирующими соперничавшими с ним царствами. Добившись этого и взяв себе после смещения Люй Бу-вэя в качестве главного советника уже упоминавшегося Ли Сы, правитель царства Цинь объявил себя Первым священным императором – Цинь Ши-хуанди.
    Империя Цинь возникла на базе царства, во многом отличавшемся от большинства других, особенно расположенных в пределах Чжунго. Правда, правители тем царств, видя успехи Цинь, пытались было реформировать свои владения в аналогичном плане. Но ни у кого из них этого не получилось, причем не только из-за того, что не было второго Шан Яна. Главная загвоздка была в том, что население в большинстве царств опиралось на иную, уходившую в глубь веков традицию, которую в свое время резко обновил и усилил Конфуций. И хотя во времена Мэн-цзы и тем более Сюнь-цзы, т.е. в конце Чжоу, ситуация быстро менялась и многое из легистских методов было все же усвоено разными царствами, на практике оказалось, что это вело скорей к совмещению, нежели к замещению в них одной системы другой. Традициями никто не смел открыто пренебречь. Да и не смог бы, если бы пожелал. Словом, основная часть империи не была готова принять тот жесткий антиконфуцианский легизм, который был создан в Цинь усилиями Шан
    Яна и продолжал там существовать.
    Однако ни Цинь Ши-хуана, ни его главного министра Ли Сы это не смущало.
    Они привыкли пользоваться кнутом и верить в его абсолютные возможности. За 13-
    14 лет существования империи Цинь с помощью легисткого кнута было сделано немало. Вся страна была заново поделена на 36 областей во главе с губернаторами
    (когда встал вопрос, не дать ли родственникам уделы, как то было в начале Чжоу,
    Ли Сы резко отреагировал на это решительным отказом, ибо хорошо понимал, что это повело бы к рождению деструктивных тенденций). Области были поделены на уезды, те на волости и иные мелкие административные образования. Главы шести центральных ведомств (военное, судебное, финансовое, обрядов, двора и охраны императора), сотрудники всесильного цензората-прокуратуры, игравшего роль своеобразного ЧК, а также чиновники на местах обладали административными рангами, соответствовавшими их должностям.
    Первые восемь рангов, неоплачиваемые, по-прежнему оставались в рамках коллективов простолюдинов и не выходили, как правило, за пределы деревень, где были созданы по циньскому образцу группы по 5-10 семей, объединенные круговой порукой (бао-цзя), тогда как остальные 10-12 присваивались номенклатуре, причем обладатели самых высших

    31 рангов,- как то было в царстве Цинь,- имели право на служебное владение, кормление.
    Император распорядился, чтобы во всех враждовавших с ним царствах население сдало оружие, и переселил около 120 тысяч богатых и знатных семей со всех концов страны в свою столицу, дабы лишить элиту бывших царств связи с их прежними подданными. Все прежде действовавшие законодательные нормы были отменены, а взамен введены шанъяновские, включавшие суровые наказания за мелкие проступки. Были введены унифицированная система мер и весов, новый стиль написания иероглифов, сохранившийся в основном до наших дней.
    Административный аппарат, в том числе и включенные в него воинские подразделения, строго контролировался и имел двойное подчинение, начальникам на местах и министерству в центре.
    Все крестьяне были наделены землей, налоги и повинности на первых порах были умеренными, ремесла и торговля имели возможности для развития, а наиболее богатые из торговцев и ремесленников получили право выступать в функции откупщиков, облегчая тем самым государству задачу налаживания производства железа, вина, добычи соли и т.п. Государство контролировало цены на важнейшие продукты, в первую очередь зерно. Была создана сеть государственных предприятий и мастерских, куда в порядке отбывания трудовой повинности отбирались на определенный срок лучшие мастеровые, работавшие для нужд казны и государственных хранилищ. На строительстве дорог, которым император уделял особое внимание, в рудниках, при сооружении новой столицы и гробницы для императора использовались в порядке отбывания трудповинности крестьяне, иногда и рабы-преступники, т.е. каторжане.
    Миллионы крестьян и каторжан мобилизовывались для сооружения Великой стены, созданной в кратчайший срок, хотя и стоившей при этом сотен тысяч жизней.
    В целом жесткая легистская система давала империи немалый экономический эффект. В стране господствовал безусловный и твердой рукой поддерживавшийся
    Порядок. Но вот столь желанной конфуцианцами Гармонии не было. Более того, не привыкший к столь тяжелому каждодневному труду народ стонал. Многие оппоненты императора, особенно из числа конфуцианцев, открыто негодовали, обвиняя императора за бесчеловечность. В ответ Цинь Ши-хуанди приказал в 213 г. до н.э сжечь все древние книги (кроме безвредных – вроде пособий по медицине или математике) и казнить, закопать живьем, 460 наиболее рьяных своих противников.
    Это усилило ненависть к тирану. На него совершались и готовились покушения и он привык не спать дважды подряд в одном и том же дворце. Как бы оправдываясь, император любил ставить от своего имени каменные стелы, в которых с помощью привычной для большинства китайцев конфуцианской лексики убеждал людей в том, что заботится об их благе. Но это не помогало. Страна находилась на грани кризиса, когда в 210 г. до н.э. император неожиданно умер во время одной из своих поездок.
    Крушение Цинь и династия Хань
    Неожиданная смерть тирана вызвана волну восстаний. Слабый преемник и высшие чины империи, Ли Сы и евнух Чжао Гао, не смогли справиться с каждым днем обострявшейся ситуацией и вскоре погибли. В 207 г. до н.э. империя рухнула.
    Начались междоусобные войны предводителей различных отрядов, из которых победителем вышел крестьянский вожак Лю Бан, основавший новую династию Хань
    (202 г. до н.э – 220 г.). Лю Бан получил разрушенную войной страну, система управления которой оказалась нежизнеспособной. Едва ли он мог проанализировать

    32 ситуацию. Это сделали за него позже более образованные наблюдатели, которые, как Цзя И, считали виновным в падении империи самого Цинь Ши-хуана с его самоуверенностью, жестокостью и нежеланием учитывать мнения оппонентов. В такой ситуации недовольство народа было неизбежным, а любой повод для обострения недовольства – роковым для династии. Продолжая его мысль, есть все основания полагать, что в сложившейся в империи ситуации Порядок без Гармонии обращался в экстремистский произвол и был обречен. Вот это Лю Бан – да и не он один - понял сразу.
    Соответственной была и его политика. Все жесткости предыдущей империи, особенно наказания, были отменены. В стране была объявлена широкая амнистия.
    Каждый уцелевший после длительной кровавой бойни крестьянин получил земельный надел. Налоги и повинности стали умеренными. Не имея возможности пока что опереться на иную административную структуру (конфуцианцы высшего уровня были, как упоминалось, уничтожены), Лю Бан сохранил основу циньского аппарата власти, особенно на нижнем и среднем уровне, но при этом существенно ограничил и видоизменил его функции, дав немалую власть крестьянским старейшинам. Не очень спеша с реформами, он, тем не менее, не упускал случая, чтобы ограничить жесткость прежней власти и ввести в систему управления элементы конфуцианской Гармонии, которая не была чужда и ему самому, выходцу из восточного Китая, далекого от царства Цинь.
    Лю Бан, в отличие от Цинь Ши-хуана, чувствовал себя на троне не слишком уверенно, особенно с аппаратом прежней династии. Видимо, именно это побудило его дать своим родственникам и сподвижникам 143 удела, рассчитывая на их поддержку. На первых порах поддержка эта, похоже, ему помогала, но через несколько десятилетий уделы – как то было и в начале Чжоу – превратились в серьезную проблему для централизованной власти. Как бы то ни было, но Лю Бан за несколько лет укрепил разрушенную империю. И хотя после его смерти в 195 г. до н.э. власть в стране перешла к слабому наследнику, за которого правила его мать, властная и жестокая императрица Люй, Поднебесная при ней, как писал Сыма Цянь, была спокойна: «Народ усердно занимался хлебопашеством, одежды и пищи было вдоволь.». После расправы с ненавистным кланом Люй должность императора занял другой сын Лю Бана, Вэнь-ди (179-157 гг. до н.э.), который был убежденным конфуцианцем и многое сделал для укрепления позиций сторонников этого учения, тем более, что к его времени подросло и возмужало новое поколение представителей этой школы.
    Конфуцианцы, которым впервые пришлось, наконец, прийти к власти, показали себя с лучшей стороны. Они разумно приняли все те необходимые способы управления империей, которые были введены легистами и оправдали себя, но добавили к ним все то, чему когда-то учил Учитель. Это резко изменило характер общества, отношения в нем стали более сдержанными и подчеркнуто благосклонными по отношению к простым людям, особенно старшего поколения.
    Вэнь-ди особо выделял неимущих, вдов и сирот, бедных и одиноких, особенно людей старше восьмидесяти, и награждал либо щедро одаривал их по случаю всякого государственного торжества (специальными указами им жаловали шелк, рис, мясо – самое ценное из того, чем владели китайцы). Вэнь-ди уменьшал налоги и вообще дошел до того, что просил своих придворных быть умеренными в пище и одежде и не устраивать для него пышных похорон.
    Процесс плодотворного синтеза конфуцианства и легизма пришелся на годы правления внука Вэнь-ди знаменитого ханьского У-ди, просидевшего на троне свыше полувека (140-87 гг. до н.э.). Именно при нем империя достигла кульминации своего

    33 развития, был открыт Великий шелковый путь, достигнуты успехи в войнах с соседями, а также был издан знаменитый указ, принуждавший всех удельных князей делить свое имущество между всеми наследниками, включая и женский пол, что быстро покончило с существованием уделов в империи. Но, пожалуй, самое главное, что было создано при У-ди – это официальное ханьское конфуцианство, синтетическое учение, не без элементов эклектики, в которое вошло все наиболее ценное и полезное для страны и народа из того, что создали китайские мыслители в
    Чжоу. Создатель этого учения, Дун Чжун-шу, четвертый и последний из выдающихся конфуцианцев древности, закрепил окончательный фундамент той цивилизации, которая просуществовала в империи свыше двух тысячелетий и является в очень значительной степени основой успехов всего современного китайско- конфуцианского мира.
    И хотя после этого споры между конфуцианцами и легистами продолжались
    (Ю.Л.Кроль хорошо показал их в своем двухтомнике, посвященном дискуссии и соли и железе, т.е. о государственных монополиях), это было уже последним этапом синтеза. По окончании дискуссии господство обогащенного легизмом и иными учениями и ставшего за этот счет небескомпромиссным и жизнеспособным учение
    Конфуция стало главной доктриной империи, выполнявшей функции господствующей религии. На рубеже нашей эры был создан наиболее полный компендиум конфуцианства – систематизированный трактат «Лицзи», в котором было собрано и подробно описано все то, чему учил Конфуций и что составляет самое главное в конфуцианстве, которое к этому времени стало выполнять в не имевшем до того развитой религиозной системы Китае роль господствующей религии.
    В конфуцианской империи, таким образом, оказалось немало от легистских норм, без которых управление ею было бы невозможным. Но стоит заметить, что административные верхи не считали нужным подгонять свой народ легистским кнутом и тем более считать его быдлом и стремиться к его атомизации. Напротив, с самого начала существования ханьской империи – да и в последующее время – в стране существовало множество сплоченных социальных корпораций (семья и клан, общины, цехо-гильдии, землячества, позже также религиозные секты и тайные общества и т.п.), которые имели свою крепкую внутреннюю структуру с веками сложившимся устойчивым самоуправлением, что заметно облегчало администрации управление страной. Чиновникам было достаточно иметь дело с руководством этих корпораций. А корпорации защищали всех своих членов от самоуправства чересчур ретивых чиновников.
    1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   23


    написать администратору сайта