Имэмо ран
 Скачать 1.81 Mb.
|
|
А.И. Лычагин ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПАРАМЕТРЫ ЭВОЛЮЦИИ КИТАЙСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ Восток, прежде всего Дальний Восток, воспринимает мир как целостность, т. е. синтетически, Запад – как бесконечный ряд явлений, т. е. аналитически. На Востоке соответственно над всем возвышается космос-небо. Земной правитель в Китае повелевает согласно небесному мандату, который наделяет его силой дэ (добродетели), дающей ему безусловное право повелевать и направлять течение жизни его подданных (последние — его дети, он их отец). Отсюда проистекает коренное различие, составляющее водораздел между Востоком и Западом, – отношение по линии человек-индивид – государство-общество. На Востоке безусловный авторитет принадлежит верховной власти. На этом основании строится иерархия управления сверху вниз от единого целого к его неотъемлемым частям: Небо-государство в лице Вана, правители-наместники, поселения-общины и местные «лучшие люди», бао во главе со старостами- старшинами и, наконец, семья с неоспоримой властью старшего в ней. В этой системе связей человек не является самоценной личностью. Он – часть целого и следует линии целого в своем поведении, т. е. У него не может и не должно быть, так сказать, индивидуальных интересов. На Западе, как в античном греко-римском так и современном буржуазном обществах, система управления не является олицетворением верховенства власти – власть представляет собой необходимый механизм сочетания и зашиты интересов совокупности личностей-индивидов и каждого индивида в отдельности. Или, говоря иначе, здесь, в основном государство, верховная и всякая иная власть служит личности и ее интересам. 131 От этой схемы, по-видимому, отличается средневековое общество. Но оно было сформировано, и недостаточно прочно, еще не цивилизовавшимися варварами, и – при массовом участии пришлого элемента, при участии пришлых варваров, – продержалось сравнительно недолго, по меркам истории, и было размыто начиная с эпохи Возрождения, или, так сказать, возвратом к принципам античной модели государственности. Отсюда, видимо, различный статус института частной собственности. Частная собственность на Востоке с точки зрения западного менталитета и принципов римского права носит ограниченный, скорее даже условный, характер, поскольку на Востоке, в частности в Китае, всегда имела место верховная власть-собственность над всей территорией государства. Подданные же императора точно так же – его собственность. Отсюда, кстати, так называемые ранги знатности в имперский период имели достаточно условное значение, и мобильность общества определялась преимущественно не ими. Иными словами, мой дом – моя крепость – такое представление совершенно чуждо Востоку. В конечном счете такое понимание частной собственности на Востоке связано с принципиальным характером восточного общества и государства как общества и государства всеобщего равенства, тогда как государство и общество на Западе зиждется на противоположном принципе свободы-либерализма. В дотехногенную эру природный фактор в производстве играл качественно иную роль, нежели в современных условиях господства техники и механизмов (естественно, там, где техника и механизмы определяют характер производства). И, конечно же, особенно велика роль природы в сельскохозяйственном производстве. На протяжении долгих веков экономической истории человечества именно данная отрасль – сельское хозяйство – играла ведущую, точнее сказать, исключительную роль. Вопрос о том, насколько успешно и эффективно человек использовал природные ресурсы, какие при этом применял приемы труда, определяет уровень развития производства в том или ином обществе, служит важным показателем уровня развития цивилизации и культуры данного общества. Как свидетельствуют исторические источники, Китай в дотехногенную эру древности и средневековья в технологии производства, как в сельскохозяйственной, так и в иных его областях, достиг такого уровня развития, которого Европа никогда не смогла достигнуть вплоть до времени промышленно-технической революции, т. е. до конца XVIII – середины XIX века. Сегодня в китайской исторической литературе все большую силу набирает тенденция сравнительно-исторических исследований, тесно связанная со стремлением китайских ученых, прежде всего научной молодежи, осмыслить место Китая в современном мире и определить пути его дальнейшей интеграции в современность. Сюжет настоящего материала лежит в русле именно таких поисков китайской исторической науки. Естественно и неизбежно, поиск начинается со сравнения того, чем был Китай, с китайской точки зрения, в недавнем прошлом и что тогда представлял собой Запад. Следующий вопрос, почему где-то в конце XVIII столетия произошло столь драматическое отставание Китая, а Запад за считанные десятилетия сумел вырваться вперед. Ответы на эти вопросы сразу же на передний план выдвигают социоестественные параметры проблемы, которые тесно переплетены друг с другом. Между производительными силами Китая и Запада в древности разница в их уровне была колоссальной. Это примерно то же, что и в последующий период – только с обратным знаком. Это при том, что сейчас Китай по 132 уровню производительных сил все же отстает от Запада, тогда же Запад был позади на целых тысячу лет. Так, в Ханьскую эпоху на каждого сельского жителя зерновых производилось от 1000 до 1500 цзиней, в Северной Сун (XIII век) в ряде регионов урожайность была 700 – 1000 цз./му. А это почти современный уровень, достигнутый с применением минудобрений, сельхозмашин, сельскохозяйственных препаратов. Это различие достигалось принципиальной разницей в материале, из которого строились орудия труда, и уровня совершенства самого сельхозинвентаря. Именно в этом отношении Китай опередил Европу на одну-две тысячи лет. Дело в том, что Европа доработалась до техники выплавки металла и металлического литья, известных в Китае с древних времен, где-то в XIV – XVII веках, т. е. на 2000 лет позже, чем китайцы. Китай уже между эпохами Чжаньго и Хань знал «двухступенчатый метод»: сначала выплавлялся чугун, затем из него – сталь, как это принято и в современной металлургии (во всяком случае – почти на протяжении всего XX века). В Европе же, пока не научились переделу чугуна, сталь при производстве сельхозорудий не применялась вплоть до Нового времени. Китайские так называемые вертикальные печи (шулу) уже в эпоху Хань (соответствующую периоду расцвета Римской империи по времени своего существования) имели объем до 50 кубометров, в Европе в XIV веке – 1,7 куба, и только в 1876 году был достигнут уровень в 70 кубометров и тем самым превзойден ханьский уровень. Соответственно, Китай уже на рубеже нашей эры был в состоянии удовлетворять все потребности своего хозяйства в стальных изделиях. Далеко опередили китайцы Запад и в скотоводческой отрасли хозяйства. Тягловый скот широко применялся на полях уже во времена Чжанго-Чуньцю, т.е. в шестом веке до н. э. Как считают китайские ученые, подневольный труд в Римском государстве не стимулировал стремления к усовершенствованию орудий производства и, в частности, конная (воловья) сбруя очень долго на Западе крепилась за шею животного, что не давало возможности делать большие тяговые усилия. Более совершенная сбруя, издавна применявшаяся в Китае, широко распространилась в Европе около 1000 года. То же можно отметить и в отношении техники орошения. Широко известная в современном Китае агротехника, является, собственно говоря, обобщением традиционного агротехнического опыта. Так, в Китае издавна распространен плодосмен культур, при котором нет нужды применять не только двух, но и трехпольную систему. Стоит отметить этот чисто природный фактор: климат дает возможность, конечно, при соответствующей агротехнике, не давать полям гулять под паром. Он- то и обусловил возможность весьма высоких урожаев в очень ранний период истории. Последнее обстоятельство способствовало стабильному накоплению сравнительно больших масс прибавочного продукта уже в дотехногенную эпоху, т. е. достигнуть условий, ставших доступными на Западе лишь благодаря качественно иному уровню производительности труда, достигнутому с помощью машинной техники. А это последнее обстоятельство, с одной стороны, явилось базой отосительно быстрого роста культуры вообще. Но, очевидно, особенно существенно – быстрому и стабильному росту населения. Что касается Европы, то здесь трехпольная система земледелия нередко применяется вплоть до сего дня. Рассуждая на эту тему, следует постоянно иметь в виду демографическую составляющую социально-естественной картины, характерную уже для Чжоуского 133 Китая. В период Чжаньго-Чуньцю на территориях китайских царств проживали десятки миллионов людей. Само по себе демографическое давление уже в то время заставляло активно искать пути роста производительности земли, т. е. заниматься ее улучшением в любой доступной форме. Тот же демографический фактор предоставлял некоторые условия решения этой задачи как за счет предложения практически неограниченного числа рабочих рук, так и людей и животных как «фабрик удобрения». До сих пор в Китае содержание свиней нередко, а, может быть, в ряде мест и главным образом имеет целью не столько производство мяса, сколько производство удобрений, т. е. «производить» свиной навоз. И в этом – в практике унавоживания почвы искусственным путем – Китай на две тысячи лет опередил Запад. На базе весьма высокоразвитого сельского хозяйства и обслуживавшей его производственной инфраструктуры в Китае уже в период, соответствующий европейскому раннему Средневековью, существовали города, насчитывающие миллионы жителей. Как известно, в Европе крупными считались городские поселения, насчитывавшие 2000 – 5000 человек. По этому параметру Китай, скорее, должен сравниваться с Римом. Но и количество крупных городов с сотнями тысяч и миллионами людей в них, и масштабы ряда других явлений все же превосходили и римские. Так, китайские армии насчитывали уже в древности сотни тысяч солдат, а в эпоху Мин, XV – XVI века, достигали двух миллионов бойцов. В Европе же вплоть до Нового времени вообще не существовало регулярных армий. А рыцарские ополче- ния жили и снабжались на собственный счет. Нельзя не отметить и такой показатель, как масштабы народных выступлений. Крестьянские восстания в Китае, как правило, длились годами и десятилетиями, Они неизбежно отвлекали от производительного труда сотни тысяч и миллионы людей, приводили к сокращению посевных площадей. Однако общий размер накопленных ресурсов обычно выдерживал и эти тяжкие испытания, как и нередкие грандиозные стихийные бедствия. Известна фантастическая роскошь китайской придворной жизни, грандиозность многочисленных императорских дворцов, когда-то так поразившая Марко Поло. Нечто подобное в Европе, пожалуй, возникло лишь вместе с сооружением Версаля. Жизненный уровень основной массы населения в Китае также был намного выше европейского соответствующего времени. Такое положение сохранялось, по меньшей мере, вплоть до начала XIX века. В результате распространения железных орудий, относительно широкого применения тяглового скота, по мере распада так называемой колодезной системы полей и с принятием законов Шан Яна (IV – III вв. до н. э.) осваивалось значительное количество новых земель, не бывших до того владениями знатных домов. Таким образом, стали появляться хозяйства не на пожалованных, а на благоприобретенных или купленных землях. Их владельцы с тех пор стали именоваться «помещиками», т.е. землевладельцами. Однако, в силу наследственного права земли западных ленников были закреплены за ними более надежно, нежели за китайскими «помещиками». Это обстоятельство имело впоследствии важное значение для развития производительных сил. Дело в том, что товаризация земли в Китае на столь раннем этапе имела двойственное значение. Она давала земли в руки крестьян, и они были заинтересованы в ее эффективной обработке. Но она же открывала перед крупными землевладельцами и бюрократами возможность нелимитируемого округления своих 134 имений. Крестьянин же труженик в силу маломощности не мог устоять перед стихийными бедствиями. Это подрывало производство. Изложенная здесь постановка вопроса наводит на мысль, что недостаточно лишь легитимизации свободы купли-продажи, в частности свободной купли и продажи земли, для создания правильного функционирования рыночного механизма. При наличии бюрократически-феодальной пирамиды власти, особенно власти такого типа, функционирующей с «незапамятных времен», так сказать, искон- но, как бы ни были сильны элементы товарного хозяйства, они без властного и правового обеспечения сами по себе действовать не будут. Это сегодня, между прочим, хорошо демонстрируют реформы на территории России и, возможно, еще лучше на территории Украины. Другими словами, рыночная экономика без определенного периода становления, без целенаправленной поддержки, успешно, «без примесей», действовать не будет. Именно в этом историческая целесообразость, прогрессивность и оправданность буржуазных революций в Ев- ропе в XVII – XVIII веках. Подведем некоторые итоги. Для Европы в Средние века базовой экономической единицей в сельском хозяйстве было поместье феодального типа, которое обрабатывалось зависимыми от сеньора крестьянами. За это сеньор гарантировал защиту их безопасности и наделял (или оставлял в их владении) участком земли для собственного содержания и прокормления семей крестьян-работников. Такое положение постепенно привело в тех или иных формах к прикреплению крестьян к сеньорам и явилось основой для возникновения крепостного состояния и крепостного права. Относительная обширность территории и величина угодий при сравнительно редком населении Европы создавали предпосылки для таких форм ведения хозяйства. В Китае, напротив, население уже с весьма древних времен было относительно многочисленным. Этому способствовал сравнительно благоприятный климат и высокое плодородие почв. На его территории рано сложились высокоцентрализованные государственные образования, и уже в конце III века до н. э. образовалась мощная единая Ханьская держава с примерно 60-миллионным населением в бассейнах Хуанхэ и Янцзы – современная провинция Сычуань. Введение поместного хозяйства и тем более закрепление работников на земле в тех условиях экономически себя не оправдывало, т. к. вольный хлебопашец, не нуждавшийся в присмотре как работник, в защите своей безопасности в условиях бюрократической централизации был гораздо более эффективным производителем, нежели зависимый от сеньора европейский крестьянин. Соответственно, наиболее подходящей и производственно выгодной оказалась форма мелкого землевладения. Там же, где земля по разным причинам сосредоточивалась в руках крупных владельцев, сложилось арендное землевладение. Именно землевладение, а не просто землепользование, поскольку империя, заинтересованная в регулярности налоговых поступлений, защищала права непосредственных производителей, работавших на земле, от произвола собственников земли. Наиболее распространенной формой аренды в китайской империи была бессрочная и наследственная аренда. Стремление независимых сеньоров средневековой Европы сохранить свое достояние вело, как правило, к установлению и закреплению института майората. Оборотной стороной майората было стремление обеспечить младших отпрысков иного рода доходами – или через уход в церковь, или, что чаще, через военно- разбойничьи вылазки, вылившиеся, например, в XI – XIII вв. в крестовые походы, а в 135 более позднее время – в появление прослойки, проникнутой конкистадорско- предпринимательским духом. В Китае сильная бюрократическая власть была заинтересована в охране интересов земледельцев и всяческом утеснении так называемых сильных домов. Майорат в таких условиях противоречил ее интересам. И на протяжении всей истории Китая наблюдалось прогрессирующее дробление обрабатываемых земель, делившихся между всеми членами семьи мужского пола следующего поколения. Многочисленные, как правило, семьи (много работников!) через два-три поколения превращались в мелких землевладельцев и даже арендаторов, не складываясь в мощные факторы силы и влияния, способные противостоять централизованной власти бюрократии. Другой стороной сложившейся и в известном смысле противоположной системы социальных связей производителя с землей в Европе и в Китае является несравненно более высокая эффективность и сравнительно передовой уровень производства в последнем. Однако такое положение несло в себе семена и длительного застоя производства, стагнации технико-экономического развития страны в целом, как всякая, рано достигшая относительного совершенства система. Известно, что, к примеру, на протяжении шести веков, между 1368 и 1968 гг., урожайность земледельческих культур на основных сельскохозяйственных площадях Китая колебалась в узких пределах в зависимости главным образом от погодных и некоторых внешних обстоятельств. Это положение связано в основном как с неизменностью аграрного строя, обусловленного, как отмечалось выше, социоестественными (природными, демографическими) причинами, так и указанным сравнительно эффективным хозяйствованием. Более того, известны случаи сурового пресечения стремления к развитию, к прогрессу, как мы говорим теперь, через внедрение каких-либо новшеств в производство – и в сельское хозяйство, и в горнодобывающую, и в соляную, и другие отрасли экономической деятельности. Последние рассматривались как угроза стабильности государства и средства отвращения земледельцев от полезных для государства занятий. Земледелец же, как таковой в Китае, после ученого-бюрократа считался наиболее достойной категорией подданных. Ремесленник и купец стояли ступенью ниже в социальной иерархии, причем расстояние между этими ступенями было очень значительным. Ниже купца были только отбросы общества – бродяги, актеры, разбойники и т. п. А далее следовали варвары, дикари, которые вообще не считались людьми жень. Изложенная здесь схематическая картина сравнительного состояния экономических параметров китайского средневекового общества показывает его бесспорное превосходство над тем, чего смогла добиться европейская цивилизация до тех пор, пока в Европе не совершилась весьма радикальная и широко охватившая европейский континент промышленная революция, которая в свою очередь сопровождалась и закреплялась революцией социальной. За счет каких факторов китайцам удалось достичь столь беспримерных показателей в производственной области, при этом почти без помощи сколько- нибудь сложных механических посредников, почему они сумели создать немало совершенных технологий, не прибегая к посредничеству столь же развитой техники? Частично ответ на этот вопрос уже содержится в вышеизложенном: это и сравнительно благоприятные природные условия, которые позволяли, так сказать, малыми силами получать более высокие результаты, например, в аграрной области; это и с первым условием связанное сравнительно многочисленное население, т. е. наличие масс труда, сосредоточенного на достаточно ограниченном пространстве, в 136 пределах которого решались производственные задачи; это, наконец, и тесное этнокультурное единство на практически равновеликом Европе географическом пространстве. Прибегая к хорошо известному образу, можно сказать, что Господь, смешавший языки строителей Вавилонской башни, не затронул в своем праведном гневе Китай и тем самым позволил его жителям уйти гораздо дальше по пути позна- ния, пользуясь согласием между ними. Тем не менее указанные благоприятные для развития обстоятельства, сопровождавшие китайское средневековье, как нам кажется, не могут служить достаточным объяснением его производственно-экономических свершений на столь низкой технической базе, на базе, по существу, ручного труда. Они, очевидно, лишь подготовили почву для подобных достижений. Сами же эти достижения явились итогом длительного культурного развития китайской ойкумены. Последняя – скажем, в отличие от древних цивилизаций Египта, Вавилона – на протяжении по меньшей мере двух тысячелетий не подвергалась роковым для ее цивилизационного развития ударам извне. В самом деле, все известные победоносные вторжения и удары со стороны окружающих народов, которые довелось пережить Китаю, с одной стороны, не смогли противопоставить его культуре в самом широком смысле этого понятия никакой сколько-нибудь мощной и жизнеспособной альтернативы, и, с другой стороны, их физическая малочисленность по сравнению с культурной китайской массой предопределяла в сочетании с предыдущим обстоятельством быстрое, в историческом смысле, растворение и (или) изгнание завоевателей. Кстати, нелишне заметить, что общий уровень грамотности и образованности китайского населения был не только несомненно выше, чем у всех средневековых завоевателей, вторгавшихся в его пределы, но и значительно превосходил европейский уровень того времени. Однако, как всякие ранние достижения в области технологии, не имеющие аналогов, с которыми их можно было бы сопоставить, успехи Китая в производственной области, полученные на относительно и абсолютно низком техническом развития общества, послужили условием последующего застоя в технике. Этот застой многократно усугублялся социально-политической и государственной системой Срединной империи. Единый император с никем, кроме новых претендентов, не оспариваемым авторитетом высшей центральной власти, единая бюрократия, доступ в ряды которой был формально-юридически открыт для каждого жителя империи, единая этнокультурная природа многолюдного общества – все это постоянно генерировало идеологию консервации и охранения, упорно отвергало развитие, справедливо усматривая в развитии семена угрозы стабильности и опасных испытаний для огромного китайского мира. Постепенно подобная идеология вела и подвела к изоляции и отгораживанию от мира. |