Антонов А. И. Микросоциология семьи (методология исследования структур и процессов). Учебн. пособие для вузов. М., 1998. 360 с. Антонов А. И. Микросоциология семьи (методология исследования ст. Институт открытое общество

• Название: Институт открытое общество
• Анкор: Антонов А. И. Микросоциология семьи (методология исследования структур и процессов). Учебн. пособие для вузов. М., 1998. 360 с.d
• Дата: 04.05.2017
• Размер: 2.9 Mb.
• Имя файла: Антонов А. И. Микросоциология семьи (методология исследования ст.doc
• Тип: Документы; #6974
• Категория: Социология. Политология
• страница: 4 из 34

33

1.4. СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ФАМИЛИСТИЧЕСКИХ ФЕНОМЕНОВ

Иногда макро- и микроисследования различают по преимуще­ственному использованию количественных либо качественных ме­тодов. Однако в социологии и демографии семьи в последнее время количественный и качественный подходы противопоставляются друг другу в ином смысле. Массовая однодетность семьи активизирует принцип «лучше меньше, да лучше» по отношению к количеству и качеству детей в семье. Обиходная теория утверждает «железный закон» одномыслия: «лучше один ребенок, но лев, чем дюжина зай­чат». Или: «побеждают не числом, а умением». Эта модель поведе­ния, конвенционально исходящая из улучшения «качества» при со­кращении «количества» и наоборот, как «самоочевидная» включа­ется в научные концепции, например, социализации детей. Там она уже может служить основой изучения уровня интеллекта детей для того, чтобы успешно «самоподтвердиться» в эмпирических данных, т. к. IQ детей из бедных многодетных семей, как правило, оказыва­ется несколько ниже, чем коэффициент интеллекта детей, растущих в более состоятельных, но малодетных семьях. В такого рода иссле­дованиях обычно нет сопоставления интеллектуальных способнос­тей детей из семей с одинаковым числом детей, а также из разнодет­ных семей, но выравненных по уровню благополучия. Здесь вновь проявляется не «злой умысел» ученых, а влияние обыденной интер­претации, принятие «обычной семьи» (согласуемой с личным опы­том малодетности) на основе представления о доступности окружа­ющего мира познанию. Семейная реальность, с включенным в нее заранее положением об интеллектуальном превосходстве единствен­ных детей, мыслится как не зависящая от процесса изучения, тогда как для социологической феноменологии само это житейское вос­приятие кажется проблемой. Семейный мир конструируется как «объективно» заданный, в т. ч. с удивительным свойством «повыше­ния качества детей при уменьшении их количества». Это обыденное рассуждение конвенционально (в согласии с собой и с другими) ис­пользуется учеными в терминах «анализа операциональных данных» (статистических и любых иных). По словам специалиста в области феноменологии А. Сикурела, оно неизбежно порождает «круг само­обоснования», возникающий из-за того, что «применяемая нами для описания мира интерпретация с необходимостью подтверждает наш способ видения мира»²³.

²³ Новые направления в социологической теории. С. 38.

34

Прямое противопоставление количественного и качественного

подходов в науке встречается все реже²⁴. Однако имплицитное (не фор­мулируемое непосредственно) неприятие модели семьи с нескольки­ми детьми выражается косвенно через сомнения в применимости ко­личественного измерения к результатам человеческого поведения, свя­занным с обзаведением детьми. Об этом очень хорошо сказано в кни­ге немецкого социолога Элизабет Ноэль «Массовые опросы». Фрагмен­ты из нее, приводимые ниже, являются прекрасной иллюстрацией по­добного предубеждения.

Неприязнь к множественному числу «В Ветхом завете есть указание на то, что применение статистики к людям следует считать опасным. За про­ведение по распоряжению царя Давида переписи Бог покарал людей чу­мой, унесшей 70000 жизней Количественное обобщение, вероятно, все­гда было привилегией Бога или королей либо воспринималось как своего рода рискованное вмешательство в божественный порядок. В исламе и в первобытных религиях также имеются подобные свидетельства примерно следующего содержания, нельзя считать вместе верующих и неверуюших, праведников и неправедных, счастливых и несчастных, потому что это может привести к неверию или навлечь беду. Со времени упадка Римс­кой империи до начала XVII столетия общие переписи почти не произ­водились. Еще в 1753 г. в Англии было отвергнуто предложение о прове­дении переписи, так как подобное мероприятие являлось греховным... Первые сведения о явлениях, относящихся к сфере статистики, имеют трехсотлетнюю давность. Речь идет об обнаружении странной регулярно­сти, с какой из года в год происходит одинаковое количество смертей... Впечатление странности возникает здесь уже в силу противоречия между не поддающимся предвидению фактом смерти и явной закономерностью количества смертей ..»".

²⁴ Самое известное высказывание такого рода принадлежит А. Г.Виш­
невскому: «...важно не то, сколько детей в среднем рождает женщина, а то,
насколько число рожденных ею детей ..суть результат ее (или обоих супру­
гов) СОЗНАТЕЛЬНО ПРИНЯТОГО РЕШЕНИЯ». - Цит. по: Антонов А. И.
Социология рождаемости С. 73 Предполагается, что «сознательный вы­
бор», учитывающий все «за» и «против», связан с ограничением многодет­
ности и применением контрацепции. Соответственно отказ от этого огра­
ничения и от контрацепции имплицитно означает «бессознательное» рож­
дение детей Зона рутинного («бессознательного») поведения, не связанно­
го с рациональным выбором из альтернатив, как раз больше в малодетных
семьях, а не в многодетных. — См. также о различии рутинного и про­
блемного поведения в Антонов А И., Мелков В. М. Второй ребенок.
М , 1987 С 236-237.

²⁵ Ноэль Э. Массовые опросы. С. 28-29.

35

Элизабет Ноэль обращает внимание на то, что даже наиболее об­разованным слоям населения связь между статистическими тенденци­ями, возникающими на общенациональном уровне, между законом больших чисел и свободой воли отдельного человека, неясна. Публи­ке больше импонируют призывы ставить в центр даже экономических рассуждений «человека», а не «цифры». Под лозунгом «не поддающийся учету человек» сегодня подпишутся многие, особенно представители наук о культуре и духе, культурологи. Отсутствие у философов интере­са к статистике вообще и к моральной статистике в частности само по себе является любопытным и не сводится к антипатии, наблюдающейся у многих гуманитариев к цифрам и таблицам.

«Наряду с безучастностью философов, — продолжает Элизабет Ноэль, — бросается в глаза и странное равнодушие социологов. В ра­ботах, где рассматриваются понятия и проблемы социологии, понятие «моральная статистика» искать, как правило, бесполезно. Правда, эта странность наблюдается не у всех. Подробный анализ можно найти у Дюркгейма в его исследованиях самоубийств, где в числе прочего про­водится параллель с близкими моральной статистике явлениями эпи­демии. Следствием этого анализа является дюркгеймовская концепция «социального потока*, принуждающего определенное количество лю­дей к самоубийству.»¹⁶.

Дюркгейм о моральной статистике и о различиях подходов социолога и

клинициста._«Число самоубийств, совершающихся в каждый данный момент, определяется моральным состоянием общества У каждого народа есть коллек­тивная сила, обладающая определенной энергией, которая толкает людей на то, чтобы оби сами себя убивали Душевные движения, совершаемые несча­стным, которые на первый взгляд кажутся лишь выражением его личного темперамента, в действительности являются следствием и продолжением со­стояния общества, внешним проявлением этого состояния.» Дюркгейм недвус­мысленно обращает внимание на различия между мышлением в сфере цело­стности и в сфере отдельных признаков «Вот чем объясняется большая раз­ница между точкой зрения клинициста и социолога Первый сталкивается только с частными случаями, изолированными друг от друга Он констатиру­ет, что очень часто жертва была неврастеником иди алкоголиком, и объясняет совершенный акт тем или другим из этих психологических состояний В из­вестном смысле он прав, ибо если покончил самоубийством именно этот че­ловек, а не его сосед, то это часто происходит по указанной причине. Однако это не объясняет вообще существование людей, которые сами себя убивают, и, главное, тот факт, что в каждом обществе определенное число людей в

Ноэль Э Массовые опросы. С 33

36

определенный период времени кончают самоубийством Причина, вызываю­щая это явление, неизбежно ускользает от того, кто наблюдает только за ин­дивидами, ибо она находится вне индивидов Чтобы выявить ее, нужно под­няться над конкретными случаями самоубийства и увидеть то, что их объе­диняет»²⁷

Понятие социального порядка или социальной структуры призва­но охватить на социетальном уровне состояние социума, которое из­меняется в масштабах социального времени государств, народов, об­ществ. Действующие в истории социальные силы проявляются в судь­бах поколений, семейно-родственных кланов, отдельных людей. Ис­следование индивидуальных ценностей и мотивов позволяет понять, например, вступление в брак какого-либо человека, тогда как изуче­ние индустриализации, рынка труда и образования, социальной мобиль­ности и т. д. объясняет тенденции брачности.

В конце XVIII — начале XIX в. начинают применяться и получа­ют распространение первые опросы населения Они всколыхнули оче­редную волну неприязни к множественному числу, к пугаюше-таин­ственной связи между статистическими тенденциями и индивидуаль­ным поведением. Психологически каждый человек стремится выде­литься среди остальных, и это питает представление об уникальнос­ти каждого Однако особенно в политически тяжкие времена каждо­му выгодно раствориться в толпе, стать безликим, дабы остаться не­узнанным. Между этими двумя полюсами располагается континуум, диапазон реакций, и а вольнолюбивые периоды неприязнь к цифрам может усиливаться. Антипатия к статистике, по мнению Элизабет Ноэль, возникла под влиянием неприязни к множеству, множествен­ному числу.

Говоря о ком-либо в доброжелательном, возвышенном смысле, люди обращаются к единственному числу — «человек добр», тогда как для осуждения подходящим кажется множественное число — «люди — звери». Где-то здесь истоки общежитейского отвращения к понятиям сферы народонаселения, отождествления «населения» с «перенаселен­ностью», недоверия к «рождаемости» как якобы синониму «размно­жения». Отсюда и нелюбовь к многодетной семье и одобрение одно­детности, наличия единственного ребенка в семье. Иногда эмоции подобного рода в шутливой форме выплескиваются на страницы даже социологических фолиантов. Вот пример научного юмора: «Как добить­ся 25000 долларов в год? Обзаведитесь женой и 12 детьми. Рассчитайте среднегодовой доход американца (в 1957 г, он равнялся 1750 долларам. —

Ноэль Э Указ соч С 34.

37

А. А.). Умножьте его на 14 (Вы, Ваша жена и 12 детей), и Вы получите искомое (14 на 1750 = 25000)»³⁴.

Распространение выборочных исследований обнаруживает новые пласты общежитейских интерпретаций социальных феноменов, вклю­чающих парадоксы статистической взаимосвязи общего и индивидуаль­ного. Во-первых, с точки зрения здравого смысла сомнительно, что частица общества или группа лиц могут выражать мнение всех, что факты, полученные применительно к выборочной совокупности, реп­резентативны по отношению к целому, к социуму. Во-вторых, повсед­невный человек, привыкнув к статистике фактов, событий (но не сми­рившись с ней), при расширении сферы опросов восстает против ста­тистики мнений. В обоих случаях в основе лежит своеобразный быто­центризм, желание воспринимать все по меркам личной практики («эгобытоцентризм»),

«Рядовой критик, по-видимому, рассуждает примерно так; меня не опра­шивали, так что о моем мнении вообще ничего не известно,. Свой опыт в сфере индивидуального он, как нечто само собой разумеющееся, переносит на сферу статистики. Согласно его опыту, никто не может знать его мнение, не опросив его самого... При этом действенность принципа выборки по отно­шению к вещам... эмоционально не оспаривается. Недопустимым и невозмож­ным считается перенос этого принципа на людей. Основную трудность, реша­ющий момент здесь следует усматривать в оскорблении чувства собственного достоинства людей...»".

В области естествознания подобный обман чувств даже согласуется

со здравым смыслом, противоречие между личным опытом и объектив­ным положением дел вызывает любопытство, так как при этом не заде­ваются жизненно важные интересы отдельных людей. Напротив, соци­альная статистика, а особенно статистика брачности, разводимости, рождаемости и т. п., как бы перечеркивают полностью личный опыт и вызывают ощущение утраты индивидом свободы воли. Чтобы защитить свое собственное достоинство, «человек с улицы» борется с «ветряны­ми мельницами», как Дон-Кихот. «Зациклившись» на личном, на мик­роскопическом опыте, повседневный человек, не отрицая макроскопи­ческого уровня, отказывается воспринимать макрологику. Найдя точку отсчета в эгобытоцентризме, невозможно уже мысленно не перекраи-

^J5Horton P., Leslie G. The Sociology of Social Problems. N.Y., 1960. P. 61 Интересно, сколько еще потребуется десятилетий, чтобы последствия краха института семьи стали очевидными и чтобы просемейная политика сделала этот юмористический расчет реальной возможностью?

²⁹ Ноэль Э. ук. соч. С. 36-37.

38

вать макромир в соответствии со своими представлениями. Причем здесь нет специальной подмены одного уровня другим, нет желания объяс­нять макромир в каких-то иных терминах Просто индивидуально-бы­товое восприятие проецируется, переносится на все остальные явления, и тем самым специфика макроявлений аннулируется, объявляется аб­стракцией, абсурдом. «Неправильное понимание метода опросов и его результатов возникает, — согласно Э, Ноэль, — из-за переноса представ­лений, мыслительных привычек, опыта и ожиданий, относящихся к сфере индивидуального, на статистическую сферу или сферу признаков или в результате объяснения явлений, свойственных сфере признаков, понятиями, взятыми из сферы индивидуального»³⁰.

Бытующее, особенно в интеллигентских кругах, предубеждение против статистики требует специального анализа, но, по-видимому, с одной стороны, является гипертрофированным выражением эгоцент­ризма — тут явно абсолютизируется неповторимость отдельного Я, — но не вообще, а представителя определенной страты. С другой сторо­ны, это может быть реакция на тоталитарные давления институтов и организаций, стремящихся «стричь всех под одну гребенку». Возмож­но, это своеобразная сублимация, неприятие того строя жизни, где человеческое достоинство измеряется лишь счетом в банке. Подобная склонность, сформировавшись, будет заявлять о себе в самых разных областях жизнедеятельности, в том числе и в области рождаемости.

Практикуя любовь к одному-двум детям, трудно смириться с на­личием многодетных семей, опровергающих всю философию собствен­ного быта. Однако прямые санкции в отношении многодетных, суще­ствующие в быту, неизбежно трансформируются на уровне обществен­ного мнения и могут косвенно отражаться в науке различным обра­зом. Упор на автономность эмоций и страстей в зависимости от чис­ленного состава семьи, признание независимости любви и счастья от цифрового подхода к ним или даже мнение о невозможности количе­ственного измерения их — вот некоторые формы противопоставления качества и количества.

Данная тенденция как бы связывает по рукам и ногам исследова­теля и, разумеется, не способствует совершенствованию измеритель­ных процедур и средств. Получается, что нельзя заниматься определе­нием «оптимального» числа детей в семье как некоего компромисса между потребностями общества и личности; нельзя также изучать вли­яние численности семьи как малой группы на ее функционирование. В отечественной литературе не найти работ по исследованию воздей­ствия очередности рождения на поведенческие характеристики чело-

Ноэль Э. ук. соч С.

39

века, а также книг по изучению истории поколений с учетом состава семей и их судеб. К сожалению, никто не пытается сравнить жизнен­ные коллизии «одиночек» и семейных людей, линии жизни разных се­мей.

Изучая взаимообусловленность динамики и структуры семьи и одновременно внеинструментальные, социально-символические аспек­ты семейного поведения, можно добиться сбалансированного сочета­ния количественных и качественных методов исследования. Такое сочетание возможно, хотя анализ семейного символизма в большей мере окажется качественным, тогда как изучение семейной циклич­ности — количественным. Наметившееся в последние годы возрожде­ние качественных методов социологических исследований не следует рассматривать с точки зрения их противопоставления количественным вообще. Надо лишь учесть тот бум опросов населения (в связи с изби­рательными кампаниями и увлечением маркетингом), который реду­цирует социологию до «вопросомании», а социолога сводит к «анкет­чику», к учетчику мнений «обо всем».

Именно этот «коленный рефлекс» социолога — профессионально­го «задавателя» вопросов — часто вызывает нарекания, а не якобы «ус­талость» от оперирования статистическими данными и обобщениями. Нужно не усиление внимания к микроскопическому, к уникальном), к отдельным «деревьям», из-за которых всегда «леса» не видно, а уве­личение числа индивидуально-монографических исследований и мето­дов наблюдения. Эти трудоемкие виды качественного анализа возрож­даются как реакция на засилье массовых выборочных опросов, как желание дополнить упрощенно-схематическое представление об ин­дивидуальном чем-то живым и полнокровным. По-видимому, за раз­говорами о ценности качественных методов стоит именно это обсто­ятельство. Потребность в адекватном объяснении социума через до­полнение знаний о технологии социальных действий сведениями, рас­ширяющими понимание всех значений жизненных обстоятельств, от­носящихся к результатам или последствиям действий, стремление к полнокровному объяснению явлений движут, в конечном счете, сто­ронниками качественных методов.