Наумова Г.Р. Историография истории России. Историография истории россии

• Название: Историография истории россии
• Анкор: Наумова Г.Р. Историография истории России.doc
• Дата: 01.02.2017
• Размер: 2.61 Mb.
• Имя файла: Наумова Г.Р. Историография истории России.doc
• Тип: Документы; #1672
• страница: 11 из 36

Новые подходы к осмыслению прошлого.

Эпохе 30-40-х годов, отмечал В.Г.Белинский, была свойственна противоречивость и неопределенность идей, «явилось стремление к созиданию, исследованию, к анализу», «требовалось выяснить, что такое философия, политическая экономия, классицизм и романтизм».

Внимание отечественных мыслителей привлекла совокупность философских и исторических представлений появившихся в западноевропейской науке на рубеже ХУШ – Х1Х в. В романтизме безусловный интерес представляло утверждение о национальном своеобразии исторического развития народов, основу которых составлял «народный дух», и о необходимости глубокого и всестороннего познания человека. В различного рода обществах, кружках, на страницах журналов обсуждалась и изучалась идеалистическая философия немецких ученого Шеллинга. Ей было присуще понятие о единстве мира как движение к единой цели поставленной Богом, на пути к которой народы проходят через общие для всех ступени. При этом каждый народ индивидуален по своей сути и в реальной жизни выражает какую-либо сторону всемирной истории. Шеллинг, замечал В.Ф.Одоевский «открыл человеку неизвестную часть мира… его душу». Присущи ей были и идеи диалектики.

Романтизм и шеллингианство вносили в познание идею иррационального видения, проникновения в сущность явления благодаря чувственному восприятию. Поэзия, религия рассматривались как один из возможных путей познания.

С середины 30-х гг. научная и общественная мысль России обратилась к философии Гегеля, которая утвердила диалектический метод и сформулировала законы диалектики – о единстве и борьбе противоположностей как источнике изменения общественной жизни, об индивидуальном характере эпохи, непрерывном изменении и движении от несовершенства к совершенству не только эволюционно, но и скачками и т.п. История, по определению Гегеля, есть самораскрытие в конкретной истории народов Абсолютного духа, в качестве народного духа, определяющего движение их жизни. Мировой дух совершенное выражение получил у него в германском народе и государстве. Немецкая философия становилась основой для формирования различных исторических концепций, предметом увлечения и тщательного анализа. В ней русские мыслители увидели возможности для построения теоретико-методологических оснований исторической науки. Интерес к немецкой философии объединял исторические концепции несмотря на разделение на противоположные направления.

Идеи западноевропейских мыслителей отвечали умственным и практическим потребностям общества и науки, и именно в силу этого, отмечал Ключевский «только и могли проникнуть в сознание и в нем укрепиться». Восприятие этих идей было обусловлено и сложившимися в отечественной историографии традициями. Они восходили не только к трудам Болтина, Карамзина, но к более раннему времени. Все это определило основные направления дальнейшей работы ученых-историков.

Естественно, что общие идеи по разному воспринимались, преломлялись и дополнялись в творчестве российских ученых. Они проводили их, по выражению Белинского, «через собственную натуру», и получали отпечаток ихличности. В этом отношении показательно его восприятие философии Гегеля. Белинский, как писал А.И.Герцен, первым из «московских адептов» немецкой философии отказался от обычного его толкования. «Ваш Абсолютный дух, если он существует, мне чужд», заявлял Белинский, цель человека в том, чтобы «привести Абсолютный дух к его самосознанию. Для русских мыслителей было характерен особый интерес ко всему, что волновало современного человека. Они пытались выделить из учения немецких философов прежде всего те рациональные моменты, которые, по их мнению, были применимы для объяснения российской реальности. «Наша философия, - писал И.Киреевский, - должна развиться из текущих вопросов, из господствующих интересов нашего народного быта»¹.

Для русских исследователей было характерно сочетание философских теорий с исследованием конкретных фактов истории, генезиса явлений. Они ставили вопрос о смысле истории, об установлении истины как главной задачи исторической науки, стремились перевести философию Гегеля «на почву конкретной реальности».

Славянофилы обращались к метафизической стороне учения Шеллинга и Гегеля, но шли по иному пути, поскольку работали в иной христианской традиции (православной). Такое отношение к западноевропейской философии задали тон оригинальному отношению и специфическим требованиям, которые предъявляли к ней русские мыслители.

Начало нового этапа в развитии русской исторической науки связано с развернувшейся в 20-30-е годы полемике вокруг «Истории государства российского» Н.М. Карамзина. Воспринятая как факт, имеющий большое культурно-историческое значение, оказавшая неоценимое влияние на историческое сознание общества, она в то же время вызвала и критические отзывы, особенно со стороны младших его современников. В ходе полемики подверглись критике мировоззренческие основы концепции Карамзина, понимание им задач и предмета исторических исследований, отношение к источнику, трактовка отдельных явлений русской истории.

Н.М. Муравьев при разборе введения к «Истории государства российского», М.Т. Каченовский в статьях-письмах «От киевского жителя к другу», Н.А. Полевой, Н.А. Бестужев, И. Лелевель выдвинули тезис о том, что историк должен описывать не «историю государей», не историю самодержавия, а изображать «ход происшествий государственных», писать «о народе, его нуждах, его несчастиях или бедствиях». «История принадлежит народу, В ней находят они, - писал Н.Муравьев, - верное изображение своих добродетелей и пороков, начало благоденствия или бедствий»¹ История не может быть утешением «несовершенства в видимом порядке вещей», продолжал он. Опыт всех народов и всех времен доказывает, что «власть самодержавия равно гибельна для правительства и для общества».

Карамзин, отмечал Каченовский, не смог представить «все в связи», в «надлежащей перспективе, в системе». Погодин упрекал историка в отсутствии философского осмысления прошлого. С точки зрения, «какой требует наш век», т.е. с точки зрения философско-исторической, заключал Полевой, - История» Карамзина является «произведением неудовлетворительным». В ней нет ни одного общего начала, не видно, «как история России примыкает к истории человечества; все части оной отделяются одна от другой, все несоразмерны и жизнь России остается для читателя неизвестною… Это летопись, писанная мастерски, художником таланта превосходного, а не история».⁵⁵

Но именно Карамзин дал новый импульс изучения истории. Критический разбор его «Истории» подготовил почву для восприятия новых идей в понимании прошлого, определил направление научного поиска теоретических, источниковедческих, концептуальных подходов.

Развитие русского общественного сознания требовало выработки наиболее общих теоретических принципов изучения исторического процесса, совершенно новой философии истории. Социальное, экономическое, психологическое познание исторического движения, писал Н.В.Станкевич в 1825 г., «по-разному заявляет о себе в каждый новый период, с той же неизбежностью таит в себе некий скрытый порядок. Познав этот порядок, можно будет находить исчерпывающие ответы практически на все вопросы исторического бытия»².

Возникшие в это время историософские и конкретно-исторические концепции отразили потребность в научного знания и конкретные интересы общества, совершили переворот в исторической литературе и следовательно в сознании общества.

Новое направление исторической мысли во всех ее составляющих проявило себя в творчестве Г.Эверса, сделавшего попытку осмыслить историю российского государства с точки зрения ее органического развития, Н.А.Полевого, объединившего в единую систему основные положения новой теоретико-методологической концепции, М.Т.Каченовского, который выразил потребность более глубокого изучения эмпирического материала. Они представляли собой и новые социальные слои, пришедшие в историческую науку.

М.Т. Каченовский первым высказал мысль о том, что требовать от историка-прагматика, чтобы он сам готовил для себя материалы, было бы крайне несправедливо. В среде ученых каждый работает по своим способностям и тем содействует общему благу, «специальной работой по их (источников) очищению – должен заниматься историк-специалист».С Каченовского начинается новый этап в разработке приемов критики источника.

Михаил Тимофеевич Каченовский (1775-1842) профессор Московского университета, с 1821 г. по 1835 г. заведующий кафедрой истории, статистики и географии Российского государства, декан словесного отделения, с 1837 г. – ректор Московского университета, редакторо и издатель одного из популярнейших журналов Х1Х в. «Вестник Европы» (1804-1830). В университете он читал курс лекций по риторике, теории изящных искусств и археологии, русской и всеобщей истории, статистике, географии и этнографии. Первый из отечественных историков ввел в лекционные курсы обзор источников по истории России.

В своем отношении к источнику Каченовский опирался на критику текстов Г.-Ф.Миллера и особенно А.-Л.Шлецера, который, отмечал он, заложил фундамент здания исторической критики, но при этом оставил в летописях много «сомнительных происшествий», что сделало необходимым новые разыскания.

В работах конца 20-30-х годов – «Два рассуждения: о кожаных деньгах и Русской Правде», «Мой взгляд на русскую Правду», «О баснословном времени в русской истории» и других Каченовский сформулировал свои требования критики древнейших русских памятников. Он обратил внимание не только на восстановление подлинного текста летописей, так называемой «малой критики», но главное - на выяснение истинности сообщаемых в источнике исторических фактов, то есть «высшей критики» или исторической.

В основании разработанного им критического метода лежали представления об историческом процессе как «цепи великих происшествий», имеющих свои причины и следствия. Это привело его к мысли о необходимости анализа содержания древних памятников в связи с реальными обстоятельствами места и времени их создания. То есть исторические памятники он рассматривал как продукты определенной эпохи и требовал в связи с этим установления соответствия самого источника и фактов в нем сообщаемых с «историческим ходом происшествий», с общим духом времени, к которому они относятся.

Представление Каченовского об историческом процессе как едином, взаимосвязанном, подчиненном общим законам развития истории, привел к мысли о необходимости сопоставления данных источника и с «всеобщим ходом политического и гражданского образования» западноевропейских народов. Сравнительно-исторический метод приобрел у него источниковедческое направление и служил для установления подлинности исторических источников и достоверности сообщаемых фактов

Это была новая постановка проблемы. ХУШ в. не сомневался в подлинности и достоверности источника, Каченовский поставил эту подлинность под сомнение и привел к выводу о том, что понятия употребляемые в летописях, Русской Правде чужеродны для Руси. «Русские летописи Х1 столетия в таком виде, - писал он, - как мы оные имеем делают исключение из всеобщего хода образованности народов – явление беспримерное в Истории и особливо в Истории нашего Севера»¹.

Каченовский пытался доказать, что Русская правда возникла под балтийско-немецким влиянием не ранее ХШ в., поскольку только к этому времени сложилось городское самоуправление в европейских странах, и, следовательно, ранее не могло быть в Новгороде. Таким образом ученый пришел к заключению, что «из всех известных списков, даже древние, не старее четырнадцатого века». Отсутствие их в 1Х-ХШ в. делало всю историю того времени недостоверной и баснословной, и приписывать «предкам нашим небывалых триумфов», «договоров несбыточных» есть, пришел он к выводу, «составление ложных понятий о могуществе, богатстве и славе любезного нашего отечества».

Ученики Каченовского – П.М.Строев (псевдоним Скромненко), Н.В.Станкевич, основатель известного в 30- годах кружка, О.М.Бодянский, в будущем основоположник отечественного славяноведения и другие восприняли идеи учителя и написали ряд статей в том же духе, опубликованные в «Ученых записках Московского университета» в начале 30-х годов. Эта группа ученых во главе с Каченовским получила в исторической науке название «скептическая школа». Скептики видели средство познания прошлого в очищении источников в «горниле критики». Основным смыслом из работ был анализ внутреннего содержания древних памятников, событий, сообщаемых в источниках в контексте «общего духа времени к коему относятся», установления непротиворечивости их описания с общими законами развития. Они так же как Каченовский считали, что так как начальная летопись и Русская Правда не отвечали примитивным отношениям, которые по их мнению, имели место на Руси, то они не могли появиться на этом этапе развития. К тому же отсутствие или несоответствие описываемых происшествий в иностранных источниках, по мнению скептиков, «не только первому веку нашего младенчества государства, но и всеобщему духу европейских государств того времени» делали для них русские памятники недостоверными, составленными не ранее ХШ-Х1У в., и отражавшими «дух» именно этого времени.

В конечном итоге, недоверие к древнейшим памятникам привели скептиков к утверждению, что и «история наша не может быть подведена под строгую критику».

Выводы скептиков вызвали критику со стороны ряда ученых. Погодин написал несколько томов опровергающих их. Основная полемика развернулась вокруг вопросов о времени написания летописей, об ее авторе, доверии к сообщаемым ими известий. Погодин привел свидетельства, в том числе византийских ученых, в поддержку сообщений летописи. П.Г.Бутков. Н.И.Надеждин, А.Н.Полевой и ряд других ученых хотя и признавали скептицизм в отношении древних памятников «небезоснованным» и «естественным», тем не менее отвергли крайние выводы Каченовского и его учеников. Заслуги скептиков видели в том, что они закладывали основы исторической критики, направляли внимание на внутреннее содержание источников, рассматривали их в связи с общим развитием общества. Скептики заставили современников и последующие поколения историков думать, «терпеть беспокойство, сомнения», рыться в иностранных и отечественных летописях, архивах. Мысль скептиков о необходимости критики слов и фактов, соединенная с критикой событий, с философией истории, с познанием юриспруденции народов, становилось, писал Полевой, потребностью времени. Она стимулировала развитие исторического знания на базе нового отношения к источнику.

Наиболее последовательным в восприятии западноевропейских идеи и на этой основе сформулировавшим общие положения касающиеся новых подходов к изучению и осмыслению прошлого был Николай Алексеевич Полевой(1796-1846). Он происходил из просвещенной семьи иркутского купца, человек одаренный, обладающий энциклопедическими знаниями. Полевой был широко известен как талантливый публицист, литературный критик, редактор и издатель журнала «Московский Телеграф» (1825-1834), названный Белинским «лучшим журналом России от начала журналистики». Жизненным кредо его было служение просвещению России, «споспешествование» ее экономическому и культурному развитию. Полевой последовательно выступал идеологом и защитником «третьего сословия», считая его производителем «благосостояния государственного, кормильцем и обогатителем миллионов своих собратьев», которое достойно проявило себя в прошлом и явится залогом будущих успехов России.

Полевой являлся автором шести томной «Истории русского народа», четырех томной «Истории Петра Великого», «Русской истории для первоначального чтения» и многих других работ, рецензий на исторические темы. Его «История русского народа» «явилась, - писал Н.И.Надеждин, - с предзнаменованиями грозными и вместе блистательными, возвещая конец старой и начало новой эпохи в нашей истории»¹.

Немецкая философия, французские историки Ф.Гизо, О.Тьерри, поставившие в центр изучения прошлого гражданскую историю, пришедшую на смену истории сильных личностей, идеи романтизма являлись основой для постановки и решения Полевым новых для русской исторической науки теоретических и методологических проблем.

«Надобно было соединить труды Шеллингов, Шлегелей, Кузенов, Шлецеров, Гердеров, Нибуров, - писал он, - узнать классицизм и романтизм, узнать хорошо политические науки, оценить надлежащим образом древних, вполне сведать требования новейших, может быть даже родиться Шиллеру, Цшокке, Гете, В.Скотту, дабы могли мы, наконец, понять, что есть история, как должно ее писать и что удовлетворяет наш век»².

Он отдал должное заслугам своих предшественников и современникам в изучении русской истории, в собирании и систематизации исторических материалов, отметив «незабвенные» заслуги перед исторической наукой Н.М.Карамзина, В.Н.Татищева, Г.-Ф.Миллера, особенно А.Л.Шлецера. Эпоху в истории изучения русских древностей, отмечал он, составили труды Н.П.Румянцева, К.Ф.Калайдовича, П.М.Строева, А.Х.Востокова. Критикуя Карамзина за отсутствия «духа народного» Полевой выступил с «Историей русского народа» (первый том вышел в 1829 г.). Уже название работы определило новый предмет и задачи науки истории. Изложение в ней доведено до середины царствования Ивана Ш. В печати появлялись статьи по истории царствования Ивана Грозного, Алексея Михайловича, Анны Иоановны, несколько работ о Петре.

История для Полевого одно «из важнейших понятий человеческих…, поверка всех догадок и предложений ума, философия опыта». Следование истине, беспристрастие, соблюдение исторической перспективы, отказ от изложения событий из «своего века, своего народа, самого себя» - так определял основные принципы своей работы Полевой. Он отказался от признания исторической науки как поучения, наставления человеку. Задача науки, определял Полевой, «соображать ход человечества, общественность, нравы, понятия каждого века и каждого народа, выводить цепь причин, производивших и производящих события». Это, по его мнению. позволит открыть «тайну бытия в настоящем, цель будущей судьбы своей».

В осмыслении прошлого Полевой исходил из представлений о единстве исторического процесса. Идея не новая, но получившая у него более глубокое обоснование и конкретное содержание. Народы живут в непосредственном взаимодействии друг с другом и подчиняются «условиям общей жизни товарищей бытия его». Понять истинную историю народов, пришел к выводу Полевой, можно только «обнимая весь мир», рассматривая каждое общество, каждого человека, каждое деяние его в связи с жизнью всего человечества». При этом он признавал многообразие исторического процесса. История каждого народа имеет свои особенности, и каждый народ заслуживает внимания. Исходя из этого, Полевой формулирует один из основных принципов исследования: «Все, чтобы не представлялось нам, мы созерцаем в частном и общем; но в самом деле, ни частное, ни общее отдельно не существуют: частное есть общее, одно и то же, двояко познаваемое»¹.

Полевой подчеркивал, что в основе истории народов лежат «одинакие законы», которые проявляются в определенных формах в зависимости от времени и места действия. Разнообразное проявление их и составляет частные истории, создает многообразие истории.

Общий закон Полевой видел в единстве цели исторического развития, начертанной Проведением. Наличие общих причин, производящих одинаковые следствия – другое определение законов. Отсюда необходимость рассмотрения соотношения явлений с его началом и будущим, выяснение, почему «именно такое происшествие случилось именно в такое-то время, такой-то народ поступил так, а не иначе, шел туда, а не сюда».

В конкретном выражении идея единства представлена в решении Полевым одной из важнейших проблем исторической науки Х1Х в. – соотношение исторической жизни России и стран Западной Европы. Россия и Запад для него части мировой истории и, следовательно, подчинены общим законам развития. Россия прошла школу веков подобно Западу и жизнь ее совершалась в тождественных с западною историей явлениях, отличаясь только по форме, времени и месту. По мнению Полевого, история феодализма на Западе и история русских уделов, Новгорода и средневековых городских общины, междоусобия князей и феодальные войны явления «однопорядковые».

Законом исторической жизни Полевой считал непрерывное, поступательно-прогрессивное движение человечества. Род человеческий совершает свое бытие спиралью, бесконечным винтом. Каждый виток – новая ступень развития. Она выше, совершеннее предыдущей, «место действия обширнее, сущность более объемлюща».

Принимая установившееся в исторической науке разделение на древнюю, среднюю и новую историю, Полевой каждую эпоху представляет как более высокую ступень в развитии основных элементов общества: философии, религии, политики, образовании. Доисторический период – время становления первых обществ и возникновение первых наук, знаний, законов, торговли и т.п. Древняя история – дальнейшее развитие этих элементов. В религии освобождение духа и познание «истин откровения», в философии – свобода мышления, в политике –борьба республики с единовластием. В средние века – усиление влияния религии, в политике –«недоступная теократия». Новая история «отразила в себе все, о чем мечтали древние и средние века». Все эпохи смыкаются между собой, образуя непрерывную цепь изменений, одно вытекает из другого, каждая эпоха подготавливается предыдущей.

Закон прогрессивного развития имеет, утверждал Полевой, всеобщий и обязательный характер для любого народа. Всякие попытки остановить движение ведут к упадку и гибели народа (об этом свидетельствует история Швеции, Польши, Турции и др.). Полевой отмечал сложность и противоречивость движения. Оно включает в себя моменты упадка, возврата назад. Но тем не менее общество переходит с каждым шагом к «большему благу, большему совершенству человеческому». Такой взгляд на исторический процесс дал возможность Полевому признать правомерность всех эпох в истории человечества, в том числе средних веков, периода уделов в России, и обосновать неизбежность и необходимость перемен в современной ему России.

Общие закономерности исторического развития Полевой видит в источниках развития, главной из которых являлась «нескончаемая борьба» противоположных начал, где окончание каждой борьбы есть начало новой. Одна из противоположностей заключалась, по мнению Полевого, в «беспрерывном, ненасытном желании удовлетворить свои потребности», и теми препятствиями, которые встают на этом пути. Он, хотя и не раскрыл подробнее это положение в конкретном изложении русской истории, но дал новое направление поиска внутренних причин исторического прогресса.

Продолжая традиции русской исторической мысли Полевой обратил внимание на три основных фактора определяющие жизнь человечества: природно-географический, дух мысли и характер народа, события в странах окружающих. Качественное разнообразие их определяет своеобразие исторического процесса каждого народа, проявление общих закономерностей, темпов и форм их жизни.

Разницей в природных условиях Полевой объяснял различия Азии и Европы. Азия огромна, могуча физическими силами, человек в ней подавлен громадностью. Европа уступала Азии обширностью и разнообразием, она бедна физическими силами. Следствием этого явилось преобладание в ней духа. Азия, явившаяся в свое время колыбелью «общественного и умственного образования» в силу природных условий окаменела в своем развитии. В ней сохранилась «пастушеская, полудикая, воинская жизнь». Религия – «тяжкое, подавляющее чувство величия сил природы»; философия – религиозный мистицизм или «отчаянный материализм, нисходящий в безбожие»; политика – неограниченный деспотизм; искусство - исполинские истуканы, подземные храмы. В Европе – оседлая городская жизнь; религия – возвышение духа; философия – смелая, свободная, ведущая к разгадке тайн природы; политика = развитие свободной воли человека; искусство – произведение изящного; человек – сознающий свое достоинство. Азия олицетворяет вещественность (природу), Европа – духовность (человека). Единство вещественности и духовности, то есть Азии и Европы составляют жизнь человечества. Определяющим Полевой считал духовность. Отсюда его интерес и ориентация на Запад.

Однако Полевой видел и другую сторону этого единства – вечную борьбу стихий вещественности и духовности. История человечества представлялась ему как борьба Азии и Европы. Борьба заключалась в попеременном вторжении Азии в Европу и затем «вдвижение ее Европой обратно». Этапами движения он определял границы периодов исторического развития. История человечества начиналась на Востоке. Мир древний был стерт с лица земли бурным потоком, нахлынувшим из Азии. Затем Европа двинулась в Азию (крестовые походы). Ответное движение турецких орд в Европу – завоевание Царьграда, конец истории средних веков. Одним из последних этапов этого движения Запада на Восток Полевой считал «великую северную войну», вторжение Наполеона. Это начало новейшего периода в истории человечества. Восток устоял и приходит очередь двинуться ему в Европу. Это движение, утверждал Полевой, «не будет так воинственно и разрушительно». Это движение «великого народа, соединившего в себе Восток и Запад, Азию и Европу… народа … родного Европе и родного Азии… Сей народ – Русский народ; сие живительное начало – Россия»¹.

Такова концепция всемирной истории Полевого - борьба внешних сил, столкновение Востока и Запада. В основе противопосталение географических условий и вытекающие отсюда различия в общественном развитии той и другой. Разрешение этого противоречия в достижении Востоком уровня развития Европы, наступление равновесия.

В удобном географическом положением Москвы он видел одну из главных причин ее возвышения и превращения ее в центр объединения русских земель. Однако, сам по себе географический фактор, по мнению Полевого, не создавал и не упразднял общих закономерностей. Он влиял на темпы, формы, на дух и характер народа, который в свою очередь являлся одним из основных факторов развития общества. В частности, характер русского народа, сформировавшийся в условиях местоположения между Азией и Европой, определил его историческое развития. Русский народ соединял в себе «воображение Востока с умом Запада и с твердостью северного характера», что и определило его потенциальные возможности. А вера россиян являлась залогом силы и единства государства.

Третий фактор Полевой определял как «события в странах окружающих». Взаимодействие народов друг с другом. Рассматривая Русь 1Х-Х1 вв., он обращал внимание на связи ее с Грецией. Нашествию татар он придавал решающее значение при объяснении внутренних изменений в России. Определяя роль указанных факторов в истории России Полевой делал вывод: «Состояние общественности, дух времени, образ мысли и понятий, географические подробности, современные события в странах окружавших Русь должны были произвести то, что было на Руси»¹.

Полевой пытался осмыслить народ как субъект истории и определить соотношение народа и государства. Государство для него является высшей формой выражения народного духа. Прочности и благосостояния государства зависит от поддержки народа. Однако, в силу своей непросвещенности, он не подготовлен к самостоятельным действиям. Поэтому «двигают грубый материал» и образуют из него «отдельные нравственные миры», правители. Самодержавие «великой династии Романовых» обеспечивало, по его мнению. могущество русского государства в прошлом, оно является залогом процветания России и в будущем. В конечном итоге история России, история народа в концепции Полевого становится той же историей государства, историей самодержцев.

Полевой одним из первых в нашей историографии обратил внимание на обусловленность действия личности историческими условиями. Человек, писал он, не может действовать по своему произволу, не может ускорить ход событий, перепрыгнуть через ступеньки лестницы их. Великие люди – продукт деятельности человечества, их действия определены условиями и потребностями эпохи. Они являлись лишь тогда, когда «время вызывало их на подвиг». Так появились в России Иван Ш, Петр Великий и другие. Оценивать значение личности, полагал Полевой, возможно только при рассмотрении «всех деяний» ее, с учетом предшествующей и последующей истории. Рассмотрение событий ХУП в. убедили Полевого в необходимости реформ Петра.

Происхождение государства на Руси. Выдвигая тезис – государство является высшей формой выражения народа Полевой сосредоточил внимание на проблеме происхождения государства. Он исходил из понимания того, что государство создается постепенно, исторически. Поэтому, полагал он, в словах «русское государство» в отношении к первому периоду русской истории содержится ошибка. Древняя история России может быть только «историей русского народа, а не историей русского государства». Это положение определило его схему русской истории. Первый период – время истории русского народа. Второй – история русского царства, третий – российская империя. Границы этих периодов: вторжение варягов, затем монголов и вступление России в европейскую систему при Петре. Полевой отверг два принципиальных положения предшествующей русской историографии: установление государства на Руси с приходом варягов и факт добровольного их призвания. Он категорически заявлял, что известие о «призвании варягов оказывается недостоверно и несообразно». Как и другие народы Европы, по его мнению, славяне были покорены выходцами из германских и скандинавских земель, которые «на мечах» положили начало общественным образованиям, то есть все государства начинались одинаковым образом.

Таким образом Полевой последовательно следуя за западноевропейской философии истории и исторической наукой ( в чем его упрекали современники) сделал попытку представить целостную теоретико-методологическую концепцию исторического процесса и попытался на этой основе осмыслить историческое прошлое России. Концепция Полевого открывала возможности для широкого сравнительно-исторического изучения исторического процесса и осмысления исторического опыта в контексте не только Европы, но и восточной истории. Удалось ему далеко не все – главное он не смог написать истории русского народа, не пошел дальше общих фраз о «духе народа», ограничившись некоторыми новыми оценками тех или иных событий. «Г-н Полевой, писал - А.С.Пушкин, предчувствует присутствие истины, но не умеет ее отыскать… Он видит, что Россия совершенно отделена от Запада. Он предчувствует тому и причины, но вскоре желание приноровить систему новейших историков к России увлекает его». Но как человек, писал К.Н.Бустужев-Рюмин, Полевой «прокладывал новый путь, он мог ошибаться в своих выводах, мог делать неудачные попытки, но главное то, что «им были требования выделены, последующим историкам предстояло их наполнить по мере сил и накопления материала».

Иоганн-Филипп-Густав Эверс (1781-1830). Окончив Геттингенский университета Эверс в 1803 г. приехал в Лифляндию и начал работу по выполнению своего замысла: «посвятить всего себя изучению русской истории». Эверс был избран членом Петербургской академии наук, являясь профессором Дерптского университета, в 1818 г. ректором университета, возглавлял кафедру географии, истории и статистики, Уже первый его труд «О происхождении русского государства», вышедший на немецком языке в 1808 г. получил признание.

Эверс как ученый сформировался под влиянием немецкой школы, в том числе А.Геерена, К.Савиньи, К.Эйхгорна. Он воспринял их научные идеи, направление исследования, стиль мышления. С глубоким уважением он относился к А.Шлецеру, который пробудил в нем интерес к русской истории и заложил основы критического отношения к источникам. Он не только использовал опыт накопленный предшественниками, но и критически переосмыслив его, сделал ряд новых выводов о русской истории.

Происхождение древнерусского государства. Научные интересы Эверса были сосредоточены на изучении древнейшего периода русской истории. Каждая его работа – этап в осмыслении главной для него проблемы: образования государства на Руси и его правовых институтов. В работах «О происхождении Русского государства» и «Предварительные критические исследования для Российской истории» (русский перевод сделан в 1825 г.) Эверс определил свое понимание происхождения русского государства как результата внутренней жизни восточных славян, которые еще в доворяжский период имели самостоятельные политические объединения, верховных властителей (князей), использовавших для укрепления своего господства наемных викингов. Потребность объединения княжеств для решения внутренних и внешних проблем и невозможность осуществления их в силу раздоров между ними в борьбе за главенство, привело к решению передать управление чужеземцу. «Русское государство при Ильмене озере образовалось и словом и делом до Рюрикова единовластия… Призванные князья пришли уже в государство, какую бы форму оно не имело». Поэтому, делал вывод ученый, «Рюриково единодержавие было неважно и не заслуживает того, чтобы начинать с оного Русскую Историю». Этот вывод его разрушал традиционное для русской историографии представление о том, что история России начинается единодержавием Рюрика.

Эверс также подверг сомнению господствующее в историографии утверждение о скандинавском происхождении варягов-руссов. Исследование этногенеза народов, населявших территорию России и ее окружавших, фактов, почерпнутых их арабских источников, северных и восточных авторов, привели его к выводу о черноморском (хазарском) происхождении руссов. Это положение Эверса обострило споры об этнической принадлежности руссов и образовании древнерусского государства. Его рассуждения о хазарской Руси встретили резкую критику со стороны ученых6. Погодин не только в рецензии на книгу Эверса заявил об отсутствии у ее автора «строгих доказательств» и «цицероновской хитрости» в их поиске, но и написал в ответ работу о норманнском происхождении Руси. Впоследствии Эверс отказался от своей гипотезы.

В 1816 г. в работе «История руссов» Эверса изложил свою версию русской истории, хотя во многом и повторявшую уже имеющуюся в науке, но корректирующую некоторые ее положения. Он выделял в русской истории пять периодов. Начало ее он относил к 552 г., первому известию о славянах. Окончание первого периода связывалось им с разделом Владимиром Святославичем своего княжества между сыновьями (1015 г.). Второй период продолжался до монгольского завоевания (битва при Кальке 1224 г.) Третий заканчивался началом княжения Ивана Грозного, Правление Петра 1 – рубеж четвертого и пятого периодов. Изложение он строил по княжениям и довел до 1689 г. В этой периодизации обращает на себя внимание определение Эверсом начала русской истории – с первого известия о славянах. В характеристиках периодов он отказался от подробного описания политической жизни князей, ограничившись кратким изложением фактов. Главная тема его исследований – внутреннее состояние жизни народов.

Родовая теория. Эверс заявил о новом подходе к изучению прошлого. «Для моей цели, - писал он, - должен был я подолгу останавливаться на законах и договорах: на первых, так как они являются главным источником знаний о внутреннем состоянии народа, на вторых, потому что они свидетельствуют от основах внешней деятельности». В специальных главах Эверс характеризовал систему государственного управления, правовых норм, состояния торговли и ремесел, науки , искусства и т.п. По объему и содержанию их освещения он значительно превосходил своих предшественников.

В законченном виде концепция Эверса представлена в монографическом исследовании «Древнейшее русское право в историческом его раскрытии», изданном на немецком языке в 1826 г. (русский перевод 1835 г.) Именно здесь он сформулировал на основе родовой теории органическую концепцию русской истории и провел первое в отечественной историографии исследование правовых институтов Древней Руси. Свою точку зрения Эверс выразил в тезисе: «Все в истории проистекает из естественного развития рода человеческого». Естественный ход в представлении ученого – это эволюционный, постепенный переход из одного состояния в другое, где каждая последующая форма сложнее, чем предыдущая, Это положение определило исторический подход к исследованию истории государства и права. Эверс представил право результатом внутренней жизни общества, его органического развития, связанного, с одной стороны, с прошлым, а с другой – являющего собой новые определения. Каждой эпохе соответствуют те или иные отношения, представления людей. Изменения возникают под влиянием действия внутренних процессов, поэтому Эверс подчеркивал важный для него принцип исследования событий в связи с другими историческими явлениями. Он стремился «везде в голых, бессвязных факторах открывать мысль, которая в нем выражается, или связь прагматическую». Иногда, не имея возможности провести последовательно этот принцип, он прибегал к «остроумным догадкам» и логическим рассуждениям.

Эверс первый из историков России попытался объяснить древнейшее русское право, вообще древнейший быт, исходя из господствовавших у первобытных народов отношений, так называемого патриархального состояния гражданского общества. Первым общественным образованием, по мнению ученого, являлась патриархальная семья с сильной властью отца. Естественная нужда в защите от внешних врагов привела к необходимости объединения семей и образованию родов «под главенством общего родоначальника». Власть главы рода была ограничена, семьи имели определенную независимость, обусловленную, в том числе землею и наличием своего главы семьи. Глава рода был тот, кто ближе стоял к общему родоначальнику. Из родов образовались племена, глава его становится со временем могущественным князем, но первоначальное семейное отношение, основанное на самой природе, - по его мнению, - долго еще сохраняет свою силу.

Таковы, определял Эверс, первые шаги в постепенном образовании общества, через которые проходят все народы. Семья, род, племя – эти три ступени составляют патриархальное общество. Развитие происходит от более узкого союза, семьи, к более широкому – роду и племени. Последнее является переходным звеном к государственному образованию. Государство, писал Эверс, второй шаг в постепенном образовании человеческого рода. Оно не что иное, как «соединение отдельных родов… под властью одного общественного главы». Глава государства, Эверс называл его «верховным патриархом», управлял государством как своей семьей, основываясь на здравом смысле и на понятиях, освещенных древним обычаем. Таким образом Эверс выделял две ступени в развитии общества, присущие всем народам и обусловленные «природой человека»: патриархальное состояние общества и государство, Последнее является результатом органического «естественного хода развития рода человеческого», высшей формой общественного образования. Такое понимание образования государства было новым для отечественной историографии. И хотя отдельные элементы схемы Эверса имели место в трудах Татищева, Ломоносова, Карамзина, она ломала привычные представления, связывавшие образование государства с внешними факторами, призванием варягов. Он пытался показать, что процесс образования государства на Руси не является спецификой ее истории, а соответствовал общему направлению развития мировой истории.

История русского права. Исторический подход Эверс применил и к изучению истории права, которое, по его мнению, являлось отражением общественных отношений и его развитие составляло собственно историю самого государства. Исходя из принципа объяснения древнейшего права на основе понятий и отношений, соответствовавших определенному времени, Эверс считал невозможным подходить к историческим явлениям с современными мерками и не уяснив «себе предварительно, посредством общих исторических сведений характера известного народа на той ступени образования, какое он имеет в данное время». Исторические явления живут только в контексте своего времени, своей эпохи. Нельзя, например, предупреждал он, судить о Святославе и его времени по понятиям настоящего века. «Не его вина, что первым пример разделения, о коем упоминает История, случайно падает на его княжение; не заслуга других, что не встретилось при них подобного примеру…. Но нельзя порицать и века, не поставляя в укоризну человеку того, что проистекает из естественного хода развития общества. Ибо сие то развитие и произвело разделы»¹. Раздача земель князьями соответствовала, писал он, уровню культуры, общественного развития, данной политической организации. Так, князь в политической системе того времени прежде всего глава рода, а в родовых представлениях все имущество есть не частная, а родовая собственность, она принадлежит всем членам рода. Поэтому Владимир, Святослав могли поступить только так, как поступили, а не иначе. Для того времени все это было естественным, Когда изменились условия, был ликвидирован и этот порядок.

Определив теоретическое направление своего исследования, Эверс обратился к конкретному изложению истории русского права. Для него право, законы – понятия исторические. При родовом строе не существовало еще формальных законов, т.е. письменно изложенных постановлений и правил. В основе их лежат обычаи, и некоторые первоначальные постановления, которые были сделаны при первом основании государства, или с общего согласия, или по воле первых властителей. Законы письменные – продукт государственной деятельности. Таковыми он считал договоры Олега и Игоря, «Русскую Правду». Эверс последовательно прослеживал изменения, происходившие в правовых отношениях от времен Рюрика до утверждения Ярослава на Киевском престоле. Каждое княжение рассматривалось как рубеж в практическом решении правовых норм: правила наследования, уголовное право, имущественное владение, государственное управление, финансовая система.

Рассмотрев систему управления Эверс пришел к выводу, что в основе ее лежал единственный образец, который был известен людям вступавшим в новое общество. Государь действовал подобно частному человеку, пекущемуся о своем хозяйстве, т.е. как родоначальник в своей семье. Различия были только в величине союза. Традиция передачи власти была нарушена приходом варяжского князя. Но это не смогло, по мнению Эверса, изменить естественный ход развития права и системы управления, а только ускорило ее формирование. Рюрик следовал древнему образу правления, в основании которого лежали родовые отношения, когда престол рассматривался как всякое родовое имущество, и, следовательно, члены рода могли требовать своей доли. Постепенно с развитием понятие «государство», т.е. с исчезновением родовых связей, на него перестают смотреть как на обыкновенное наследство: «разделы исчезли и явилось наследие престола, основанное на первородстве». У Эверса родовые и государственные начала находятся в гармонии, между ними нет никакой борьбы. По мере естественного развития, родовые отношения исчезают и на их месте устанавливаются государственные - (монархия), представляющая древнейшую форму правления, ведущую начало от патриархальной семьи. Самодержавие – это уже определенная качественная характеристика монархии, историческая форма, утвердившаяся окончательно в период татаро-монгольского ига. Именно оно как институт способно было создать условия для развития общественной жизни и благосостояния государства.

С образованием государства формируется податная, финансовая системы. Введение их в России, отмечал Эверс, произошло в правление князя Олега. Она определяла социальную структуру общества. Говоря о трех различных по экономическому, политическому и юридическому положению сословий, Эверс обращал внимание на привилегии «высшего сословия» – освобождение его от налогов и повинностей; основными налогоплательщиками являлись крестьяне.

Сравнение правовых отношений в России с подобными явлениями у других народов привело Эверса к выводу о том, что «у всех древнейших народов в переходный период развития их гражданского состояния, право совершенно сходно в главных чертах».

Тщательный анализ памятников русской истории дал основание Эверсу сделать вывод о том, что «данные летописей, хотя и переданные спустя двести лет, не могут быть подвергнуты ни малейшему сомнению, они согласуются с другими повествованиями из древнейшей истории народов». Эверс сделал ряд интересных замечаний, касающихся «Русской Правды», в частности относительно принадлежности «Краткой Правды» Ярославу, связав ее с новгородскими событиями 1015-1016 гг.

Он отказался от морализующего, нравоучительного тона. Явления истории происходили в определенной обстановке, подчеркивал он, и поэтому они не должны служить назиданием настоящему.

Начало занятий Эверсом историей по времени совпало с началом научного творчества Карамзина, знакомство с которым оказало на ученого большое влияние. Делясь своими впечатлениями о встрече с российским историком, Эверс в письме к Шлецеру писал: «Всегда учусь у него нашей профессии, ни один человек не знает так много из русской истории, как он, и не один не станет охотнее учить меня». Однако, по сути своей, история России в трудах Эверса имела значительные отличия от истории государства Российского в представлениях Карамзина.

Труды Эверса не произвели на современников того впечатления, какое произвела «История государства российского». Известность его не вышла за рамки сугубо научных кругов. Одной из причин этого был стиль и форма изложения материала: сдержанность, стремление к научной доказательности, строгая приверженность источнику. В его работах не встречается художественных отступлений, нравственных оценок, ярких картин исторических событий, пространных описаний характеров князей и их походов, пересказ событий многочисленных междоусобиц. В предисловии к одной из своих работ он так определил свое отношение к этому: «Иные историки весьма пространно описывают государей и их походы. Я не хотел бы им подражать». Безусловно распространение трудов Эверса затруднялось тем, что они были написаны на немецком языке и переводы их сильно запаздывали, Кроме того, дискуссионный характер его суждений, новизна идей требовали серьезных размышлений и времени для усвоения.

Современники ставили в заслугу Эверсу глубокое исследование юридического быта Древней Руси, отмечали плодотворность его работы по изучению древнейших памятников русской истории и поиск им новых идей для объяснения прошлого России. «Эверс пишет умно, приятно, - писал Карамзин, - читаем его с истинным удовольствием и хвалим искренне. У него много удовлетворительных объяснений и счастливых мыслей»¹. Но лишь спустя десятилетия «счастливые мысли» ученого были оценены по достоинству и нашли своих последователей. «Основателем, отцом историко-юридической школы» называл его один из крупнейших исследователей «Русской Правды» Н.В.Калачов. Труды Эверса, писал он, «по части русской истории останутся навсегда незабвенными: он первый из юристов бросил критический взгляд на древнейший быт нашего отечества, первый старался объяснить его с естественной точки зрения, приняв для этого в основание общий ход развития у всех народов государственного быта из патриархальных, родовых отношений; первый, наконец, показал самый способ, как приняться с этой точки зрения за разработку наших древних памятников»².