история реферат золотая орда миф или реальность. История России в свете цив подхода. История России в свете цивилизационного подхода Учебное пособие

• Название: История России в свете цивилизационного подхода Учебное пособие
• Анкор: история реферат золотая орда миф или реальность
• Дата: 26.01.2023
• Размер: 0.88 Mb.
• Имя файла: История России в свете цив подхода.doc
• Тип: Учебное пособие; #906231
• страница: 10 из 12

100

остальные. Во втором - общество распадается на многочисленные группы по общности интересов или идеологии, причем каждая из них получает правовую возможность выбирать представителей, защищать свои идеи, вести борьбу с другими группами” (Арон Р. Демократия и тоталитаризм. М. Текст. 1993. С. 28).

В соответствии с принципом соединения собственности и власти жиз­ненный, прежде всего материальный успех любого гражданина, как и в цар­ской России, но в еще большей степени, напрямую связан с местом, которое занимает этот человек во властной иерархии. Возможности достигать жиз­ненного успеха в обход партийной и государственной власти просто отсут­ствуют, ибо отсутствует правовое и реальное закрепление принципа частного суверенитета личности, как, например, в условиях либеральной западной де­мократии. Там “автономия хозяйственной сферы вместе с автономней гражданской жизни предопределяет появление суверенного индивида, защищен­ного частным правом. В хозяйственной сфере это означает, что производи­тель теперь зависит не от власти, а от потребителя. Частная собственность в известном смысле представляет делегированную волю потребителя: угождая потребителю, частный собственник наращивает свое богатство. Возникают отношения обмена как партнерские отношения. Таким образом, на Западе наряду с системой властной иерархии появляется, постепенно все более рас­ширяясь, система партнерских отношений. Богатство впервые в истории пе­рестает быть функцией власти. В нормальном случае частного собственника, вступающего в систему рыночного обмена, власть не подстраховывает: здесь он может положиться только па самого себя.

Так формируется автономная личность, заявляющая о себе и в политике.

“на Востоке богатство является функцией власти и определяется стату­сом индивида в системе властных отношении”, - констатирует по этому по­воду А.С. Панарин. Богатейший фактический материал, иллюстрирующий особенности со­циальных отношений в СССР, представлен в упомянутой книге М.С. Восленского “Номенклатура”, где, в частности, приводится цитата из офици­ально разрешенной публикации: “В Советском Союзе пока еще сохраняется существенное различие в заработной плате отдельных категорий работников государственного аппарата. Более высока оплата труда руководи гелей, обле­ченных широкими полномочиями и в то же время несущих большую ответ­ственность за порученное им дело и обладающих, как правило, высокими деловыми н политическими качествами”.

Итак, мы видим, что и социальная сфера общества жестко подчиняется централизованной власти, что позволяет последней довольно легко манипу­лировать этим обществом в своих интересах.
101
В сфере политики (властных отношений) социалистическая модерниза­ция также пошла по пути усиления деспотических тенденций, характерных для российской цивилизации и явно противоречащих популистским ради­кально-демократическим лозунгам.

В рамках данного пособия мы не можем подробно проследить в деталях процесс концентрации власти в руках узкого слоя партийно-государственной номенклатуры. Напомним лишь основные этапы этой тенденции.

Первым шагом стал разгон большевиками общенационального законодательно - представительного органа - Учредительного собрания (5 января 1918г.). Тем самым была прервана зародившаяся в начале XX века традиция российского парламентаризма, и общество лишилось самого эффективного механизма политического участия и контроля за властью.

Далее последовала узурпация власти большевиками путем установления господства их фракции во Всероссийском Центральном Исполнительном Комитете ВЦИК - избиравшемся Всероссийским съездом Советов. На 8 съезде РКП(б) в марте 1919 г. было принято решение: “РКП(6) должна завоевать для себя безраздельное политическое господство в Советах и фак­тический контроль над всей их работой” (цит. по Исаев И.Л. История госу­дарства и права России. С.319). Право принятия всех основных решений пе­реходило к партийным органам. Единственным поприщем борьбы за власть осталась правящая партия, т.к. даже ближайшие союзники большевиков -меньшевики, эсеры, анархисты к концу 1922 г. были под разными предлога ми выдворены из всех властных структур, согласно программному докумен­ту ЦК РСДРП (июль 1919 г.), где прямо говорилось: “В России вся полнота власти находится в руках одной партии... правящей без всякого контроля со стороны масс... широко прибегая к террору” (там же. Г.322)

И, наконец, в ходе работы Х съезда РК11(6) (март 1921 г.) было принят решение о введении в партии осадного положения н проведении всеобщей чистки. По характеристике известного исследователя истории коммунисти­ческого режима в СССР А. Авторханова, это был первый съезд, “на котором Ленин резко порвал со старой традицией, с “неписаным правом” членов пар­тии иметь свое мнение, составлять группы со своими платформами, расхо­дящимися с официальной линией ЦК” (Авторханов А. Х съезд и осадное по­ложение в партии//новый мир. 1990. №3. С.194). Он же приводит и весьма примечательное высказывание вождя: “Теперь “дискутировать винтовками” гораздо лучше, чем тезисами... для оппозиции теперь конец, крышка... Если же они (инакомыслящие в партии - авт.) будут продолжать играть в оппози­цию, тогда партия должна их из партии исключить” (там же. С.198),

Впоследствии эта ленинская установка была доведена Сталиным до ло­гического предела в ходе известных процессов над представителями внутри­партийной оппозиции в 20-30-е гг.
102
Сталинским режимом была также воспроизведена в новых формах ха­рактерная для политического мировоззрения россиян харизматическая и традиционная легитимность власти. В отличие от западно-либеральной традиции, согласно которой власть формируется рационально, на основе осознанного выбора большинства граждан, российская политическая ментальность основана на вере в сверхъестественные качества правителей, а также на верности традиции наследования власти. И здесь можно согласить­ся с одним из соавторов книги “Суровая драма народа” Э. Баталовым, по ко­торому “культ Сталина мог стать исторической реальностью только при на­личии (в числе прочих условий) соответствующего общественного сознания, “санкционирующего” самой своей качественной определенностью все про­исходящее в стране, выступающего в качестве духовной основы воспроиз­водства и культа личности, и всей Системы на эту “качественную определенность” указывает, в частности, виднейший идеолог славянофилом К. Леонтьев: “Нет сомнения, крестьяне наши нравственно несомненно ниже дворян, они часто жестоки, до глупости недоверчивы, много пьют, недобро­совестны в сделках, между ними много мелких воров; но у них есть опреде­ленные объективные идеи; есть страх греха и любовь к самому принципу власти. Начальство смелое, твердое, блестящее и даже крутое им правится... Архиереев, генералов, командиров военных мужик наш не только уважает, они нравятся его византийским чувствам... Кресты царские он любит и гля­дит на них с уважением, почти мистическим” (Леошьев К.П. Записки от­шельника. М.: Русская книга, 1992. С.330). Это качественное своеобразие российского представления о легитимности власти использовали и лидеры Советского государства. “С 1917 года, - указывает в связи с этим Л.С. Панарин, - политические режимы России были нелигитимными и поэтому объ­являли себя чрезвычайными или переходными. Большевистский режим объ­единил оба эти определения. Государство “диктатуры пролетариата” высту­пало как переходное состояние к без государственному обществу коммуни­стического типа, а до этого наделялось не ограниченными никакими закона­ми полномочиями. Большевистская власть претендовала на харизматический статус, на харизму справедливости, защиту всех обиженных и угнетенных - и харизму эзотерического (эзотерический - от англ. “тайный, известный лишь посвященным, скрытый, неясный, запутанный”) проникновения в высший смысл истории, не ведомый никому...” . Именно такие черты Вождя при­писывал В.В. Маяковский В.И. Ленину в одноименной поэме
103
Абсолютной же харизмой удалось овладеть И.В. Сталину, особенно по­сле второй мировой войны, когда и Великая Победа, и превращение СССР в мировую державу прежде всего связывались в сознании миллионов людей с его” .

После смерти Сталина личная власть генерального секретаря ЦК КПСС превратилась из харизматической в традиционную, се абсолютность стала само собой разумеющимся делом. Примечательно в связи с этим признание последнего “генсека” М.С.Горбачева, но которому он накануне “перестрой­ки” обладал полнотой власти, сравнимой с деспотической властью абсолют­ного монарха.

Завершая рассмотрение этого вопроса, мы можем сделать обоснованный вывод: социалистическая модернизация России (СССР) носила в основном фундаметалистский характер, что предполагало прежде всего поиск и ис­пользование новых форм усиления традиционных для многовековой истории нашей страны стереотипов организации основных сфер общественной жиз­ни. С точки зрения цивилизационного подхода, главной причиной тому яви­лось сохранение огромных естественно-географических, геополитических и
104
геокультурных ресурсов именно для такого варианта выхода из общенацио­нального кризиса начала XX века. Во многом поэтому многие отечественные и зарубежные исследователи по праву называют тоталитарно-социалистическую модернизацию России “контрреформацией”. т.е. истори­ческим феноменом реставрации российской цивилизацнопнпй самобытности (Папарин Л.С.).

Истощение внутренних ресурсов фундаменталистской модернизации во 2-ой половине XX века как фактор кризиса социализма.

Проблема перспектив модернизации российского общества, начавшейся в конце 80-х годов XX века, на наш взгляд, опять-таки напрямую связана с объективным соотношением фундаменталистских и либерально-демократических социальных ресурсов выхода из общенационального кри­зиса и обеспечения динамичного прогресса, возвращением России статуса влиятельной мировой державы. Фуидаменталистская и либерально-демократическая альтернативы дальнейшего развития нашли отражение и в политико-идеологическом расколе нашего общества, представленном “ран­ними полюсами - леворадикальнои, социал-реваншистской оппозицией (КПРФ и К°), доминирующей в Государственной Думе, и либеральными де­мократами (“Паш Дом Россия”, “Выбор России”, “Яблоко” и т.д.), которые доминируют в структурах исполнительной власти и средствах массовой ин­формации.

Наш тезис, который мы постараемся обосновать, сводится к тому, что важнейшей чертой нынешней модернизации России, отличающей ее от всех предыдущих, является предельное истощение всего комплекса объективных предпосылок как внутренних, так и внешних для воспроизводства цивилизационной самобытности нашего общества в ранее указанных сферах его орга­низации. Иными словами, мы имеем дело с уникальным для нашей истории событием - модернизацией, в ходе которой происходят динамичная и драма­тичная смена цивилизационного типа развития России. Объективно это оз­начает неприемлемость и утопичность попыток выйти из системного кризиса (системный, т.е. охватывающий все элементы общественной системы) на ос­нове обновления, реставрации фундаментализма.

В сфере экономической к 60-м годам явно обнаружились пределы есте­ственных и человеческих ресурсов для наращивания промышленного и сель­скохозяйственного производства для “неуклонного повышения уровня жиз­ни советских людей” при господстве экстенсивного типа развития в услови­ях командно-административной системы управления народным хозяйством. “Могла ли наша экономика бесконечно расти, сохраняя структуру

105

практически неизменной? - справедливо задается вопросом экономист В.Даннлов-Данильян. - Конечно, возникали новые производства - точное приборостроение, электроника, ракетостроение, атомная -энергетика, - но эго не вызывало сколько-нибудь радикальных структурных изменений. Соотно­шения между секторами почти не менялись, новые производства не играли структурообразующей роли. Хозяйство требовало все тех же ресурсов, что и раньше, в тех же соотношениях, но в больших количествах, ибо оно росло. По ресурсы каждого конкретного вида ограничены. Это и ставит границы экстенсивного роста”.

Явные признаки стогнации экономического рост по указанным причи­нам появились уже в послевоенное время. Огромные объемы капиталовло­жений конца 40-х - начала 50-х тт., составившие 22% от национального до­хода, привели к строительству все новых и новых индустриальных объектов, которые уже было невозможно обеспечить достаточными материалами и людскими ресурсами, квалифицированными инженерно-техническими и управленческими кадрами .

В еще большей степени кризис экстенсивного типа развития ощущался в сфере сельского хозяйства. Там, как и в промышленности, произошел раз­рыв между трудом и средствами производства. Усиление административно-бюрократических методов хозяйствования привело к подрыву заинтересо­ванности колхозников в общественном хозяйстве, к безразличному отноше­нию к земле, к труду, к массовому оттоку сельского населения в город. Ос­воение целинных и залежных земель (конец 50-х гг.), усиленные капитало­вложения, поставки техники и удобрений не приносили желаемого успеха. Так, если с 1970 по 1980 гг. все сельскохозяйственные производственные фонды возросли на 239%, то валовая продукция этого сектора экономики увеличилась по самым оптимистическим подсчетам лишь на 10% .

С 60-х гг. впервые за всю историю России начались “временные” закуп­ки за границей зерна и продовольствия, которые к началу 80-х гг. обеспечи­вали основную часть внутреннего потребительского спроса.

Далеким от реальности оказался и широко распространенный офици­альный постулат о неоспоримых преимуществах социализма в деле развития науки и техники. Фактически это признавалось даже советской статистикой. Прирост выработки, т.е. производительности труда, шел в США не столько за счет фондовооружениости (как это было в СССР), сколько за счет техни­ческого прогресса, на долю которою в 1950-1970 гг. приходилось свыше 62% прироста общей выработки. Примерно таким же был этот показатель во

106

Франции; в Японии он составлял 52,2%, в ФРГ - 50,7%. В СССР соответст­вующие показатели были значительно ниже. Все это, вместе взятое, принесло к стагнации и затем к снижению эффективности общественного произ­водства: если в 60-е годы она росла, то в 1971-1974 гг. оставалась на месте, а с 1975 года началось необратимое снижение .

Необратимые кризисные явления поразили и социальную сферу. Деся­тилетиями продолжавшееся господство командно-административных мето­дов управления страной и экстенсивного тина хозяйственного развития при­вели к формированию огромного слоя чиновничества. Так, во второй поло­вине 70-х гг. численность административного аппарата увеличивалась в среднем на 300-500 тыс. человек ежегодно. В 1987 году она превысила 18 миллионов человек, т.е. практически один руководитель приходился на 6 человек, занятых а народном хозяйстве. По оценке отечест­венного исследователя Н. Выдорова, “в правах хозяина всех основных форм общественной собственности прочно закрепились не производитель, а адми­нистратор, не трудовые коллективы, а ведомства”.

. Такое положение привело к двум весьма негативным последствиям. Во-первых, за социалистическим тружеником оставался лишь статус наемного работника, минимально заинтересованного в результатах своего труда. Во-вторых, господствующая бюрократия, получившая все блага от власти, бес­препятственно культивировала так называемый “остаточный” принцип рас­пределения, когда на нужды социально-культурной сферы выделялись сред­ства, не израсходованные на увеличение производства. Отсюда хроническая необеспеченность жильем, медицинскими учреждениями, современными то­варами культурно-бытового назначения. К началу 80-х гг. СССР оказался на 35 месте в мире по продолжительности жизни. Почти 50 стран имели более низкую детскую смертность.

Интенсивно начал разрушаться и принцип уравнительной социальной справедливости, который якобы должен был гарантироваться заботливым социалистическим государством. Господство уравнительных тенденций сме­нилось доминированием тенденции фактической социальной дифференциа­ции. Последняя осуществлялась и в рамках истеблишмента (чем выше пост, тем больше привилегии), и нелегально. Первый вариант подробно и убеди­тельно описан и упомянутой книге Вселенского “Номенклатура”, где приве­дено множество документально-статистических данных о многообразных

107

способах увеличения нетрудовых доходов и привилегий партийно-государственной бюрократии. “В годы “застоя”, - констатирует Б. Пастухов

- окончательно формируется облик советской номенклатуры. Должность откровенно рассматривается как возможность пользоваться частью государст­венной собственности... Таким образом, в стране постепенно устанавлива­лись опосредованно буржуазные отношения”. Позволим здесь не согласиться с цитированным автором, так как буржуазные отношения, как правило, предполагают использование частной собственности в целях ее приумножения. В нашем случае мы имеем дело с другим мотивом, а именно

- прямым или скрытым присвоением и расхищением.

Другой путь материальной и статусной дифференциации “монолитного единства” представлен каналами “теневой” экономики, масштабы которой ” началу 80-х годов стали весьма впечатляющими. После легализации “част­ной инициативы” в ноябре 1986 г. частный капитал смог выплеснуть для “отмывания” около 90 млрд. рублен, “накопленных” за период социалисти­ческой непримиримой борьбы с нетрудовыми доходами.

Таким образом, тоталитарно-социалистическая модель социальных от­ношений к началу 80-х тт. пришла в кризисное состояние и начала перерож­даться в нечто совершенно непохожее на цивилизационный российский фундаментализм.

По мере деградации командно-администратинной системы в экономиче­ской сфере, обострения кризиса фундамепталистской модели социальных отношений теряла свою былую эффективность и авторитарная политическая организация общества, объект политической власти - простые граждане - становился все более неуправляемым, а последствия этой неуправляемости - все более неожиданными и неприятными для власти. Оказалось, выражаясь словами В.И. Ленина, что машина едет не туда, куда ее направляют; едет со­всем не так, а часто совсем не так, как воображает тот, кто сидит у руля этой машины. Подверглись серьезной эрозии две главных подпорки, по сути, дес­потического режима - страх перед массовыми репрессиями и вера общества в его способность не только обеспечить построение “светлого коммунисти­ческого будущего”, но и в возможность решать обостряющиеся текущие со­циальные проблемы. “Все это вело к разложению и неизбежной гибели Коррупция пробрела значительные масштабы, государственная бюрократа” смыкалась с мафиозными группировками. Среди интеллигенции вызревали зерна протеста”.
108

Немало способствовало политико-идеологическому кризису социалистического фундаментализма вырождение, деградация партийно-государственной элиты. В народе распространился афоризм: “Культ личности превратился в культ без личности”. “Физически немощные, увешанные всевозможными наградами фигуры руководителя страны Л.И. Брежнева и его “бессмертного” Политбюро как бы персонифицировали в себе разложение существующего политического режима. Очевидным все это было не только для миллионов рядовых граждан, но и для части руководства КПСС и Советского государства. Даже по их свидетельствам, “душность” атмосферы в стране достигла предела”, - так описывают последние годы тоталитаризма авторы книги “XX век: выбор моделей общественного развития”. Своеобразным девизом общества середины 80-х гг. стало известное изрече- . ние “Так жить нельзя!”.

Вместе с тем необходимо отметить, что массовой и организованной оппозиции режиму в стране не сложилось. “В начале “перестройки”, - отмечается в связи с этим в исследовании “Легитимность и легитимация власти в России”. - советское общество в большинстве своем еще не было готово к серьезным и системным изменениям. М. Горбачев столкнулся не только с сопротивлением части консервативного аппарата, но и с инертностью массовою сознания в целом. Поэтому были предприняты усилия при помощи средств массовой информации, которые получили пусть и 01-раниченную “сверху” свободу критиковать существующие реалии, “расшевелить общество” . Дело в том, что разложившаяся фундаменталистская социальная система спасалась от экономического краха и “революционной ситуации” благодаря все тому же обилию природных ресурсов и росту мировых цен на энергоносители, что позволяло обеспечивать довольно сносную жизнь большинству граждан за счет масштабного импорта продовольствия и товаров. Однако харизматическая и традиционная легитимность тоталитарного режима, характерная для политической истории России, к началу 80-х гг. была в основном размыта. Поэтому горбачевская политика “гласности” породила лавинообразное разрушение внешних и внутренних идеологических “шлюзов”, обеспечив массовую поддержку действиям реформаторов.

IV. ВНЕШНИЕ ФАКТОРЫ СТАГНАЦИИ И КРИЗИСА ТОТАЛИТАРНО-СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ МОДЕЛИ ЦИВИЛИЗАЦИОННОГО РАЗВИТИЯ РОССИИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XX ВЕКА

Во второй половине нынешнего столетия радикально изменилась геополитическая и геокультурная среда развития российского культурно-
109

цивилизационного комплекса. Главным в этом отношении стала ликвидация изолированности от западного мира. Глубинной основой этого изменения справедливо считается утеря ресурсной самодостаточности СССР (имеются в виду как естественные, так и научно-технологические, информационные ресурсы) в условиях формирования единого мирового экономического, политического, правового и культурного пространства, а также переистощение общества в ходе военно-стратегического противостояния с Западом.

Автаркическая модель развития российской цивилизации ко второй половине XX века пришла в явное противоречие с тенденцией усиления взаимозависимости мирового развития. В отличие от начала нынешнего столетия - периода социалистической модернизации - картина мира выглядит принципиально иначе. “Возросшая степень освоенности географического пространства, формирование международных, а в ряде случаев даже глобальных производительных сил и производственных отношений обернулось более тесной экономической и политической сопряженностью. “Сжатию” пространства и времени способствовало также появление планетарных по своему охвату средств транспорта и связи... Принципиальное изменение мирового общежития вызвано наряду с прочим и тем печальным обстоятельством, что накопленные масштабы вооружений и расточительство в отношении окружающей среды, которая, вне всякого сомнения, является общим достоянием человечества, поставило под вопрос само его существование”.

В таких условиях, когда совмещается фактор истощения самодостаточ­ности с фактором взаимозависимости локальных цивилизаций, “уход в себя”, автаркия выступает все большим препятствием прогресса страны, обрекает ее на отставание, т.к. ни один даже самый талантливый народ не в состоянии, опираясь лишь на собственные силы, поспевать за остальным миром. В результате СССР остался на второстепенных ролях, фактически вне международной торговой системы, что совершенно не соответствовало его потенциалу и политическому весу в мире, но зато соответствовало цели ограждения советского общества от “тлетворного влияния Запада” .

Активное же включение в мировое экономическое пространство неизбежно предполагает разрушение командно-административной модели экономики, т.е. основы фундаментализма. “Рассчитывать на углубление и

110

расширение места страны в мировом хозяйстве путем вовлечения в оборот возрастающей массы всех факторов производства при совершенствовании структуры оборота, не создав минимум благоприятных условий в хозяйственном механизме, т.е. не создав рыночного хозяйства, безнадежное дело”.

Вхождение в мировую цивилизацию объективно связано также и с разрушением другой важнейшей черты цивилизациониого фундаментализма России - культурно-информационной закрытости. Интенсивное сотрудничество по вполне понятным причинам невозможно без “понятных для всех показателей, “общего” экономического языка, открытости статистики, унификации огромного числа норм и стандартов в промышленности, науке и технике, экологии и т.д.” . Соответственно, контакты по поводу экономической и научно-технической конъюнктуры предполагают вовлечение все большего числа членов общества и в культурно-информационное общение с окружающим миром.

Другой важнейшей причиной, стимулирующей крах социалистического фундаментализма, стала неприемлемость даже для ортодоксальных руководителей СССР гонки военно-стратегической конфронтации с Западом. Если в период “холодной войны” в условиях усиливающегося экономического отставания Советского Союза от капиталистических конкурентов, нерешенно-сти многих социальных проблем было удобно сводить все многообразие форм соревнования между двумя системами к военно-стратегическим параметрам, то уже к середине 70-х гг. утверждение социализма на этом поприще стало для него губительно. “Для Соединенных Штатов, - пишут в связи с этим В.Богданов и А.Кортунов, - гонка ядерных вооружений приобрела выгодную экономическую функцию... Большие надежды возлагались на то, что рано или поздно Советский Союз не выдержит этой гонки и экономически или технологически развалится под прессом “экономического изматывания”. Примечательна в этом смысле фраза президента США Р. Рейгана, прозвучавшая в его обращении к союзникам по НАТО в 1982 г.: “Если нам - Западу - хватит и на “пушки”, и на “масло”, то Советам хватит или на первое, или на второе!” В конце концов этот печальный факт стал известен и широкой советской общественности. “Разорение страны в результате искажения понятия безопасности, - писал Ю. Рыжов в 1989 г., - происходит в таких масштабах, что даже я, человек, как-то связанный с оборонной промышленностью, был поражен, когда, работая в Верховном Совете СССР, вышел на некоторые цифры. Официально объявлено, что наш военный бюджет на 1990 год равен 70,9 миллиарда рублей. Совершенно тривиальным

111

арифметическим действием я получил цифру в 300 миллиардов рублей... По некоторым оценкам, половина нашей промышленности работает на военный сектор”.

Таким образом, во второй половине XX века Россия (СССР) оказалась в уникальной для всей своей истории геополитической ситуации, когда такие средства “защиты” её цивилизационной самобытности и состоятельности, как цивилизационная изоляция и державная мощь, основанная на военном потенциале, обесценились, превратившись в мощный тормоз дальнейшего прогресса.

Наряду с указанными экономико-технологическими и военно-политическими факторами, “толкающими” наше общество в мировую цивилизацию, в конце столетия сформировалась всемирная технологическая предпосылка для интенсивного разрушения культурно-информационных границ между народами и цивилизациями. “Техническая революция в области коммуникаций и информации отразилась на повседневной жизни всех обитателей нашей планеты. Ломая традиционные понятия о расстоянии и времени, “сжимая” планету, сегодня, на исходе столетия, эта революция ставит перед народами главнейшие задачи: развитие коммуникаций между всеми жителями земли; доступ к информации и ее распространение для всех; свободный обмен понятиями, образами и идеями независимо от языковых или территориальных барьеров. Новая технология, такая, как цифровая передача информации, прямая трансляция через спутники и взаимосвязанные банки данных, заставляет наши современные общества по-новому определить роль и возможности связей между гражданами всех стран, а также внутри страны. Вопросы, относящиеся к развитию как национальных культур, так и общечеловеческого культурного наследия, приобрели новое измерение”, - так характеризует эту новую ситуацию в мире заместитель Генерального секретаря ООН по вопросам общественной информации Тереза Па-кэ-Севиньи.

Тем самым складываются исторически беспрецедентные возможности непосредственного влияния глобальной информационной среды на формирование мировоззрения и ценностных ориентиров советских граждан, когда общество обретает способность объективной самооценки с позиций лучших достижений мирового общественного прогресса в экономической, социальной, политической и духовно-идеологической областях. Разрушение информационного “железного занавеса” в последние десятилетия привело к воспроизводству комплекса цивилизационной неполноценности в массовом сознании. Отметим, что потребность в радикальной модернизации социальной системы России была инициирована не столько внутренними факторами - ухудшением уровня и качества жизни людей, политическими и

112

социальными конфликтами, а прежде всего наглядностью комплексного отставания СССР от ведущих мировых держав по важнейшим показателям общественного прогресса. К ним в первую очередь относятся: средняя про­должительность жизни (отставание на 8-10 лет); состояние окружающей среды (к началу 80-х гг. СССР занимал одно из первых мест в мире по ко­личеству и масштабу экологических катастроф); уровень жизни (по данным (ООН в реальном эквивалентном измерении в середине 80-х гг. СССР зани­мал 72-е место в мире по среднему доходу на душу населения); степень со­циальной справедливости (в самом общем виде под последней понимается степень соответствия деяния и воздаяния, т.е. чем выше соответствие обще­ственного вознаграждения личному вкладу индивида н общественно-полезные дела, тем выше степень социальной справедливости). По этому по­казателю мы также на порядок уступали ведущим странам мира. Если доля возвращенной стоимости в виде заработной платы и других видов доходов в СССР к середине 80-х гг. составляла приблизительно 35%, то аналогичный показатель для стран Запада в среднем составлял 60-70%. Иными словами, если советский рабочий, вырабатывал в день стоимость в 100 руб., то обрат­но от государства получал лишь 35 руб.

Теперь подведем общие итоги данного раздела. Как мы постарались по­казать, развитие России (СССР) по социалистическому пути в свете цивилизациониого подхода представляется как фундаменталистская модернизация, в ходе которой был преодолен общенациональный кризис развития начала XX века не столько на основе формирования принципиально нового общественного порядка, сколько путем командно-административной и идеологиче­ской оптимизации фундаментальных вековых стереотипов организации рос­сийской цивилизации - доминирования экстенсивных форм освоения естест­венных и человеческих ресурсов, внеэкономической эксплуатации общества государством, установления жесткого контроля со стороны последнего над сферой социальных отношений и политико-идеологического развития обще­ства. Выбор нашим обществом фундаменталнстской модели модернизации обусловлен не столько волюнтаризмом большевиков, сколько указанной спецификой природно-климатических, гео культурных, геополитических и случайностно-историчсских обстоятельств, совокупность которых обеспечи­ла явное предпочтение фундамснталистской модели развития.

Важнейшей особенностью историческою развития России во второй половине XX века является лавинообразное истощение всего комплекса ре­сурсов воспроизводства ее цивилизанионной самобытности – аутентичности, что и предопределило в конечном итоге системный кризис общества. Наше государство впервые за всю свою историю оказалось перед таким вызовом современности, ответ на который можно дать путем форсированной и все­объемлющей ломки глубинных основ цивилизационного “кола”, т.е. путем
113

формирования, по сути, принципиально ноною культурно-цивилизационного комплекса. В этом, пожалуй, и заключается особый драматизм пере­живаемого нами периода, который по праву можно назвать судьбоносным.

При этом перед общественной наукой, включая историческую, встает и теоретически, и практически весьма актуальная проблема фактора цивилизационного наследия в ходе форсированной антифундаменталистской соци­альной модернизации. В рамках ее рассмотрения особую роль играет тематика цивилизационной традиции и менталитета, ибо последние, как нам представляется, и выступают в качестве самого мощного социокультурного барьера любой радикальной социальной модернизации.

ТЕМА 6. ЦНВИЛИЗАЦИОННОЕ НАСЛЕДИЕ И ПЕРСПЕКТИВЫ СОЦИАЛЬНОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ СОВРЕМЕННОГО РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА

Проблема темы относится к числу наименее разработанных областей исторической науки. Тому есть, по крайней мере, две причины. Во-первых
114

такая составляющая цивилизационного наследия, как национальный менталитет, как правило, оставалась за пределами внимания современных исследователей. Это подтверждается хотя бы тем, что сам термин “менталитет” ещё далёк от достаточно внятного определения. Во-вторых, именно менталитет и традиция неявно, но весьма ощутимо влияют на ход нынешней модернизации России. “Как показывает текущая политическая практика, и общество в целом, и его элита не избавились от утопического мышления, оно по-прежнему составляет важнейшую характеристику российского политического сознания”, - так характеризует ментальное цивилизационное наследие историк В.В. Согрин . Сейчас, спустя почти 15 лет после начала радикальных реформ, мы все явственнее ощущаем, что стратегия форсированной вестернизации, включающей прежде всего “введение рынка и политической демократии”, натолкнулась на общинную, патерналистскую (патернализм в данном случае означает “привычку” общества связывать надежды на улучшение своей жизни с деятельностью государства) ментальность большинства российских граждан. Общество, на словах поддержав реформаторскую стратегию либералов, на деле решительно выступило против отпуска цен, возможности понижения заработной платы, против безработицы, т.е. всего того, что должно неизбежно присутствовать при форсированном переходе к модели западного развития. Таким образом, сама практика нынешней модернизации на первый план выдвигает проблему влияния национального менталитета и традиции на ход реформирования общественной системы. Эта проблема и стоит в центре заключительного раздела пособия.