Книга Бунтарь Автор Уинтер Реншоу Жанр Современный любовный роман Рейтинг
 Скачать 1.97 Mb.
|
|
Глава 2 Зейн Тренер Робертс искренне полагал, что, если я перееду в закрытый жилой комплекс в пригороде Гейнсвилла, где средний возраст жителей составляет шестьдесят семь лет, то это меня успокоит. Он думал, что это заставит меня прекратить «дикие выходки». Но вместо этого я чувствовал себя тигром, мечущимся по клетке, желающим выбраться из нее, не быть к ней привязанным. Я не желал, чтобы мной управляли и говорили, что делать. Мои соседи с северной стороны — Кларисса и Дон Чепмен. Пенсионеры, приехавшие из Биг-Скай штата Монтана в середине шестидесятых. Кларисса любит лежать у своего бассейна в скромных цветочных купальниках, покрывшись толстым слоем крема с защитой SPF50 и ругать Дона за то, что он не подстригает живые изгороди до одобренной ассоциацией домовладельцев высоты. Мне непонятно, почему они не нанимают кого-нибудь, как это делает весь район. К тому времени, когда Дон заканчивает, он обгорелый и раздраженный. Он бросает свои ножницы и дает знать Клариссе, что закончил. Затем заходит в дом и выносит ей холодный лимонад. Если это и есть семейная жизнь, тогда нахрен она мне нужна. Как бы то ни было, когда Чепмены разъезжают по улице в своем маленьком зеленом гольф-мобиле, они улыбаются и машут мне, словно мы друзья, но я-то слышал, что они говорят обо мне. Участки здесь огромные, но все они до чертиков благоустроены. Отовсюду слышны голоса. Из окон. Через живые изгороди. Сквозь несущие стены. Над заборами. Я знаю, что они обо мне думают, особенно эта нахальная Рут Роузвуд, живущая по соседству. Ей семьдесят пять, у нее чертовски много предположений обо мне, и она не боится делиться ими с каждым в радиусе десяти километров от Лагуна-Палмс. Еще она президент «Ассоциации домовладельцев Лагуна-Палмс» — роль, к которой она относится очень серьезно. Слишком серьезно, на мой взгляд. Эта женщина следит за мной как ястреб, отмечая, когда я ухожу и во сколько прихожу. Делает «дружеские» напоминания в виде письменных предупреждений, приклеенных к моей двери. Откуда мне было знать, что мусорный бак нужно убирать с улицы со вторника по воскресенье? Что мы можем использовать только белый или серый камень в ландшафтном дизайне наших участков? Что сдавать задом на подъездную дорожку нельзя, потому что регистрационные наклейки должны быть видны с тротуара? Что рождественские гирлянды должны иметь определенные цвета, которые совпадают с номером дома? Я никогда не забуду, как Рут Роузвуд стояла у моего порога в мой первый декабрь в Лагуна-Палмс. Она принесла с собой тарелку сахарного печенья, украшенного снеговиками — что было мило. Но потом потребовала, чтобы я снял мерцающие синие гирлянды, украшающие крышу, и немедленно заменил их красными. А я просто пытался вписаться. Вести себя по-соседски. Я даже, блядь, не так сильно люблю Рождество! Но несмотря на то, что с самой первой встречи Рут Роузвуд была самой большой занозой в заднице, я питал к ней слабость. Она напоминает мою абуэле Магдалену, бабушку, которая воспитывала меня с девяти лет. (Примеч.: abuela — бабуля в переводе с испанского языка). Мы потеряли ее пару лет назад, но не проходит и дня, чтобы я не скучал по ней и по безумствам, которые частенько выходили из ее рта. Я никогда не принимаю выпады Рут близко к сердцу, потому что если она похожа на Магдалену, — а все они приходят в наш мир из хорошего места, — то где-то под волчьей шкурой скрывается безобидная овечка. Поднявшись над перехлорированной водой в общем бассейне Лагуна-Палмс, я вдыхаю воздух и ныряю. Плыву на другой конец бассейна. Достигнув бортика, встаю в полный рост, рукой убираю воду с лица и выравниваю дыхание. — Серьезно? — Мои наполненные водой уши улавливают женский голос. Я трясу головой, пытаясь восстановить слух, и взглядом упираюсь в шезлонг и в пальцы ног с розовым педикюром, которые расположились на нем. — Разве у тебя нет собственного бассейна? — спрашивает Далила, захлопывая книгу и откладывая ее в сторону. Направляюсь к лесенке и вылезаю из воды. Мокрый, я застигнут врасплох, когда Далила бросает мне полотенце с шезлонга, стоящего рядом с ней. — Сегодня мой бассейн… вышел из строя. — Предпочитаю такое пояснение, и не вдаюсь в подробности о плавающих сгустках оранжевой рвоты, оставленных сегодня утром загадочным гостем. — Я плачу членские взносы. Мне разрешено здесь плавать. Вытираюсь, попутно пытаясь привести волосы в порядок. Надеюсь, Далила не думает, будто я делаю это для нее. Несомненно, Далила сексуальная. Очень-очень сексуальная. Она как русалка; как модель в купальнике из журнала Sports Illustrated, только с формами… Сексуальная. И я даже не уверен, что она это понимает. Пухлые губы. Фигура в форме песочных часов. Страстный взгляд карих глаз, длинные темные пряди, спускающиеся вдоль лица. И все же… После прошлогоднего сезона меня практически выгнали из команды за то, что я сбросил двенадцать F-бомб в прямом эфире, а это очень много (Примеч.: F-bombs — произнесение ругательств, нецензурных выражений). Моя репутация плейбоя затмила весь тяжкий труд, который я вложил в свое спортивное мастерство. Тогда я был вынужден срочно переосмыслить все вещи, связанные с моей карьерой. Никаких девушек. Минимум выпивки. Никаких выходок. Это условия тренера — иначе я потеряю свой крайне выгодный контракт. Я лишился бы миллионов будущих доходов. Вечеринка прошлой ночью была исключением. Мы с несколькими парнями из команды решили организовать что-нибудь для нашего приятеля Уэстона. Он находился в небольшой депрессии, с тех пор как порвал со своей давней девушкой. Мы дали ему строгие указания: появиться в зеленом цвете с головы до ног, но придурок имел наглость прийти на свою светофорную вечеринку в чертовом желтом. Желтый! — Достаточно справедливо. — Далила пожимает плечами, берет свою книгу и зарывается носом между страниц. Через несколько секунд опускает ее на колени, прищуривает глаза от солнца и смотрит в мою сторону. — Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, что пялиться — это неприлично? — Я не пялюсь. Я думаю. Ты просто заслонила мне поле зрения. Далила перелистывает страницу. — Смотри в другом направлении. — Что, если я не хочу? Что, если я хочу смотреть на север? — Черт возьми. Я хочу поиграть в эту игру. Я продолжаю глазеть на нее, пытаясь разгадать загадку-Далилу. Идеальный блестящий пучок на макушке, тонкие пряди вдоль лица. Она поправляет свои гигантские солнцезащитные очки, подталкивая их вверх по переносице своего прямого, как стрела, носа и откидывается в шезлонге, вытряхивает Red Vine из пакетика, лежащего сбоку от нее, и кладет конец конфеты в угол рта. (Примеч.: Red Vine (красная виноградная лоза), марка длинных красных конфет). О, я бы сейчас все отдал, чтобы быть этой конфетой, лежащей между пухлых губ. Мой взгляд опускается ниже. Ее фигура в форме песочных часов скрыта под скромным черным слитным купальником. Отстой. — На самом деле, ты должна прикрывать немного больше своего тела. Перебрасываю полотенце через плечо и притворяюсь, будто мне противно. Далила срывает свои солнцезащитные очки с лица и приоткрывает рот. — Ну, правда, сюда приходят семьями, а ты в этом валяешься? — Указываю на ее купальник. — Не думаю, что Миртл Рикерс оценит твой вид перед мистером Рикерсом, когда они придут сюда. — Я бегло смотрю на часы, висящие на стене дома у бассейна. — О, примерно через пятнадцать минут. Далила смотрит на свой наряд, и я подавляю смешок. Уже могу сказать, что к концу лета она будет чертовски сильно ненавидеть меня. Или, может быть, уже ненавидит. Уверен, что не произвел хорошего впечатления прошлой ночью, но она не оставила мне выбора. Если она будет вести себя как маленькая, к ней будут относиться соответственно. — Я шучу, — говорю я. — Но ты выглядишь как школьная учительница. — Ты придурок, — говорит Далила и прячет лицо за книгой. — Знаешь, ты действительно вписываешься в это место, — говорю я. — Ты ненавидишь шум. И вечеринки. И веселье. Ты ложишься спать в положенный час. И носишь подходящий для похорон купальник. Ты же не старше двадцати четырех лет? Или двадцати пяти. Но ты уже на пенсии. Пожалуйста, скажи мне, что у тебя был хотя бы один бунтарский год в колледже, иначе я буду чертовски разочарован в тебе. Далила раздраженно вздыхает, все еще прячась за книгой, толщина которой больше, чем у тех, которые обычно читают возле бассейна. При ближайшем рассмотрении оказывается, что это учебник. Я подхожу и наклоняюсь, чтобы прочитать название. — «Когда разваливаются браки»? — читаю название вслух. — Что, черт возьми, ты читаешь? Далила захлопывает книгу на своих коленях и сжимает губы. — Я учусь в аспирантуре. — Изучаешь… семейную жизнь? — Я морщу нос. — Я получаю MSW, — говорит она. (Примеч.: MSW — Master of Social Work — магистр социальной работы). — Собираюсь стать лицензированным социальным работником и хотела бы работать в области семейного консультирования. — Хорошо, — говорю я. — Но ты же на летних каникулах, верно? Разве ты не должна читать Нору Робертс или что-нибудь в этом роде? — Впечатляет. — Далила прикрывает глаза. — Я в шоке, что ты смог назвать хоть какого-то автора. А теперь быстро назови еще кого-нибудь. Я прикусываю нижнюю губу, сдерживая улыбку, и, черт побери, понимая, что могу быть облит дерьмом за это. — Даниэла Стил, Джеки Коллинз. — Я даже не хочу знать, откуда ты знаешь этих авторов. — Ну и ладно! — Я и не был настроен объяснять, что когда в девять лет приехал жить к бабушке, то был неграмотным. Она научила меня читать, и я быстро занялся книгами, но все, что у нее было, это вульгарные романы. Я «проглотил» их за одно лето. Без сожалений. — В любом случае, я не собирался тебе рассказывать. — Разве у тебя нет места, где ты должен сейчас находиться? — Далила поправляет пляжное полотенце под собой, чтобы оно покрыло ламели на шезлонге. — Ты играешь в футбол, верно? Ты не тренируешься летом? — Тренировочный лагерь откроется не раньше конца июля. — Так ты просто… Слоняешься без дела? — Я работаю. Остаюсь в форме. Я достаточно занят. — Сняв полотенце с плеча, я накидываю его на шею, чтобы закрыться от солнечных лучей. — Разве ты не должна делать что-то для Рут, а не отдыхать у бассейна, как бездельница, думающая, что она на летних каникулах. Далила закатывает глаза. — Рут сейчас на обеде с банко (Примеч.: Bunco — салонная игра, в которую обычно играют двенадцать или более игроков, разделенных на группы по четыре человека, которые пытаются набрать очки, по очереди бросая три кубика). Завтра мы встречаемся с ее агентом по недвижимости. Поверь, я буду очень занята этим летом. Ты долго не увидишь меня. — Это угроза или обещание? Ее взгляд опускается, замирая на мокрой выпуклости моих пляжных шорт. Она может делать вид, что ненавидит меня, но этот взгляд говорит обо всем, что мне нужно знать. Под строгой наружностью прячется другая Далила. Мое лето воздержания очень плохо на ней отразится. И, блядь, на мне тоже. — Черт, — говорю я с саркастическим блеском в глазах. — Я с нетерпением ждал, что буду нянчиться все лето с соседской девушкой. Кто теперь будет следить за моим расписанием и громкостью вечеринок? Далила что-то бормочет себе под нос, нервно перебирает ногами по шезлонгу и берет свои вещи в руки. — Ты уходишь? — Приподнимаю левую бровь. — Иисус, Далила, ты так напряжена. Я думал, что мы забавляемся. Обмениваемся колкостями. Далила занята полотенцем, книгой, солнцезащитными очками и лосьоном для загара. Она поправляет соломенную шляпу на голове, лицо обрамляют свободные темные пряди. Наши взгляды встречаются. — Я не напряжена. — Она поднимает охапку своих вещей чуть выше. — Я не спала прошлой ночью, устала с дороги и у меня на эту неделю километровый список дел. Будет не слишком нагло попросить тебя, чтобы ты воздержался и не называл меня школьной учительницей и не высмеивал того, что я читаю, когда пытаюсь расслабиться у бассейна? — Останься. — Я указываю на ее шезлонг. — Я все равно ухожу. Далила замирает, наблюдая за мной, сомневаясь в своем следующем шаге. — Но просто, чтобы ты знала, красотка, ты не должна начинать, если не можешь закончить, — говорю я, потому что не могу с собой ничего поделать, и мне не терпится заставить ее улыбнуться, прежде чем уйду. — О, я могу закончить. — Очевидно, не можешь. Посмотри на себя: дуешься, сбегаешь с вещами в руках, потому что я дразнил тебя по поводу твоего гребаного купальника в стиле середины девятнадцатого века. Далила бросает свои вещи на пустой шезлонг. — Итак, мы начинаем сначала. — Я шучу. — Да, ну, это не смешно. Это грубо. — Ты слишком чувствительна, красотка. Просто остынь. — Перестань называть меня «красоткой» каждый раз, когда загоняешь себя в угол, — выдает Далила. — Это не действует на меня и довольно примитивно предполагать, что все женщины хотят, чтобы к ним обращались в соответствии с их предполагаемой внешностью. — Грубость — это стук в чью-то дверь в два часа ночи, обращение с человеком, как с чертовым подростком, требование прикрыть вечеринку для того, чтобы получить свой драгоценный отдых. — Мы серьезно возвращаемся к этому? — Далила испускает что-то похожее на стон, рычание и вой, и снова начинает собирать свои вещи. — Извини, что я не сказала ни «пожалуйста», ни «спасибо» и не поцеловала твою задницу. Уверена, ты не привык к тому, что женщина разговаривает с тобой, не прикусывая свои губы, не покручивая волосы, не подмигивая и не хихикая. Я, наверное, единственная женщина на земле, которая может стоять перед тобой, не бросаясь на тебя, и, возможно, ты не знаешь, как с этим справиться. Я не знаю… Разглагольствования Далилы продолжаются, но я ее перебиваю: — Ты намекаешь, что все женщины, с которыми я разговариваю — примитивные, озабоченные пустышки? — Чешу голову, наблюдая, как она загнана в угол. — Видишь, теперь ты — оскорбляешь меня. Это даже не подкалывание. Разве это не лицемерно? — Достаточно. — Далила заканчивает разговор взмахом руки, и тон ее пронзительного голоса прорезает густую флоридскую влажность в этот приятный полдень. Рука Далилы обессилено опускается, наши глаза встречаются и ее губы раскрываются, словно она в секундах от того, чтобы что-то сказать. Но она молча обувает скромные черные шлепанцы, разворачивается и уходит. Я чувствую себя виноватым. Немного. Этой девушке нужно немного расслабиться и не вести себя как девяностолетняя в свои двадцать. Небольшой словесный бой ей полезен. Может, это заставит ее вылезти из своей маленькой раковины. Оглянувшись вокруг, замечаю, что многие шезлонги начали заполняться, и слева сплетницы из Лагуна-Палмс уже обращают на меня свое внимание. Их губы сжаты, а солнцезащитные очки скрывают неодобрительные взгляды. Я киваю им, проходя мимо, чтобы забрать свои вещи. — Это не путь к сердцу молодой леди, Зейн, — говорит Этель Френч с неодобрением в голосе. Останавливаюсь и отвечаю Этель и ее команде сплетниц: — Я не пытаюсь добраться до ее сердца. — Конечно, нет, — ее губы изгибаются в застенчивой усмешке, — но мы видим, как ты смотришь на нее. Я смеюсь. — Вы делаете из мухи слона. — Она красивая женщина. Ты привлекательный мужчина. — Этель пожимает плечами. — Мы прожили достаточно долго, чтобы знать, когда парень любезничает с девушкой. В действительности все просто: когда молодой человек груб с молодой леди, на самом деле она ему очень нравиться. И зачастую бывает наоборот. — Это милая теория, но, поверьте, дело не в этом. — Я салютую им и продолжаю свой путь. Не тот случай. Совсем. Плюс, Рут оторвет мне яйца, если только я даже подумаю о том, чтобы подойти к ее внучке. Она сама так сказала, размахивая парой садовых ножниц, пока мы болтали через забор несколько недель назад. И если я понял кое-что о Рут с момента переезда, так это то, что ее угрозы никогда не бывают пустыми. Я могу трахать кого угодно, но подходить к ее внучатой племяннице, вероятно, не в моих интересах. С другой стороны… Я еще не сталкивался с правилом, которое нельзя склонить в мою пользу… Хоть чуть-чуть… Глава 3 Далила — Во сколько придет Тейлор? — спрашиваю я у тети Рут в пятницу утром. К этому времени она выпила четвертую чашку кофе, и сейчас протирает фарфоровую посуду в шкафчике с рулоном бумажных полотенец и бутылкой Windex под подмышкой (Примеч.: Windex — очиститель для стекла и твердых поверхностей). — Я помыла окна вчера, помнишь? — О, сладкая, Windex — для зеркальной стенки позади фарфора. — Губы тети покрыты рубиново-красной помадой, и она почесывает лоб под белым козырьком для гольфа, который редко снимает. Сейчас он почти часть ее. — Не думаю, что она будет проверять каждый сантиметр твоего дома, тетя Рут. Пыль на полках не собьет пару тысяч с твоей цены. У нас достаточно времени для генеральной уборки. Я посвящу этому все свои выходные. — Он. — Извини? — Тейлор — он. — О, ладно. В любом случае он не полезет проверять твой шкаф для фарфора. Доверься мне. Во сколько он будет здесь? Тетя отодвигает рукав своего нежно-персикового спортивного костюма и смотрит на часы. — В любую чертову минуту, вот когда. Скользнув ладонями вдоль ее худых плеч, я беру ее руки в свои, чтобы успокоить хоть на миг. Она живет в этом доме в Лагуна-Палмс более двадцати лет. Этот дом — ее жизнь. Но он стал слишком большим для нее, и тетя предпочла сократить размеры жилья до небольшой элитной квартиры на первом этаже, чтобы не рисковать сломать бедро на одной из скользких деревянных лестниц дома. Я вздрагиваю только при мысли, что буду вынуждена переселить Рут в дом престарелых. — Все будет хорошо, — говорю я. — Тебе понравится эта квартира в Палм-Спрингс. Этот дом хорошо тебе послужил, и теперь пришло время двигаться дальше. — Ты будешь навещать меня каждое лето, да? — Всегда. Я отстраняюсь и в этот момент слышу звонок в дверь. — Сейчас открою, — громко кричу я. Провожу ладонями по бокам и убираю волосы с плеч. Открываю дверь и отступаю назад, готовясь приступить к обязанностям агента по недвижимости тети Рут. Но вместо этого упираюсь взглядом в прекрасный вид загорелых упругих мышц, темных татуировок и восхитительно очаровательную соблазнительную полуулыбку, которая может принадлежать только Зейну де ла Крузу. Быстро выйдя наружу, я закрываю за собой дверь и шепчу: — Что ты здесь делаешь? Когда наши взгляды встречаются, его улыбка исчезает, и он протягивает букет нарциссов, который держал за своей спиной. — Цветы? Ты с ума сошел? — Просто хотел извиниться за инцидент возле бассейна. — Зейн протягивает мне букет, и я принимаю его. — По-моему, желтый означает «извини» или какую-то фигню типа этого. Я сопротивляюсь желанию сообщить, что извинение означают желтые розы, а нарциссы символизируют новое начало. За эти знания я могу поблагодарить мою маму, Блисс. Эта женщина знает правильный цветок для любого повода. — Спасибо, — благодарю я и смотрю поверх плеча Зейна на подъездную дорожку в ожидании агента. — Так или иначе, я считаю, что мы начали не с той ноты. — Мы смотрим друг на друга, Зейн потирает ладонью заднюю часть шеи и приоткрывает рот, отчего мое сердце сбивается с ритма. — Я не всегда такой мудак. Только когда хочу им быть. — Далила? — через входную дверь слышится приглушенный голос тети Рут. — Кто там? — Ты должен идти, — говорю я. Затем поворачиваюсь к двери и отвечаю ей: — Минутку, Рут. Тетя Рут неоднократно совершенно ясно давала понять, что ей нет никакого дела до «возмутительного футболиста по соседству», утверждая, что у него бунтующий ум и пошлый рот. Только тетя Рут слишком часто говорит о нем, и у меня появились сомнения. Я бы даже сказала, что она помешана на нем. Теперь, лично увидев его отвратительно красивую рожу и отметив его склонность делать все по-своему, понимаю, с чем это связано. Тихий шорох шин по асфальту привлекает мое внимание к дороге, и я вижу подъезжающий черный «Бентли». Автомобиль мягко останавливается, и мужчина со светлыми волосами в сером костюме берет портфель с заднего сиденья. Дверь машины с щелчком закрывается, и мужчина идет по дорожке к дому. — Ты должен идти, — снова говорю я Зейну. Взглянув на Тейлора, я приветствую его взмахом руки и дружеской улыбкой. Зейн спрыгивает с крыльца, прямо на ухоженный газон Рут, и уходит к своему участку. Тетя убьет его. Она реально убьет его, если увидит следы. — Привет, я Далила. Приятно познакомиться. — Протягиваю руку Тейлору, когда он подходит к крыльцу. — Я внучатая племянница Рут и буду помогать с продажей, переездом и всем, что это повлечет за собой. — Приятно познакомиться, Далила, — говорит мужчина, удерживая мою ладонь в своей. Он тепло улыбается и внимательно смотрит синими глазами. — Я Тейлор Форбс. Он пахнет деньгами. Реально деньгами. Как медь и накрахмаленный хлопок. Как будто он купался в куче денег Скруджа МакДака, а затем принял душ из стодолларовых купюр. Он выглядит в точности как парень, который продает дома за миллион долларов. Довольно симпатичный. Выглядит профессионально. В его походке очень много уверенности. Я оцениваю его так же, как и всех остальных — моя старая привычка. Кажется, что Тейлор никогда не довольствуется совершенством. И даже, могу себе представить, иногда совершенство не является его эталоном. На пиджаке нет ни пылинки, а волосы в идеальном порядке. Машина отражает солнце, будто только что была навощена и отполирована. — Входите. — Я вынимаю свою руку из рукопожатия. Закрываю дверь, чувствуя его рядом с собой. — Тетя Рут, Тейлор здесь, — сообщаю я и кладу букет нарциссов на ближайший журнальный столик. — Я в гостиной, сладкая, — кричит она. Тейлор оглядывает просторный коридор, снимает свои полированные туфли и следует за мной в комнату. — Привет, дорогой, — тетя Рут встает, подходит к Тейлору и обхватывает его лицо ладонями, как будто он ребенок. — Как дела? Я не разговаривала с твоей бабушкой с тех пор, как она переехала в Феникс, старая предательница. Полагаю, не выдержала здешней влажности. Ей нравится юго-запад? — Да, — говорит Тейлор. — Сейчас она живет в Седоне. Я прилетаю к ней в гости несколько раз в год. Прекрасное место. — Она в порядке? У нее все хорошо? — спрашивает Рут. — Она в порядке. — Тейлор кивает, присаживаясь на диван напротив нас. — Я ничего не слышала от нее с тех пор, как ушел Ирвин. — Рут прижимает руку к груди. В свои семьдесят пять лет она так и не была замужем, но достигла того момента в своей жизни, когда вдовство поражает ее друзей. — Мы так по ней скучаем. Я хотела бы, чтобы она навестила нас. Передай ей, что мы скучаем по ней, ладно? — Конечно. — Тейлор устремляет на меня взгляд цвета океана и поправляет узел своего узкого черного галстука. — Можем ли мы приступить к делу? — Да. — Я хлопаю в ладоши и сажусь рядом с Рут, желая начать обсуждение. — Тейлор, ты никогда не встречал мою внучатую племянницу, не так ли? — Рут кладет руку мне на колено. — Мы встретились снаружи, — говорю я. — Хорошо, потому что этим летом вы двое будете очень тесно сотрудничать, — заявляет Рут. Я чувствую легкое волнение в ее голосе, которое что-то под собой подразумевает. Она будет разочарована, когда я сообщу ей, что Тейлор совершенно не в моем вкусе. Даже близко. Я бы даже никогда не подумала о нем. — Далила будет твоим основным контактным лицом. Если у тебя есть претендент, ты звонишь ей. Она наводит порядок в доме и передает сообщение мне. Если ты захочешь привести клиентов на осмотр, то работай с ней. Я лично хочу услышать от тебя только предложение. Хорошее предложение. — Понял. — Тейлор все еще сконцентрирован на мне. — Далила, мне нужен твой номер. Я набираю десять цифр на его телефоне, и Тейлор отправляет мне подтверждающее сообщение. — Ну и что дальше? — спрашивает Рут. — Если вы не возражаете, я хотел бы осмотреться. Сделаю несколько заметок. Потом вернусь в офис и введу данные в компьютер и определю оптимальную для вас цену через пару дней. После этого вы подпишете контракт и получите список потенциальных покупателей. — Тон его голоса по конец речи повышается, и он хлопает в ладоши двумя очень ухоженными руками, потирая их. Кажется, он слишком взбудоражен, но я думаю, что это хорошо — мужчина явно живет и дышит недвижимостью и это именно тот человек, который должен продавать особняк Рут. — Конечно. — Рут встает и взмахивает рукой, побуждая Тейлора осмотреться. — Я буду на кухне, если понадоблюсь. Меня ждет бонсай, который нужно подстричь. Далила, ты не могла бы показать Тейлору дом? Рут убегает, на каждом шагу виляя бедрами. Женщина явно не знает определения «сбавить скорость» и она никогда этого не делает. С тех пор, как в восьмидесятые она разбогатела на изобретении коррекционного белья, все, что она делала — это постоянно работала и шла вперед. Она не смогла бы стоять на месте, даже если бы попыталась. — Думаю, мы начнем с фойе и пробежимся вокруг. Вывожу Тейлора из гостиной, по пути мельком смотрю в окно столовой и вижу, как Зейн с парой других парней играет в баскетбол на своей подъездной дорожке. Думаю, он не единственный, кто не может расслабиться даже пару минут. Тейлор останавливается рядом, проследив за моим взглядом. — Ты знаешь, что Зейн де ла Круз живет по соседству? — спрашиваю я Тейлора. — Знаю. — Ты знаком с ним лично? — спрашиваю я, потому что они одного возраста, а Гейнсвилл не такой уж большой город. Если это что-то вроде Рикстон Фоллс, то здесь все друг друга знают. — Вы друзья? — Я не знаю его лично, нет. — Тейлор отрицательно качает головой и принимает надменный вид, словно не хочет продолжения этого разговора. — Здесь все друг друга знают. Я знаю о нем, а он знает обо мне. Но друзья? Едва ли. Он напыщенно усмехается, будто его развеселило то, что я предположила, будто он и Зейн друзья. Прикусив язык, я веду Тейлора по коридору к комнате тети Рут и начинаю экскурсию, проводя его через комнаты для гостей и парадный обеденный зал. Я наблюдаю за его реакцией, когда показываю комнату для упаковывания подарков, а затем демонстрирую огромный встроенный шкаф, где тетя Рут хранит свою коллекцию фарфоровых кукол и хрусталя баккара (Примеч.: баккара — марка хрусталя, который производят во Франции, в г. Баккара). Выйдя на задний дворик, Тейлор делает широкие шаги, замеряет длину и вполголоса говорит в свой телефон, делая заметки. Я следую за ним, отступив на несколько шагов, и когда мы доходим до края дома, снова замечаю Зейна с друзьями. Остановившись, сосед зажимает баскетбольный мяч под рукой, улыбается и машет мне. Этот мудак дружелюбен. *** — Тейлор уже ушел? — Тетя Рут держит одной рукой букет нарциссов, а другой ищет что-то в шкафу под кухонной раковиной. Достав маленькую вазочку, она мило улыбается. — Он так заботливо принес цветы. Он хороший мальчик, этот Тейлор. Из породистой семьи. Покусывая уголок губы, я опираюсь локтями на кухонный стол и глубоко вздыхаю. — Цветы от Зейна, — признаюсь я и готовлюсь к ее ответу. Бросив цветы в вазу, тетя Рут прикрывает рукой свой округлившийся рот. — Так, и почему, черт возьми, он принес тебе цветы, Далила? Я думала, что ты прошлой ночью ходила, чтобы заткнуть его, а не очаровывать. Я стараюсь не смеяться над воспоминанием о том, как я «очаровывала» Зейна, и в знак протеста поднимаю руки. — Я не знаю. Я ничего не делала… Мы ничего не делали… Там ничего не происходило. Сжав кулак, она подносит его ко рту, поворачивается и смотрит в кухонное окно с видом на гостиную Зейна. — Я не сержусь на тебя, сладкая. Это все он, — говорит она с оттенком недовольства. — Я предупредила его держаться от тебя подальше. Я нерешительно шагаю к тете Рут и кладу руку ей на спину. — Я знаю, ты хочешь как лучше, но я уже выросла. Это уже так не работает. Тетя Рут хватает тряпку для мытья посуды и шлепает ею по гранитной столешнице, а затем вытирает невидимые пятна, бормоча что-то себе под нос. — Он аморальный, Далила. Нехороший. Он тебя не достоин. — Тетя Рут качает головой. — Он только разобьет тебе сердце. — Она поворачивается и машет тряпкой перед моим лицом. — И я убью его, если он это сделает. Я смеюсь. — Он тоже это знает, — добавляет она и кладет тряпку на раковину. Тетя оглядывается, ища что-нибудь, чтобы почистить, отполировать или помыть, но кухня безупречна. — Это не смешно. Я серьезно, Далила, держись от него подальше. — О, перестань, — отмахиваюсь я. — Тебе не кажется, что ты немного преувеличиваешь? — Ты не знаешь и половины того, что знаю я. — Ее голос понижается до шепота. — Этот парень — одна сплошная неприятность. Он… он как этот ребенок-бобер. Джастин Бивер (Примеч.: Beaver — с англ. «бобер»). Я подавляю смешок. — Ты имеешь в виду Джастин Бибер? — Да. — Она машет указательным пальцем. — Стоит дать ребенку кучу денег, и он слетает с катушек, думая, что может делать и говорить все, что хочет, и ему за это ничего не будет. — При всем уважении, тетя Рут, Зейн далеко не ребенок, — заявляю я и сама себе не могу поверить, что защищаю его. — Уверена, что он старше меня. — Возраст — не что иное, как число, Далила. Если я говорю, что он ребенок, то это потому, что он ведет себя как маленький. — Ее глаза закатываются почти к затылку. — Он берет все жизненные правила и выбрасывает их в окно. Он бунтарь. Я никогда не встречала такого неуважительного человека. И высокомерного. А женщины? Очень много женщин в любое время дня и ночи. Тетя Рут обмахивается, как будто в кухне вдруг становиться слишком жарко. — Я думаю, что Зейн делает то, что сделал бы любой в его положении. Он молод, привлекателен, успешен и неприлично богат, — говорю я, пожимая плечами. — В этом-то и проблема. — Тетя Рут поднимает сжатый кулак в воздух. — Он не может контролировать себя. Он делает все, что хочет и когда хочет, ни на кого не обращая внимания. Он чертов слон в посудной лавке. — Неправильное сравнение. — Ребенок в магазине сладостей. — Это ближе. — Я ухмыляюсь, все еще чувствуя себя странно от того, что защищаю Зейна. Я вижу, с каким волнением говорит о нем Рут. — Тетя Рут, ты «запала» на него, не так ли? Тетя Рут меняется в лице. — Вовсе нет, Далила. Мне семьдесят пять и меня не интересуют мужчины в подобном контексте. Уже нет. — О, перестань. — Я наклоняю голову набок. Эта женщина в молодости была настоящей сердцеедкой с пентхаусом в Лос-Анджелесе и банковским счетом размером с Аляску. Мужчины мечтали встречаться с ней. Женщины хотели быть ею. У тети Рут была не одна, а две маленькие черные книжки и коллекция обручальных колец, хранящихся в банковском сейфе в секретном месте (Примеч.: черная записная книжка с информацией о партнерах по близким отношениям). Мир был у ее ног, и она всем говорила «нет». На самом деле, у них с Зейном много общего, но я не буду говорить ей об этом в ближайшее время. Телефон тети Рут жужжит на столешнице и на экране появляется текст. Взяв телефон, я подаю его Рут, и ее плечи расслабляются, пока она читает сообщение. — О, Боже. — Она снимает свой козырек и проводит рукой по растрепанным волосам. — Я совершенно забыла. У меня сегодня ужин. — С кем? Поворачиваясь ко мне, тетя Рут поджимает губы и их уголки приподнимаются вверх. — Его имя сейчас неважно. Я должна принять душ. Мы встречаемся в четыре тридцать. — Его? Тетя Рут закатывает глаза, отказываясь показать свою увлеченность, но я вижу ее в голубых глазах с морщинками. Может быть, ей семьдесят пять, но она еще жива. Есть еще порох в пороховницах. — Так много лет, что ты не смотришь на мужчин, да? — дразню я. — Ох, замолчи уже. — Не задерживайся допоздна. — Я подмигиваю ей и довольна тем, что ее маленькое негодование на Зейна на время отложено. Защищать его было невероятно неестественно, хотя, полагаю, я могла быть немного снисходительнее к нему из-за прекрасных цветов и извинений, которые он принес ранее. Может быть, Зейн не гигантский мудак, а обычного размера. Возвращаюсь в свою гостевую комнату, проходя мимо ванной комнаты, где мой «школьный» купальник висит на крючке для полотенец. Сняв, я выбрасываю его в мусорное ведро. Я не могу смотреть на него, не думая о Зейне. Он везде. Под моей кожей. Вторгается в мои мысли. Его гладкий как бархат голос звучит в моей голове. Я даже не могу посмотреть в окно и не увидеть его. Этот мужчина испытывает мое терпение, а я едва знаю его. Во всяком случае, тете Рут не о чем беспокоиться. С цветами или нет, он не проникнет в мое сердце. Или в мои трусики. И будь я проклята, если позволю такому, как Зейн де ла Круз, разбить этим летом мое сердце. Или когда-либо. Глава 4 Зейн Плакат «продается» во дворе Рут имеет самый неприятный тошнотворный оттенок оранжевого, который я когда-либо видел. На плакате фотография сложившего на груди руки улыбающегося Тейлора Форбса, его фамилия напечатана большими белыми буквами. Под темным вечерним небом ярко светят два прожектора на солнечных батареях, освещая его виртуальное присутствие. Оранжевое безумие роскошной недвижимости. Его гребаное имя на этом плакате больше всего остального. Этот мудак расхаживает повсюду, будто он местная знаменитость. Каждый раз, когда я вижу его самодовольное лицо, мне требуются все мои силы, чтобы держать себя под контролем. Что еще хуже, благодаря семейным связям Тейлор стал официальным агентом по недвижимости «Гейнсвилльских Пум». Но будь я проклят, если когда-нибудь воспользуюсь его услугами. Кажется, почти через день его «Бентли» курсирует по улицам Лагуна-Палмс. Он приезжает и уезжает, когда ему вздумается, ища для себя выгоду, чувствуя себя как дома, заявляя свои права. В прошлом году сообщество собственников проголосовало за то, чтобы дать ему полный доступ, так как посчитало, что он продал в районе достаточно много домов. Прошло два дня с тех пор, как я оставил цветы и извинился перед Далилой, как какой-то ребенок, разбивший окно своим бейсбольным мячом. Я не привык извиняться, и не особенно хорош в этом, но это казалось правильным после инцидента возле бассейна. Я обижаю людей. Это то, что я делаю. Но я никогда не хотел обидеть чувства Далилы. Усаживаюсь в своей гостиной, глядя в окно на подъездную дорожку Рут. К дому никто не подходил и не выходил из него. Во всяком случае, я не заметил, а я наблюдал за ним дольше, чем, наверное, следовало бы. Тренер хочет, чтобы я больше размышлял. Успокаивал свой разум, сидя в тишине без телевизора, телефона, без каких-либо помех. Он думает, что это поможет мне сосредоточиться и сохранить спокойствие. Я думаю, что это чушь собачья, но готов попробовать, если это поможет вернуть мою карьеру. За последние несколько лет я нанес много вреда. Совершил много ошибок. Делал вещи, которыми не горжусь. Тревожный звонок прозвучал с утра пораньше в воскресенье, после очередной адской гулянки на выходных. Позвонил тренер и сказал, что он и владелец команды хотят встретиться со мной. Они обеспокоены тем, что я испортил репутацию «Гейнсвилльских Пум», а поскольку команда была новой и на маркетинг потратили миллионы долларов, они рассматривают возможность досрочного разрыва моего контракта. Мой внутренний заносчивый мудак пригрозил тренеру, сказав, что если я захочу, то могу подписать контракт с другой командой на следующий же день. Все, что нужно — это сделать один звонок моему агенту. Но тренер, сделав паузу, вздохнул и сказал, что ни одна команда в здравом уме не возьмет на себя такую ответственность, как я. Я знал, что он прав, но не сказал этого вслух. Тишина проникает под мою кожу. Заставляет слишком о многом думать. Даже тиканье часов в фойе заставляет мои зубы скрипеть. Поднявшись с дивана, я подхожу к задней двери и нахожу свои кроссовки. Выполнив несколько элементов растяжки, я бегу на месте в течение минуты, а затем иду к двери. Направляясь вниз по улице, я прохожу мимо дома Рут, заставляя себя смотреть прямо перед собой и не искать вспышки света в окнах. Я медленно бегу по склону холма, мимо апельсиновых деревьев миссис Донован и, сохраняя темп, достигаю призовых кустов пионов Гарри Риттмера. Блядь, я слишком молод, чтобы жить здесь. Поворачиваю за угол и первое, что попадается мне на глаза — пара неоново-розовых шорт для бега. Темный «конский хвост» Далилы ритмично покачивается вверх и вниз под размеренный бег. Ускоряя темп, я через мгновение догоняю ее и касаюсь плеча. Запыхавшаяся, с красными щеками она поворачивается ко мне. Меняется в лице, достает наушники из ушей и, замедляясь, останавливается. — Надеюсь это важно, — задыхаясь, говорит Далила. Проверяет свои часы и прикладывает два пальца к шее. Спутанные темные завитки обрамляют лицо, губы покраснели. Она чертовски сексуальная. У прежнего меня не возникло бы никаких проблем сорвать эту влажную одежду и взять Далилу прямо здесь и сейчас за этими пионами. — Я не слышал ничего от тебя со вчерашнего дня. — Я перевожу дыхание. — И давно тебя не видел. Далила хмурит брови. — Я была занята. — Мне кажется, что мое извинение на днях было слишком торопливым, — говорю я и указываю на скамейку из кованого железа под деревом позади. Далила еще раз смотрит на свои часы и убирает пальцы с шеи. Опустив плечи, она нерешительно направляется к скамье. Наше внимание привлекает резкий сигнал гольф-кара. Бросив беглый взгляд, я вижу за рулем Этель Френч. Она широко улыбается и показывает мне поднятый вверх большой палец, но я качаю головой из стороны в сторону. — Что это означает? — спрашивает Далила. — Это Этель, — говорю я. — Она на днях видела нас у бассейна и думает, что мы нравимся друг другу. Далила гримасничает, высовывая язык и морща нос. — Именно это я ей и сказал, — говорю я, садясь рядом с ней. — В любом случае, я просто хотел извиниться за то, что в некотором смысле напал на тебя… Я кое-что пережил, и сейчас пытаюсь внести некоторые изменения в свою жизнь. В девяноста девяти процентах случаев меня окружает огромная куча неотесанных придурков и никто из них не способен думать, прежде чем что-то говорить. Из-за этого я теряю себя. — Зейн, все нормально. Мы с Далилой смотрим друг на друга и наше дыхание замирает. Или, может быть, только я забыл, как дышать. Далила обладает такой красотой, которая должна быть объявлена вне закона. Естественная. Врожденная. Внутренняя и наружная. Она напоминает мне королеву выпускного вечера в маленьком городке, которая не понимает, что делать с такими восхищенными взглядами. Но забудьте о внешности. Далила дерзкая. Смелая. Вот что меня цепляет. Она не хочет иметь со мной ничего общего. Она не бросается на меня. Насколько я знаю, она находит меня отталкивающим. И по этой причине я не могу заставить себя перестать думать о ней. Держаться от нее подальше. — На днях я заступилась за тебя перед тетей Рут, — говорит она. Я наклоняю голову. — О да? — Она назвала тебя ребенком. — Это похоже на Рут, — смеюсь я. — Она думает, что ты футболист-бунтарь. И поверь, я склонна с ней согласиться. Я слышала истории про тебя. Открывать дверь голым? Пи́сать на своей лужайке? Трахать женщин с не зашторенными окнами? В самом деле? — Я не буду отрицать, что делал все это. — Я потираю подбородок. — Но это было давно, еще до прошлого сезона. — Ладно. Я не знаю, когда заканчиваются футбольные сезоны, но, если ты немного изменишь свою жизнь, будет хорошо. — Далила поднимает руки вверх и вытягивается, глядя на дорожку впереди. — Ты говоришь как психотерапевт. — Мне нужно сказать «спасибо»? — Это не комплимент. Она приоткрывает рот, но ничего не говорит. — Что ты имеешь в виду? — наконец произносит она. — …«если ты немного изменишь свою жизнь, будет хорошо». — Я копирую ее тон. — Не будь такой снисходительной. Далила прижимает руку к груди. — Я искренне извиняюсь. Не хотела, чтобы это так прозвучало. Она придвигается ко мне ближе, протягивает руку, а затем останавливается на полпути и опускает ее. И это хорошая идея, потому что не уверен, что, почувствовав ее прикосновение, не захочу большего, несмотря на то, что она сводит меня со своего гребаного ума. Далила поворачивается ко мне. — Знаешь, тетя Рут была не очень счастлива, что ты принес мне цветы. Я оказалась в непростой ситуации. — Я же не принес тебе розы. — Тем не менее, Зейн. Это выглядело нехорошо, в свете того, что она просила тебя держаться подальше от меня, а ты появился у ее двери, принес мне цветы. — Далила смеется, и я начинаю думать, что между нами что-то может быть. — В любом случае, я сказала, что она не должна просить людей держаться от меня подальше. Это так не работает. — Я никогда не подарю тебе цветы, пока жив. Обещаю. Далила встает и начинает бежать на месте. — Хитрец. — Это все? Ты уходишь? — спрашиваю я. Ее глаза округляются. — Да, думаю, мы закончили. Тебе нужно что-то еще? Я откидываюсь назад, опираюсь рукой на спинку скамейки и надуваю губы. — Да нет. Мы мило беседовали, а потом ты просто встала, чтобы уйти. Это было довольно неожиданно. — Я должна спросить разрешения? — Ее глаза сверкают, а тон наполнен сарказмом. — Вообще-то я хочу закончить пробежку до захода солнца. — Не думаю, что кто-то скучает по тебе в этих шортах. Она закатывает глаза. — У тебя нездоровая озабоченность моим гардеробом. — Я бы назвал это вниманием к деталям. Далила сгибает ногу, цепляясь рукой за носок кроссовка, чтобы растянуть мышцы. Балансируя на одной ноге, она говорит: — Послушай, я ценю цветы и извинения, но думаю, будет лучше, если мы постараемся избегать друг друга до конца лета. — Ты серьезно? — Я смеюсь, потому что она, должно быть, шутит. Верно? Сжимая кулаки, она говорит: — Я едва знаю тебя, Зейн, но у тебя есть поразительная способность проникать мне под кожу и выпускать наружу ту часть, которая мне абсолютно не нравится. Это не очень здорово, ты должен со мной согласиться. Мне не в первый раз говорят такое. — Звучит как твоя личная проблема, — говорю я. — Таким образом, ты не принимаешь на себя ответственность за то, что ведешь себя как задница при каждом удобном случае и за то, что ты — невероятно раздражающая особа? — Она резко меняет тон. — Я просто хочу провести приятное, спокойное лето. У меня достаточно своих забот. В довершении ко всему мне не нужны эти ненужные стычки. Думаю, тебе тоже. — Стычки? О, красотка, это не стычки. — Я поднимаюсь и подхожу к ней. — Это ерунда, просто пустяк. Я наговорил гадости девушке по соседству. Несколько минут назад я пытался исправиться, и очевидно, это мне не удалось, иначе ты не собралась бы уходить так быстро. А теперь ты говоришь держаться от тебя подальше следующие три месяца. — Не вкладывай свои слова в мой рот. — Но смысл именно такой, верно? Несколько секунд она молчит, положив руки на бедра. — Да. — И кто сейчас мудак? Я не задерживаюсь и не дожидаюсь ответа. Разворачиваюсь и бегу в противоположном направлении с широкой улыбкой на лице, потому что я точно знаю, что делаю. Это игра, и я собираюсь победить. И, вроде как, то, чем я обычно занимаюсь… |