Книга имеет полемический характер и предназначена всем, кто стремится понять политику как нечто более возвышенное и трагическое, чем пиар, политтехнологии и, по выражению Гарольда Лассвелла, определение того, кто получит что, когда и как 978 5 91129 059 7
 Скачать 1.94 Mb.
|
|
Basic Concepts in Sociology, tr. H. P. Secher. Secaucus, N. J.: The Citadel Press, 1972, p. 117 (курсив мой. — Б. КВ данной статье мы не можем останавливаться на альтернативной концепции власти как способности достигать соглашения посредством свободной Kapustin.indb 215 Kapustin.indb 215 25.01.2010 20:05:33 25.01.2010 20:05:33 216 WXYZ[ \]^_[`Za. \YZ`Z\] ^XbZ`Zde[\Xf есть атрибут политики, без которого она перестает быть собой политическое продолжает Вебер, — означает вещи, которые имеют дело с отношениями власти. Как же возможна в таком случае ненасильственная политика, те. политика без власти Не есть ли это оксюморон или, скажем мягче, моралистический аполитичный идеал политики Именно такая постановка вопроса, акцентирующая сущностный характер связи политики и власти, а также — власти и насилия, позволяет теоретически осмыслить парадоксальность ненасильственной политики». Однако для нас, обитателей посткоммунистического мира, ненасильственная политика представляет далеко не только интересный теоретический предмет. Авторитетные ученые утверждают, что она есть реальное явление нашего совсем недавнего прошлого, которое повернуло ход нашей истории и тем самым решающим образом определила наше настоящее. Речь идет, разумеется, о так называемых ненасильственных антикоммунистических революциях, прокатившихся в 1989 – 1991 годах по Восточной Европе и бывшему и приведших, как утверждают, к смене существовавшего в этом регионе мира общественного строя. Характеристика этих событий в качестве славных ненасильственных антикоммунистических революций» ⁶ от насилия коммуникации и действовать сообща. Эту концепцию наиболее ярко и бескомпромиссно представила Ханна Арендт (см. Arendt, H. On Violence. San Diego: A Harvest Book, 1970, p. 44 ff). Отметим лишь то, что даже наиболее сочувственные комментарии концепции Арендт обращают внимание на недопустимость присущего ей игнорирования институциональных условий и параметров пространства консенсуса, те. роли насилия в организации консенсуса, ибо, как подчеркивает Ю. Хабермас, структурное насилие встроено в любые политические институты. Иллюзии, сводящие власть исключительно к силе общих убеждений, есть идеология. См. Habermas, J. «Hannah Arendt: On the Concept of Power», in Habermas, J. Political-Philosophical Profi les. Cambridge, ma : mit Press, 1983, pp. 183 – 184. ⁵ Weber, M., Op. cit., p. 121. ⁶ Уже сейчас стоит обратить внимание на то, что эпитет славные прилагается к этим событиям не только оценочно — дабы подчеркнуть их эпохальность и вместе стем мирный характерно и для проведения прямой параллели со Славной революцией в Англии 1688 – 1689 годов, классически воплотившей, как считается, те же признаки эпохальности и ненасилия. См. Daniels, R. v ., «The Anti- Communist Revolutions in the Soviet Union and Eastern Europe, 1989 to 1991», in Revolutions: The Revolutionary Tradition in the West, 1560 – 1991, ed. D. Parker. L- ny : Routledge, 2000, p. 203. Kapustin.indb 216 Kapustin.indb 216 25.01.2010 20:05:34 25.01.2010 20:05:34 217 aea][ZbZe p ^XbZ`Z\e является доминирующей в западной политической науке. Если данные оценки справедливы, то мы должны предположить, что каковы бы ни были парадоксы ненасильственной политики при теоретическом ее осмыслении, они разрешимы на практике. Анализ практики ненасильственной политики под углом зрения ее теории мог бы, несомненно, обогатить и теорию вопроса, и наше понимание судьбоносных событий 1989 – 1991 годов. К сожалению, анализ такого рода почти невозможно найти в море литературы, посвященной этим событиям. Ненасильственный характер революций годов скорее иллюстрируется указаниями на отсутствие сколько-нибудь заметных вооруженных столкновений между властью и оппозицией (за исключением Румынии, на роль переговорных процессов (в формате круглых столов) в смене режимов и т. п, чем обосновывается концептуально на базе теории ненасильственной политики. Едва ли будет преувеличением сказать, что доминирующие трактовки ненасильственных революций 1989 – 1991 годов являются атеоретичными — в плане их оторванности от теории ненасильственной политики со всеми ее парадоксами и нерешенными проблемами. Цель данной работы двояка. С одной стороны, мы попытаемся выявить парадоксальность понятия ненасильственной политики на уровне теории. Для этого мы обратимся к той ее версии, которая за последнее без малого столетие получила наиболее интенсивную политико-философскую и этическую проработку. Это — учение о ненасильственном сопротивлении Махатмы Ганди. Таковы сюжеты и задачи первой части статьи. С другой стороны, сквозь призму теории ненасилия мы попытаемся всмотреться в то явление событий годов, которое их доминирующая интерпретация (в качестве славных революций) полагает ключевыми определяющим их ненасильственный характер — речь идет округлых столах власти и оппозиции, которые, как утверждают, и послужили мирными договорным механизмом смены режимов. При таком подходе нас не должно смущать то, что фактически круглые столы в этой их (или приписываемой им) роли состоялись лишь в немногих из бывших социалистических страна в относительно чистом виде — вообще лишь в Польше и Венгрии. Пусть на теоретическом уровне рассмотрения ненасильственной политики «круглостольная» модель смены режимов выступит чем-то вроде веберовского идеального типа. Она предстанет не описанием сущности явлений, не общим знаменателем их многообразия и даже не изображением действительности, а сконструированной познавательным интересом утопией, которая получена посредством мысленного усиления определенных элементов действительности. Но и при этом уточнении остается вопрос, были ли в событиях 1989 – 1991 годов те ненасильственные элементы действительности, которые отвечали бы понятию ненасилия и усиление которых создавало бы обладающий эвристическим потенциалом идеальный тип ненасильственной договорной политики Об этом пойдет речь во второй части статьи \]\ ^XbZ`Zde[\]¹ Для приверженцев политики ненасилия она есть разрешение извечного противоречия между политикой как стихией конфликта, власти и принуждения и моралью как требованием добра и свободы на основе взаимности между людьми. Разрешение этого конфликта не может быть действенными потому реальным всего лишь в качестве установки индивидуального сознания, отвергающего противоречащую морали политику. Такое «отказничество» участвовать в нравственно сомнительной или неприемлемой политике, удовлетворяя требование морального сознания не творить зла, само по себе не ведет к улучшению мира. Более того, оно может ухудшить мир, оставляя социальное пространство свободным для беспрепятственного действия сил зла. «Отказничест- во лишь подчеркивает и углубляет пропасть между моралью и политикой, а отнюдь не интегрирует их в моральной, те. ненасильственной, политике ⁷ Вебер, М. Объективность социально-научного и социально-политического познания k Вебер, М. Избранные произведения. М Прогресс, 1990, с. 361. ⁸ Эту в общем-то нехитрую мысль изящно иллюстрирует известный пример Теда Хондерича с химиком, отказывающимся по моральным соображениям участвовать в разработке новых видов оружия массового поражения. Его место занимает убежденный ястреб, с удвоенной энергией берущийся задело и успешно его завершающий. Возникает вопрос, что является более нравственным — участие в морально предосудительном деле, которое методами скрытого саботажа могло бы помешать осуществлению милитаристских планов или хотя бы оттянуть его, или сохранение собственной моральной безупречности нашего химика-«отказника»? См. Honderich, T., Violence for Equality: Inquiries in Political Philosophy. Harmondsworth, uk : Penguin, 1980, pp. 36 ff. ⁹ Генри Дэвид Торо очень точно передал суть позиции «отказничества»: Посвятить себя устранению каких-либо, даже самых вопиющих, видов зла, не явля- Kapustin.indb 218 Kapustin.indb 218 25.01.2010 20:05:35 25.01.2010 20:05:35 219 aea][ZbZe p В отличие от этого моральная политика может и должна быть именно действием, изменяющим мир. В этом плане она сохраняет все признаки эффективности, присущие обычной политике, — способность добиваться поставленной цели, побеждать, пересиливать противостоящую силу. Именно поэтому Махатма Ганди уподобляет ненасилие оружию сильнейших (!), а его действие — революции, формулируя при этом понятие мирной революции, очень близкое тому, которое мы будем рассматривать как наиболее распространенное обозначение событий 1989 – 1991 годов. Более того, политика ненасилия может быть оправдана только в том случае, если ее нравственная безупречность дополняется политической эффективностью. Для Ганди универсальность истины ненасилия (но какая же моральная истина, пусть воплощаемая политически, может быть не универсальной) была неотделима от утверждения ее абсолютной эффективности — для ненасилия нет такой вещи, как поражение» ¹² Применительно к таким явлениям, как революция, или, говоря шире, протестные движения угнетенных низов, моральная политика обретает гораздо более радикальный смысл, чем кантовское примирение политики и морали. В первом случае безвластные низы противостоят носителям власти. У Канта же примирение политики и морали достигается деятельностью моральных политиков, те, по определению, властвующих, и осуществляется оно всего лишь в форме совмещения с моралью государственной мудрости. В распоряжении моральных политиков — контроль над узами государственного и всемирно-гражданского объединения, разрушать которые ради немедленного достижения моральных целей означало бы повторять ошибки деспотически поступающих ется само собой разумеющимся долгом человека. Он вполне законно может иметь другие занимающие его заботы. Но его долг состоит по меньшей мере в том, чтобы умыть свои руки от него зла и не оказывать ему практической поддержки. Thoreau, H. D., «Resistance to Civil Government», in Political Writings, ed. N. Rosenblum. Cambridge: Cambridge University Press, 1996, p. 6. ¹⁰ Gandhi, M, Selected Political Writings, ed. D. Dalton. Indianapolis, in : Hackett Publishing Co, 1996, pp. 42, 65. ¹¹ Я настаиваю на ненасилии, — подчеркивал Ганди, — не только на высших основаниях морали, но и на более низких основаниях целесообразности. Там же, с. 44. ¹² Gandhi, M., Selected Political Writings, p. 74; Gandhi, M., The Moral and Political Writings of Mahatma Gandhi, ed. R. Iyer. Oxford: Clarendon Press, 1986. Vol. 2, p. 322. Kapustin.indb 219 Kapustin.indb 219 25.01.2010 20:05:35 25.01.2010 20:05:35 220 WXYZ[ \]^_[`Za. \YZ`Z\] ^XbZ`Zde[\Xf моралистов и действовать вопреки политическому благоразумию. Таким образом, морализация политики у Канта ограничивается ее коррекцией в рамках существующей государственной мудрости и производится исключительно по усмотрению власть имущих. Ни о какой трансформации насильственно-властной природы политики здесь речи идти не может в принципе. Поэтому кантовское примирение политики и морали, осмысленное с позиции властвующих, никакого отношения к ненасильственной политике не имеет. Возможно, такое решение проблемы морализации политики есть проявление вполне похвального политического реализма. Но из рассуждений Канта мы должны сделать вполне определенный вывод о том, что серьезная постановка вопроса о ненасильственной политике возможна только с позиции угнетенных низов. Только они могут стремиться к полной морализации политики, к трансформации самой ее насильственно-властной субстанции, упраздняющей (как бы в том числе) те самые позиции властвующих, с которых Кант выдвигает его версию морально ориентированной политики. Вацлав Гавел точно схватывает такую низовую морализацию политики своим требованием превратить политику в практикуемую мораль, те. в моральна практике. Именно недоступность им средств принуждения, находящихся в руках кантовских моральных политиков, вместе с отказом от революционно-насильствен- ного слома существующих порядков побуждают низовые протестные движения сделать мораль своим единственным оружием. Мораль как оружие их политики означает прежде всего тождество ¹³ См. Кант, ИК вечному миру k Кант, И. Собр. соч. в восьми томах. Т. 7. М изд-во «Чоро», 1994. с. 40 – 41. ¹⁴ Эта формулировка примечательным образом вынесена в заглавие сборника его трудов. См. Havel, v ., The Art of the Impossible: Politics as Morality in Practice. ny : Fromm International, 1998. ¹⁵ Обычно сторонники политики ненасилия приводят аргументы двоякого рода — собственно моральные о недопустимости насилия и прагматические, указывающие на неэффективность или невозможность насильственной борьбы за освобождение в данных условиях. К примеру, Гавел подчеркивая фундаментальную враждебность насилию со стороны диссидентского движения, указывает на невозможность восстания в условиях общества, охваченного ути- литаристской идеологией и жаждой потребительства (такой он видит родную Чехословакию, а также другие страны советского блока. См. Havel, v . et al., The Power of the Powerless, ed. J. Keane. ny : M. E. Sharpe, 1985, pp. 70, 71. Kapustin.indb 220 Kapustin.indb 220 25.01.2010 20:05:36 25.01.2010 20:05:36 221 aea][ZbZe p ^XbZ`Z\e целей и средств — то, что стремятся достичь, те. ненасильственное, неинструментальное отношение человека к человеку, практикуется уже здесь и сейчас, в том числе и даже прежде всего в отношении противника. Однородность и даже единство целей и средств есть конституи- рующий политику ненасилия признак. Это подчеркивали всеведущие теоретики и практики ненасилия. Поль Рикер осмыслил это как положение конца истории моральным сознанием, вступающим в историю посредством ненасильственной политики. Действительно, если история есть насилие, если оно выступает привилегированным способом изменения ее, темпоральным ритмом исторической жизни людей и структурой плюральности» их конфликтных сознаний, то отказ от всего этого — на уровне практических актов, а не всего лишь мотивов и интенций» — есть остановка истории, прерывание ее фатальности как действия независящих от нашего морального сознания причин, явление свободы и актуализация ценностей, реализацию которых эсхатология относит к концу истории, точнее, к тому, что должно прийти после истории. Способность политики ненасилия прерывать таким образом историю, находясь в истории, сообщает ей нравственную красоту, которой не наносит урони тот факт, что, переходя от отрицания (наличных структур угнетения) к созиданию (приходящих им на смену институтов) ненасилие не может не соединяться с новым насилием. Его Ри- кер именует «прогрессистским» ¹⁸ . Воссоединение ненасилия с насилием, точнее, перерастание первого во второе, возобновляет ход истории. Пусть теперь она и движется в другом направлении ив иных формах. Согласно адептам политики ненасилия, отличие морального оружия от любого другого вида оружия заключается в том, что от его использования выигрывают и применяющий его, и тот, против кого оно применяется. Только благодаря этому соблюдается ключевой принцип морали — взаимопризнание и взаимоутверждение сторон в качестве моральных, те. равных и свободных разумных существ. Не будь этого эффекта обоюдного морального выигрыша, о ненасильственном характере моральной политики нельзя было бы говорить. Вполне логично, что именно такой эффект обоюдного выиг- ¹⁶ Ricoeur, P., «Non-violent Man and His Presence in History», in History and Truth, tr. C. A. Kelbley. Evanston, il : Northwestern University Press, 1965, p. 228. ¹⁷ См. там же, c. 228 – 229. ¹⁸ См. там же, c. 232 – 233. Kapustin.indb 221 Kapustin.indb 221 25.01.2010 20:05:37 25.01.2010 20:05:37 222 WXYZ[ \]^_[`Za. \YZ`Z\] ^XbZ`Zde[\Xf hZbX[XhZZ рыша Ганди считал важнейшей характеристикой своей сатьяграхи: в ней обе стороны неизменно выигрывают. Тот, кто боролся за истину и достиг своей цели, конечно, выиграл. Но и тот, кто сначала противостоял истине, а впоследствии признал ее и уступил ей, тоже должен считаться выигравшим. Иначе и быть не может — ведь уступивший уступил истине, а не давлению оппонента, те. прозрели возвысился к моральной жизни из жизни, недостойной человека. Учитывая это, необходимо иметь ввиду два момента, в высшей мере важных для политики ненасилия. Первый. Ее ненасилие, конечно жене может сводиться к избеганию только физического насилия — оно должно исключать все виды давления, ибо присутствие любого из них в политике ненасилия превратило бы уступку истине в поражение, те. в победу одной стороны над другой вместо того, чтобы быть обоюдной победой. Мартин Лютер Кинг, наиболее известный и успешный продолжатель дела Ганди, очень точно формулирует это условие политики ненасилия сатьяграха избегает не только внешнего, физического насилия, но также насилия духа. Запомним для дальнейшего эту очень важную формулировку. Второй момент. Действенность политики ненасилия заключается только и исключительно в обращении в истину или, другими словами, в ее воспитательном, педагогическом эффекте. Этот эффект должен быть распространен не только на последователей, угнетенных, народ, без чего ненасилие вообще немо- жет состояться в качестве политики. Воспитательный эффект ненасилия должна испытать и третья сторона, прежде всего в лице мирового общественного мнения, без сочувствия и поддержки которого трудно рассчитывать на успех в противоборстве с обладающим огромными властными ресурсами противником. Ноне менее важно, что воспитание ненасилием проходит и сам противник. Обращение в истину нации, — пишет Ганди об англичанах, — которая сознательно или бессознательно истязает другую нацию, гораздо более многочисленную, древнюю и не менее культурную, чем она, заслуживает того, чтобы принять любую степень риска, связанного с политикой ненасилия ²¹ Рассмотренные выше ключевые элементы теории политики ненасилия, равным образом, как и ее практики, во многом парадоксальны. Обратим внимание на некоторые из этих парадоксов, имею ¹⁹ Ганди М. К. Моя жизнь. М Наука, 1969, с. 471. ²⁰ King, M. L., Jr., Stride Toward Freedom. ny : Harper and Row, 1958, p. 103. ²¹ Gandhi, M., Selected Political Writings, p. 77. Kapustin.indb 222 Kapustin.indb 222 25.01.2010 20:05:37 25.01.2010 20:05:37 223 aea][ZbZe p ^XbZ`Z\e щих наиболее прямое отношение к ненасильственным революциям годов в Восточной Европе. Первый и самый общий парадокс вызван абсолютистскими уни- версалистским характером морали, которая ищет и, как она считает, находит свое практическое воплощение в политике ненасилия. Исходным (во всяком случае, идеологически) для этой политики является моральное убеждение в том, что ненасилие является должным отношением к действительности, те. что оно хорошо в качестве долга, а не по той причине, что обещает принести желанные политические результаты. Означает ли это, что мы должны придерживаться политики ненасилия всегда и везде, следуя принципу, перефразируя Канта, «fi at о violentia, pereat Утвердительный ответ на этот вопрос возможен, конечно же, только притом условии, что для ненасилия, действительно, нет такой вещи, как поражение, что «pareat mundus» исключается при безусловном проведении в жизнь принципа ненасилия. В свете базовой философии ненасилия невозможность его поражения означает только одно любой угнетатель, тиран, властвующий мерзавец поддается моральному перевоспитанию. Как выразил эту мысль Ганди, ненасилие способно растопить даже сердце, сделанное из кремня, даже Нерон становится агнцем, когда передним любовь. Важно понять, что это — не парабола, не поэтическая передача духа ненасилия, а точная формулировка ключевого политического условия осуществимости политики ненасилия. Если это условие не реализуется, то для ненасилия есть такая вещь, как поражение, и, следовательно, в мире политики ему должна быть найдена альтернатива. Увы, не только эмпирический опыт движений ненасилия опровергает утверждения о непобедимости ненасилия. Это утвержде- ²² Там же, с. 56. ²³ В связи с этим русский читатель может припомнить зверский разгром толстовского движения в России. Гораздо более поздним примером является провал ненасильственного сопротивления, ведомого Нельсоном Манделой, режиму апартеида в @ . Как подытожил этот провал сам Мандела, тяжелый факт заключается в том, что пятьдесят лет ненасилия не принесли африканскому народу ничего, кроме все более репрессивного законодательства и все более усеченных прав Решение прибегнуть к насильственным формам политической борьбы было принято только тогда, когда потерпело неудачу все остальное и когда все каналы мирного протеста оказались для нас перекрыты. Mandela, N., |