Книга имеет полемический характер и предназначена всем, кто стремится понять политику как нечто более возвышенное и трагическое, чем пиар, политтехнологии и, по выражению Гарольда Лассвелла, определение того, кто получит что, когда и как 978 5 91129 059 7
 Скачать 1.94 Mb.
|
|
вительности являлось их существенными интересами, обеспечиваемыми «круглостольными» соглашениями? Одним из методологических дефектов «транзитологии», мешающим ей внятно ответить на поставленные вопросы, является характерно либеральное отождествление власти с узко понятой политической властью (как властью, проистекающей из определенных позиций в публично-политических институтах, таких как государство, партии и т. д) и соответствующая редукция логики политической игры к манипуляциям с таким образом понятой властью. Общей методологической посылкой такого отождествления и такой редукции является, конечно, опять же характерно либеральное представление о существовании политики и экономики как особых сфер общественной жизни. Благодаря ему и оказывается возможным тот тезис Пже- ворского о неизбежности социально-экономического консерватизма переговорного перехода к демократии, который мы привели выше. Суть его, грубо говоря, в том, что возможны (и даже желательны) кардинальные перемены в политической сфере, не производящие никакого заслуживающего анализа воздействия на сферу экономики, будто бы существующую автономно от политики. Но в томи дело, что такая автономия — фикция (уже без кавычек, соответствующих употреблению этого понятия Деррида). Нет и не может быть никаких чисто экономических явлений, которые небыли бы так или иначе конституированы борьбой определенных общественных сил и дифференциалами их власти. В тоже время нет никаких политических предметов и событий, которые бы так или иначе не участвовали в образовании экономических явлений и не артикулировали их (условия и возможности их сохранения или преобразования) на уровне целенаправленной и конфликтной деятельности людей. Согласно Веберу, даже деньги и ценообразование есть продукты конфликтов интересов и их компромиссов, которые вытекают из неких констелляций власти. В большей мере относится к таким экономическим явлениям, как товарная форма рабочей силы и политико-экономическая форма абстрактного труда. Разоружение или саморазоружение левых партий и органи- ⁷⁵ Weber, M., Economy and Society: An Outline of Interpretive Sociology. Berkeley, ca : University of California Press, 1978, p. 108. ⁷⁶ Этьенн Балибар в своей критике детерминистских и монологических прочтений исторической динамики капитализма как целиком определенной самодвижением капитала (прогрессирующим накоплением капитала) убедительно показывает сложность, разнородность и зависимость от конкретных ситуаций тех усло- Kapustin.indb 250 Kapustin.indb 250 25.01.2010 20:05:53 25.01.2010 20:05:53 251 aea][ZbZe p ^XbZ`Z\e заций, которое Пжеворский считает необходимым условием успеха переговорного перехода к демократии, не может не отражаться на условиях и методах воспроизводства товарной формы рабочей силы, следовательно — на характере и способах функционирования рынка труда, а вместе с ним — на облике всей экономической системы капитализма, какой она принимает в стране, где происходит такое разоружение или саморазоружение левых. Либеральное разделение сфер политики и экономики затрудняет понимание взаимосвязи динамических процессов образования и трансформации интересов различных элитных и низовых общественных групп. В результате возникает парадокс динамичная трансформация институтов, какой только и может быть переход от авторитаризма к демократии, мыслится как результат игры статичных интересов, на которые эта трансформация как бы не оказывает никакого воздействия. Пжеворский, в частности, прямо пишет о том, что там, где члены аппарата власти озабочены своими частными экономическими интересами, авторитарный аппарат власти может противодействовать переходу к демократии, даже если силы в гражданском обществе, на которые опирается режим, готовы испытать свои шансы при демократических условиях. Он объясняет такую роль частных экономических интересов правящей элиты именно тем, что ей, особенно в некапиталистических условиях (Восточной Европы, приходится бороться не только за свое политическое, но и экономическое выживание, а оно возможно лишь в той мере, в какой элита удерживает позиции внутри аппарата власти, открывающие доступ к собственности ⁷⁷ вий, которые необходимы для коммодификации труда. Интеграция этих условий в единство, соответствующее единству самодвижения капитала, само есть продукт истории. Сколь бы ни была важна для воспроизводства и развития капитализма товарная форма рабочей силы, сколь бы великие усилия ни были приложены к институциональной и идеологической стабилизации ее, она в силу ее зависимости от сочетания разнородных исторических обстоятельств потенциально неустойчива. В любом случае ее нельзя рассматривать в качестве сущности положения рабочих, заданной чистым самодвижением капитала. Экономический характер труда и стоимости, — заключает Балибар, — появляется на фоне объемлющих политических процессов, если термину политический придается широкое значение. См. Balibar, E., «From Class Struggle to Struggle without Class- es?» in Graduate Faculty Philosophy Journal ( ny ), 1991, vol. 14, no. l, pp. 10 – 13. ⁷⁷ См. Przeworski, A., «Democracy as a Contingent Outcome of Confl icts», p. 75. Kapustin.indb 251 Kapustin.indb 251 25.01.2010 20:05:54 25.01.2010 20:05:54 252 WXYZ[ \]^_[`Za. \YZ`Z\] ^XbZ`Zde[\Xf Будь так, как могла правящая элита (ее реформаторская часть) пойти на экономическое самоубийство, соглашаясь на трансформацию аппарата власти, обеспечивавшего доступ к собственности Но ведь не менее, как казалось бы, самоубийственный ход делала и элита оппозиции, сознательно дезактивируя своих рядовых сторонников и своим фактическим отказом защищать экономические интересы трудящихся подрывая возвысившую их организацию в качестве того, чем она изначально была, те. профсоюза. Разве не эту самоубийственную логику отказа от своего политического базиса выражают слова Леха Валенсы, сказанные вскоре после завершения польского круглого стола, но задолго до окончания перехода Польши к демократии Нам не угнаться за Европой, если мы построим сильный профсоюз» ⁷⁸ ? Конечно, в действительности ни властвующая, ни оппозиционная элиты на самоубийство не шли, и «транзитология» совершенно права в том, что политические сделки могут совершаться лишь при условии ненанесения ущерба существенным интересам любой из договаривающихся сторон. Ущерб может быть нанесен и реально наносится только интересам тех групп, которые остались за рамками договора. Сделка в томи заключалась, что реформаторы от власти сбрасывали уже ненужный им окаменевший каркас издохшего зверя коммунизма (Смоляр), поскольку их экономическое выживание прекрасно обеспечивалось доступом к собственности, не обусловленным занятием номенклатурных позиций. Умеренные же от оппозиции сбрасывали столь жене нужный им более каркас боевой массовой организации трудящихся, которая в качестве таковой не может не следовать не- и антикапиталистическим идеям освобождения труда, рабочего самоуправления и т. д. Этим эли- там (бывшей) оппозиции доступ к политическими экономическим ресурсам обеспечивал компромисс с коммунистическими реформаторами, а не поддержка демократических низов. Идеи освобождения труда и рабочего самоуправления, как писало них позже ведущий идеолог польской оппозиции Адам Михник, были эффективным инструментом борьбы с коммунизмом, но стали абсолютно бес ⁷⁸ Цит. по Ost, D., Op. cit., p. 37. И уж подлинным самоубийством нужно считать то, что коммунисты сразу после получения гарантий своего политического существования в результате «круглостольных» переговоров добровольно распускали свои партии (в Венгрии) или продолжали соблюдать соглашения при откровенных и систематических нарушениях их со стороны оппозиции, при этом сохраняя в своих руках рычаги высшей власти (в Польше 252 Kapustin.indb 252 25.01.2010 20:05:54 25.01.2010 20:05:54 253 aea][ZbZe p ^XbZ`Z\e полезными в рыночных условиях. Ирония истории заключается в том, что не- и антикапиталистические идеи в конечном счете послужили расцвету частного предпринимательства ⁷⁹ È]\b¿deaZe Пожалуй, главный вывод данной статьи относится к вопросу о том, в рамках какой дисциплины может быть выработана теория ненасильственной политики. Представляется, что такой дисциплиной может быть политическая философия или теоретическая политическая социология, ноне этика. В самом деле, А. А. Гусейнов прав в том, что этику насилие интересует, прежде всего и главным образом, в качестве насильственных поступков, те. в той его определенности, в которой оно является решением, сознательным действием индивида, способно быть полностью подконтрольным ему. Нов той мере, в какой этику насилие интересует именно в таком его качестве, она неспособна уловить природу политического насилия, а следовательно, сказать что-либо внятное о ненасильственной политике». Во-первых, в политике действуют не индивиды, а коллективы, всегда неким образом организованные и уже поэтому несущие в себе определенные элементы структурного насилия. Решения и действия индивидов как членов таких коллективов не могут быть ни полностью сознательными, ни автономными. Будь это иначе, восточноевропейские круглые столы вообще не состоялись бы, ибо условием их проведения было именно сохранение контроля элит над массами несогласных с самим фактом их проведения, не говоря уже о существенных расхождениях итогов «круглостольных» переговоров с насущными интересами масс. Во-вторых, в политике решающее значение имеют следствия действий, а не их мотивы. Ее стихия и реальность — взаимодействия, события, а не отношение к ним, тем паче — ментальное, участвующих в них или наблюдающих за ними лиц. Ненасилие, соответственно, может иметь смысл только как характеристика реально происходящего события, а отнюдь не намерения относящихся к нему, планирующих его или даже участвующих в нем лиц. Если для британских властителей Индии Ганди был мастером шантажа, а не духовным наставником, если уступали они ⁷⁹ См. выступление А. Михника в «Symposium „Ten Years after 1989“», in Dissent, Fall 1999, p. 15. ⁸⁰ Гусейнов, А. А. Указ. соч, с. 19. Kapustin.indb 253 Kapustin.indb 253 25.01.2010 20:05:54 25.01.2010 20:05:54 254 WXYZ[ \]^_[`Za. \YZ`Z\] ^XbZ`Zde[\Xf именно шантажу, а не свету Истины, то освобождение Индии в качестве события вряд ли может считаться ненасильственным. Тоже самое можно сказать и о посткоммунистических «транзитах» в Восточной Европе. В-третьих, поскольку этика мыслит в понятиях индивидов, а не коллективов, постольку она вынуждена абстрагироваться от структурного, символического и других видов насилия, образующих ткань общественных отношений. Она вынуждена редуцировать насилие к физическому воздействию как единственно мыслимому для нее способу взаимодействия индивидов — помимо их согласия как альтернативы насилию. В результате возникает дихотомия (на- силие-согласие»), которая вообще не позволяет понять, как работает политика. Эта дихотомия упускает именно то, что физическое насилие не имеет самостоятельного значения в политике. При нормальном функционировании власти (любой) оно выступает в символическом виде — как угроза насилия. Грубая телесная материализация этого символа свидетельствует о серьезном сбое власти и даже о ее исчезновении. Если ненасильственная политика — отсутствие грубого телесного принуждения, то самая деспотическая, но нормально функционирующая власть окажется проводником такой политики. Мы видели (впервой части статьи, что теория ненасильственной политики, построенная в жанре прикладной этики, как приложение теоретической этики к эмпирической реальности политики изобилует парадоксами. Это заставляет поднять вопрос об альтернативном методе ее построения. Вероятно, место вопроса что должно делать в политике исходя из моральных императивов следует предоставить вопросу какую роль в политике, точнее — в определенных политических ситуациях, могут играть действия, вдохновленные моралью. Отправляясь от него, можно построить теорию ненасильственной политики, хотя это понятие навсегда останется в кавычках, поскольку неотъемлемые от социальных отношений виды «нефизического» насилия постоянно будут предполагаться им. Ключевой характеристикой таким образом понятой «ненасильствен- ⁸¹ Рамки данной статьи не позволяют развить этот тезис. Мне остается лишь выразить согласие стем его обоснованием, которое дает Никлас Луман, и процитировать заключение его исследования этого вопроса Следует констатировать, что распространенное представление о противоположности или одномерной полярности между легитимностью и насилием либо между консенсусом и принуждением ошибочно. Луман, Н. Власть. М Праксис, 2001, с. 108. ⁸² См. Луман, Н. Указ. соч, си далее. Kapustin.indb 254 Kapustin.indb 254 25.01.2010 20:05:55 25.01.2010 20:05:55 aea][ZbZe p ^XbZ`Z\e ной политики станет не только избегание грубого телесного принуждения. Единственно поэтому признаку мы не сможем отличить ее от политики нормально функционирующей деспотической власти. Этот признак необходимо дополнить другим — способностью служить освобождению угнетенных от существующих в данном обществе структур господства. Свое политическое содержание ненасильственная политика обретает в качестве дела низов, которое в данном контексте нравственно оказывается делом освобождения человека 255 Kapustin.indb 255 25.01.2010 20:05:55 25.01.2010 20:05:55 ЛИБЕРАЛИЗМ И ПРОСВЕЩЕНИЕ Цель данной работы — прояснить связь между либерализмом и Просвещением как явлениями интеллектуальной и политической жизни. Поэтому в ее заглавии они соединены союзом и, своей неопределенностью исключающим то предвосхищение ответа на вопрос о характере связи между ними, которое задавалось бы иными формулировками вроде Либерализм в эпоху Просвещения или Либерализм как наследие Просвещения. Ведь такие формулировки уже предполагают то, что нам известен характер связи между ними мы готовы исходить из того, что эпоха Просвещения порождала либерализм, что он был ее атрибутом или даже ядром ее духовно-по- литического содержания. При таком подходе остается лишь собрать воедино типичные признаки либерализма эпохи Просвещения или же со всей возможной точностью проследить то, как из корня философии Просвещения вырастает древо либерализма xix – xx веков. Ясно, что такие операции предполагают наличие у нас и готового знания о том, что суть либерализм и Просвещение. Данная работа проблематизирует такое готовое знание о томи другом. Отношение между либерализмом и Просвещением представляется не только исторически изменчивым — его динамика в большой мере обусловливает трансформацию самих понятий либерализм и Просвещение. Только эту трансформацию нельзя понимать в том пошлом смысле, какой предполагается, когда говорят о переписывании истории задним числом в угоду злобе сегодняшнего дня. Под трансформацией я имею ввиду не изменение субъективных точек зрения исследователей на окончательно устоявшиеся факты истории, а продолжающуюся в нашей сегодняшней практике жизнь неких событий, начавшихся в прошлом. Именно продолжение их жизни нами, в наших конфликтах, победах и поражениях, трансформирует их реальное значение, и объяснение такой трансформации приходится искать в логике исторической практики, а не на уровне случайностей точек зрения, произвольно переписывающих историю 256 Kapustin.indb 256 25.01.2010 20:05:55 25.01.2010 20:05:55 257 bZWeY] bZȾ Z Такими событиями, несомненно, являются и Просвещение, введшее Европу, а затем и остальное человечество в Современность, и либерализм, ставший одной из главных осей духовно-политиче- ской практики Современности. Первое доказательство тому — интенсивность и даже ярость споров о том, что такое Просвещение и как оно соотносится с либерализмом. Об исторических фактах, те. о том, что перестало жить, в отличие от событий так не спорят. Просвещение, как сказал Мишель Фуко, действительно, является проблемой современной философии, а не той музейной науки, которая именуется историей (политических или каких-то иных) идей. И оно является такой проблемой, будучи именно событием, доступным, как и любое другое живое событие, переделке и перестройке, включая перешагивание через его некогда установленные границы ¹ В данной работе мы пойдем следующим путем. Впервой части рассматриваются контуры проблемы связи либерализма и Просвещения, как она видится сквозь призму дебатов поэтому сюжету наших современников — преимущественно теоретиков второй половины начала xxi веков. Не претендуя ни на полноту обзора существующих поэтому вопросу точек зрения, ни на их углубленный анализ, я пытаюсь решить здесь одну задачу — показать многообразие способов освоения современной культурой взаимосвязи либерализма и Просвещения и зависимость этих способов от ориентаций, Ницше сказал бы — перспектив, различных общественно-полити- ческих сил. Во второй части речь пойдет о методологии изучения взаимосвязи либерализма и Просвещения, точнее, о трех методологических развилках, на каждой из которых исследователю приходится выбирать свой путь, в конечном итоге становящийся его подходом или способом рассмотрения данной проблемы. Беда в том, что слишком многие исследователи либерализма и Просвещения не замечают этих развилок, не рефлектируют свой выбор пути, полагая, что шествуют единственно возможной столбовой дорогой». В третьей части связь между либерализмом и Просвещением предстает в том виде, в каком ее рисуют история политической мысли, с одной стороны, и политическая философия — с другой. В первом случае данная связь предстанет сходством или тождеством некой суммы базисных идей или ценностей, соответственно, либерализ- ¹ См. Foucault, M. «What Is Critique?» in What Is Enlightenment? Eighteenth-Century Answers and Twentieth-Century Questions, ed. J. Schmidt. Berkeley ( ca ): University of California Press, 1996. P. 391, 397 – 398. Kapustin.indb 257 Kapustin.indb 257 25.01.2010 20:05:56 25.01.2010 20:05:56 258 WXYZ[ \]^_[`Za. \YZ`Z\] ^XbZ`Zde[\Xf hZbX[XhZZ ма и Просвещения. Во втором случае проект Просвещения будет представлен как духовно-практическая деятельность, как движение и кампания по изменению умов и институтов, находящаяся в динамичных и изменчивых отношениях с либерализмом. Итогом исследования будет сравнение достоинств и недостатков этих двух подходов в плане понимания связи либерализма и Просвещения [p¹ÈZ bZWeY]bZȾ] Z ^YX[pe±eaZ¹: [XpYe¾eaa²e Очень часто Просвещение и либерализм, возможно, с уточнениями — ранний или классический либерализм, отождествляются как бы само собой разумеющимся образом. В результате выражения типа либерализм мысли Просвещения и либеральная идейная традиция Просвещения появляются без каких-либо пояснений и подкрепляющих их аргументов. И зачем они нужны Ведь столпы Просвещения, такие как Вольтер и Адам Смит, Кант и Бентам, Дидро и Томас Джефферсон, Юм и Монтескье и т. д, выдвигали идеи (рациональной критики, религиозной толерантности, правления закона, прав человека, разделения властей, свободы торговли, просвещенного эгоизма и т. д, которые стали золотым фондом либерализма? Очевидность ответа на данный вопрос не должна скрывать сложность связи между либерализмом и Просвещением. Она обнаруживается, как только мы задумаемся о том, между каким либерализмом и каким Просвещением можно установить то непосредственное тождество, которое предполагается формулировками о либеральной мысли Просвещения. К примеру, если естественные права человека являются тем неотъемлемым признаком, по которому отождествляются либерализм и Просвещение, то какое отношение к ним обоим имеет Бентам, настаивавший, что естественные права — это просто чепуха риторическая чепуха, чепуха на ходулях Однако ни принадлежность Бентама к лидерам европейского Просвещения, ни роль утилитаризма в качестве одного из двух (методологически) важнейших течений либерализма никем всерьез не оспаривается. ² См. Darnton, R., «George Washington’s False Teeth», in |