Книга первая Сильви и Бруно Глава 1 Долой хлеб! Даешь налоги!
 Скачать 1.81 Mb.
|
Глава 23История свиней К тому времени гости утолили свой аппетит. Даже Бруно, когда Профессор хотел подложить ему кусочек пудинга, сказал: – Полагаю, что трех кусков достаточно. Вдруг Профессор вздрогнул, как будто его ударило током: – Я ведь забыл об очень важной части нашей вечеринки! Старый Профессор должен продекламировать Историю свиньи, вернее, Историю о свинье. У этой истории два пролога, один в начале, а другой – в конце, оба сочинены в стихах, так что приготовьтесь. – А разве бывает два пролога? – усомнилась Сильви. – И разве пролог в конце бывает? – Бывает, – сказал Профессор. – А эпилог в начале. У одного русского литератора я такое читал . Это еще что! Пролог бывает и в середине… Да, эти русские – такие оригиналы! Но пора. Он встал и пошел в банкетный зал, где уже собралась публика, ожидающая выступления. – Леди и джентльмены! – объявил Профессор. – Мой глубокоуважаемый коллега любезно согласился продекламировать нам Истрию свиньи. Прошу прощения… о свинье. О свиньях. Исполняется впервые. (Аплодисменты.) И единственный раз. (Бурные аплодисменты.) Старый Профессор поднялся и начал: – Наши птички – чудо света, Потому что круглый год Носят гетры и штиблеты И пируют средь болот. Птички кушают конфеты, Чинно распивают брют, Но съедят и баронета И шталмейстера склюют. Эти птички – меломаны, Хоть поют всегда не в лад И волынкой беспрестанно Слух терзают всем подряд. Легок и непредсказуем Норов этих чаровниц: Обучают поцелуям И улыбочкам тигриц. Птичка – воспитанья гений, Хоть ума ей – занимать. От ее нравоучений Звери начинают ржать. Рассказать про их замашки – Слов таких на свете нет. Впрочем, что нам эти пташки, Если свиньи – наш предмет? Воет Свинтус у колодца, Неуклюж и толстокож, От рыданий так трясется, Что бросает камни в дрожь. Тут Верблюд спросил у Свина: «Что вы плачете, свинья?» Свин ответил: «Есть причина: Не умею прыгать я!». Посмотрел Верблюд на Свина И промолвил: «Вот те на! Да, такая животина Для прыжков не рождена. Впрочем, стоит постараться. Бегай, голодай, потей – И сумеешь приподняться Над природою своей. Если всё учесть и взвесить, Ты получишь результат Лет, быть может, через десять Или через пятьдесят» Свинтус – пуще убиваться! «Не удастся мне, увы, Над природой приподняться, Прыгнуть выше головы!» Жаба вылезла из лужи: И спросила: «Вы больной?» Свин ответил: «Хуже! Хуже! Нет надежды никакой. Хоть сто лет тренироваться, Мне способность не дана Над природой приподняться, Превратиться в прыгуна». «Да, пожалуй, шансов мало! – Гордо лапою бия В грудь себя, ему сказала Жаба. – То ли дело я! Лягушачьего балета Все фигуры мне легки – Антраша и пируэты, И ужимки, и прыжки. Вы, конечно, толстоваты, Но рискну я, так и быть, За умеренную плату Вас немного поучить. Вы костей не соберете, Но подниметесь, ей-ей, В восхитительном полете Над природою своей» Свин воскликнул, торжествуя: «Чудо мне сулите вы! Над природою взлечу я, Прыгну выше головы!» Жаба мудро отвечала: «Вы взлетите, дайте срок. Но возьмите для начала Хоть вот этот бугорок». Свин недолго сомневался, Хорошенько разогнался И махнул он за бугор. Тут душа его премило Над природой воспарила И не прыгал он с тех пор. Дочитав этот стих, Старый Профессор поскользнулся и въехал головой в камин. Придя в себя, он продолжил: – Птички обожают мыло, Сочиняют анекдоты, Мажут кремом крокодила – Гримируют для охоты. Сами птички пишут книжки Не про крем и не про грим – Детективные интрижки И любовные интрижки Не дают покоя им. Свин порхает и резвится. Птички весело поют. У заброшенной криницы Плачут Жаба и Верблюд. Тут сказал Верблюд: «Простите!» И добавил: «Вот те на! Я не ждал подобной прыти От такого кабана. Ясно же ему сказали: Будешь прыгать в свой черед, А пока лежи в печали И мычи, как идиот» .<15 15> Жаба, выгнувшись картинно, Заявляет: «Ерунда! Свин – бездушная скотина! Благодарности от Свина Не дождаться никогда!» – Какая грустная история! – сказал Бруно. – И начинается она плохо, а заканчивается совсем жутко: про неблагодарную свинью. Сильви, дай мне твой платок, я тогда поплачу. – Но у меня его нет! – возмутилась Сильви. – Ну, тогда я и плакать не буду, – великодушно решил Бруно. – Есть и другие стихи, – сказал Старый Профессор. – Но сейчас я голоден. И он сел, отрезал большой кусок пирога, положил на тарелку Бруно и пристально посмотрел на свою пустую тарелку. – Где ты взял этот пирог? – спросила Сильви у Бруно. – Он положил, – ответил Бруно. – А зачем ты просил его об этом? – Я и не просил, – ответил Бруно с набитым ртом. – Но он не возражал. Сильви сказала: – А почему бы ему и мне не положить пирога? – Вам нравятся пироги? – заметил Старый Профессор. – Она их любит, – подтвердил Бруно. – Хотя это одно и то же. – Не совсем, – ответила Сильви. – Нравиться – это одно, любить – другое. Старый Профессор восхищенно закивал головой: – Какое умное дитя! Вы мне нравитесь. И, похоже, я начинаю вас любить. Тогда, получается, это синонимы? Надо обмозговать. Я надеюсь, вы, юноша, нравитесь себе таким, какой вы есть? – И не надейтесь! – воскликнул Бруно. Старик улыбнулся удовлетворенно: – Похвальная самокритика, очень похвальная. Тогда попробуйте вина из одуванчиков, юноша. Оно сделает вас совершенно другим человеком. – Это каким же? – заинтересовался Бруно и схватил бокал. Сильви пришла на помощь старику: – Не задавай так много лишних вопросов! Пусть лучше уважаемый Профессор расскажет нам еще одну историю. Бруно принял эту идею с энтузиазмом: – Да, пусть расскажет! Что-нибудь о тиграх, шершнях или малиновках. Ему лучше знать, о ком. – Между прочим, – спросил Профессор своего старого коллегу, – почему в ваших историях так много животных и так мало событий, обстоятельств, аргументов и тому подобных абстракций? – А и в самом деле – почему? – присоединился Бруно. – Животные – это, конечно, здорово, но я тоже хотел бы чево-нибудь с абстракциями. Старый Профессор на мгновение задумался и начал свой рассказ: – Однажды Причина и Следствие вышли на прогулку и там столкнулись с Привходящими Обстоятельствами. А поскольку поблизости слонялся несчастный Случай… Вам не скучно, деточки? – участливо поинтересовался он. – Нет, нет! – воскликнули дети. – Очень интересно, продолжайте, пожалуйста! – Легко сказать, – смущенно ответил Старый Профессор. – А вот как сделать? Может вы, Бруно, поможете? Бруно был в восторге: – Что если мы возьмем Свинью, Аккордеон и Апельсины? – Отлично, – сказал Старик. – Действующие лица, или, по-научному говоря, dramatis personae. И что дальше? – Жила-была Свинья. На виду у всех прохожих она играла на Аккордеоне самым бесстыжим образом. – Это каким же? – удивилась Сильви. – Самым наглым, – охотно разъяснил Бруно. – Потому что играла она чудовищно. Эта была Свинья ужасно бесстыжая. И до жути оранжадная. – Какая? – содрогнулась Сильви. – Жадная до оранжада, – сказал Бруно. – Она обожала оранжад и жаждала его. Но потом возненавидела, потому что узнала, что это просто апельсиновый сок. А она совсем не выносила апельсинов, прямо до аллергии. – Понятно, – пробормотала Сильви. – Это всё? – А чево тебе еще нужно? – ответил Бруно. – Тогда я исполню следующий Пролог, – сказал Старый Профессор. – Птички прячут чёрта в стуле, И укрыть умеют даже Аргументы в ридикюле И улики в саквояже. Птички в раже корчат рожи, Вымазавшись прежде в саже. По утрам, покинув ложе, Объезжают вернисажи. Украшаться любят златом. Но не вечно длится лето. И невесело пернатым. Вот и песенка их спета. Так выпьем же за здоровье Императора! – закончил он несколько неожиданно. При этом он обращался к Лорду-Канцлеру. – Несомненно, – ответил Лорд-Канцлер. Он встал и начал раздавать указания насчет церемонии: – Наполнить бокалы! – прогремел он. Все наполнили. – Выпить залпом! – прорычал он. И это было исполнено. – Грянуть троекратное «ура» за здравие Императора! Начал-то он за здравие, но хилое «ура» прозвучало так, будто дни Императора были сочтены. – Долго сочиняли? – спросил Император саркастически. Лорд-Канцлер, не моргнув глазом, приказал ему: – А сейчас говорит Император! И он заговорил: – Как вам известно, я возложил на себя бремя высшей власти вопреки своему желанию. Но вы хотели видеть меня во главе государства, потому что претерпели много утеснений от бывшего Правителя. Он обложил вас непомерными налогами. Я бы сказал, что мой бедный брат обезумел. Неизвестно, насколько затянулась бы эта тирада, но внезапно поднявшийся ураган потряс дворец до основания, а затем воздух наполнился клубами пыли, которые как будто оформились в какие-то слова. Но буря утихла так же неожиданно, как началась. Окна захлопнулись, пыль улетучилась. И скоро всё было почти как минуту назад, за исключением Императора и Императрицы: с их лиц испарилась глупость, и они приняли вполне нормальное выражение. Преобразившийся император продолжал: – Мы оба – я и моя жена – вели себя, как отъявленные шулеры. Это еще мягко сказано. Да, мы не заслуживаем лучшего названия, разве что худшего. Мы вели себя как мошенники. Когда мой брат сложил с себя власть, вы лишились лучшего правителя (можно сказать Императора с большой буквы), которого когда-либо имели. И вот я, как последний лицемер, обманом заставил его передать власть мне, ничтожному, не достойному чистить его сапоги! Слушая это, лорд-канцлер в отчаянии ломал руки: – Это он впал в безумие! И тут же замолчал. И в мертвой тишине раздался стук в дверь. – Что это? – воскликнули присутствующие. Они в панике принялись бегать по залу. Обезумевший лорд-канцлер, забыв весь церемониал, выскочил, а через минуту вернулся, задыхаясь. |