римское право. Литература по гуманитарным и социальным дисциплинам для высшей школы и средних специальных

• Название: Литература по гуманитарным и социальным дисциплинам для высшей школы и средних специальных
• Анкор: римское право
• Дата: 14.12.2022
• Размер: 6.24 Mb.
• Имя файла: Avtonomov_V__Ananin_O__Makasheva_N_-_Istoria_ekonomicheskikh_uch.doc
• Тип: Литература; #845020
• страница: 8 из 74

80

Опираясь на эти положения, Юм проследил цепочку зависимос­тей между денежной массой, ценами и платежным балансом:

• 
  рост денежной массы (в результате активного торгового баланса
  или деятельности золотодобытчиков) недет к росту цен внутри страны;
  
• 
  как следствие снижается конкурентоспособность отечественных
  товаров, импорт относительно дешевеет, экспорт сдерживается',
  
• 
  это сказывается на платежном балансе, который становится пас­
  сивным, что вызывает отток денег из страны;
  
• 
  в результате ситуация начинает развиваться в противополож­
  ном направлении: внутренние цены снижаются — конкурентоспособ­
  ность страны растет — платежный баланс улучшается - приток де­
  нег в страну возобновляется... и т.д.
  

Теория Юма продемонстрировала тщетность меркантилистской политики^ нацеленной на привлечение денег в страну: нет смысла специально регулировать денежные потоки, если сами они зависят от объективных условий торговли, таких, как уровень цен и конку­рентоспособность продукции. Одновременно это была одна из пер-иых успешных попыток четкого описания механизма саморегулирова­ния в экономике.

Теория Юма и лежащая в ее основе количественная теория денег органично дополняли мир «реальной»(«продуктовой») экономики классической школы. В самом деле: приток денег воздействует толь­ко на уровень цен, но никак не на «реальные» процессы — объем и структуру спроса и производства. Задача экономиста — объяснить ре­альные процессы, т.е. проникнуть за денежную «вуаль». Эти взгляды разделялись признанными лидерами классической политической экономии Ж.-Б. Сэем, Д. Рикардо, Дж.Ст. Миллем. -

2. Закон Сэя

...Унации всегда есть средства купить все, что она производит...

Комплекс идей основоположников классической школы отом, что экономическое благополучие нации определяется не столько ее денеж­ными накоплениями, сколько величиной общественного продукта и пепрерывностыоего кругооборота, в самом начале XIX в. всвоем «Трак­тате политической экономии» (1-е издание — 1803 г.) обобщил фран­цуз Жан-Батист Сэй (Сэ) (1767—1832) — последователь и главный по­пуляризатор теории Смита в континентальной Европе. Это обобще­ние Сэй назвал законом рынков сбыта, в современной истории эконо-

81

мической мысли оно обычно фигурирует как закон Сэя. В Англии ана­логичную идею первым сформулировал в 1807 г. Джеймс Милль (1773— 1836) — отец Джона Стюарта Ми лля. Закон Сэя стал неотъемлемой ча­стью политико-экономической теории для многих представителей классической школы, включая Д. Рикардо и Дж.Ст. Милля.

По своему первоначальному замыслу закон рынков сбыта был на­правлен против меркантилистов с характерным для них упором на роль денег. Как указывал Сэй, «не изобилие денег, а общее изобилие про­дуктов — вот что способствует продажам. Такова одна из важнейших истин политической экономии» . Одновременно он критиковал защит­ников праздного потребления, разъясняя, вслед за Смитом, что сбе­режения, будучи добавленными к капиталу, не ведут к уменьшению спроса: они потребляются в том же году, но уже иным — производи­тельным — способом.

« Рынки» и «рынки сбыта»

На русском языке закон Сэл обычно называют просто законом рынков. Такое же словоупотребление принято в английском язы­ке: law of markets. Между тем во французском оригинале «Тракта­та» речь шла о рынках — debouches в отличие от рынков marches (прямого эквивалента английского markets). В главе 4, при рас­смотрении границ рынка у Смита, мы уже сталкивались с неод­нозначностью понятия «рынок*, которое в одних случаях подра­зумевает определенный механизм согласования спроса и предло­жения, в других - величину потенциального спроса, сферу сбыта определенной продукции. Закон Сэя продолжает смитовскую тему рынков — сфер сбыта, а вовсе не тему рынка-механизма (marche, market). Вот почему стандартный перевод (законрынков) менее точно передает смысл оригинала, чем используемое в этой главе выражение «законрынков сбыта».

О сновной смысл закона Сэя сводится к утверждению, что произ­водство само создает себе спрос: «Всякий продукт с момента своего создания, — подчеркивал Сэй, — открывает рынок сбыта для других продуктов на всю величину своей стоимости» °. Этот вывод логически вытекал из смитовского определения естественной цены товаров как суммы доходов:

£>= W+ Р+ R.

⁹ Цит. по: Baumol W. Say's (at least) eight laws, or what Say and James Mill
may really have meant. Economics (44). 1977 May. P. 148.

¹⁰ Цит. по: Rima 1 Development of Economic Analysis. L.: Routledge, 1996
P. 130.

82

Для всей массы товаров Q (суммарная цена товаров) символизи­рует в этой формуле совокупное предложение, тогда как W + Р + R (сумма доходов — заработной платы, прибыли и ренты) — это не что иное, как совокупный спрос.

В условном мире естественных цен, отражающих равновесие спроса и предложения на рынке всякого товара или фактора произ­водства, закон Сэя был не более чем тавтологией. Вместе с тем он невольно указывал на важную особенность спроса и предложения на макроуровне: если на отдельном рынке спрос и предложение — функ­ции разных, как правило взаимно не зависимых, факторов, то в от­ношении совокупного спроса и совокупного предложения этого ска­зать нельзя. Их общей основой служит совокупный общественный продукт. Соответственно, с ростом величины продукта, при прочих равных условиях, предложение и спрос растут пропорционально. Отсюда следовал и главный вывод Сэя о невозможности общего кри­зиса перепроизводства: « Общий спрос на продукты всегда равен сумме имеющихся продуктов... Нельзя представить, чтобы продукты труда всей нации стали когда-либо избыточными, если один товар дает сред­ства для покупки другого»''.

Но тем самым закон Сэя закрывал путь к ответу на вопрос, кото­рый в жизни становился все более злободневным, — об экономичес­ких кризисах. Сэй и его единомышленники обходили проблему смяг­чением формулировок, разъясняя, что речь не идет о полном совпа­дении спроса и предложения, что на отдельных рынках их расхожде­ние возможно при условии, что недостаточный спрос на одном рын­ке компенсируется избыточным спросом на других; что совпадение спроса и предложения достигается в среднем, в тенденции, и дисба­лансы возможны, но лишь как временное явление. Уже в XX в. с уче-| том этих оговорок были разграничены две версии закона Сэя: смяг­ченную версию стали называть равенством Сэя; более жесткую, по­стулирующую тождественное равенство спроса и предложения на макроуровне — тождеством Сэя.

Судьба закона Сэя в истории экономической науки полна драма­тическими событиями. С одной стороны, фигура Сэя-теоретика час-10 вызывала скептическое отношение¹², а в аргументах, на которых

^{1 1} Цит. по: Baumol W. Say's (at least) eight laws, or what Say and James Mill
may really have meant//Economica (44). 1977. May. P. 156.

¹² Вот как в начале XX в. начинает изложение данной темы наш соотече­
ственник М.И. Тугай-Барановский: «Проблемарынка была впервые поставле­
на в науке одним из самых слабых теоретиков политической экономии, Ж. Б.
Сэ, совершенно лишенным способности теоретического углубления, всегда сколь­
зившим лишь по поверхности явлений» (Туган-Барановский М.И. Основы по­
литической экономии. 1-е изд., 1909; цит. по изданию: М.: РОССПЭН, 1998).

83

базировался закон, были обнаружены серьезные изъяны. С другой стороны, закон привлекал к себе все новые волны интереса, всякий раз открывая исследователям свои новые грани. В результате отно­шение к закону Сэя и сегодня служит разделительной чертой между ведущими направлениями макроэкономической мысли.

Критики Сэя: Сисмонди и Мальтус

Закон Сэя нес в себе заряд исторического оптимизма. Он вселял надежду, что процесс накопления капитала не имеет границ, а эко­номические кризисы - явление едва ли не случайное и преходящее. Неудивительно, что среди единомышленников Сэя преобладали эн­тузиасты набиравшего силу капитализма¹¹, в то время как критика его закона аккумулировала в себе идеологический заряд протитюпо-_м ложного знака. Для оппонентов кризисы перепроизводства были н^ только опровержением научной гипотезы, но и симптомом неизле­чимого недуга капитализма.

На первом этапе спор вокруг закона Сэя не выходил за рамки клас­сической политэкономии. Наиболее влиятельными критиками был* швейцарец Ж.-Ш. Симон де Сисмонди (1773-1842) и англичанин То* мае Мальтус (1766—1834). Их аргументы были опубликованы почти одновременно: работа Сисмонди «Новые принципы политической эко­номит вышла в 1819 г., книга Т. Мальтуса «Принципы политической экономии, рассмотренные с точки зрения их практического примене­ния» - в 1820 г.

Оба автора были солидарны, что капитализм не способен обес­печить спрос, достаточный для реализации всего общественного про­дукта. Корень проблемы они видели в том, что при интенсивном на­коплении капитала объем производства растет быстрее суммы дохо­дов. Поскольку при этом подразумевалось, что доходы — это источ­ник потребительского спроса, постольку теории Сисмонди и Маль­туса были теориями недопотребления.

^{1 1} Исключением был Д. Рикардо. Он разделял теоретическую позицию Сэя' «{невозможно, . чтобы капитал, накопленный в любых размерах в дан­ной стране, не мог быть применен в ней производительно...», но делал паж-ную оговорку, оставлявшую место его историческому пессимизму: «...до тех пор, пока заработная плата не повысится вследствие роста цен на предметы необходимости в такой сильной степени и для прибыли с капитала не оста­нется такмало, что исчезнет всякое побуждение к накоплению» (Рикардо Д. Начала политической экономии и налогообложения. Соч. Т. 1. М., 1941. С. 183).

84

Томас Мальтус

Известность к Мальтусу как экономисту пришла задолго до публикации его «Принципов...». Наибольший успех имел «Очерк о законе народонаселения» (1798), в котором он доказывал нали­чие разрыва между динамикой народонаселения, растущего в ге­ометрической прогрессии, и динамикой производства продоволь­ствия, растущего в арифметической прогрессии. Хотя выкладки Мальтуса позже были признаны некорректными, идеи «Очерка...» оказали заметное влияние на экономическую науку, в частности на теорию, объяснявшую тяготение заработной платы к прожи­точному минимуму. Кроме того, книга Мальтуса подсказала вы­дающемуся естествоиспытателю Чарльзу Дарвину основную идею его теории естественного отбора. Несколько позже работа Маль­туса «Исследование о природе и возрастании ренты» (1815) стала одним из источников классической теории ренты.

С исмонди в своей аргументации ссылался на растущую конку­ренцию, которая заставляет снижать цены и доходы, вследствие чего «новый доход, являющийся результатом удешевления продуктов, дол­жен быть меньше нового производства-^ . При недостатке внутренне­го спроса капитализм, согласно Сисмонди, может развиваться толь­ко за счет постоянного расширения внешних рынков. Что же касается расширения внутреннего рынка, то главным его фактором он считал увеличение доходов основной массы населения — трудящихся. Об­щественным идеалом Сисмонди был строй мелких товаропроизво-; дителей, работающих на собственной земле и зарабатывающих соб-стиенным трудом. Не очень веря в достижимость этого идеала, он стал одним из первых идеологов общества, которое, говоря современным ■I шком, можно назвать социально ориентированной рыночной эко­номикой.

Иными были общественные симпатии Мальтуса. Он выражал интересы консервативных слоев английского общества, теснимых растущей буржуазией. В своих доводах Мальтус отталкивался от те-inca А. Смита, что стоимость годичного продукта «располагает» боль­шим трудом, чем затрачивается на его создание. Отсюда следовало, ■по сами работники не в состоянии выкупить весь свой продукт, и потому для восполнения дефицита совокупного спроса нужны «тре-

^{1 4} Сисмонди С. Новые принципы политической экономии. К.н. 4. Гл. S (цит по: Сисмонди, Луи Блан, Прудон в избранных отрывках. М—Л., 1926. I' 132).

85

тьилица» — социальные слои, сами не создающие дополнительного продукта, но имеющие доходы и предъявляющие спрос. Именно эту «функцию» Мальтус отводил земельной аристократии, государствен­ным служащим, священнослужителям.

В мире естественных цен классической политэкономии логичес­кие аргументы Мальтуса и Сисмонди выглядели малоубедительно. В самом деле, разве конкуренция удешевляет только доходы, не за­трагивая стоимость продукта? И разве величина совокупного спроса зависит от того, какие именно социальные слои его предъявляют? Ло­гика, как казалось, была на стороне Сэя. Другое дело — факты. После 1825 г. кризисы перепроизводства стали повторяться с необъяснимым постоянством и со все более разрушительными последствиями. Этот конфликт между теорией и фактами длился как минимум до конца XIX в., поддерживая на плаву одновременно и теорию Сэя, логичес­ки более стройную, но бессильную перед лицом острой социальной болезни, и теорию Сисмонди, в научном отношении слабую, но даю­щую хоть какое-то объяснение кризисам. В пору бурных дискуссий конца XIX в. о перспективах развития капитализма в России всплеск интереса к идеям Сисмонди затронул и нашу страну (см. гл. 21).

Догма Смита, или первая тайна закона Сэя

За мыслью о тождественности совокупного спроса и совокупно­го предложения, а соответственно, и законом Сэя скрывались по меньшей мере две теоретические тайны. Первая из них — так называ­емая догма Смита — возникла и получила решение в рамках теорети­ческих предпосылок классической школы. Ее истоки уходят в тео­рию стоимости Смита, а^ее разгадка содержалась в рукописи II тома «Капитала» - главного сочинения К. Маркса. Рукопись была напи­сана еще и 60-е годы XIX в., но достоянием общественности разгадка Маркса стала только в 1885 г., когда II том был опубликован уже по­сле смерти автора.

Анализ, проведенный Марксом, выявил три важных обстоятель­ства:

во-первых, наличие грубой теоретической ошибки, лежащей в ос­новании закона Сэя;

во-вторых, корректность аргумента критиков Сэя, обративших'! внимание на то, что величина общественного продукта имеет тен- ■ денцию расти быстрее, чем сумма доходов;

в-третьих, незыблемость главного вывода самого Сэя о том, что капитализм действительно способен обеспечивать полную реализа­цию создаваемого им общественного продукта.

86

Догмой Смита Маркс назвал сведение стоимости (естественной цены) товаров к сумме доходов, упрекая в приверженности к ней ско­рее эпигонов Смита, чем его самого. Как мы уже видели (см. гл. 4), Смит не признал затраты капитала четвертым элементом цены на том основании, что они соответствуют стоимости ранее созданных про­дуктов труда, которая в свою очередь распадается на те же три эле­мента, что и конечный продукт. Позиция Смита имела свои резоны: включение затрат капитала в цену всех товаров привело бы к тому, что один и тот же продукт (например, сено, скормленное овцам) во­шел бы в годичный продукт общества многократно: сначала в цене шерсти, затем — пряжи, далее — ткани, сукна и т.д. Так что именно благодаря этой догме Смит избежал повторного счета при измерении годового продукта. Впрочем, у самого Смита отрицание затрат капи­тала в качестве части цены еще не стало догмой. Во второй книге «Бо­гатства народов» он даже ввел специальное понятие «валовой доход страны», который отличался от «чистого дохода» (равного сумме до­ходов) как раз на «издержки по восстановлению основного и оборотно­го капитала»¹⁵.

Однако Сэй и его последователи прошли мимо этих уточнений, в результате в их трактовке стоимость общественного продукта оказа­лась эквивалентной не только сумме доходов, но и совокупному спро­су. А это была двойная ошибка. Во-первых, в силу упомянутой выше разницы между валовым и чистым доходом (продуктом), а во-вто­рых, потому что рыночный спрос предъявляется не только на конеч­ный продукт. Если вернуться к нашему примеру с сеном, то легко за­метить, что нарынок в качестве товара может выноситься и само сено, и шерсть, и пряжа, и сукно. Тот самый промежуточный продукт, ко-; торый создает повторный счет при измерении годичного продукта, составляет совершенно реальную часть совокупного спроса.

Но если стоимость продукта равна сумме доходов плюс затраты капитала:

Q=r+C,

где /-доходы (смитовские W+ Р+ R), а С - затраты капитала, то динамика величины продукта Q вполне может — в согласии с довода­ми Сисмондии Мальтуса —опережать динамику доходов /.Для этого достаточно, чтобы опережающим темпом росло слагаемое С — затра-■[ [>г капитала. Для эпохи подъема капитализма такое опережение было вполне закономерным явлением.

Но на этот же промежуточный продукт, связанный с восполне­нием капитальных запасов, предъявлялся и соответствующий спрос —

¹ Смит А Указ. соч. С. 3 16.

87

тот самый, которого не хватало критикам закона Сэя для полной ре­ализации общественного продукта! Принципиальная возможность (отнюдь, впрочем, не гарантированная) такой реализации и была про­демонстрирована Марксом в его теории воспроизводства обществен­ного капитала (см, гл. 7),

Спрос на деньги, или вторая тайна закона Сэя

Решение, предложенное Марксом, показало, что значительная часть споров вокруг закона Сэя была вызваны ошибкой, однако уст­ранение ошибки вовсе не снимало проблемы — как объяснить кризи­сы перепроизводства.

Для того чтобы раскрыть вторую тайну закона Сэя, нужно было прежде всего четко осознать, что абстрактная возможность совпаде­ния совокупного спроса и совокупного предложения вовсе не гаран­тирует их действительного совпадения и, более того, что их расхож­дения могут иметь закономерный характер. А это предполагало ны-ход за рамки привычных для классической школы предпосылок тео­ретического анализа и, стало быть, преодоление определенных сте­реотипов мышления, что всегда нелегко и что в данном случае суще­ственно затянуло решение вопроса. Наметки такого решения можно обнаружить даже у самого Сэя; Дж.Ст. Милль имел вполне четкий ответ на него уже в начале 30-х годов, Маркс - в 60-е годы, однако общее признание этих достижений произошло много позже.

Речь шла прежде всего о переосмыслении роли денег, отказе от ее сведения к функции средства обращения. В отличие от меркантили­стов Буагильбера и Кенэ, которые опасались «придерживания» денег и тем самым допускали, что деньги нужны не только в обращении, Смит и его последователи вполне сознательно отбросили подобные опасения. Такое поведение они считали неразумным: кто откажется от возможности получать доход, хотя бы в размере банковского про­цента? «Во всех странах, — писал Смит, - где существует достаточно устойчивый порядок, каждый человек, обладающий здравым смыслом, старается употребить имеющиеся в его распоряжении запасы [ради]... удовлетворения своих потребностей в настоящем или прибыли в буду-щем»^]<\

Иными словами, предполагалось, что деньги не задерживаются . на руках экономических агентов, выступая лишь мимолетным посред­ником в обмене одних товаров на другие. В этом смысле закон Сэя — это закон бартерной экономики при равновесии спроса и предложе­ния на всех рынках. Дж.Ст. Милль решился на прямо противополож-

' Там же. С. 314.

88

ное предположение: «В случае бартера покупка и продажа сливаются в один одновременный акт... Эффект применения денег, более того, их полезность состоит в том, что они позволяют разделить этот единый акт на две операции, из которых одна осуществляется теперь, а дру­гая — хотя бы и год спустя, в любое удобное время... И вполне может случиться, что в определенное время всеобщая склонность продавать без задержки совместится со столь же распространенной склонностью по возможности воздерживаться от покупок. Именно так всегда и проис­ходит в периоды, которые называют периодами перепроизводства»"'.

Милль весьма четко охарактеризовал условия, при которых за­кон Сэя не выполняется. Стоит заменить выражение «склонность воз­держиваться от покупок» на оборот со словами «спрос на деньги», что­бы это объяснение стало вполне современным. Закон Сэя действует гогда, когда спрос на деньги неизменен.

Тем не менее для самого Милля закон Сэя так и остался непре­ложным. Как и для других классиков, для него главным объектом экономической теории оставалась экономика в состоянии устойчи­вого равновесия, мир естественных цен. В этом мире для «склоннос­ти воздерживаться от покупок» места не было. Только в XX в., ког­да— во многом под влиянием Дж.М. Кейнса — экономисты всерьез заинтересовались краткосрочными экономическими процессами и неравновесными состояниями, по-новому высветились и многие мысли экономистов прошлого, включая рассмотренную идею Мил­ля. Особенно характерна переоценка «теории третьих лиц» Мальту­са, в прошлом не раз осмеянной. Оказалось, что Мальтусу удалось проследить механизмы, порождающие состояние экономики, кото­рое стали называть ее «перегревом». Для такой ситуации рецепт пе­рераспределять доходы в пользу «третьих лиц» имел смысл — в той мере, в какой это ограничивало инвестиционный спрос и тем самым «охлаждало» конъюнктуру.

3. Дискуссии о деньгах и кредите

Тот факт, что в стремлении докопаться до причин богатства, «классики» создали теорию «реальной», т.е. неденежной, экономи­ки, вовсе не означает, что представления эпохи на тему денег огра­ничивались простой версией количественной теории в духе Д. Юма. По своему характеру денежная теория «классического периода» была скорее прикладной областью экономической науки. В этих рамках разрабатывались многие важные проблемы, от которых абстраги-

Ц ит. по. Hollander S. Classical economics Oxford, Blackwell, 1987. P. 257.

89

ровалась «высокая» теория. Среди них — условия, при которых день-* ги могли активно влиять на реальные экономические процессы. Соб-| ственно уже у Юма проскальзывала мысль, что количественная те-ория не применима к тому короткому периоду времени, который! следует непосредственно за поступлением денег в обращение, т.е. периоду приспособления к новому объему денежной массы. Пер-1 вым, кто эту идею выразил вполне отчетливо (и раньше, чем K)m)J был Р. Кантильон (см. гл. 3). Именно ему принадлежит анализ эф-) фекта «впрыскивания» дополнительной денежной массы в обраще­ние, или эффекта Кантильона. Предположив некую страну, кото-1 рая сама добывает денежный металл, Кантильон проанализировал,] как новая партия этого металла может влиять на хозяйственные про­цессы. Сначала, полагал Кантильон, создается дополнительный спрос и стимулируется производство в смежных секторах экономи­ки, затем возникает цепная реакция проникновения этого первич­ного импульса в остальные сектора экономики, и только после того, как первичный краткосрочный импульс иссякнет, возникает дол­госрочный эффект от дополнительной денежной массы — рост уров­ня цен.

В конце XVIП — начале XIX в. основные дискуссии сфокусирова­лись на «бумажных деньгах» — кредитных инструментах обслужива­ния хозяйственного оборота. Их главной темой - не без влияния уро­ков Джона Ло — стало обсуждение возможностей, границ и методов регулирования кредитной эмиссии.

«Закон оттока» и доктрина реальных векселей

Отправной точкой дискуссии и в этом случае была позиция А. Смита. Он исходил из наличия, во-первых, определенной «потреб­ности торговли» в деньгах (в современных терминах — трансакцион-ного спроса на деньги), во-вторых, способности рынка удовлетворять эту потребность, т.е. механизма саморегулирования объема денежной массы в обращении, и, в-третьих, из того, что бумажные деньги (прежде всего банкноты) — это не что иное, как заменители собст­венно денег, под которыми подразумевались металлические деньги (золото и серебро), выполняющие функцию средства обращения. Те же золото и серебро, используемые для накопления сокровищ или для обмена на импортируемые товары, в качестве денег уже не рас­сматривались. Соответственно, вопрос о размерах эмиссии бумаж­ных денег сводился для Смита к простому правилу: «Общее количест­во бумажных денег всякого рода, какое может без затруднений обра­щаться в какой-либо стране, ни при каких условиях не может превы-

90

шать стоимости золотой или серебряной монеты, которую они заменя­ют или которая (при тех же размерах торгового оборота) находилась бы в обращении, если бы не было бумажных денег»^]П.

Поскольку расходы по поддержанию денежной массы в обра­щении Смит считал вычетом из чистого продукта общества, постоль­ку замена металлических денег бумажными пысвобождала, по его мнению, золото и серебро для более продуктивного использования, прежде всего для расширения внешней торговли. При этом денеж­ная система должна была оставаться смешанной (бумажно-метал­лической), так чтобы бумажные деньги всегда могли обмениваться на металл.

При такой системе Смит не опасался чрезмерного выпуска банк­нот, полагая, что это противоречит интересам самих банков: избыток денег в каналах обращения неизбежно вызовет их отток и, соответст­венно, возврат в банки в обмен на металл, что повысит их издержки по поддержанию резервов золота и серебра. Этот механизм получил наименование «закон оттока» (или «обратный приток»).

Как отдельному банку определить в этих условиях объем креди­тования, соответствующий «потребностям торговли» и уберечься от риска чрезмерной кредитной эмиссии? Для этого, согласно Смиту, достаточно, чтобы банк учитывал только «реальные векселя»(геа1 bills), т.е. векселя, выданные под реальные партии товаров, и, соответст­венно, воздерживался от кредитования долгосрочных проектов и, тем более, спекулятивных операций: «Когда банк учитывает купцу реаль­ный вексель, трассированныйдействительным (real) кредитором на дей­ствительного (real) должника и с наступлением срока действительно (really) оплачиваемый последним, он только ссужает ему часть стои­мости, которую ему в противном случае пришлось бы держать у себя без употребления и в виде наличных денег для покрытия текущих плате-же и» .

Позднее это условие стало называться «доктриной реальных век­селей».

С точки зрения принципов регулирования кредитной эмиссии позиция Смита была и жесткой, поскольку ограничивала объем бумажной денежной массы той суммой металлических денег, ко­торую она замешает, и мягкой, поскольку главную роль по регули­рованию объема денежной массы оставляла за самими банками. Эта неоднозначность позиции и создала почву для последующих дискуссий.

^{1 8} СмитА. Указ. соч. С. 329.

¹⁹ Там же. С. 333.

91

Генри Торнтон

Самый значительный вклад в денежную теорию XIX в. внес Ген­ри Торнтон (1760—1815), английский банкир, общественный деятель и филантроп, автор «Исследования природы и действия бумажного кре­дита в Великобритании» (1802). Одно из достижений Торнтона - раз­работка идеи множественности платежных средств, в число которых, наряду с монетами и банкнотами, он пключал кредитные инструмен­ты, такие, как векселя и депозиты. Не называя последние деньгами буквально, он фактически пришел к расширительной трактовке де­нег. Шагом вперед был и анализ механизма денежного мультиплика­тора - зависимости размеров кредитной надстройки от величины денежной базы (металлических монет и бумажных денег, имеющих статус законного платежного средства).

Главное достижение Торнтона — описание так называемого кос­венного механизма влияния денежной массы на уровень цен. Прямой механизм такого влияния, рассмотренный Юмом и Кантильоном (см. выше в этой главе), базировался на металлических деньгах и сводил­ся к обесценению денег в случае переполнения ими каналов обраще­ния. Торнтон проанализировал аналогичный механизм для кредит­но-денежного обращения, где воздействие денежной массы на цены опосредовано уровнем учетной ставки процента. Логика косвенного механизма сводится к следующим основным моментам:

• 
  дополнительная эмиссия банкнот снижает учетную ставку про­
  цента и облегчает кредитные заимствования;
  
• 
  при уровне учетной ставки ниже нормального уровня прибыли со­
  здаются условия, при которых выгодно брать кредит и расширять дело
  практически без ограничений;
  
• 
  краткосрочный эффект такого расширения кредита - усиление
  хозяйственной активности («реальный» эффект);
  
• 
  долгосрочный эффект расширения кредита - номинальный рост цен;
  
• 
  рост цен ведет к снижению реального уровня нормальной прибыли
  вплоть до ее уравнивания с учетной ставкой процента и восстановле­
  ния равновесия при возросшем уровне цен.
  

В своем анализе Торнтон впервые указал на значение разницы между учетной ставкой и средней (нормальной) прибылью, предвос­хитив гораздо более позднюю идею о разграничении денежной и ре­альной ставок процента. Краткосрочный эффект эмиссии подсказал Торнтону важный практический вывод, что в условиях денежных кри­зисов расширение кредита — мера допустимая и целесообразная. Го­воря современным языком, это был аргумент в пользу инфляцион­ного метода развязывания денежных кризисов.

92

Спор денежной и банковской школ

Если во времена Смита и Торнтона главной задачей было уясне­ние самих механизмов денежного обращения в условиях смешанной бумажно-металлической системы, то к середине XIX в, центр внима­ния сместился в сторону практических вопросов регулирования де­нежного оборота. Вокруг этих вопросов и развернулся известный спор между денежной²⁰ и банковской школами, проходивший в Англии а 30-40-е годы XIX в.

Сторонники денежной школы (лорд Оверстоун, Р. Торренс) виде­ли в денежном обращении источник экономической нестабильнос­ти. Особенно они опасались чрезмерной кредитной экспансии как следствия разрастания системы кредитных инструментов, обслужи­вающих хозяйственный оборот (в частности, чекового обращения). Чтобы противодействовать такой опасности, они предлагали жестко контролировать денежное предложение, а именно «денежную базу» — запасы металлических денег и выпуск банкнот, надеясь, что это обес­печит достаточно надежный контроль за всей кредитной эмиссией. Банковская школа (Т. Тук, Дж.Ст. Милль) исходила, напротив, из того, что колебания экономической активности, в том числе кризи­сы, имеют реальные (т.е. неденежные!) причины, тогда как кредит -это лишь инструмент, обслуживающий экономический оборот. Они считали, что кредит следует за ценами, а не наоборот: цены — за кре­дитом. Банковская школа подходила к проблеме со стороны спроса на деньги, полагая, что денежное предложение вторично, что количе­ство средств обращения приспосабливается к потребностям самого рынка. Регулировать эту величину — дело самой банковской систе­мы, и ответственность за такое регулирование должна лежать на бан-

I ковском сообществе. Расчет был на «закон оттока» и связанные с ним механизмы саморегулирования. Предполагалось, что излишняя эмис-

I сия противоречит интересам самих банков. Возражая оппонентам, сторонники банковской школы утверждали, что контроль за предло­жением денег не всегда нужен (например, если он ведет к дефляции) и, как правило, неэффективен (в силу слабости связи между денеж­ной базой и кредитной надстройкой).

Результатом этого спора было принятие в Англии в 1841 г. знаме­нитого Акта Пиля, или Акта о банковской хартии, который опреде­лил принципы работы Банка Англии. Акт базировался на подходе денежной школы и предусматривал весьма жесткий порядок регули-

^{2 0} В оригинале, currency school — от англ. currency — деньги как средство обращения (производное от current— течение, поток). — Прим, авт.

93

рованияденежной массы. Аналогичные законы были приняты в ряде других стран Европы, подобный порядок действопал в конце XIX в. и в России. Однако победа денежной школы была временной. Уже вско­ре после его принятия действие Акта Пиля приходилось неоднократ­но приостанавливать в периоды кризисов. А в XX в. развитие и де­нежной теории, и самих денежных систем шло в русле, намеченном скорее банковской школой.

Рекомендуемая литература

Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М.;|

1961. Рикардо Д. Начала политической экономии и налогообложения //

Соч. Т. 1.М., 1955. МилльДж.Ст. Основы политической экономии. Т. 1—3. М.: Прогресс,

1980-1981.

Маркс К. Капитал. Т. 2 // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 24. Маркс К. Из «критической истории»//Энгельс Ф. Анти-Дюринг. М:

Политиздат, 1967. Отд. 2(10). Негиши Т. История экономической теории. М.: Аспект-Пресс, 1995.

Гл. 2-5. Блауг М. Экономическая теория в ретроспективе. М.: Дело, 1994.

Гл. 2-6.