Учебник по стилистике. Материалы к курсу лекций Стилистика культура речи Оглавление
 Скачать 1.42 Mb.
|
ОСНОВНЫЕ ИСТОЧНИКИ ОБРАЗОВАНИЯ МОЛОДЕЖНЫХ ЖАРГОНИЗМОВОткуда берутся молодежные жаргонизмы? Как они образуются? Главные источник – заимствование. При этом заимствование может быть внутренним (из других подъязыков, региональных или социальных диалектов) или внешним (из других языков). В системе внутреннего заимствования ведущим источником пополнения молодежного лексикона традиционно является жаргон деклассированных – блатная музыка с ее яркими, необычными для обывателя, вызывающими номинациями: “…непрестанное искание новых экспрессивных средств в ближайших источниках всегда успешно, когда обращаются к блатному “языковому дну” города” [Ларин 1928: 62]. Популярные в молодежной среде разных лет словечки чувáк, бáшли, мáза, безмазняк, кирять, ксъва, лабáть, лáжа – не что иное, как воровские экзотизмы [см.: Мокиенко, Никитина 2000], аккумулированные в массовый молодежный сленг [Зайковская 1993]. Такие слова воспринимались и продолжают восприниматься вне всякого влияния их внутренней формы или этимологической истории, т. е. исключительно как экзотические звуковые комплексы. Однако такая экзотичность кроме простой новизны несет за собой и “шлейф” специфической блатной эмоциональности. Всё это вместе – новизна, экзотика, блатная эмоциональность – дает таким приобретениям известное преимущество перед “банальными” нормативными обозначениями общеупотребительного языка (ср.: юноша, деньги, удача, невезение, пить спиртное, документ, играть на музыкальных инструментах, фальшь), к которому так стремятся иные говорящие, и особенно в молодом возрасте. Разумеется, заимствуются из речи деклассированных и другие единицы, имеющие ощутимую внутреннюю форму, семантические (ср.: разборка, наезжать), словообразовательные (ср.: динамить, напряг) или семантико-словообразовательные (ср.: кидала, захомутать) криминонимы со стандартными продуктивными морфемами [см.: Земская, Китайгородская, Ширяев 1981; Виноградова 1984] и прозрачными метафорическими образами [см. Телия 1988: 26-52]. Но наибольший эффект жаргонного колорита несут в себе именно лексические экзотизмы с немотивированной корневой частью, которая сохраняется даже при интенсивном морфолого-семантическом освоении криминального по происхождению экзотизма, ср.: тусоваться ®тусовка, тусняк, тусовочный, тусовочник и пр.Такая группа экзотических заимствований из криминального языка выполняет в молодежном сленге новую смысловую функцию, обозначая уже не криминальные сходки (как в прототипе), но в то же время и не любые обычные встречи, для которых в языке остаются нормативные номинации, типа “свидание”, “встреча” или даже “рандеву”, а совершенно особое социальное явление, которое нуждается и в особом обозначении. Вот каким видится содержание этой экзотической номинации журналисту популярной газеты в статье с характерным названием “Тусовка как стиль жизни”: Сегодня тусовкой принято называть все то, что раньше было званым ужином, светским раутом, балом, посиделками у камина или просто вечеринкой в дружеской компании”. Аргументы и факты. 24/99. Старый метафорический арготизм воров и наркоманов тусоваться ¬ тасоваться (от тасовать карты) с диффузным многовариантным варьированием смыслов (‘тайно собираться в воровских компаниях’, ‘исчезать, прячась среди людей, как одна карта в целой колоде’, ‘курить в компании’) используется в сленге как экзальтированная и уже почти “легальная” номинация для обозначения светской жизни, но не в старом, а в новом, ироническом, рекламно-массовом понимании этого явления массовой культуры. Насыщенность речи молодежи криминальными заимствованиями достигает, по нашим подсчетам, примерно ѕ от общего объема жаргонной лексики. Следует, однако, отметить некоторые особенности этого впечатляющего обстоятельства. Во-первых, криминальные экзотизмы распространены в языке молодежи неравномерно, употребление большинства их ограничено отдельными социально-профессиональными жаргонами молодежи, например армейским подъязыком, лексиконом мелких торговцев; существенно меньше воровских экзотизмов в речи современных подростковых группировок (металлистов, рокеров, панков, фанов) и уже совсем немного их в речевом обороте музыкантов, студентов и тем более программистов-компьютерщиков. Во-вторых, сами номинации, заимствованные из языка деклассированных, в иной, некриминальной среде подвергаются, как уже отмечалось, существенным семантическим изменениям, поскольку обслуживают иную реальность: не воровскую деятельность, не тюремно-лагерный быт и не идеологию преступного мира, а большей частью обычные, бытовые и профессиональные реалии, либо категории массовой культуры. И, наконец, в-третьих, в речи молодежи, в сленге в особенности, происходит функционально-стилистическая трансформация бывших криминонимов. В то время как в криминальном языке многие из таких слов выполняют номинативную арготическую функцию или служат знаками блатного стиля, в сленге они ориентированы на стилистическую регистровую функцию, на своеобразную языковую игру, и поэтому часто используются именно как экзотизмы, ради их внешней формы, коннотативного прагматического потенциала и гораздо меньше для отражения денотативного содержания. Еще одним показательным примером массового освоения бывших криминонимов может служить популярное слово кайф. В молодежной речи оно стало своеобразной идиологемой, ценностной номинацией. В. Рекшан в своей публицистической повести с принципиальным названием “Кайф” (Л., 1990) придает этому экзотизму “с сомнительным прошлым” текстообразующую эстетическую функцию. Основной пафос повести – ностальгическое описание мятежной музыкальной юности автора и его компаньонов-оркестрантов, а также определенного круга их поклонников, кайфовальщиков, сплотившихся вокруг популярной некогда музыкальной рок-группы “Санкт-Петербург”. Полулегальные концерты, тусовки, трудности застойного периода, даже некоторые опасности, и в то же время популярность, юношеская энергия, неутомимость и легкость возрастного восприятия жизни соединяются в ощущение коллективного кайфа в среде фанатов,которым все было в кайф, по кайфу, и особенно запретная кайфовая музыка, создававшая возможность кайфовать. Ключевому слову кайф придается в повести сверхсмысл, роль прагмасемантической доминанты, содержание которой выводится автором за пределы частных сленговых употреблений этого слова (‘удовольствие, наслаждение, радость’) и нагружается остраненной идейной и эстетической значимостью. Внешние, иноязычные источники расширения словаря молодежной речи, также привлекательные для молодых своей эпатирующей экзотичностью, почти исчерпываются в настоящее время английскими варваризмами. Причины этого обстоятельства не нуждаются в особых комментариях, но можно отметить два важных фактора. Во-первых, привлекаемые из англо-американских источников заимствования чаще всего имеют понятную говорящему внутреннюю форму: носители молодежных подъязыков обычно знают содержание конкретных английских прототипов, от которых образуют жаргонизмы, и именно потому их употребляют, что знают, например: олды – ‘родители’ (от англ. old – ‘старый’), герлá – ‘девушка’ (от англ. girl в том же значении), грины –‘доллары’ (от англ. green – ‘зеленый’) [см. Рожанский 1992]. Во-вторых, объем и характер таких заимствований нередко регулируется конкретными практическими потребностями частных социально-групповых или социально-профессиональных жаргонных подсистем в речи молодых людей. Так, уровень иноязычных заимствований в подъязыке программистов и активных пользователей персональными компьютерами, имеющих дело с англо-американской компьютерной терминологией и программистскими арготизмами, очень высок. Высок он в настоящее время и в подъязыке студентов и школьников, поскольку изучение английского языка уже связывается с возможностями его практического применения и стимулируется интересом к англоязычной поп-культуре. В других профессиональных подъязыках уровень иноязычных заимствований низок, в более герметичной армейской жаргонной подсистеме он почти равен нулю. В то же время в интержаргоне, в общеупотребительном молодежном сленге экзотические англицизмы почти не удерживаются. Первая мощная волна англо-американских экзотизмов проникла в речь молодежи в конце 1960-х – начале 1970-х годов вместе с западной субкультурой хиппи. С элементами этой субкультуры в речи молодежи, особенно подростков, появилось множество достаточно курьезных псевдоанглицизмов [Борисова-Лукашанец 1983; Лукашанец 1992] с незатейливой, подчеркнуто небрежной и даже вульгарной морфологизацией и фонетической трансформацией, например: герлá – ‘девушка’, крезанýтый – ‘сумасшедший’, лонгóвый – ‘длинный’, аскáть – ‘просить’, лýкать – ‘смотреть, наблюдать’ и т. д. К корням английских слов (a girl, crazy, long, to ask, to look) добавлялись русские аффиксы соответствующих частей речи, предпочтительно разговорного варианта и с разговорно-просторечной фонетической огласовкой. В результате достигалось желаемое – появлялось экзотическое производное с русской внешней формой, но с иноязычным вещественным содержанием – достаточно эффективное средство эпатирования обывателя, воспринимающего новообразование с естественным раздражением, одинаково сильным при понимании иностранного прототипа или полном непонимании экзотизма, и в том и в другом случае приобретался желаемый стёбный эффект [Радзиховский, Мазурова 1989: 134]. Почти каждый из англоязычных экзотизмов в языке молодежи представляет собой пример проявления стёба – иронической игры, эпатажа, шутки. Особенно тогда, когда такой экзотизм по форме и содержанию уходит от прототипа, ср.: олды – ‘родители’ (от англ. old – ‘старый’), сайзы – ‘женская грудь’ (от англ. size – ‘размер’), фейсовать – ‘бить по лицу’ (от англ. face – ‘лицо’), обхайраться – ‘остричь длинные волосы’ (от англ. hair – ‘волосы’). Образование и использование экзотизмов англо-американского происхождения осуществляется в языке молодежи в соответствии с общей социально-психологической установкой жаргонного словотворчества – “выделяющее протестное поведение”, которое удовлетворяется любыми формами “соединения несоединимого”, противопоставления группового общественному, субстандартного – стандартному. Всему этому способствуют эффекты неожиданной новизны и эпатажа в экзотических номинациях. Очень часто объектами таких шутливо-иронических экзотизмов оказываются взрослые в определенных социальных ролях: ‘родители’ ® парентá (от англ. parent в том же значении), ‘взрослые’ ® олдовые мэны (от англ. old man – ‘старый человек’), ‘милиция’ ® полисá (от англ. police – ‘полиция’) и пр. Юмористический эффект употребления экзотизмов усиливается при использовании продуктивных словообразовательных моделей русского языка на основе все тех же английских корней, ср.: перенайтать – ‘переночевать’ (от англ. night – ‘ночь’), фрилавник – ‘сторонник идеи свободной любви’ (от англ. free love – ‘свободная любовь’), продаблиться (от англ. w. c. – ‘туалет’) – ‘сходить в туалет’. Образование и использование русифицированных экзотизмов часто сопровождается подчеркнутым пародированием английских прототипов, ср.: англ. to drink (‘пить’) трансформируется в дринчaть, дрынкать, дринканyть (‘пить спиртное’), дринк, дрынк, дриньк (‘спиртные напитки’), дринкáч (‘пьяница’). Особенно эффектно воспринимаются такие варваризмы в русском синтаксическом контексте, ср.: фэйсом об тэйбл – ‘о неудаче, неприятности’ (буквально “лицом об стол”, от англ. face и table); Я фaчился с герлaми на фирменных флэтaх… (из песни) – ‘Я занимался любовью с девушками в роскошных апартаментах’ (от англ слов to fuck – ‘совокупляться’, girl – ‘девушка’, flat – ‘квартира’) [Рожанский, 1992; Никитина 1998]. В то же время англо-американские варваризмы явно выделяются в общем жаргонном лексиконе молодежи экзальтированностью форм и придают речи экзотическую раскраску нарочито небрежными и семантически немотивированными заимствованиями, не имеющими перспективы закрепления в массовой речи. Специфический опыт англо-американской варваризации речи отечественными хиппи и некоторыми другими молодежными группировками 1970-1980-х гг. кажется ныне наивной языковой игрой на фоне массового проникновения англицизмов в живую речь. Писатель В. Паперный в связи с этим пишет: “Когда в 1981 году я приехал в Америку, меня поразил русский язык, на котором разговаривали мои бывшие соотечественники. Это был язык московских фарцовщиков 60-х годов, но с поправкой на новые реалии. Они шопались, драйвали, окэшивали, заиншуривали и пикапали… Когда попадаешь после долгого перерыва в Москву, кажется, что центр эмиграции переместился именно сюда. Как будто фарцовщики пришли к власти и сделали свой жаргон государственным языком… Художественный руководитель теперь называется креативным менеджером, сбыт – маркетингом, а консультации – консалтингом, за этим видно желание порвать с прошлым, то есть типично российский импульс все сжечь и начать все заново” [Паперный 1998: 183]. Впрочем, в языке молодежи можно отметить одну особую сферу, где проникновение в живую речь англо-американских экзотизмов кажется вынужденным и даже закономерным, хотя при этом оно часто сопровождается традиционной жаргонной экзальтацией таких варваризмов. Это рассматривавшийся выше социально-профессиональный компьютерный жаргон. Можно отметить три главные разновидности заимствованных экзотизмов компьютерного жаргона. 1. Компьютерные экзотизмы англо-американского происхождения – специальные номинации, ставшие (или становящиеся) базовыми, широкоупотребительными словами: компьютер, монитор, дисплей, принтер, сканер, файл, сервер, модем, драйвер и др. Названия такого рода в основном уже проделали путь от первоначального профессионально-терминологического узкого статуса до стандартных и общеизвестных номинаций. 2. Компьютерные арготизмы-терминоиды, близкие по своей функции к профессионализмам. Почти все они при заимствовании подвергаются характерной морфологической обработке, например: бинк – ‘почтовая программа Binkley Terminal’; бетастазы – ‘ошибки в бета-версиях программ’; блинковать – ‘использовать режим |