Трынкин В.В. Мерцания правового поля. Трынкин_Мерцание_правового_поля. Москва 2020 В. В. Трынкин мерцания правового поля удк 34. 01 Ббк 67. 0 Т 80
 Скачать 4.96 Mb.
|
|
Клятвы и ссылки Наиболее уязвимы для критики преамбулы конституций. Что только в них не содержится! Что ни страна, что ни конституция, и, почти как прави- ло, возникает клятва Богу. К примеру, в преамбуле конституции Швейца- рии как бы народ и кантоны клянутся всемогущему Богу в своей ответ- ственности перед Создателем, в своей решимости «обновить свой союз в целях укрепления свободы, демократии, независимости и мира». При 249 этом, что важно, возникает запись об ответственности и перед будущими поколениями. Словно произнеся всем народом, в общем, очень важные клятвы, законодатель от лица народа берётся за составление конституции [см. 107, с. 227]. Нечто похожее есть в начале конституции США, Германии и т.п. Тем самым, ряд конституций начинается с принесения клятв Богу, подспудно клянясь в соблюдении норм божественного права. Но суще- ственно то, что последующий текст практически сводит на нет важнейшие принципы Божественного права: строжайшее следование справедливости, презрение к князьям и правителям, отдание нравственного долга боль- шинству угнетённых правлением лиц. Ещё одна черта преамбул – множественные заверения по поводу прав и свобод народа. К примеру, конституция устанавливает непосред- ственную власть, которую праве осуществлять народ. Допускается осу- ществление такой власти и через органы местного самоуправления. Спе- циалист, комментирующий эти нормы, словно забывает о насущной необ- ходимости обратить свой взор на возможность осуществления непосред- ственной власти народа. Он исследует менее значимую проблему – статус органов местного самоуправления. В этой связи, обращает внимание на то, что согласно ст. 12 Конституции РФ, такие органы в систему государ- ственной власти не входят [см. 1, с. 168]. Хотя гораздо существенней факт отсутствия права на самоуправление, которое реально принадлежало бы народу, а не его фиктивным представителям Также и в Конституции США использована формула «мы, народ Со- единенных Штатов Америки...», в конституции ФРГ – «немецкий народ». Другой специалист, обращая внимание на такие записи, констатирует: у них юридически малый вес из-за размещения их в текстах преамбул. Фак- тически такие записи, как говорят в народе, существуют «для красного словца». Действительно, подчёркивает специалист, у преамбул отсутству- ет нормативное значение, и, соответственно, они не способны порождать прямые правовые последствия. Сделав верный комментарий, специалист неожиданно резюмирует, что велико морально-политическое значение де- клараций. А отсюда, вроде бы, следует, что народ всё же обладает правом быть главным источником учредительной конституционной власти. Хотя это из предыдущих комментариев вовсе не следовало. Наконец, у специа- листа возникает удивительный пассаж: поскольку народ – главный учреди- тель конституции, теперь уже она сама юридически связывает народ и государство, допуская правомерность власти над людьми [см. 13, с. 77]. В результате подобных рассуждений возникает вопиющий парадокс: внача- ле фактически принизив значимость записи о народе в преамбуле, затем его неожиданно морально поддержав и даже возвеличив, специалист в результате без каких-либо сомнений, посредством связанности народа и государства, подчиняет народ власти, кстати, неизвестно откуда возник- шей. Ведь, ранее о ней вообще не было речи. Однако ни один человек в мире добровольно не согласится стать подвластным у другого человека. Часто такое состояние возникает от завоевания, либо принуждения, либо нужды. Образуя новую конституцию, может ли народ осмысленно поста- вить себя в положение подвластного? Разумеется, нет. В этом плане мысль о том, народ, осознанно принимающий конституцию, посредством этой конституции признаёт правомерность власти над собой, противоесте- ственна. Тем не менее, ряд немаловажных статей Конституции РФ 1993 г. были созданы по данному противоестественному шаблону. Народу предо- ставили возможность царствовать в преамбуле, подчеркнув и наличие общей судьбы, и права вкупе со свободами, присоединив к ним благопо- 250 лучие и процветание России. А в реальности народ в Конституции подчи- нили безраздельной власти Б. Ельцина. В целом же логика развития нравственно-цивилизационных принци- пов в мире постепенно тяготеет к процессу обретения народом реальных полномочий. На заре американской конституционности считалось, что со- циально-значимые законы, которыми руководствуется народ и по которым создаются конституции, не должны быть причиной рабства, но они должны быть источником свободы народа [см. Вильсон, 102, с. 27]. Конституция США создавалась с подлинной верой в силы народа. Поэтому она не про- сто пишется от имени народа, но её создаёт словно сам народ («Мы, народ Соединённых штатов»). В ней указаны цели, соответствующие непосредственным интересам народа – образование более совершенного союза, утверждение подлинного правосудия, организация совместной обороны, содействие общему благосостоянию, а потомству, кроме того – предоставление благ свободы [см. 107, с. 348]. В этом отношении: 1. Народ не просто внешним образом, посредством конституции связан с государством; народ и есть основа всякого государства. Конституции могут приниматься и отменяться, а народ (не власть) постоянно пребывает в самом государстве, будучи его основой. 2. Не только составители консти- туций, но и специалисты конституционного права периодически подчёрки- вают, что основой правоотношений в государстве является народ, его во- ля, его общее мнение. В целом же, подлинная конституция обязана дан- ное условие («народ есть основа всякого государства») сделать руково- дящим принципом создания комплекса статей, чтобы они фактически вли- яли на реальные правоотношения, а не оставались лишь приятным упо- минанием в тексте. Наш специалист ссылается, со своей стороны, на естественные, неотчуждаемые права человека. Правда, он мыслит их су- ществующими наряду с конституционными, как бы основными правами [см. 41, с. 32]. Но, согласно разумному праву, в числе неотчуждаемых прав не просто отдельного человека, но народа, должно быть также неотчужда- емое право быть основой государственной жизни и источником всякой конституционности. Если такое право признаётся неотчуждаемым, оно не должно быть никоим способом изъято, подменено или забыто. Внутренняя суть конституций Реальное конституционное строительство идёт по принципиально иному пути. Основная роль создаваемых конституций сводится к фиксации уже произошедших политических изменений, состоявшегося передела власти. Вступительная часть в конституциях, предназначенная создавать основное направление развитию конституционного текста, превращена в текстовую дымовую завесу, с помощью которой конституция может быть проголосована народом, поверившим этому вступлению. Тем более, что о его содержании будут постоянно трубить фанфары пропагандистов. На самом деле, важнейшие для народа условия правоотношений помещают- ся в преамбулу, скорей всего, для того, чтобы лишить их правового стату- са. Естествен вопрос: если народ, обладающий максимумом полномочий в преамбуле, не имеет их фактически, нужны ли вообще преамбулы? Во- прос был бы реален, если бы народ являлся подлинным учредителем кон- ституции. Так как дело обстоит прямо наоборот, понятие «преамбулы» из- начально включает в себя фиктивный в законодательном плане смысл. То же фиксируют думающие специалисты, констатируя, что гражданам по- средством принятой конституции не позволяют управлять не только стра- 251 ной, но даже органами, названными местным самоуправлением [см. 1, с. 13]. В этой связи, громкие заявления, будто конституция рождает объек- тивный ход истории, будто она предназначена для отражения общих зако- номерностей общественного, а также государственного развития – также играют роль шумовой завесы, скрывающей реальное положение дел. Жаль, что специалисты, обозначив подлинную суть той или иной правовой реальности, тут же от неё отказываются или её нивелируют. Пример: специалист, дав верную характеристику реальному свойству конституции, делает шаг назад. Ему кажется невозможным отмахнуться от объективных предпосылок социально-политических и конституционных переворотов. Он ссылается на состояние кризиса государственного строя в 80-90-е годы, якобы, подтолкнувшего к демократическим реформам. Но состояние кризиса между народом и властью, разгорающегося до граж- данской войны и революции, а потом временно стихающего, существовало во все времена. И времена новые не изменили существа дела. В этой свя- зи, невозможность изменения при текущих условиях существа прав народа связаны с отношением к нему власти. Не замечая данного обстоятельства, специалист обозначает конкретную дату кризиса, а после возлагает ответ- ственность на лиц и их группы, словно реагирующие на этот кризис и по- тому решающих, какой путь избрать. Путь, по мнению специалиста, оказы- вается весьма случайным, полным проб и ошибок [см. 1, с. 14-15]. Однако путь этот может быть случаен лишь при конкретизации деталей. Стратегия всегда остаётся одной и той же – наращивание максимума полномочий верховной власти, с одной стороны; установления новых способов расхи- щения ресурсного и производственного достояния страны главными при- спешниками этой власти – с другой. Основной текст конституции создаётся для максимальной юридической защиты данных действий. Охарактеризованную тенденцию по-своему подтверждает В. Вильсон. Противоречия, возникающие между хозяином и работниками, он называет вечными. Амплитуда таких противоречий может быть приглушена лишь внешними средствами, внутренне они никак не снижаются. На заре амери- канского капитализма, когда государственный аппарат ещё не набрал свою силу, такие противоречия, отмечает Вильсон, часто сотрясали инду- стриальное общество. Далее он пишет о насущной необходимости созда- ния теории государственного управления. В ней предполагается задачи государственного управления поставить на службу политическим пробле- мам [см. 102, с. 18]. Иначе говоря, приспособить весь государственный ап- парат и всю систему управления к интересам политической власти. Имен- но в этой связи Вильсоном вспоминаются конституционные принципы, ко- торые также предстоит поставить на службу властным структурам [см. 102, с. 18]. Уточню: главное противоречие сохраняется между властью и наро- дом, а отношения хозяина и работников – его малая часть. Главное проти- воречие вечным быть не может. Гегель в «Философии права» с полным основанием написал об эволюции состояний свободы. Если ныне и встре- чаются рецидивы рабства, рабовладения, то аналогичного строя отноше- ний, уже давно нет, как нет и крепостного строя. Идея Гегеля подтвержда- ется исторически. Не могут не смягчаться и отношения между властью и народом, обусловленные, прежде всего, ростом самосознания граждан, а также стремлением уйти от властной зависимости. 252 Формулировки и смыслы Специалисты конституционного права часто пишут о лапидарности слога конституций, о строгой выверенности формулировок, о чёткости по- дачи текста. В отдельных своих словоформах дела обстоят именно так. Однако смысл – надсловесное образование, у него собственные законо- мерности возникновения и его восприятия. В отдельной словоформе, или законченном предложении всегда проявляется лишь частица общего смысла. Общий смысл вырастает не только на уровне параграфа или ста- тьи, но чаще – на уровне абзаца. Для общего смысла, подчас, несуще- ственно, высечен текст в камне или написан на манжете, логически строг он или образен. В любом случае реальный смысл конституционного текста возникает не из отдельных формулировок, а из общих смыслов, возника- ющих из их многочисленных пересечений. Причём, немаловажную роль в восприятии общего смысла конституций играет их социально- политический контекст. Попробуем разобраться не с формулировками, а со смыслами статей отдельных конституций. Специалист озабочен тем, что далеко не все нор- мы конституций содержат в себе гипотезу. В пример он приводит ст. 3 Кон- ституции РФ, где нормой устанавливается, что носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ. Критикует специалист и другие нормы консти- туционного права за аналогичную проблему [см. Кутафин, с. 72]. Но суще- ственней социальная значимость конституционных норм. Так, в пункте 2. этой же статьи написано: «Народ осуществляет свою власть непосред- ственно». Такие нормы вводятся в расчёте на то, что они не имеют импе- ративного характера и в них отсутствуют способы их реального внедрения в социальную практику. Аналогично – когда норма даётся без предпосылки и вида санкций, у неё не возникает последующих условий её применения. В таких случаях она превращается из нормы в правовую декларацию, ни- чтожную в правовом и социальном смысле. Хотя другие нормы составите- ли конституций преобразуют в весьма жёсткие императивы, неукоснитель- но применимые на практике. Оба следствия такого составления норм явно не идут на пользу социальному климату государства, жизни народа, обще- ственному благополучию. Одна из статей конституции Бразилии перечисляет социальные пра- ва, относя к ним образование, труд, досуг, социальное страхование, охра- на материнства и детства, помощь неимущим, наконец, безопасность [см. 107, с. 413]. Аналогична одна из статей конституции Швейцарии, предо- ставляющая право каждому, находящемуся в бедственном положении, иметь возможность обеспечить своё существование. Данное право пред- стаёт в виде пособия, вроде бы, соответствующего человеческому досто- инству [см. 107, с. 229]. Но представим себе обратную ситуацию: людям не дают возможности учиться, трудиться, выращивать и воспитывать детей, малоимущие постепенно вымирают, безопасность каждому также не га- рантируется, что ведёт к резкому росту криминала. Данные предположе- ния – совсем не вымышленная ситуация. Она наступила реально в России 90- х гг. XlX века, когда введённая в шоковом порядке рыночная экономика поставила многих людей на грань выживания. Итог для страны оказался печален, так как были подвергнуты дискриминации естественные условия бытия людей. Возвращаясь к конституции, отмечу: выясняется, что под видом прав людям как бы предоставляют то, чем они обладают всегда – естественными условиями их жизни и развития. Разумеется, у людей мо- 253 жет не быть данных условий, но только в том случае, когда они искус- ственно изымаются из жизни людей. В этом отношении конституция ника- ких прав людям не даёт, создавая иллюзию их предоставления. Ещё одна особенность конституционных текстов, характерная также для высказываний политиков – подмена структурно организованных дей- ствий этическими заверениями и обещаниями. Так, одна из статей консти- туции Испании сообщает народу, что органами публичной власти осу- ществляется забота о модернизации и развитии всех отраслей экономики. В плане заботы о развитии горной промышленности те же органы будут проявлять активное внимание к горным территориям [см. 107, с. 199]. Можно ли юридически определить меру ответственности органов власти за ту или иную степень оказанной заботы? Ведь, ясно, что заботу не взве- сишь, не уточнишь, о ней можно только упоминать или её забыть. Тогда как в любом конкретном деле создаётся вполне конкретный план дей- ствий, определяются чётко обозначаемые сроки, конкретные ответствен- ные лица за выполнение, мера наказания за невыполнение этого плана. Будь таким образом прописан закон, всегда всё становилось бы ясно, без всяких нравственных обязательств. Кто-то скажет, что в конституционном тексте не может быть такой конкретики. Однако, когда там же фиксируются полномочия правителя, они, на удивление, оказываются достаточно кон- кретны и определённы. Почему же принцип конкретности и чёткости дея- ний не может быть использован по отношению к иным проблемам, без размытых и неопределённых обещаний. Наоборот, в некоторых случаях формулировки в конституциях напи- саны чрезмерно чётко. В частности, в той же конституции Бразилии в од- ной из статей написано: «Нет преступления без заранее изданного закона; нет наказания без предварительного его законного установления» [см. 107, с. 409]. Формально всё вроде бы верно: как судить человека, если по его правонарушению или преступлению не существует статьи? Однако в жизни достаточно часто преступления опережают создаваемые по их по- воду законы. Наиболее очевидным современным фактом может быть по- явление информационных технологий, позволяющих обогатить преступ- ный мир новыми формами нарушения норм права, хотя закона на их счёт ещё не издано. К примеру, с помощью фиктивной цифровой подписи ока- залось возможным лишить собственника своего жилья. Или хакеры, вследствие своих атак, снимают значительные суммы с банковских счетов, оставляя их владельцев без средств. Вряд ли приведенные примеры – единственные в своём роде. Наверняка нечто аналогичное было и в преж- ние времена. В этой связи, всегда для квалификации правонарушения или преступления должна определяться мера нанесённого человеку или груп- пе лиц ущерба, вне зависимости от изданной на данный счёт статьи зако- на или конституции. Соответственно, и данная статья должна быть сфор- мулирована иначе: каждое фактическое нанесение ущерба личности, лич- ной или общественной собственности, государству, всегда преследуется органами правопорядка, даже при отсутствии конкретизаций на этот счёт. Меру пресечения в данном случае определяет суд, руководствуясь духом права. Таким образом, каким бы ни был слог, используемый при написании конституций – строгий, краткий или свободный, всегда важен не он, а смыслы, возникающие в надслоговом и надфразовом пространстве (по М. Бахтину). Лишь благодаря им конституция начинает осознаваться в со- держательном, а не в одном формальном плане. 254 Проблема применения конституций Противоречивость конституции В надслоговом и в надфразовом пространстве достаточно быстро осознаётся одна из важных особенностей конституций – их внутренняя противоречивость. Так, ст. 1. конституции Италии свидетельствует о суве- ренитете, принадлежащем народу. Следом идёт как бы малозначимая приписка: суверенитет осуществляется народом «в формах и границах, установленных конституцией». Данная оговорка позволяет в итоге свести к нулю все права народа на полноту полномочий. Делается это не в теку- щей, а с ней по смыслу связанной статье (ст. 83), предающей реальные полномочия президенту республики. Он, будучи реальным главой государ- ства, имеет в своём распоряжении вооружённые силы (ст. 87), чего ни при каких обстоятельствах не имеет народ. То есть, в границах, установлен- ных конституцией, отдавшей реальные полномочия президенту, народу никакой суверенитет не принадлежит. Тот же фокус проделывается с кон- ституцией Испании: в ней также словесно национальный суверенитет вру- чён испанскому народу (ст. 1.2). Но в этой конституции смысл гораздо про- зрачней, так как следующая статья, описывающая политическую форму испанского государства, безоговорочно именует её парламентской монар- хией [см. 107, с. 173]. В этом случае противоречие становится ещё боль- ше. Во-первых, ясно, что все полномочия окажутся у монарха, а полномо- чия народа завершатся записью на бумаге. Во-вторых, создаётся фиктив- ная конструкция по имени парламентская монархия, так как в реальности все стратегические решения будет принимать монах, а парламенту оста- нется их только утверждать. Столь же нелепа запись и в конституции Франции (ст. 3), в которой национальный суверенитет (полнота полномо- чий) предоставлен народу. И тут же данную запись снимает уточнение: данный суверенитет осуществляется через представителей народа. Но там, где полнота полномочий передаётся представителям, она у них же и остаётся, а народ фактически не обладает ничем. И сколь бы грозной ни была последующая фраза, что никакое лицо, никакая часть народа не вправе присвоить полноту полномочий, она уже передана именно этой ча- сти – представителям как бы народа. И это не всё: как в испанской монар- хии, так и во Франции сохраняется президентское правление, а, значит, окончательное правление страной будет осуществлять именно он. Совсем парадоксальна в этом отношении конституция Японии. В ней также народу предоставляют полноту полномочий в преамбуле, тут же передав их как бы представителям народа. А в реальности Японией правил и продолжает править династически сохраняющий свой трон император. В текст же кон- ституции вводятся ничего не значащие строки о том, что власть страны поддерживается непоколебимым доверием народа, авторитет она получа- ет от народа и благами её пользуется народ [см. 107, с. 381]. Но всё это совершенно беспредметные и ложные, по существу, фразы. В этой связи, записи о максимуме полномочий народа были и остаются набором пустых, беспредметных, но текстово внятных заверений. Вновь напомню: лапидарный слог не должен содержать внутренних противоречий. В противном случае их нет смысла высекать в камне и оставлять на века. Однако во вполне цивилизованной конституции Швей- царии есть следующая запись (ст. 31. |