Трынкин В.В. Мерцания правового поля. Трынкин_Мерцание_правового_поля. Москва 2020 В. В. Трынкин мерцания правового поля удк 34. 01 Ббк 67. 0 Т 80
 Скачать 4.96 Mb.
|
|
Коллизии между юриспруденцией и жизнью Ввиду невозможности восполнения отсутствующих законодательных норм и активным развитием отношений в обществе часто возникают кол- лизии между нормами законов и жизнью. Обоснованием может служить резкое расхождение законодательных норм и развивающихся отношений, часто опирающихся на нормы фундаментальных прав. Оригинально в ря- де случаев ведёт себя законодательство США. Согласно его правилам, совершивший правонарушение человек способен, после его освобождения под залог, не явиться обратно в суд. Вместо этого он может перебраться в иной штат, чтобы вложить там средства в выгодное предприятие. Суд всё же вправе вернуть его обратно с целью заключить в тюрьму. Однако при- быль, полученная им в другом штате благодаря его бегству от судебного преследования, никто у него не изымает [см. Дворкин, с. 49]. Приведённое Дворкиным описание свидетельствует о странном несоответствии: право собственности оказывается намного значимей совершённого человеком правонарушения. В этом случае допустимо ограбить банк; будучи пойман- ным, оставить залог в виде малой части украденной суммы; бо́льшую часть суммы вложить в выгодное дело в другом штате. В результате чело- века водворят в тюрьму, но украденную им сумму денег не конфискуют, а сохранят за преступником, чтя право собственности. Для божественного и разумного типов права такое поведение судебных органов немыслимо, так как предварительно совершённое правонарушение превращает последу- ющие действия человека в ничтожные, противоправные. Юридическая мысль, вместо детального анализа юридически-социальных коллизий, за- нята поиском определений. Взяв за основу споры о праве, понимаемые только как несоответствия между нормами законодательства, специалист именует их, как формы нормативно-юридических конфликтов. В реально- сти, юридические конфликты воссоздаются им в виде противоборства фи- зических и юридических лиц, в связи с угодливо составленными правовы- ми актами [см. Зеленцов, с. 48-49]. Пытаться развести в стороны по сути идентичные понятия (норма- тивно-юридические конфликты и юридические конфликты) практически не- возможно, не впадая в схоластику. Ведь юриспруденция в виде законода- тельных норм, как юридической реальности, идентична себе самой. В этом отношении противоборства физических лиц между собой, а также в связи с их конфликтами с юридическими лицами, находятся на пересечении за- кона и права. На стороне первого оказывается власть, на стороне второго – критерии нравственности и фундаментальных прав. Но и этого типа кол- лизий недостаточно из-за его предельно общей значимости. Всегда фор- мальному анализу явно недостаёт анализа содержательного. Таковым яв- ляется анализ наиболее частых и весьма существенных по накалу колли- зий, возникающих в случае защиты разных форм права гражданами и предпринимателями. Конфликт чаще всего возникает из противостояния сторон, когда одна из них использует значимый ресурс (власти или капи- тала), а на стороне другой оказываются фундаментальные нормы права, критерии справедливости и солидарность с коллегами. Если иметь в виду такой вид конфликта, то временный итог разрешения такого конфликта может привести к материальным и духовным потерям менее слабой сто- роны. Хотя в дальней жизненной проекции всё происходит наоборот: нравственно стойкие люди, опираясь на реальную полноту своих прав, продолжают свой жизненный путь довольно успешно с точки зрения их за- мыслов. Тогда как лица, владевшие властным ресурсом, в дальней жизней 295 перспективе достаточно скоро сходят в небытие. Цицерон в этом отноше- нии был прав, говоря: полководец побеждает в нескольких битвах, мудрец – в течение целой жизни [см. 219, с. 77]. Специалист мыслит иначе. Для него конфликтом становится некое серьезное разногласие, тождественно- го понятию спора, но не простого, а серьезного [см. Зеленцов, с. 51]. Лю- бое серьёзное разногласие остаётся по сути разногласием понятий и смыслов, пребывая в сфере языка. Конфликт всегда предполагает прямое нравственное или физическое столкновение сторон, которое иногда, при столкновении мощных сил, способно перерасти в войну на уничтожение. Существенный конфликт возник по поводу вроде бы знаменитого де- ла «Риггса против Палмера» (1889 г.). В то время один из судов Нью- Йорка решал важный вопрос: имеет ли право наследник, которого дед ука- зал в своём завещании, получить это наследство в случае убийства наследником деда. Божественное, разумное и естественное право на жизнь пресекли бы любые дальнейшие обсуждения данной проблемы, безоговорочно вынеся вердикт о виновности наследника и лишении его каких-либо прав на наследство. Однако суд не только принял дело к рас- смотрению, но продолжил заседание с целью выяснения не правовой (она становится ясной мгновенно), а юридической истины. В процессе заседа- ния суда было сформулировано допущение: законодательные акты, ре- гламентирующие процедуры составления, утверждения и исполнения за- вещаний, не препятствуют передаче этой собственности убийце. 142 Но всё же факт передачи собственности убийце был настолько вопиющим из-за резкого противоречия совести самих судей и критериям справедливости, что суд отменил своё допущение, отказав в получении наследства убийце. К счастью для самих судей отыскался и юридический аргумент: «Никому не позволяется получать выгоду обманным путем, <…> или приобретать собственность благодаря преступлению» 143 [см. Дворкин, с. 46-48]. Тихомиров к важным, базовым для формирования широкого правосо- знания относит элементы юридического конфликта, связанные с различи- ями в понимании права. Наиболее острый спор, по его мнению, возник из- за столкновения писаного права с как бы общечеловеческими ценностями. Далее последние обозначаются виде правовых демократических принци- пов, хотя, в реальности они производны от фундаментальных типов права. Ко вторичным причинам юридических конфликтов Тихомиров относит раз- ные формы нарушения законности в плане иерархии, компетентности субъектов, и т.д. В эту же группу попадают фактические конфликты, свя- занные с незаконным образованием организаций, препятствиями законной деятельности, произвольными способами изменении статуса субъектов законодательства. В качестве примера им приводится факт первоначаль- ного бездействия центральной власти в связи с конфликтом против чечен- ского генерала Дудаева, что породило военные действия федеральных войск против его вооружённых формирований [см. 203, с. 256-257]. Стоило бы уточнить, что широкое правовое сознание в основе своей исходит из реальных коллизий, затрагивающих фактические интересы людей и групп населения, которые сталкиваются со столь же фактическими нарушениями их прав. Данные реальные коллизии и конфликты теснейшим образом пе- реплетены с прямым осознанием гражданами собственных прав и факти- ческим отстаиванием их. В этом плане они вряд ли могут считаться вто- ричными причинами юридических конфликтов, в жизни всегда являясь 142 Riggs v. Palmer, 115 N. Y. 506, 22 N. E. 189 (1889). 143 Ibid. 511, 22 N. E., 190. 296 первостепенными. Тогда как конфликты между писаными правами и фун- даментальными типами права больше относятся к формам выражений та- ких конфликтов. Бернам хочет подчеркнуть факт первенства юридической коллизии, полагая, что можно считать вполне согласующимся с принципом состяза- тельности судопроизводства поданное заявление о признании вины. Бо- лее того, о подчёркивает, что для уголовного правосудия даже необходи- мо поступление таких заявлений [см. 26, с. 465]. В реальной практике пра- вовых отношений заявления о признании вины часто являются результа- том внеправового воздействия на человека, иногда с помощью пыток. По- тому обвинительный акт может быть признан лишь в том случае, если ви- на объективно доказана. В противном случае на одном полюсе происходит откровенное нарушение естественных прав человека, а на другом возни- кает фальшиво написанный закон и нормы судейского решения, подтвер- ждающие такую практику. Ещё пример аналогичной коллизии: в конститу- ции Франции (периода пятой республики) зафиксирован принцип, соответ- ствующий формуле А. Линкольна: «Правление народа, по воле народа и для народа» [107, с. 27]. Но данный конституционный принцип никак не помешал президентам Ф. Миттерану и Э. Макрону разгонять возмущённый народ водомётами и с помощью толп полицейских, вызванных в столицу из провинций, то есть с использованием чрезмерно применённой воору- жённой силы. Специалист, может быть, подражая Гегелю, считавшему факт неиз- бежности войн, примерно также обобщает, что невозможно, мол, избежать всех коллизий, так как это приведёт, вроде бы, к остановке жизни. И тут же ставит цель мирного преодоления коллизий посредством конституционно- го права [см. Баглай, 13, с. 45]. Но ранее выяснено, что само конституци- онное право занимает крайне узкую полоску широчайшего правового поля, а потому его возможности влияния на разнообразные правовые коллизии и конфликты крайне мало. По этой причине, часто не осознавая этого, лю- ди в правовых коллизиях и конфликтах чаще опираются на фундамен- тальные типы права, обходя стороной законодательство. Властные лица и коллизии права Помимо узости захвата правого поля законодательством и его устой- чивым отставанием от развивающейся жизни, у людей есть ещё одна вес- кая причина не доверять законам. Она заявляет в связи с особым отноше- нием к законам самих должностных лиц. Пример – в мире бушует коронавирус, всеми инфекционными ин- станциями предписано гражданам, прибывшим в Россию из-за рубежа, обязательно пройти двухнедельный карантин. Однако главный инфекцио- нист одной из областей, прибыв из-за рубежа, никакого карантина себе не устроила, но проводила многочисленные встречи и даже читала лекции студентам. Через несколько дней выяснилось, что она заражена данным типом вируса. То есть, своим пренебрежением к установленным нормам и предписаниям, она поставила под угрозу жизнь многих и многих людей. Теория правовых отношений сталкивается с, вроде бы, непредвиденным препятствием, когда теряют самостоятельность предпринимательское, трудовое, экологическое и даже финансовое право. Суть в том, что что большинство форм защиты в рамках указанных прав создаётся и осу- ществляется с помощью административно-правового порядка [см. Козлов, с. 16]. Действительно, административное право – наиболее мощное из 297 всех имеющихся прав в общей совокупности законодательства. Его нормы и правила проникают практически во все закоулки деловой активности. Но главное свойство административного права – широчайшее распростране- ние воли властных структур, оказывающей влияние на любой вид поведе- ния людей. Чтобы скрыть это его свойство, в административном праве, как и в законодательстве, немало декларативных принципов. Например, ад- министративное право поддерживает работников в плане охраны труда, а администрация компании/организации его постоянно нарушает. Или: ад- министративное право поддерживает экологическое право в по части охраны природы, а руководство компаний это право систематически нару- шает и т.д. Причём, нормы административного права, используя ряд не- обременительных штрафов в случае крупного открывшегося людям про- исшествия (пожара, разлива нефти или её отходов, утечки газа и т.п.), фактически позволяют им это делать. Французское законодательство, об- ратив внимание на существующие правовые конфликты, решило, что они искажают целостную картину правовых отношений, подрывая авторитет управления. Потому было принято решение вообще исключить из обра- щения методологию изучения правовых конфликтов [см. Брэбан, с. 49]. Такая тактика была избрана, видимо, из-за опасения специалистов юрис- пруденции Франции вызвать гнев на свою голову со стороны властей, ко- торые очень не любят любого подрыва своего авторитета. Разумеется, правовая статистика во Франции перестала показывать количество и сте- пень существующих правовых конфликтов, хотя положению граждан, тем самым, был нанесён непоправимый ущерб. Руководители и администра- торы могли теперь без всяких опасений для себя творить любой произвол в отношении к профессионалам. Любопытная мера ответственности должностных лиц избрана в Ита- лии. Конституция данной страны (ст. 28) по форме обязывает должност- ных лиц и служащих государства отвечать по административным, уголов- ным и даже гражданским законам за действия, нарушающие права граж- дан. Но что любопытно, подлинным ответчиком за данные правонаруше- ния чиновников становится государство. В таком случае возникает оче- видное несоответствие между виновником нарушения и масштабом при- влекаемых к ответственности ресурсов и субъектов. Такое несоответствие фактически оставляет виновного в стороне, перекладывая проблему воз- мещения убытков на не связанные с правонарушением государственные структуры. Данное положение становится лазейкой для чиновников, за ко- торых отвечает совокупная структура, но не они сами. С позиции фунда- ментального права такого быть не должно и возмещать убытки обязан конкретный чиновник или начальник, совершивший правонарушение. При- чём, оплачивать штраф он должен из личных ресурсов, как лицо, непо- средственно виновное в том или ином правонарушении. В США, где почти официально признаётся право силы, действуют весьма замысловатые нормы права. С одной стороны, например, утвер- ждается принцип, не позволяющий никому извлечь выгоду из совершённо- го правонарушения. Реальная практика правоотношений, защищая право силы, также защищает лиц, имеющих тот или иной мощный ресурс (власть, богатство, знатность) тогда, когда они из совершённого правона- рушения извлекают выгоду. Для этой цели выработано специальное пра- вило «adverse possession», 144 заключающееся в том, что лицо, к примеру, 144 Имеется в виду приобретение правового титула (в определенных условиях и в отве- дённый период времени). 298 долго пользовавшееся чужой собственностью, приобретает на неё право [см. Дворкин, с. 49]. Кстати сказать, и российская правовая практика кос- венно (не называя его) признаёт такое же право. Примеров тому множе- ство. Какое-то влиятельное лицо, огородив свои владения, перекрывает людям доступы к реке, к автотрассе, к больнице и т.п. Или наоборот, круп- ная газовая компания, неожиданно вспомнив о своём трубопроводе, обя- зывает собственников домов разрушить их жилища за собственные сред- ства. Аналогично может поступить автодорожная компания, задумавшая выстроить широкую трассу на месте уже стоящих домов. Тем самым, лю- дям, жившим в них десяток лет и имеющим все разрешительные докумен- ты, наносится тройной урон: потеря своего жилища (недопустимое лише- ние одного из естественных прав); потеря крупных финансовых средств на снос дома; попадание в долговую яму в связи с необходимостью строи- тельства нового жилья. В крайних случаях конфликты, происходящие в юриспруденции внут- ри отдельных ведомств, способны достичь максимального накала, перей- дя на государственный уровень. Специалистом вспоминаются забастовки представителей отдельных профессий, широко распространившиеся на Украине и в России 1993-1994 гг. На Украине дело дошло до требований об отставке президента; в России бастующие требовали отставки прави- тельства [см. Тихомиров, 203, с. 258]. Использование констатаций по по- воду достаточно мощных социально-правовых коллизий – пустая трата времени. Гораздо существенней причины, выходящие далеко за рамки юридических отношений. В 1994 г. на Украине внешние силы подготовили и запустили Майдан (общий сбор граждан) по поводу свержения президен- та Януковича. Сценарий был составлен в США и предполагал, в конце концов, создание из Украины страны, агрессивно настроенной по отноше- нию к России. Ныне выяснилось, что расстрел сотрудников силовой струк- туры «Беркут» на Майдане был также инициирован извне. Потому данный конфликт имеет отчасти международный характер. В России 1993 г. с по- дачи финансовой команды Е. Гайдара, возглавлявшего правительство, и решения президента Б. Ельцина (думающего лишь об увеличении власти) страна попала в долговую яму МВФ. МВФ, в свою очередь, в связи с необ- ходимостью погашения государственного долга, обязал Ельцина и прави- тельство ввести жёсткую социальную политику (закрыть значимую долю детских садов и школ, понизить пенсии и зарплаты бюджетникам, ввести платное обучение в вузах и т.п.), приватизировать наиболее ценные про- изводства, уволить многих профессионалов, вроде бы, ради повышения производительности труда. Как и во многих других ситуациях, в данном случае все действия осуществляли органы власти, а законодательство лишь следовало за ним. Проблема юридической аргументации Среди теоретиков юриспруденции есть интересные специалисты, с честью и достоинством отстаивающие лучшие идеи своей и близких к ней дисциплин. Но есть и немало специалистов ангажированных. Тем не ме- нее, нередко неточности аргументации, причём, достаточно типичные, возникают и у тех, и у других. Происходит это по ряду причин, каждая из которых будет рассмотрена отдельно. Одной из причин типичной неточности, возникающей в тексте, стано- вится невнимательное прочтение первоисточника. Так, упоминается Дж. Милль, написавший «Основы политической экономии». В данной книге, по 299 мнению специалиста, всесторонне разработаны проблемы государствен- ного управления экономикой. Им, вроде бы, определены главные и второ- степенные функции власти, в которые входит регламентация законом охраны собственности, признаков и правил пользования ею. Поставлен вопрос и об охране договорных отношений. Также обозначены принципы налогообложения [см. 204, с. 10-11]. В данном тексте Милля говорится о государственных займах; государственных долгах, (об этом Милль пишет особенно много); о войне, как непроизводительном доходе государства; о монополии государства на железнодорожный транспорт; наконец, о власти человека над природой. Регулятивные проблемы Милль описывает кос- венно, а именно тогда, когда он о создаёт собственную систему почти ма- тематического учёта результатов труда, производящего тот или иной про- дукт. В этой связи, государство в юридическом плане Милля не интересо- вало, не интересовался он и проблемой государственной власти как пред- метом изучения. Относительно часто встречается слово «управление», но без связи со словом «закон» [см. 137, с. 82-109]. Также и Муромцевым кри- тикуется термин «общее народно-правовое убеждение», вроде бы, фигу- рирующее в тесте Савиньи. Ему не нравится употребляемый Савиньи термин «общее», так он, вроде бы, не обладает существенным значением. Представление о норме, считает Муромцев, может когда-либо сделаться всеобщим, как это отчасти случилось в цивилизованных обществах в от- ношении к элементарным юридическим принципам, но этого недостаточно, чтобы назвать норму юридической [см. 146, с. 243]. Однако Савиньи имеет ввиду вовсе не отдельную норму, а представление людей об естествен- ном праве, которое действительно имеет общий характер. Оно, начинаясь в неких индивидуальных сознаниях, в итоге приобрело не только общее, но даже всеобщее значение, став аналогичной сферой, в которой пребы- вает данное содержание права [см. Савиньи, 146, с. 371]. В то же время, «общее народно-правовое убеждение» имеет основание в общем народ- ном духе, причём данное представление было типичным для авторов всей немецкой исторической школы права. Корни данного представления ухо- дят в философию права Гегеля, и в целом данная концепция выглядит вполне убедительной. Кроме того, Муромцеву кажется несущественным определение «народное» в учении Савиньи и Пухты. Народ он относит к одной из наиболее крупных общественных единиц, развивающих внутри себя право [см. 146, с. 244]. Аргументация Муромцева сводится к тому, что человечество представлено из отдельных народов, с чем никто не поспо- рит. Но если есть каждый отдельный народ, по какой причине его общие дела не могут быть названы «народными», а отдельное дело «народ- ным»? Гораздо большей является проблема текстов учебников по юриспру- денции. Они представляют собой как бы устоявшуюся систему догм, хотя авторам учебников наверняка известно, что в мире никакого вечного дог- мата не существует. То, что специалисты провозглашают, как юридиче- ские догмы, глубоко оспаривалось в далёком прошлом, оспаривается и в современности, причём, кроме прочих критиков их идей, их же собратьями по профессии. Тем не менее, авторы ряда учебников не предлагают ника- ких сносок на источники, обязывая принимать их информацию на веру. Современным поколениям учащихся и студентов преподносится дурной урок: можно говорить всё, что утверждает автор, не допуская возможности обращения ни к какому дополнительному источнику информации, не пред- полагая проверки подаваемых идей, исключив возможность сомнений и 300 альтернативных поисков. Хотя такой покорности у новых поколений не бы- вает никогда, и студенты с огромным интересом впитывают свежие идеи. Кто-то берётся за тему социального назначения государства. В связи с этим вспоминаются учения Платона и Аристотеля, которые, по мнению специалиста, считали социальным назначением любого государства «утверждение нравственности». Этот же взгляд приписывается специали- стом Гегелю [см. Морозова, с. 52]. В учениях Платона и Аристотеля основ- ным назначением государства было достижение общего блага, а главным способом этого достижения – следование справедливости. При этом никто из них не мог даже подумать, что государство предназначено для утвер- ждения нравственности, так как она изначально предопределяет собою общественные отношения на планете, не ограничиваясь государственны- ми границами. Гегель о социальном назначении государства вообще не высказывался, отдавая дань мировым этапам развития свободы. Нрав- ственность была у Гегеля сущностным основанием государственной жизни в масштабе планеты, так как государство понималось им в виде целостной системы отношений. Иногда специалисты допускают типичную неточность в ходе анализа идей и обстоятельств жизни. В частности, один из них, анализируя теорию Кельзена, утверждает, что у Кельзена право равно приказу власти, и даже, вроде бы, с произвольным содержанием. В этом плане право рассматри- вается, как принудительное установление и продукт государства. Согласно специалисту, теория Кельзена распространяется на любое государство, включая в их число государства деспотические и тоталитарные [см. Лаза- рев, 173, с. 19]. Мне кажется, идеи Кельзена интерпретированы слишком однозначно, причём, неправомерно расширены до уровня тоталитарных государств. Неплохо бы учесть то, что Кельзен, во-первых, не исключает наличия божественного права, пусть и в отношении к первобытным обще- ствам. Одновременно им учтено наличие трансцендентных санкций, исхо- дящих от надчеловеческой инстанции [см. 99, с. 43]. Когда Кельзен крайне жёстко оценивает силу закона, он подразумевает решения революционно- го правительства, отменяющего прежние законы. Ведь сошедшее в небы- тие правительство столь же жёстко подавляло революционные волнения [см. 99, с. 24]. И так далее. Я обращаю внимание на множественные до- полнительные надфразовые контексты, которые использовались Кельзе- ном при создании им, кстати сказать, теории чистого права. а его сущность Кельзен старался воспринять в стороне от любой политики, как и в сто- роне пульсирующей жизни [см. 99, с. 5]. Потому вряд ли имело смысл по- нимать его учение столь прямолинейно. Другой специалист, словно Бог в отношении к народам, распределяет, что́ кому́ необходимо. У него получается, что ради удовлетворения гло- бальных целей на земле обществу необходима социальная справедли- вость, личности требуется свобода, а для лиц и коллективов нужны духов- ное и материальное благосостояние [см. Мальцев, 130, с. 254]. Однако со- циальная справедливость, как одно из важнейших нравственных основа- ний жизни людей на Земле, необходимо присутствует (а не распределяет- ся кем-то) в любом кругу общения, вплоть до широчайшей общественной жизни. Свобода присуща человеку в виде его неотъемлемого права, и он нуждается в ней тогда, когда её у него отбирают. В свободе нуждается также общество (народ), будучи покорено завоевателем, тем более, в ней нуждается коллектив, будучи подневольным у какого-то хозяина. В то же время благосостояние распространяется на лиц, коллективы и общество. 301 Нередко специалисты допускают объединение в некой единой связке разнородных начал. Так, утверждается, что право и государство взаимо- связаны, взаимно обусловливая друг друга, что в целом верно. Но далее следует странное утверждение, будто они не существуют раздельно [см. Комаров, с. 121]. То есть, право всё без остатка отдаётся на откуп госу- дарству, а точнее – верховной власти и законодателям. Делается это по- средством ссылки на приоритет философии в познании сущностей госу- дарства и права. При всём при том специалисты данной области познания идут по традиционному пути. Хотя, согласно философскому познанию права, оно в виде его фундаментальных типов всегда предшествуют госу- дарству. Странно не учитывать также общеизвестный факт, что древне- римское право сформировано на основе обычного типа права. Нормы естественного права иногда учитываются в конституциях, предшествуя им. Ряд фундаментальных типов права, в частности, право божественное и, в значительной степени, право разумное – вообще не соприкасаются с вер- ховной властью (не государством) и его установлениями. Наконец, отчасти противостоит власти противоестественное право, которое используют его носители. Достаточно часто в текстах специалистов юриспруденции встречают- ся противоречивые суждения. К примеру, специалист, рассматривая тео- рию естественного права, соотносит его с неким охранным агентством, с которым подписывает договор значительная часть людей. Но есть горстка, не сделавшая этого. Эта группа независимых вынуждена дробиться на от- дельные атомы, из которых каждый сам по себе обеспечивал бы себе за- щиту [см. Нозик, с. 70]. Во-первых, естественное право подвигает самого человека на защиту себя, семьи, своей профессии, собственности и т.п. В этом случае никакие охранные агентства не требуются в принципе, так они возникают в связи с верховной властью и законодательством. Во-вторых, специалистом допускается идея, будто лица, заключающие договор с охранным агентством, как бы лишаются своих неотъемлемых прав, хотя одно не исключает другое. В-третьих, обширность естественных прав он сводит к проблеме защиты. Но есть у каждого естественное право на об- разование семьи, на продолжение человеческого рода, на воспитание де- тей, на труд и т.п., что непосредственно не связано с правом на защиту. Специалист, кроме прочего, усложняет аргумент, предполагая, что от- дельных людей много. При этом он почему-то допускает, что они склонны кого-то наказывать непонятно за что, да ещё и ошибочно. В этом случае, полагает он, их наказывающие действия всех подвергали бы опасности. Тут же он вводит каких-то иных людей, которые, опасаясь наказаний, вы- нуждены объединиться, чтобы наложить запрет на наказания со стороны единиц. Далее допущения наслаиваются: запретить ли все наказывающие действия? Но так как все в естественном состоянии, какую следует из- брать процедуру? И имели бы они право на такое решение? Ведь любое право общности легко разлагается на права отдельных лиц, которые сами действовали бы на основе своих естественных прав? [см. Нозик, с. 125]. В данном фрагменте нагромождено так много противоречащих одно другому обстоятельств, что возникает ощущение, будто специалист делает это со- знательно. Кроме того, вводя охранное агентство, как бы решающее все вопросы, он отрицает (либо делает это по незнанию) влияние фундамен- тальных типов права на людей, которые сдерживали бы их в их агрессив- ных действиях. Далее, если рядом с агрессивными единицами возникло некое сообщество, у него нет возможностей запретить не входящим в со- общество единицам вести себя агрессивно. Наконец, следует совсем 302 странный пассаж, будто любое право общности легко разлагается на пра- ва отдельных лиц. Однако помимо неотъемлемых прав у отдельных лю- дей, сама общность обладает силой духовно-нравственного единства, ко- торое способно удержать единицы от произвольных действий. Противоречиво также суждение другого специалиста, рассматриваю- щего принцип релятивизма в онтологическом и гносеологическом ключе. Специалист полагает, что суть релятивизма состоит не во «вседозволен- ности», а в том, что право обусловлено социальным целым (господствую- щими в социуме социальными статусами, ценностями, мировоззрением). Дополняет он данный конгломерат характеристик и иными социальными явлениями [см. Честнов, с. 107]. Но если право изначально обусловлено социальным целым, значит, принцип релятивизма к нему не применим. Ведь любое целое (там, где оно есть), как правило, гармонизирует отно- шения внутри самого себя, да и само оно основано на согласованных цен- ностях. С другой стороны, если специалист связывает с принципом реля- тивизма наличие многих статусов и ценностей, большая часть из которых существенно противостоят друг другу, то речь идёт лишь о разных видах противостояний одних групп людей другим. Хотя каждая из групп осознан- но отстаивает свои права и ценности, без всякого релятивизма. Не совсем корректное ведение полемики присуще обычно ангажиро- ванным специалистам юриспруденции. В частности, в одном фрагменте Шебанова делается акцент на необходимости логической структуры пра- вовой нормы (ее внутреннего строения и составных частей). Именно логи- ческая структура, по его мнению, позволяет правильно уяснить смысл каждой правовой нормы, точно выявить её цели, заложенные в неё зако- нодателем. Если нет хотя бы одного из трех элементов правовой нормы, она лишается ее правового характера. 145 Понятно, что специалист стре- мится исключить из процесса создания норм аксиоматику и догматизм, ко- торые лишают законодательство и отдельные его нормы убедительности. В этой связи, логическое объяснение и обоснование каждой вводимой нормы делало бы её прозрачной для многих, оправдывая её необходи- мость. Вместо признания правоты высказанных идей, Кутафин критикует его точку зрения отсылкой к конституционному праву, в котором немало аксиоматичных и догматичных норм. На этом основании он полагает, что, тем самым, правовой характер многих конституционно-правовых норм подвергнут отрицанию [см. 119, с. 75]. Однако конституционные нормы – лишь ничтожная доля всех видов и типов права, потому критерием для си- стемы права в целом (включая в него и фундаментальные его типы) они быть не могут. В то же время, критикуемая точка зрения безусловно имеет перспективу, так как задаёт критерий для всех создаваемых норм, что мо- жет быть принято к сведению в будущем и специалистами конституцион- ного права. Нередко в текстах встречаются словно не осознаваемые очевидно- сти. Характеризуя теорию насилия, Сырых вспоминает о фактах истории завоевания одними племенами других племён. Критика данной теории ос- нована на идее, что в ней отсутствуют причины данного насилия и завое- ваний. В то же время прямо в данном фрагменте он сообщает о главных целях завоевания – грабеже покорённого народа, а также обложении его данью и податями [см. Сырых 9]. Возникает парадоксальная ситуация: раскрывая цели покорения одними правителями и их войсками других правителей, их войск и народов, он фактически тут же указывает на при- 145 Шебанов А. Ф. Нормы советского социалистического права. – М., 1956. – С. 33. 303 чины этих действий – грабёж и последующее получение дани вместе с по- датями. В то же время специалист заявляет, что эта причина не раскрыта. Видимо, им не учтено логическое свойство мысли – её цель часто указыва- ет на причину. Иногда текстам свойственны упрощения и чрезмерный радикализм на этой основе. Так, специалист заявляет: всё, не воспроизводящее жизнеде- ятельность общества в стабильном режиме, куда включаются условия его целостного существования, а также деятельность отдельных структур, от- носится к патологии [см. Гревцов, с. 246]. Упрощение состоит в установле- нии критерия стабильности режима. Данный вид режима обычно подразу- мевает необходимость следования нормам законодательства, а особенно – указаниям вышестоящих инстанций и непосредственным руководителям в любом виде деятельности. Однако любая инициатива, альтернативная решениям руководства, любые творческие акты во всём множестве видов деятельности, как правило, не соответствуют данным критериям. Неужели всех их следует отнести к патологиям? Тогда жизнь вообще перестанет развиваться, либо будет делать это чрезвычайно медленно, как и проис- ходит в нашей стране в течение последнего времени. Для ангажированных специалистов типична политическая направ- ленность их идей. Например, Яволен полагал: всякая дефиниция в граж- данском праве, а я добавил бы – в законодательстве в целом, тем более в конституциях – опасна (с позиции охранителей), поскольку может быть опровергнута. Следуя его предостережению, Шершеневич утверждал, будто бы в законодательстве определения бесполезны. Но любой тезис без аргумента и уточнений по его поводу превращается в догму, практиче- ски не воспринимаемую сознанием. Ведь человеческому сознанию всегда важна причина высказывания, его аргументация, а также цель, к которой оно устремлено. В юриспруденции со времени римского права все данные условия высказывания исключены из обращения, дабы не порождать со- мнений. Волков, обратившийся к данному вопросу, поддерживает пози- цию, что определения в самом законе опасны, так как могут затормозить правовое развитие. Его мотивировка такова: процесс рождения, или по- следующего изменения закона тернист и долог. Одновременно ему прихо- дится считаться с тем, что определения правосознания, с одной стороны, мобильны; им достаточно факта признания со стороны юристов (добавлю – на конкретном отрезке времени); также они корректируются верховным судом в ходе правоприменительной практики [см. 40, с. 216]. Общий ход рассуждения в данных высказываниях таков: Яволен осознавал возмож- ность опровержения нормы закона, Шершеневич заведомо отстранился от любых определений, Волков занял двойственную позицию, признав мне- ние Яволена, а также согласившись с противоположной точкой зрения. В реальности не просто дефиниции, но аргументации или пояснения в кон- ституциях и законах практически всегда необходимы, так как намного про- яснили бы их суть, возможность их понимания, а, в случае необходимости, могли бы служить основанием их осознанного изменения. Например, А. Мицкевич советует не просто вводить нормы, но тщательно характеризо- вать условия, указывающие на возможность введения правовых норм, а также не просто указывать на последствия, а характеризовать их в полной мере. 146 146 Общая теория государства и права. Академический курс. – Т. 2. – М, 1998. – С. 221. |