Трынкин В.В. Мерцания правового поля. Трынкин_Мерцание_правового_поля. Москва 2020 В. В. Трынкин мерцания правового поля удк 34. 01 Ббк 67. 0 Т 80
 Скачать 4.96 Mb.
|
|
Комментарии к законам Хаммурапи Со временем люди, научившись тому, что им подарили посланцы космоса, начали развиваться самостоятельно. Тогда представители выс- ших цивилизаций, как предполагается, отошли в сторону, дав возможность продолжать своё дело первым земным «богам» в лике фараонов. Наибо- лее честолюбивый из них, фараон Атон, воспользовавшись снятием жёст- кого контроля, сверг с помощью войска и хитрости последнего из послан- цев вселенной, Амона-Ра. 183 Тем самым, он заложил худший тип государ- ственности, а также ныне известную дифференциацию на правящих и подвластных. Параллельно древнеегипетской развивалась и аналогичная государственность древних шумеров. Комментарий ей даёт один из вни- мательных специалистов. Его заинтересовало знаменитое древневави- лонское законодательство XVIII в. до н. э. – законы Хаммурапи. Данные законы были нанесены на тысячи глиняных табличек, выявленных архео- логами. Они, по мнению специалиста, изобилуют всевозможными юриди- ческими текстами [см. Нерсесянц, 147, с. 10]. Мне интересней представля- ется не это множество юридических инструментов, а фигура самого прави- теля и правовые способы, какими он пользовался. Примем к сведению, что первичными были не сами законы, изданные царём, а глиняные таблички, содержавшие исходный текст. Учтём в качестве условия, что царём Хам- мурапи вначале была предпринята серия захватнических войн, в ходе од- ной из которых им было уничтожено даже союзное государство Мари. В итоге к 1755 до н. э. он захватил всю Месопотамию. Появившиеся на свет законы он издавал уже в собственной редакции. Чем же интересны законы в реальности? Во-первых, царь постоянно напоминал всем о водворении справедливого порядка в его империи: он писал об основании, прочном, как небеса и земля, порядке, который для него, заботливого и богобоязненного царя Хаммурапи, состоит в привне- сении сияющей справедливости в страну, ради уничтожения зла и пре- ступлений. Во-вторых, свою победу царь воспринял, как божественный знак по устроению своего порядка. Этого, естественно, быть не могло, так как войны им велись на основе вероломства и захвата (для осознания это- го достаточно факта порабощения страны-союзника). Словно не замечая несообразностей своих заверений и реальных дел, Хаммурапи в началь- ных записях текста законов постоянно расхваливает свои победы, именуя себя то богом царей, одолевшим врагов, то первейшим из царей, поко- рившим селения по всему Евфрату силою Дагана [см. 80, § 3]. Тем самым, даже в восхвалениях самому себе он не в состоянии удержаться, чтобы припомнить, как он покорял народы. После завершения войн царь взялся за наведение внутреннего по- рядка. Специалист увидел в данном юридическом порядке обилие догово- ров, соглашений, завещаний, векселей, судебных постановлений [см. 147, с. 10-11]. Остановимся на более существенном – законодательных пред- писаниях, предназначенных для судебных решений. Согласно одному из них, человек выступая в суде со свидетельством о преступлении, и не до- казавший факт преступления, должен быть убит [см. 80, § 3]. Хотя в со- временности, как известно, за недоказанное кем-то преступление следует, в худшем случае, обвинение в лжесвидетельстве, а в лучшем – судья обя- зывает следствие обеспечить его объективно произведённым доказатель- ством. Во втором примере некто, купивший у другого раба, либо рабыню, 183 Тойнби, А. Дж. Постижение истории. – М.: Прогресс, 1991. – С. 486. 357 либо вола и ещё нечто подобное, и совершивший сделку без свидетелей или без письменного договора, считается вором и должен быть убит [см. 80, § 7]. Я не останавливаюсь на теме рабства, привычной для тех времён, но вызывает недоумение явно чрезмерное наказание за сделку, совер- шённую по обоюдному доверию. Нет, царю и его прислужникам обяза- тельно необходимы письменные свидетельства. Для чего? – скорей всего, для снятия налога с оборота, который в случае договорной сделки выявить невозможно. Следовательно, человека готовы подвергнуть казни за отсут- ствие сведений, необходимых для сборщика налогов. Древняя борьба с теневым бизнесом? Можно и так сказать. Но опять итогом становится чрезмерная мера наказания. Наконец, ещё пример: законодательство предписывает шинкарке, под сводом заведения которой собирались преступники, схватить их и приве- сти во дворец к властям. Если же шинкарка этого не сделала, норма зако- на предписывает её за это убить [см. 80, § 109]. Данный пример вообще парадоксален: как можно обязывать женщину повязать несколько, скорей всего, вооружённых мужчин, более того – привести их во дворец. То есть, закон не предписывает ей доложить властям о их наличии, а именно схва- тить и привести. Можно, разумеется, допустить, что царь, составляя зако- ны, подразумевал, что слабая женщина обязательно прибежит во дворец, зная о его грозном законе. Но с формальной точки зрения, на чём посто- янно настаивает юриспруденция, суду ничего не препятствует вынести ей смертельный приговор в случае такого правонарушения. Общий взгляд на законы царя Хаммурапи таков: с одной стороны, он постоянно заверяет читателей законов в своей сиятельной справедливо- сти, заботе о бедных и сиротах, чтобы никто никого не обижал, не посту- пал несправедливо. С другой стороны, он издаёт законы, в которых над всем и вся доминируют чрезмерные карательные меры, безусловно сви- детельствующие о нарушении им принципов справедливости почти в каж- дом законодательном акте. Потому видеть в тексте законов Хаммурапи лишь систему договоров, и не видеть их явно карательного контекста, бли- зоруко. Поучительна в этом плане история издания закона против роскоши Юлием Цезарем. Казалось бы, вполне справедливый закон. Как же он применялся? Повелитель Рима приказал расставить сторожей вокруг рын- ка с целью обнаружения излишних яств и украшений, запрещённых зако- ном. А после все наиболее вкусные и дорогие продукты приказал изымать и тайно доставлять к своему столу [см. Светоний, с. 22]. Не случайно нравственная закономерность: справедливость в делах тирана превраща- ется в несправедливость, а истина превращается в ложь. О сущности государства Теория Еллинека о сущности государства Чтобы уяснить сущность государства, можно начать с современных учений о нём, как с наиболее развитых на фоне прошлого. Но это новей- шее может оказаться далеко не совершеннейшим изложением желаемого предмета. По этой причине я остановился на достаточно полной теории Г. Еллинека, почти примыкающей к новейшим взглядам, и, тем не менее, не- мало связанной с прошлыми взглядами. Еллинек начинает разбор сущности государства с воссоздания тра- диционных понятий. Согласно распространённому взгляду на них государ- ство предстаёт, как некое численное множество людей, занявшее в исто- 358 рии определённую территорию и управляемое господствующей властью, которая позволяет связывать людей в единое целое [см. 73, с. 80]. Приве- дя общее определение, Еллинек переходит к анализу отдельных его при- знаков. На первое место у него выдвигается территория, как некая часть пространства, находящаяся под его, государства, исключительной вла- стью. Еллинек указывает на её решающее значение в плане обеспечения всего жизненного процесса в государстве. При этом он полагает, что изу- чение условий и влияния территории на развитие государства относится не к учению о государстве и политике, а к физической и политической гео- графии [см. 73, с. 84]. Мне думается, что было бы слишком опрометчиво не замечать государственно-политического значения территории. Данное значение раскрывается в пяти аспектах: ограниченная территория защи- щается в масштабе созданных границ; правителям необходим как можно больший набор рекрутов в своё войско; ему же необходимы наиболее ценные и разнообразные природные ресурсы, расположенные на данной территории; территория служит местом пересечения разных международ- ных маршрутов, позволяя брать дань с проезжающих купцов; к данному аспекту примыкает проблема максимально возможного сбора налогов с населения, обнаруженная У. Петти, которые предназначались для чрез- мерных трат правителя и его вельмож. Ко второму основному признаку государства Еллинек относит физи- ческие свойства его обитателей, в соответствии с которыми они могут де- литься на расы и племена. Их изучением, по его мнению, должны зани- маться физическая антропология и этнология [см. 73, с. 88]. Было бы странно согласиться с ним в данном вопросе. Хотя в его же тексте не обойдена вниманием позиция Аристотеля, считавшего государство обще- нием общений людей. Хотя данное мнение Еллинек использовал лишь для разъяснения соотношения государства и общества, а не по прямому его назначению – не для прояснения сути государства [см. 73, с. 94]. Пой- ди он по пути Аристотеля – весьма перспективном, – тогда в лице обита- телей государства он увидел бы не просто расы и племена, а целостное сообщество граждан, с их возможностями и правами. В этом случае физи- ческая антропология и этнология уступили бы место социологии и полити- ке, а в лучшем варианте – социальной философии. Далее Еллинек переходит к анализу соотношения общества и госу- дарства, заявив, что благодаря учению об обществе было преодолено изолированное представление отдельном человеке – последний с самого начала вовлечён в отношения между людьми. Сами же общественные от- ношения значительно упорядочиваются, когда этим начинает заниматься принудительная власть государства [см. 73, с. 100]. Разумеется, соотно- шение общества и государства намного сложней, разнообразней и запу- танней, нежели это представляет Еллинек. Причём, фактор упорядоченно- сти общественных отношений обусловлен далеко не властью, тем более – не властью принудительной. Рассматривает он и теорию, согласно кото- рой государство рассматривается как властитель или власть. Он критикует это представление, восходящее к Петру и Павлу, будучи активно поддер- жанное Гоббсом. Государство в данном учении, отмечает Еллинек, равно правительству. Народные массы, якобы, рассматривали правителей, как истинную реальность государства [см. 73, с. 153]. Основной ошибкой этой теории Елинек считает акцент на фигуре властителя. Реальный власти- тель на самом деле есть не что иное, как юридическая абстракция. Если опираться только на властителя как такового, независимо от представля- ющих его индивидов, неминуем вывод, что со смертью каждого властителя 359 должно было бы уничтожаться и государство. Ведь в фигуре властителя пребывала, вроде бы, всякая непрерывность государственной жизни [см. 73, с. 154-155]. Критикуя данную теорию, Еллинек неточен: он связывает суть государства с жизнью физического лица – правителя. В реальности власть есть вершина пирамиды управления – трон, высшая должность. Известно, что честь отдают званию, должности, а не человеку. Ни пирами- да власти, ни трон никогда не остаются пустыми, так как вершину пирами- ды после смерти властителя занимают преемники, лжепреемники, реген- ты, революционные вожди, неолиберальные правители и т.д. Потому пре- емственность государства такого рода никуда не исчезает. Критика долж- на была бы быть направлена на иной объект анализа: пирамиду власти, как структуру, в которой объединено властвующее меньшинство. Именно данное меньшинство, олигархия, постоянно делегирует (не без внутренних коллизий и конфликтов) из своих рядов ту или иную фигуру на занятие трона, или высшей должности, которая после предъявляется всем в виде представителя всей нации. В целом, учение Еллинека можно рассматри- вать, как историко-теоретическое. Хотя, повторюсь, стратегически важные понятия, необходимые для анализа сущности государства, в нём присут- ствуют. Соотношение общества и государства Немало вопросов возникает ныне при сопоставлении общества и гос- ударства. Еллинек, например, считал понятие «общество» очень неопре- делённым из-за неконкретности его объёма – то ли это отдельное племя, или нация, или сообщество наций, или государство, или межгосударствен- ное сообщество, или человечество. Количественный критерий, если поль- зоваться только им, часто создаёт неразрешимые противоречия. Иное де- ло – исследовать общество в качественном, содержательном плане, как людей, самоорганизующихся на основе нравственных принципов. В этом случае общество может быть сопоставимо и с государством, и с властью. Если общество сопоставляется только с государством, тогда оно может рассматриваться в виде системы самоорганизации граждан на основе норм права и принципа самоуправления. Если общество соотносить с вла- стью, она обязательно монополизирует фактор организации граждан, пре- вратив их в подданных. Как же рассматривают проблему общества представители юриспру- денция? Комаров затрагивает временной фактор, относя период возник- новения общества к планке в 5 млн лет. Государство (с властью во главе) возникает, по его мнению, гораздо позже – 5-6 тысяч лет назад [см. 104, с. 125]. Хотя если изучать историю возникновения государств, связав её с помощью инопланетных цивилизаций, а ранее – с жизнью Атлантов, рож- дение государства уходит вглубь истории примерно на 12 тыс. лет назад. Малоизвестна история цивилизации Лемурии, которое, будь оно на самом деле, отодвинуло бы время возникновения государства в ещё большие глубины истории. Что произошло? Мы опять столкнулись с количествен- ным подходом, который кроме загадок мало что даёт. Значит, нужен всё же подход качественный. Руссо, как известно, проблему зарождения об- щества переносил в некий «золотой век», существовавший в древности. Одновременно он стремится найти место обществу в современных отно- шениях. Критикуя позицию Гроция, Руссо полагает, что первичен договор, заключаемый между сами людьми в их гражданском состоянии. Такой до- говор изначально образует само общество, будучи его истинным основа- нием [см. 178, с. 26]. Теория договорного происхождения государства уже 360 рассмотрена и признано, что крепче всякого внешнего договора внутрен- нее нравственное единство между людьми. Оно, как глубинная проекция духовных установлений в души людей и является с библейских времён ис- тинным основанием общества. Тихомиров отстаивает новый взгляд на понятие «публичности», утверждая, что она не сводима к одним лишь государственным интересам. Прежде всего её основанием становятся общие интересы людей, пред- ставленных через разные сообщества, объединения (политические, про- фессиональные, территориальные и др.). Данные объединения он рас- сматривает в виде объективированных условий их естественного суще- ствования и деятельности. Наряду с сообществами в систему коллектив- ной самоорганизации и саморегулирования он включает организации и предприятия [см. 202, с. 121]. Сам по себе настрой высказанных идей при- ближает нас к общественному саморегулированию. Жаль, что в нём есть некоторые неточности. Прежде всего, понятие публичности вполне может быть сводимо к общественно-государственным отношениям, так как обще- ственное саморегулирование возможно и в границах государства. К тому же корпорации, организации и предприятия регламентируются не публич- ным, а организационно-корпоративным правом. Кое-кто другой полагает, что государство и общество не тождествен- ны. По сути они действительно не тождественны, но вполне могут совпа- дать одно с другим, если государство полностью регулируется обществом и находится под его контролем. Специалист же имеет в виду, скорей власть, которая действительно выделилась из общества, противопоставив себя ему и поставив его под свой контроль. Именно в этом ключе у специ- алиста были бы все основания говорить, что власть – продукт только не общественного, а антиобщественного развития. В том же ключе он мог бы добавить (как он это делает в отношении к государству), что власть может заботиться об обществе, а может и паразитировать на нём, сокрушая об- щественный организм [см. 153, с. 73]. Приходится констатировать, что практически у большинства специа- листов юриспруденции просматривается одна и та же оплошность: госу- дарство они отождествляют с властью. Атаманчук поначалу воспринимает государство в виде формы общества, частью которого становится тот или иной человек. В данном рассуждении всё на месте – там, где государство имеет форму общественной саморегуляции, человек действительно явля- ется его частью также, как и частью общества. Но затем специалист заво- дит речь об органах и структурах государства, посредством которых, вроде бы, формируется и закрепляется общая воля людей. Даже на этом этапе общество способно совпадать с государством, так как любому саморегу- лирующемуся целому необходимы структуры, концентрирующие и выра- жающие его интересы. И только тогда, когда возникает тема монополии властных органов на издание законов, на разные формы управления и принуждения, происходит полный их отрыв от общества в сторону его ма- лой части, вроде бы, обладающей монопольным правом командовать огромным целым [см. 12, с. 40-41]. Авакьян также согласен с самостоятельной жизнью общества, кото- рая окружена немалым числом стабильных правил. Хотя тут же заявляет о невозможности противопоставления общества и государства. Мотивирует он это процессом переплетения общественного и государственного начал. [см. 2, с. 58]. Тем самым, сообщая о самостоятельной жизни общества, он уже имел в виду подчинение его не государственному, а властному нача- лу. Соответственно, и жизнь общества утрачивала самостоятельное бы- 361 тие. Поздняков при сопоставлении общества и государства доходит почти до состояния эйфории в превознесении общественной природы государ- ства. Государству приписывается соблюдение обычаев и духовно- нравственных ценностей, в нём видится олицетворённое право и правовой порядок, что позволяет специалисту стереть грань между обществом и государством. По этой причине он торжественно провозглашает факт со- стоявшегося единения того и другого, заявляя о неправомерности их про- тивопоставления [см. 164, с. 61]. Последующая коррекция специалистом собственных идей неминуемо приводит его к власти. На этом этапе он ещё вяло сопротивляется своему эйфорическому началу, оговариваясь, что власть – это ещё не государство. Тем не менее, власти приписываются свойства быть органом саморегуляции и самоорганизации, создания усло- вий для некоего равновесия между разнообразными противостоящими си- лами. Наконец, вносится окончательное уточнение, что органы власти за- няты преимущественно собственными интересами, а не интересами об- щими. Более того, они, обретя самостоятельность, противопоставляют се- бя как государству, так и обществу, нанося им больше вреда, чем пользы [см. 164, с. 64]. Но если изначально имелся ввиду феномен возникновения власти (а не специфической структуры саморегуляции), стоило ли подни- маться до высот восхваления общественной природы государства. Не проще ли было, дабы не вводить никого в заблуждение, начать с главного пункта – с власти, которая изначально разрушает все начала саморегуля- ции и самоорганизации. |