Трынкин В.В. Мерцания правового поля. Трынкин_Мерцание_правового_поля. Москва 2020 В. В. Трынкин мерцания правового поля удк 34. 01 Ббк 67. 0 Т 80
 Скачать 4.96 Mb.
|
|
Государство как власть и законы Наиболее частым и устойчивым в современной юриспруденции явля- ется отождествление государства не только с властью, но и с законами. В частности, Коркунов приписывал основателям европейской философии понимание сути государства на основе нравственности и целью его стано- вилось достижение счастливой жизни. Коркуновым делался вывод, что при подобной основе государственной жизни образоваться волевая теория государственной власти не могла [см. 110, с. 5-6]. Странно было бы пред- писывать предшественникам идеи волевой природы власти, заявившим о себе в Новое время. Хотя тему власти, как таковую, подробно и обстоя- тельно рассматривали как Платон, так и Аристотель. Иногда Коркунов от- кровенно спешит, заявляя об отсутствии в учениях о государстве Цицеро- на, Г. Гроция, Канта упоминаний о властвовании, как признаке государства [см. 110, с. 3]. Однако Цицерон, например, обращал внимание на то, что внутри самих властных кругов поддерживается кое-какая справедливость: справедливость, считал он, «укрепляет и усиливает даже власть разбой- ников» [219, с. 110]. Гроций был настолько убеждён в праве войны на все захваченные территории, все права, и особенно, власть, что стремился доказать, будто действия победителя не могут быть подчинены или «от- менены чужой властью». 184 То есть, для него власть и государство были фактически синонимами. Наконец, И. Кант, видимо, вслед за Руссо, считал народ верховным сувереном, то есть, полновластным властителем госу- дарства. Понятно, что права отдельных лиц, вне зависимости от их притя- заний, должны быть производны от власти подлинного, а не мнимых суве- ренов [см. 92, с. 268]. То есть, и у Канта говорится о власти в государстве, которая принадлежит народу. Наконец, Коркунов обозначает главную 184 см. Гроций Г. О праве войны и мира. – М., 1994.- С. 127. 362 цель, ради которой рассматривались теоретические взгляды предше- ственников. Данной целью становится государственное властвование, ко- торое определялось им, как проявление единой господствующей воли в государстве. В этой связи, власть трактовалась им, как воля [см. 110, с. 5]. В таком определении возникло две крупных неточности: отождествление власти с государством; отождествлением власти с волей. Из предыдущего изложения ясно, что государство может быть основано на процессах са- морегуляции граждан, не нуждаясь во власти, как аппарате принуждения. В то же время воля – это усилие души, способное преодолевать препят- ствия. В самой воле признак власти не присутствует. Также и власть мо- жет не содержать в себе волевого начала, и тогда власть становится без- вольной. В частности, она часто безвольна в отношении к олигархиям раз- ного толка, которые, обогатившись за счёт эксплуатации людей, оберега- ются властью от излишних налогов. В России 20-х гг. XXl века, например, постоянно поднимался вопрос о введении прогрессивной шкалы налогов. Однако власть постоянно уходила от этой проблемы в сторону. Таким об- разом, власть – не обязательно воля. Но главное, что в ней всегда присут- ствует возможность принуждения граждан. Даже самый безвольный пра- витель никогда не отказывался от этой возможности. Можно даже сказать иначе: не будь у правителя права на принуждение, его никто не считал бы правителем. При общественной саморегуляции искусственно принуждать кого-либо нет надобности, так как многое делается по собственной иници- ативе на благо общества; исключением являются лишь злонамеренные лица, наносящие вред другим людям. Однако в саморегулируемом обще- стве таких немного. К сожалению, не избежал внутреннего противоречия Ильин. С одной стороны, он довольно пафосно заявляет о едином и неизменном задании, высшей цели и объективной природе государства. И задание, и цель, и природа государства фокусируются у него вокруг проблемы организации и защиты духовной жизни людей, связанных бытием в данном политическом союзе. Организация и защита духовной жизни людей должны быть направлены, по Ильину, на самобытное самовыражение каждого, обеспе- ченное правом. После всех этих весьма привлекательных утверждений, Ильин мысленно поручает организацию данного бытия людей власти, для которой, по его мнению, это дело должно составлять единую политиче- скую цель, которой служит государство [см. 86, с. 234]. Но если все дела общества перепоручены власти, озабоченной политической целью, от идеи защиты духовной жизни людей, как и идеи самобытного самовыра- жения каждого посредством и с помощью власти следует отказаться. Так как у её представителей собственные интересы всегда превалируют над общественными. Немало юристов впадает в другую крайность – связывают все свои надежды с развитием права, словно забывая о существовании власти. Так поступает Йеринг, с одной стороны, констатируя, что своего высшего апо- гея организация достигает в государстве. С другой стороны, весь объём государственных целей он обусловливает обширным применением права [см. 86, с. 34-35]. В одном отношении Йеринг прав – государство в принци- пе можно считать системой высшего уровня сложности (если иметь в виду всю гамму отношений в государстве, а не только структуру власти). В дру- гом отношении, связь между целью и правом далеко не непосредственна. Цель может быть направлена ко благу или ко злу. Там, где цель формиру- ется людьми и во-благо, там правовая система служит интересам обще- ства и государства. Но в том государстве, в котором на первом месте в ор- 363 ганизации дел оказываются цели правителя, там, как правило, право от- ступает в сторону, уступая место власти, а его деяния нередко клонятся ко злу. В том же ключе рассуждает Баглай, также весь упор делая на правах людей и тоже, вроде бы, забывая о существовании власти. В частности, он озабочен сохранением демократии, предлагая для этой цели постоянно напоминать государству о соблюдении им необходимого минимума незыблемых прав человека. Он словно заклинает государство, что данные права никогда не должны быть принесены в жертву политической целесо- образности [см. 13, с. 32]. Но как можно напоминать необъятной системе отношений о чём-то или о ком-то? Ясно, что под словом «государство» скрывается власть, которой предлагается постоянно напоминать, чтобы она блюла права людей. Но, во-первых, любое напоминание властному лицу создаёт у него впечатление, что кто-то считает себя умнее его. Во- вторых, как можно исключить из обращения политическую целесообраз- ность, если ею пронизаны все действия органов власти. Потому все взы- вания к соблюдению прав граждан неминуемо вынуждены оставаться гла- сом вопиющего в пустыне. Ещё большее заблуждение возникает тогда, когда создаются модели обновляющейся сути государства. С подобным намерением написана юридико-либертарная концепция права и государства. Согласно ей, в по- нимании сути государства на первое место выдвигается право. Государ- ство понимается в виде совокупности прав и норм. Нерсесянц одновре- менно обозначает право в виде правовой организации публичной власти, что уже вносит двойственность в концепцию. Специалист пытается выйти из затруднения тем, что предписывает власти условие преобразования общезначимого права в общеобязательный закон, для установления и за- щиты общезначимого правопорядка. В итоговой формуле государство преобразовано в правовую систему публичной власти, организующей сво- бодных индивидов [см. 147, с. 77-78]. Если на первое место выдвинуто право и свободный правопорядок, в котором граждане живут, сообразуясь с имеющимися правами и нормами, по какой причине в эту систему отно- шений привносится организующая власть? Если же она подразумевалась с самого начала, все прожекты о юридико-либертарной концепции права и государства можно было с порога забыть. Так как воцарившаяся в центре правовых отношений власть обязательно перекроит их под свои намере- ния и задачи. Есть и иной крен в юридическом сознании – создание теоретического представления о некоей будущей социальной реальности, которая воссо- здаётся, как уже существующая. В частности, Мальцев верно отмечает, что любое столкновение идей, нормативно-ценностных установок и веро- ваний предстаёт в виде силового поля человеческих энергий, как физиче- ских, так и душевных. Векторы утверждающихся идей (нормативно- ценностных установок и верований) действуют как разнонаправленно, так и совместно. Предложив это точное наблюдение, специалист неожиданно заявляет не только то, что властные посылы пребывают в том же силовом взаимодействии, но и то, что таким способом в целом осуществляется власть, вроде бы, имманентная социальным интересам [см. 130, с. 290]. Само наблюдение о силовом поле, возникающем в моменты столкновения идей и концепций, тем более, человеческих воль, вполне достойно внима- ния. Ранее нечто подобное высказывалось Н. Гумилёвым, открывшим тон- ко-энергетический план, связывающий в незримую целостность ту или 364 иную нацию. 185 Понятно, что и властные посылы также вплетаются в это силовое поле. Но странно полагать, что власть, осуществляющаяся таким способом, действует имманентно социальным интересам. Гораздо внима- тельней был Аристотель, когда писал, что власть делает нечто подобное только тогда, когда совершающееся ею связано с какими-то её собствен- ными целями. Кое-кто из специалистов, уже вступив в XXl век, мыслями остаётся с давно ушедшим в прошлое марксизмом. Разумеется, сочинения Маркса нельзя отвергать безоговорочно. Его экономическая теория в первом томе «Капитала», раскрывающая суть эксплуатации работников так называе- мыми хозяевами, не только не утратила своей ценности, но, видимо, надолго останется образцом точного анализа данного явления. Политиче- ское учение Маркса совсем иной пробы, в нём немало устаревших понятий и идей, которые невозможно воссоздавать без ущерба для собственных взглядов. Так и в данном случае: начав с верного различения власти соци- альной и политической, с характеристики первой, выражающей интересы общества, Венгеров неожиданно соскальзывает на классовую теорию. С её помощью он характеризует второй вид власти, защищающей интересы тех групп общества, которые на протяжении веков доминировали в обще- стве в виде особого класса. Более того, специалист настаивает, что изна- чальное выражение именно классовых интересов преобразует власть, а вместе с ней и государство, в политическое устройство. И тут же делает оговорку, что с периода исчезновения классов и классовых различий, по- литический характер публичной власти сохранится [см. 37, с. 75]. Мне ду- мается, что в данном случае совершено две оплошности: сохранение классовой структуры и привязка к ней политической особенности власти. Предложенное Марксом и его предшественниками деление общества на классы в какой-то степени соответствовало прошлым этапам развития человечества. С отменой прошлой классовой принадлежности, вследствие усложнившейся дифференциации хозяйства, а также в связи с появлени- ем и утверждением фактора социальной мобильности, классовая структу- ра общества перестала существовать. Это, кстати сказать, трудно не за- метить. Более серьёзное возражение относится к связи политической до- минанты власти с классовым устройством общества. Если оставаться в этой логике, политическая особенность власти после исчезновения клас- сов должна исчезнуть. Но данная особенность власти присутствовала до возникновения классов и сохранилась после их исчезновения. Напрямую политическая функция власти возникает при главном основополагающем обстоятельстве – когда она используется для захвата, поддержания, удержания власти, а также ради активного принуждения граждан. Полити- ческую функцию заменяет функция социальная, когда власть используется для обеспечения надёжности регулятивных процессов в саморегулирую- щемся обществе (тогда она становится регулятивной структурой). Если в первом своём виде политическая функция субъективна и произвольна, то во втором, социальном виде – она объективна и фундаментальна. Сам Венгеров склонен, как и многие, видеть в политической особен- ности власти преимущество первое её применение – ради принуждения граждан. Почему-то именно для этой, в целом карательной функции, он считает нужным наделять властью особый слой, представленный в аппа- рате управления (не государства) [см. 37, с. 35]. К сожалению, стремление связать политическую особенность деятельности власти с принуждением 185 Гумилёв Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. – М., 1994. – С. 370, 388. 365 – не единично. В том же ключе рассуждал Кельзен, тем самым разбивая чистоту своей теории права. Более того, он даже подчёркивал: именно принуждение способно выразить политическую особенность государства и власти [см. 99, с. 350]. Наконец, Комаров придаёт государству фактор субъектности, как будто именно оно, а не органы власти, устанавливает нормы права, превращая их в орудие политического господства. Тем са- мым, и государство (в реальности – власть), и право воздействуют на об- щественные отношения [см. 104, с. 121]. Косвенно во всех этих идеях про- сматривается наследие марксизма в его определении сущности государ- ства, как органа насилия того или иного класса над другим. Марксизм ушёл, его теоретическое наследие в прямом и преломлён- ном виде даёт о себе знать весьма искажённым представлением о сущно- сти государства и власти. Учитывая данное обстоятельство, странно вос- принимать идею, согласно которой механизм государства представляется внутренне единым. В частности, Комаров утверждает, будто в государстве проявляется фактор подчинения всех частей целому, а этим целым оказы- ваются, вроде бы, органы власти [см. 104, с. 149]. Но как же может быть механизм государства внутренне единым, если доминирует фактор при- нуждения, раскалывающий государство на малую принуждающую часть и огромную часть – подчиняющуюся. Прудон на сей счёт замечал, что если вы управляемы, значит, вами командуют, вас проверяют, контролируют, за вами шпионят, преследуют. Причём, людям, совершающим такие дей- ствия, не нужны ни достоинства, ни мудрость, ни справедливость. 186 Где уж тут быть единому и сплочённому государству. Баглай признаёт сло- жившееся положение дел даже некоторым достижением, так как нет, вро- де бы, более ценного состояния, чем гармония многих звеньев государ- ственной власти. Тем самым, преодолено, мол, тоталитарное прошлое [см. 13, с. 16]. В реальности, даже взаимодействующие ветви власти дале- ко не всегда едины в своих действиях, не говоря уже о многих других зве- ньях государственной власти. Ведь то там посадят чиновника, то тут. А ко- ли есть подобные факты, коих немало, значит слаженный механизм вла- сти – больше пожелание, чем реальность. Особенность сущности государства В предыдущем изложении, характеризуя часть мнений специалистов юриспруденции, пришлось больше анализировать суть власти, нежели государства (хотя сами специалисты рассуждали именно о государстве). В настоящий момент предстоит осмыслить сущность государства как тако- вую. Помнится, что теоретики XlX века вынашивали мечты уничтожить государство. В соответствии с этими мечтами, традиция Маркса породила теорию революции с помощью пролетарских сил, традиция Бакунина – теорию анархии в общественном устройстве. Обе традиции свелись к по- пыткам обвинять во всех бедах людей государство и к страстному жела- нию его свернуть. Но мощь властных органов, точнее – олигархических структур, оказалась намного сильней. В результате обе традиции завер- шились крахом. По форме продолжая традиции Маркса, Ленин в 1924 г. вынужден был признать, что попытки преобразования страны натолкну- лись на силу бюрократии. Но он не заметил, что сам способствовал вы- 186 P. J. Proudhon, General Idea of the Revolution in the Nineteenth Century, trans. John Bever- ly Robinson (London: Freedom Press, 1923), pp. 293 —294 366 страиванию вертикали власти, породившей эту бюрократию. Теория анар- хии привела в Европе к ситуативным попыткам мелких анархических групп устраивать кратковременные и бесперспективные акции протеста. В ре- зультате исторического развития возобладала точка зрения, согласно ко- торой государство, как специфически организованный строй отношений, неустранимо. Идея о невозможности устранить государство трансформи- ровалась в идею о невозможности устранить высоко иерархическую власть. Теория юриспруденции рубежа XlX-XX века лишь подыскивала способы, с помощью которых власть неминуемо должна присутствовать на вершине государственного управления. Одним из аргументом становилось мнение, допускающее возможность господства власти над жителями стра- ны лишь в том случае, если власти удаётся действительно представлять интересы общества. Тем самым, право существования власти сводилось, вроде бы, к праву народа, от имени которого она господствует и повелева- ет [см. 206, с. 320]. Лучшие представители современной юриспруденции начинают сме- щать акцент с сущности власти к сущности государства. Такая смена ори- ентиров протекает не без труда. Отыскивая подходы к государству с ис- пользованием разных позиций – исторической, юридической, социологиче- ской, философской – иногда специалисты приходят к мысли, что сформу- лировать универсальное понятие государства невозможно. Анализу под- даются, мол, лишь отдельные его аспекты [см. Морозова, с. 45]. Универ- сального понятия государства, вроде бы, не будет никогда. Однако всегда сохраняется принципиальная разница между отдельными признаками и сущностью государства. Признаков может несколько или много, сущность всегда едина. Её и следует выявлять, а после определять с её помощью искомое понятие государства. Морозова, оставляя в прошлом марксист- скую трактовку сути государства, обращает взор на иной подход. В нём на первое место выдвигается общесоциальная роль государства. В соответ- ствии с нею, государство предназначается для служения обществу. Сущ- ностью государства признаётся разрешение возникающих противоречий и конфликтов, чтобы в конце концов объединить все общество, быть сред- ством достижения социального согласия и компромисса [см. 142, с. 50]. При опыте перенастройки государства на социальный лад, его сущность пока больше напоминает действия органов власти, которым и приписыва- ют функции разрешения возникающих противоречий и конфликтов, а так- же служения обществу. Хотя чуть ранее та же специалист характеризова- ла эту сущность посредством совокупности наиболее глубинных, устойчи- вых отношений и связей, в которых просвечивают внутренние закономер- ности развития государства. Но тут же, по традиции, эта точно охаракте- ризованная сущность ускользала, уступая место поверхностным структу- рам управления – органам власти. А далее начинался привычный разго- вор о том, в чьих руках она находится, чью волю выражает и чьим интере- сам служит [см. 142, с. 49]. Очевидно, что все последние признаки отно- сятся к ситуативным, субъективным, случайным, а, значит, к сущности гос- ударства не могут иметь никакого отношения. Ведь, на протяжении исто- рии в одном и том же государстве власть переходила из рук в руки множе- ство раз. Основной оплошностью ряда специалистов юриспруденции при определении сущности государства является перечисление ряда призна- ков без уяснения их привязки к самой сущности. Словно мантра из книги в книгу повторяются три основных признака государства, вроде бы самые главные: его граждане (население, нация, народ); его территория, имею- 367 щая границы; и его власть. Иногда вспоминаются основные ресурсы госу- дарства, к которым относят налоги, бюджет и собственность, не вспоминая о природных ресурсах. Кое-кто добавит совокупность прав и свобод [см. Тихомиров, 204, с. 82]. Иногда создаётся немалая классификация призна- ков. В их наборе государство воспринимается и как форма общества, его структурирующая, упорядочивающая; как территория в виде места на пла- нете Земля; как юридическое объединение людей, в котором каждый предстаёт в виде гражданина; как способы технологического выражения, а также закрепления общей воли, которая связывается с официальной мо- нополией на выпуск законов, а также принуждение людей; как аппарат, состоящий из чиновников-профессионалов, которые обеспечивают функ- ции и потенциал, вроде бы, властной силы общества; и даже как управ- ленческая деятельность самого общества, которая, как бы, органично со- четается с другими видами управления; наконец, государство предстаёт в виде некой целостности в ряду сообщества других государств [см. Ата- манчук, 11, с. 92-93]. Трудно сказать, для какой цели собраны признаки, существующие в реальности, либо как противоположные, либо не суще- ствующие вообще на данном этапе истории. В частности, государству в виде власти приписан фактор структурирования и упорядочивания обще- ства, а далее тому же обществу приписана управленческая деятельность. Но если общество обладает возможностями управления/самоуправления, оно само себя и сумеет структурировать, не нуждаясь во власти. Или: как общая воля, выразившаяся в государстве, примет решение саму себя принуждать? Или ещё: с каких пор чиновничий аппарат обеспечивает властную силу общества, ведь он в реальности демонстрируют свою власть над обществом. В конце концов, произошло то, что сущность госу- дарства словно подменили отдельными составляющими, чего в принципе быть не должно. Иногда возникает намёк на приближение к сущности государства. Намёк заключается в обозначении субстанции государства, как политиче- ски самоопределяющегося этноса [см. 147, с. 543]. Слово «политический, имеет, как известно, широкий контекст, связанный с трудами Аристотеля; и узкий контекст, обусловленный борьбой разных групп за власть. Потому требовалось уточнить, в каком контексте использован термин «политиче- ское». Тем не менее, существенна сама субстанция самоорганизующегося этноса. Отталкиваясь от неё, нетрудно выйти к сущности государства, как глубинной системе саморегуляции общества. Важно иметь ввиду, что эта сущность не окончательно оформлена, но лишь условно обозначена. Бо- лее полно она может быть представлена при всём наборе структур и фак- торов, характеризующих жизнь государства. Данное государство, имею- щее общественную природу, существует, как вполне самостоятельное. Хо- тя таких государств пока нет. Потому приходится учитывать параллельно существующую саморегулирующемуся обществу деятельность властных структур и их способов их принуждающего воздействия на общество. Управленческому началу в неявной, а иногда и в явной форме противо- стоит фактор саморегуляции людей. Два разных типа – политических и нравственно-социальных отношений – всегда сосуществуют, противобор- ствуя между собой. В этой связи, можно допустить существование ква- зисистемы, в пределах которой осуществляются два противонаправлен- ных процесса – управления и саморегуляции – преобразующихся в третий, общий для них процесс. Данный процесс чрезвычайно переплетён, запу- тан, наполнен коллизиями и конфликтами. В явном виде он выражается в 368 открытом столкновении самоорганизовавшихся граждан с властью (её по- лицейскими силами). Таким образом, сущность государства есть вовсе не абстрактно су- ществующий народ, понимаемый отдельно; она не территория, понимае- мая отдельно; не неизвестно кем образованные органы власти с их прину- дительным порядком. В самом общем плане сущность государства пред- стаёт, как невероятно сложный синтез регулятивных процессов: А) в од- ной плоскости государство предстаёт, как система внутренней, нравствен- но-социальной саморегуляции всех человеческих общений, опирающихся на принципы нравственности. В) в другой, параллельно ей существующей плоскости – оно обусловлено управленческой деятельностью ныне суще- ствующих органов власти, действующих на основе принципа политической целесообразности. С) в полном виде сущность государства предстаёт, как совокупность регулятивных взаимодействий, исходящих и от системы саморегуляции; и управленческих воздействий, порождаемых структурой управления; которые происходят внутри сложно переплетённой взаимо- отношениями и конфликтами общей системы регулятивных процессов и отношений. Причём, данные две формы в масштабе третьей сосуще- ствуют на одной и той же территории, в одно и то же время. |