Трынкин В.В. Мерцания правового поля. Трынкин_Мерцание_правового_поля. Москва 2020 В. В. Трынкин мерцания правового поля удк 34. 01 Ббк 67. 0 Т 80
 Скачать 4.96 Mb.
|
|
Специфика принудительного властвования Ранее не раз приходилось замечать, как подчёркивается, даже где-то превозносится правовой фактор принуждения. Необходимость введения принуждения часто обосновывается необходимостью пресечения право- нарушений. Отчасти изучается и его внутреннее основание. Остановимся на нём. Патнэм, описывающий наполеоновскую Францию, обращает внима- ние на административную науку, последним словом которой явилась пре- дельно централизованная модель властвования. В связи с данным усло- вием возник вывод, что необходимым лекарством для слабого нового гос- ударства является сильная централизованная власть [см. 156, с. 33]. Со- гласно мнению специалиста, именно административная наука, достигшая апогея в наполеоновской Франции, оказалась основанием для введения сильной централизованной власти новоявленного императора. В реально- сти всё происходило наоборот: вначале Бонапарт расстрелял из пушек революционный народ Франции, затем установил своё полновластие в стране, а после присвоил себе званием императора. Юристы же, вначале служившие королю; затем возглавили революцию при диктатуре Робеспь- ера, присутствуя во всех правящих комитетах; а после разгрома револю- ции Бонапартом, мгновенно переметнулись на его сторону, подготовив 394 ныне известный кодекс. Он и был преподнесён ими Наполеону. Именно в данном кодексе впервые в новой истории детальнейшим образом были прописаны конституционные, правовые, а более всего – административ- ные нормы, в большинстве своём имеющие принудительный характер. Опыт, продемонстрированный юристами Франции времён Наполеона ока- зался заразителен. Его унаследовали юридические школы многих евро- пейских стран. Кельзен, уже в другой стране и совсем в иное время, стремится осмыслить юридическую ценность государства в его в отношении с под- данными. При этом он повторяет оплошность предыдущего специалиста, наделяя субъектностью правопорядок и полагая, будто именно он предо- ставляет представителям государственных, властных органов право ис- пользовать в отношении к подданным формы одностороннего волеизъяв- ления (приказы) [см. 99, с. 345]. Хотя, как и в первом случае, властная инициатива спускается с властной вершины, окружая себя властными ли- цами и структурами и образуя правопорядок. Коркунов делает другую, ра- нее охарактеризованную оплошность, превращая государство в субъект действия и приписывая именно ему специфику принудительного властво- вания. Затем превращает свою оплошность в аксиому: «государство есть прежде всего властвование» [см. 110, с. 24-25]. Ясно, что субъектом дей- ствия могут быть везде и всюду только лица, имеющее в своём распоря- жении власть, как выяснено – опирающуюся на вооружённые силы. После уже именно правители выступают от имени, хотя далеко не всегда по по- ручению государства. Опять нельзя не повторить, что государство пред- ставляет собой особую форму человеческого общения, основным призна- ком для которого являются регулятивные процессы. Если государство ис- пользуется лицами, обладающими властью, для покорения основной ча- сти народа, они получают возможность применять любые меры принужде- ния. Сталин мог без труда поместить лучших теоретиков и изобретателей по квантовой физике в «шарашку» – замкнутое пространство тюремного типа, чтобы они занимались исследованием именно там. Мэр Москвы С. Собянин в период коронавируса (апрель 2020) ввёл систему цифровых пропусков, с соответствующей мерой слежения за каждым человеком и штрафами за нарушение режима изоляции. А после предложил распро- странить данную меру на всю страну, чем после окончания эпидемии вполне могут воспользоваться специальные службы. Идея о «Большом брате» Дж. Оруэлла, всюду и везде надзирающем за подданными, может тогда оказаться явью. Ангажированные специалисты юриспруденции словно не видят дан- ных следствий, вытекающих из принудительного властвования, восхваляя без каких бы то ни было оговорок правоохранительную деятельность, как основную функцию государства. Подчёркивается лишь её самостоятель- ность, однородность и устойчивая повторяемость [см. Бельский, с. 21]. Хо- тя у правоохранительной функции, как и у всех остальных функций госу- дарства всегда есть два полюса: во-благо и во-зло. Если правоохрани- тельным структурам и лицам даётся установка помогать гражданам, они делают именно это. Так в одной из западных стран полицейские, останав- ливая на улице прохожих, вручали им маски, защищающие против инфек- ции (в период эпидемии). И наоборот, если тем же органам и лицам даётся установка всеми средствами загонять граждан в свои квартиры, они дела- ют именно это, нередко с чрезмерным усердием. Прав в этом плане Фул- лер, утверждающий, что основной задачей для любого правителя являет- ся не просто создание законов, чтобы они обозначали границы поведения. 395 Нет, правители стремятся, прежде всего, запугать граждан, доводя их до состояния беспомощности [см. Фуллер, с. 54]. Действительно, в наиболее жёстких правовых режимах, особенно при возникновении стихийных бед- ствий, всегда есть две противоположные тактики: одна направлена на во- одушевление граждан, и тогда они проявляют максимум сознательности, активно участвуя в преодолении стихийных последствий. Согласно другой тактике, стихийное бедствие словно становится помощником правителя, который в этот период активно вводит максимальные формы контроля за каждым шагом граждан, постоянно их запугивая. Страх, если он действи- тельно возник, парализует человеческую волю, и жёстким правителям это хорошо известно. А там, где граждане запуганы и безвольны, возможны самые жёсткие меры принуждения. Возникает и противовес репрессивному праву, которое фактически не может считаться подлинной правовой формой. Примерами становится иезуитская система отношений, в которой служители церкви слепо подчи- няются церковному иерарху; либо подчинение строя солдат безоговорочно принуждающему приказу командира. В обоих случаях применение автори- тарно-приказного управления людьми практически выведено за рамки правового поля, так как полностью исключает любой намёк на инициатив- ное, автономное решение, основанное на некоем паритете взаимных прав и обязанностей [см. Пашуканис, с. 56]. Общая оценка принуждения даёт веское основание считать, что общество под постоянным давлением при- нуждающих норм и приказов перестаёт развиваться, в нём происходит стагнация человечности и права. Следствия принудительного властвования Общая оценка принудительному праву и соответствующим действи- ям уже отчасти дана. Важней более широкая палитра следствий, возника- ющих в связи с принудительным властвованием. Нередко при оценке последствий действий конкретных людей, обла- дающих высшими полномочиями и использующих вполне прозрачные приёмы принуждения, возникают ни о чём не говорящие фразы. Так, При- гожин, склонный к бездоказательным обобщениям, скопом объединяет в одно все беды, которые настигают государства, структуры власти, корпо- рации. Перечисляет возможные события, в них происходящие – конфлик- ты, захваты ресурсов, патологии. А далее указывает на, вроде бы, главную опасность, подстерегающую человечество – подрыв и разрушение его ор- ганизационной среды обитания [см. 172, с. 8]. При этом ни слова не гово- рится об основных причинах надвигающейся беды, а также о том, реально ли организационная среда обитания является основной проблемой чело- веческих бед и несчастий. Намного точней в своих оценках Спиноза, открывающий глаза на высшую тайну властвования. Этой высшей тайной был и остаётся обман, исходящий от правителей, когда они постоянно напоминают гражданам о своей заботе об их благополучии. Немало людей верят таким речам, бо- лее того, наиболее доверчивые готовы даже сражаться за свое фактиче- ское порабощение, всё время думая, что они сражаются за благополучие. Так довольно часто поступают люди, посвящающие себя службе в армии и полиции готовые, подчас, отдавать собственные жизни ради тщеславия одного какого-нибудь человека [см. 193, с. 9]. Жувенель также точно под- мечает, что верховные правители часто окружают себя честолюбцами, обещая им высокие места в управленческой иерархии. Затем с помощью 396 этих людей правителям уже нетрудно усиливать формы и способы юриди- ческого и фактического давления на общество. Основной формой такого давления становится постоянно возрастающая степень налогообложения. Параллельно вводятся многочисленные запреты, которые посредством законодательно-административных норм существенно ограничивают со- циальную и экономическую (предпринимательскую) активность. Для то- тального контроля усиливаются полицейские силы. В результате верхов- ная власть, наобещав горы счастья людям, использует ресурсы обще- ственного богатства лишь ради собственного благополучия. Народу, как правило, остаются лишь крохи [см. 78, с. 217]. Следствия принудительного властвования могут быть менее и более трагичными. Специалист, вспоми- ная годы революционной диктатуры в России 1917 г., пишет о семье фи- лософа Н. Лосского, которая, вроде бы, неспособна была осознать, что под видом субъективного насилия скрывалось некое насилие, возникшее словно из ниоткуда. 198 Ниоткуда насилие не возникает. Оно имело и всегда имеет ту или иную причину. Новым правителям нужно было избавиться от прежних авторитетов в самой высшей области знания – философии, в ко- торой Ленин был явно не силён. Именно по этой причине был снаряжён так называемый «философский пароход», на котором из страны были вы- сланы лучшие философы России. Самое безобидное – мысли глубоко ду- мающих людей – оказалось под запретом. Конституции иногда провозглашают запрет на лишение правоспособ- ности и гражданства по политическим мотивам. Реальная практика дея- тельности охранительных структур часто с конституционными ограничени- ями не считается, подчиняясь лишь своевольным приказам непосред- ственных начальников. Если обычное лицо (каковыми часто бывают поли- цейские и охранники ФСИН) наделяется чрезвычайными полномочиями, их владелец начинает верить в свою безнаказанность. Она развязывает умы и руки. Такое лицо, всё более и более издеваясь над людьми, способ- но утратить облик человека и превратиться в садиста [см. Мельгунов, с. 143]. Имея немалые полномочия, часто вопреки конституционным ограни- чениям действуют специальные службы. Дабы максимально усилить кон- троль за явной и неявной оппозицией, иногда такую оппозицию искус- ственно создают. Затем организуется провокация по созданию заговора мнимой оппозиции против власти, что позволяет эту оппозицию, в конце концов, «раскрыть» и арестовать. Информационного шума много, но фак- тически ни в чём не виновные, обычно молодые ребята, получают реаль- ные и достаточно длинные сроки наказания. Постепенно наращивая меры слежения за обществом и увеличивая санкции за нарушение гражданами искусственно созданной системы запретов, спецслужбы иногда создают атмосферу панического состояния у людей, поскольку каждый незнакомый человек может показаться «шпионом» (как это было при Сталине). В со- временности власти ряда стран сочинили форму присвоения некоторым организациям статуса «иностранного агента». Критерием для такого при- своения является получение данной организацией каких-либо сумм из-за рубежа. Иногда «иностранным агентом» становится вообще какая-либо неугодная структура, скажем, зарубежное средство СМИ, вещающее на данную страну. В любом случае, на все структуры, признанные «иностран- ными агентами», налагаются существенные ограничения, вплоть до запре- та их деятельности. Причём, закона о свободе информации, при этом, ни- 198 Lesley Chamberlain. Philosophy Steamer. – London: Atlantic books, 2006. – P. 23-24. 397 кто не отменяет. Создаётся, тем самым, прецедент фактического наруше- ния закона властями, ранее принятого ими самими. Многополюсное противостояние в государстве Коркунов выступал против употребления понятия «единая воля» в отношении к государственному властвованию: данное понятие, говорил он, никак не связано с негодным приёмом волевого объяснения явлений, если использовать критерии науки. История развития государственной жизни во множестве случаев предстаёт в виде некоей результирующей взаимодействия и борьбы самых разных интересов и сил, из которых и со- стоит содержание общественной жизни [см. 110, с. 11]. Ту же критику Кор- кунов распространяет на правовые правительственные установления. Будь они направляемы единой волей, она выражала бы себя во всех из- данных законодательных документах. Реальная правовая ситуация выгля- дит совсем иначе, так как фигурирует множество правовых актов, в кото- рых скрыто намерение самых разных управленческих структур, как про- шлых, так и ныне издаваемых [см. 110, с. 12]. Выступая против понятия единой воли, Коркунов фактически не отказывается от понятия властвую- щей и управленческой воли. Он представляет её лишь во множественном числе, учитывая, как я полагаю, эволюцию властвующих и управленческих процессов, в результате чего они словно наслаиваются один на другой. В итоге возникает их столкновение, что выражается в противоречивости за- конодательных актов – незначительной или существенной. Например, в России лишь в 2019 г. была проведена чистка законодательных актов, в число которых входили даже те, которые были изданы в период зарожде- ния советской власти. До этой чистки, которая окончательно не заверше- на, всё обилие законодательных актов, содержащих в себе разные воле- вые намерения, продолжало действовать на территории России, внося пу- таницу, неразбериху в деятельность различных управленческих структур. Тем не менее, даже рассуждая об общественной жизни, Коркунов имел в виду лишь властный и управленческий уровень. Подобно Коркунову, рассматривает правовую власть Ильин. Он в общем виде представляет её, как единое полномочие единого субъекта прав, некоей единой корпорации, позволяющей устанавливать и приме- нять правила поведения. Хотя в процессе своего осуществления эта пра- вовая власть делится на множество отдельных полномочий, которыми об- ладают отдельные субъекты права: монарх, сенат, государственная дума, министры, губернаторы, верховный судья; а также главы на более нижнем уровне в земствах и городах [см. 86, с. 148]. Подобие Ильина и Коркунова отчасти состоит в том, что оба теоретика описывают только управленче- ско-законодательный эшелон власти, не распространяя волевые и право- вые отношения на существующее общество. Тогда как оно переполнено волевыми намерениями и решениями, часто идущими вразрез, иногда во- обще против решений управленческих структур. Причем на стороне граж- дан выступает естественное, обычное, а у ряда граждан – божественное и разумное типы права. Напомню, что не бездействуют и криминальные структуры, также опираясь на нормы противоестественного права. Потому в реальных отношениях происходит сложнейшее пересечение множества волевых решений, а также столкновение множества законодательных ак- тов и норм с действующими нормами фундаментальных типов права, к ко- торым присоединяются волевые решения криминальных структур с их нормами противоестественного права. 398 К сожалению, кое-какие современные специалисты юриспруденции продолжают транслировать идею, согласно которой власть покрывает своим принудительным воздействием огромную массу граждан в масшта- бах страны, которые по определению становятся её подданными, испыты- вая чувство верности к монарху [см. 199, с. 366]. В реальности, всё множе- ство граждан взаимодействует с другими гражданами напрямую, помимо и в стороне от всякого влияния органов власти. Подданство во множестве таких ситуаций оказывается виртуальным. Встреча с властными органами происходит лишь в моменты совершения правонарушений, чаще – по- средством налоговой службы, да в случае получения прав (лицензирова- ние, дотации, субсидии и т.п.). Общение с налоговой службой происходит у представителей бизнеса и любых бизнес-структур четыре раза в год. Оно не слишком обременительно. Наиболее близко граждане соприкасаются с представителями власти в условиях работы в какой-то структуре (на пред- приятии, в организации). То есть, они становятся подданными во властно- законодательном (не в субъективном и не в правовом) смысле преимуще- ственно в рабочее время. Это достаточно значимая форма принуждения. Но она исходит не от верховной власти и её репрессивных органов, а от руководства структур. Преданность монарху в этих структурах отсутствует. Преданность к руководителю (скорей – угодничество) испытывают лишь единицы, жаждущие карьерного роста. Иногда специалист юриспруденции ставит перед обществом задачу, почему-то, медленного, хотя и неуклонного изничтожения привычки при- нуждения, из-за которой люди, вроде бы, утратили вкус к инициативе и творчеству [см. Васильев, с. 78]. Привыкнуть к принуждению невозможно. При каждом принудительном воздействии на человеческую душу, она про- тестует, подвигая человека на разные формы избегания или противостоя- ния принуждению. Регулятивные процессы, как выяснено, происходят в каждой организации, предприятии, корпорации. Творческий дух также жив в человеческих душах при любых формах принуждения, просто ему часто нет форм для реального выплеска. Кроме того, управленческие процедуры аппарата власти по распространению и объёму форм принуждения значи- тельно уступают всем остальным регулятивно-правовым процессам, часто в принуждении не нуждающимся. Соответственно, фактор принуждения в сложнейшей жизни государства должен применяться в самых редких слу- чаях – только при правонарушениях, а также при внешнем вторжении. В остальном огромном объёме ситуаций, действий и обстоятельств потреб- ность в факторе принуждения должна быть минимальна. Только при таком условии общество и целостная жизнь государства станут развиваться по экспоненте. Способы принуждения Введение форм принуждения Ангажированные специалисты юриспруденции убеждены, что при- нуждение является главным регулирующим фактором. Хотя регулятивные меры должны использоваться в принципе для гармонизации складываю- щихся взаимных отношений между людьми. Наведение порядка посред- ством принуждения или гармонизации – крайние полюса управленческо- регулятивных процессов. Тем не менее, в сложившемся правопорядке по- ка доминирует принуждение, к способам которого стоит присмотреться. 399 Чичерин даже не сомневается, оценивая суть закона, полагая что по- следний совсем не предполагает наличия отношений свободных лиц друг к другу. Вместо общих всем общений им вводится отношение единицы к целому, с позиции которого появляется возможность принизить эту едини- цу – то есть гражданина. Хотя властитель – тоже отдельный человек и всюду происходят отношения между людьми, даже тогда, когда на одной стороне оказывается структура. Тем не менее, арифметическое сопостав- ление Чичерин превращает в обоснование политического неравенства. В нём появляются отдельные права властей и отдельно – подчинённых [см. 222 , с. 135]. Гревцов, принимая факт дифференциации общества, как должный, вводит функцию социального (на деле – политического) кон- троля, как ещё один способ принуждения граждан. Функция эта вводится внешне мягко: закону, обеспечивающему, кроме прочего, возможность по- литического контроля, предписывается помогать людям в информацион- ном плане и в плане ориентации в жизненных ситуациях. Чтобы люди чёт- ко осознавали, какие виды поведения желательны, а какие просто вредны. Естественно, в случае совершения последних действий на людей должны быть наложены санкции. Тем самым, закон, по форме обеспечивая права и свободы, по содержанию внешним способом доводит до граждан стан- дарты поведения, коим они обязаны следовать [см. 50, с. 110-111]. Факт дифференциации на властвующих и подвластных теперь уже сохраняется в виде аксиомы. Этот факт усиливается функцией политического контроля. Такой контроль по сути своей имеет двойственную форму: он действи- тельно может быть социальным, фиксируя только правонарушения и пре- ступления. Но данный контроль может быть и политическим, целью кото- рого становится фиксация неугодных форм поведения именно с позиции власти. С этим чаще всего сталкиваются предприниматели, которым за- прещается настолько много, что соблюсти все нормы законодательных предписаний они просто не в состоянии. В реальности, избыточные меры политического контроля превращаются в навязчивые помочи для взрос- лых людей, которые оказывают негативное воздействие на граждан. Тем самым, власть, создавая многочисленные стандарты поведения и выявляя потенциальных нарушителей, сама искусственно их создаёт. Наконец, Тихомиров выдвигает условия стабильности власти. Пер- вым таким условием становится её авторитет у граждан, вторым – приме- нение жестоких мер. Сам специалист акцентов не расставляет, лишь уточ- няя, что власть способна утратить опору в обществе. В этом случае, как правило, возникает оппозиция и сепаратистские движения, что приводит к потере управляемости в стране [см. 203, с. 85]. Фрагмент по смыслу про- тиворечив: если народ является опорой власти, есть ли смысл эту опору как-то подрывать, применяя к ней формы принуждения. Кстати, авторитет- ность власти – вопрос всегда спорный, так как есть немало способов до- биться авторитета различного рода подачками, либо жёсткими мерами. Подачки раздают охранителям власти, коих немного. В отношении к боль- шинству граждан чаще используется принуждение, иногда – с использова- нием жёстких мер. Специфичен фрагмент тем, что использование данных мер никак не оговаривается. Не оговаривается и главное – а на каком ос- новании лица, странным образом оказавшиеся над народом, применяют в отношении к нему жестокие меры? Ведь, они понятны лишь в отношении к врагу, да и то лишь в период сражения. Тут же речь идёт о гражданах страны, в отношении к которым таких мер в принципе применяться не должно. Разумеется, процессов введения форм принуждения гораздо больше здесь представленных. Мне важно было обозначить сам факт их |