Трынкин В.В. Мерцания правового поля. Трынкин_Мерцание_правового_поля. Москва 2020 В. В. Трынкин мерцания правового поля удк 34. 01 Ббк 67. 0 Т 80
 Скачать 4.96 Mb.
|
|
Творчество и социально-правовые отношения Принижение мастерства и творчества Мир жив развитием, обновлением прежних и созданием неожиданно- новых форм и качеств. Юридическая мысль двоится по отношению к бу- дущему: большая часть специалистов продолжает настойчиво обслужи- вать практически устаревающие на корню отношения; меньшая часть стремится прорваться к новым идеям и правовым состояниям. Первая часть специалистов практически не замечает потенциала творчества; вто- рая творит новую реальность в праве на свой страх и риск, не совсем вла- дея творческими идеями. Есть смысл обозреть весь комплекс идей, так или иначе относящихся к творчеству. Наиболее явно бросается в глаза при изучении творческого потенци- ала человека принижение его любых способностей, которое существовало у лиц, добившихся превосходства благодаря власти и богатству. Брента- 255 Дмитриев Ю. А., Мухачев И. В. Понятие, предмет и метод конституционного права Российской Федерации – от исторических истоков к современности. – М., 1998. – С. 49. 547 но, к примеру, считал продавца товаров обладателем самих этих товаров, а плюс ещё собственной рабочей силой. Тогда как работника, вроде бы, продавца труда, он считал не обладающим ничем, кроме рабочей силы. Отсюда, полагал он, работник живёт лишь за счёт беспрерывной продажи своего труда. Потому уже в трудовом договоре у первой стороны, облада- ющей собственностью, появляется право господства над работником. 256 Такое восприятие человека безосновательно уравнивает его с рабочим скотом. В нём не учтена его духовная сущность (если она не заглушена преступлением). Духовная сущность не только уподобляет человека Богу, но и творческие дела человека – его величайшим творениям. Н. Бердяев по праву утверждал, что в каждом человеке живёт искорка творчества, да- же зародыш не гения, но таланта. Проблема заключается в условиях, при которых развивают эту способность до состояния совершенства, либо за- глушают её на корню. Когда данная способность растоптана, только тогда человек, да и то далеко не каждый, остаётся при своей рабочей силе. Дру- гая часть людей, именующихся работниками, даже в условиях тяжёлого труда часто находит условия для, пусть небольшого, но творчества. Это в своё время заметил А. Смит, объяснив данную способность лишь ленью работника – мол, не желая исполнять тупые операции, он кое-что изобре- тает. Но факт остаётся фактом – способность к творчеству, пусть искажён- ная по сути, им зафиксирована. Брентано в своём рассуждении не учиты- вает, что любой профессионал, кредитующий своим трудом его покупате- ля (менеджера, собственника), обладает той или иной степенью мастер- ства, нередко – творческими умениями. В этой связи он предоставляет в кредит не просто возможность пользования энергией своего труда, но своё мастерство, разные умения. Это значительная ценность, отличает про- фессионала от чернорабочего, к которому применялось понятие «рабочая сила». В теории юриспруденции есть худое наследие в отношений к творче- ским способностям, творчеству и к гениям. Это наследие приходит в со- временность от криминалиста Ч. Ломброзо. Поздняков полностью поддер- живает его взгляды, согласно которым все великие люди, и даже гении признавались криминалистом ненормальными [см. 165, с. 45]. У меня на этот счёт есть иной диагноз: ненормальными великих творцов и гениев именуют лица с чрезмерным честолюбием. Они, обладая небольшими способностями в криминалистике и психиатрии, стремятся возвысится над людьми творческими, тем белее – гениальными. Мной такое стремление может быть названо «синдромом Сальери» (по версии, убившего Моцар- та). Помимо Ч. Ломброзо, таким же синдромом страдал Моро де Тур и И. Тэн, а также ряд современных психиатров, и, в частности, наш специа- лист. 257 Данным лицам неважно, что у творческих людей, обладающих не- вероятной чуткостью ко всем событиям мира, более, чем у других, есть чрезвычайно подвижная, ранимая душа, им присуще потрясающе разви- тое воображение, а также состояние не просто ума, но глубокого разума, часто пребывающего в состоянии вдохновения. К примеру, Л. Толстому при написании «Войны и мира» потребовались поистине титанические по своей глубине размышления. То же в меньшей степени предпринимает 256 Brentano. Die Arbeitergilden der Gegenwart. III . С. 5 и сл. Его же. Das Arbeitsverhaltnis gemass dem heutigen Recht. С. 183 и сл. и Die gewerbliche Arbeiterfrage в Schonberg's Handbuch der polit. Oecon. 1- е изд. С. 922. 257 См. Трынкин В. Душа и бездны(Психология на перекрёстках судеб). – Нижний Новго- род, 2000. – С. 271-273. 548 каждый глубокий художник (в широком смысле). Их критики с синдромом Сальери не учитывают самого главного в гениальных и творческих людях – их невероятной творческой плодовитости, того, благодаря чему активно развивается культура и цивилизация. Наоборот, Поздняков, что не удиви- тельно, отождествляет творчество с наркотиком. Он полагает, что благо- даря творчеству-наркотику достигается забвение, смирение с подлостями жизни, уход «в заоблачные дали, в царство безудержных фантазий и бес- предельной игры воображения» [см. 165, с. 224]. Специалист, видимо, настолько честолюбив, что честолюбие затмевает его собственный разум. Иначе ему ничего не стоило бы отличить продукты творческого процесса – вдохновляющего, просветляющего, дарящего божественное откровение – от наркотического опьянения, помутняющего разум, толкающего человека на преступления. Странно даже сравнивать между собой романы Достоев- ского, или трагедии Шекспира – с преступлениями, иногда страшными, со- вершёнными в наркотическом угаре. Гревцов сопоставляет между собой два подхода – юридический и со- циально-правовой. Если юрист стремится выверить, каким образом в за- коне зафиксированы нормы поведения, то социолог права, по мнению специалиста, смотрит на закон с позиции людей – как они его оценивают. К оценивающим закон он относит и лиц с отклоняющимся поведением. Он делает вывод, что человек с отклоняющимся поведением ищет пути ис- пользования собственного права, не совпадающего с законом. И тогда определяет суть девиантного поведения, вводя критерий несоответствия его правовым и устоявшимся социальным ценностям [см. 50, с. 255]. Мне думается, что понятие «девиантное» очень размыто и многозначно. Де- виантным может быть противоправное поведение, либо несколько иска- жённое поведение ребёнка, которого быстро записывают в преступники. Девиантными нередко считают и неординарные действия. Каждый чело- век, привносящий в жизнь нечто новое, необычное, по большей части со- здаёт иную теоретическую, художественную или правовую реальность, от- клоняющуюся не от правовых (они содержательно широки), а от законода- тельных норм. Данная реальность воспринимается служителями закона, как нарушение. По этой причине, к девиантному поведению относили и от- носят создателей новой науки (генетики, кибернетики), оригинальной му- зыки, живописи, театра, литературы, наконец, нового правосознания. В этой связи, понятие «девиантное» в юриспруденции, имеющее пока поли- тическое применение, не должно иметь широкого распространения. В про- тивном случае, многие неординарные виды творчества никогда не появят- ся на свет. Тогда как общество постоянно нуждается в творческих проек- тах, о чём, кстати, нередко говорят с властных вершин. Связь творчества и права Связь между творчеством и правом далеко не очевидна. В книгах по юриспруденции нередко разбирается поведение шекспировского Шейлока. Иногда описываются товарно-правовые аспекты в связи с продуктами творчества. Само творчество в правовом аспекте обычно не рассматрива- ется, хотя потребность в этом, безусловно, существует. Кант, провозвестник свободы в нравственности и праве, считал сво- боду, согласную со свободой других, соответствующей всеобщему закону. Свобода была, согласно его взгляду, также единственным первоначаль- ным правом, присущим каждому человеку, благодаря его принадлежности к человеческому роду [см. 93, с. 146]. При всём величии этой правовой 549 свободы (которая, конечно, не единственная из первоначальных боже- ственных и естественных прав), всё же данная свобода направлена на нужды самого человека. Свобода, даруемая творчеством, в правовом плане направлена к людям в виде всех его продуктов. Если кто-то вспом- нит о первоначальной стоимости продукта творчества, то она ничтожна на фоне распространения числа людей, получающих тот или иной продукт творчества в течение неограниченного времени, что существенно расши- ряет возможности творческого процесса. Гегель сразу рассматривает продукты творчества (художественного, научного, религиозного) в виде предметов договора. Такой договор, по его мнению, приравнивает данные продукты ко всем общеизвестным вещам, если иметь в виду способ их покупки, продажи и т. д. Затем Гегель задаёт вопрос: а можно ли считать видом продажи-покупки само творчество? Сам он затрудняется это сделать, так как, вроде бы, по поводу творчества и ведутся переговоры, и заключают договоры, словно это вещи. В то же время, творчество – акт духовный, глубоко внутренний, к договорам не от- носящийся [см. 44, с. 71]. В данном рассуждении Гегель лишь косвенно ка- сается исходной связи между творчеством, как видом созидания и правом. Само творчество, как предмет договора, он квалифицирует неверно, так как даже в случае исполнительного искусства слушатель или зритель по- лучает лишь его внешний продукт – звук голоса, телодвижения актёра, иногда – сложнейшие переливы его чувств. Но эти проявления творчества типичны для любых исполнителей, также и для тех, кто не создаёт ничего оригинального. Переливы чувств неоригинального исполнения становятся поверхностными, часто фальшивыми. Само творчество возникает только в процессе вдохновения и откровения. Оно никаким внешним формам схва- тывания неподвластно. Сам Гегель, не завершив рассуждения о талантах, способностях, неожиданно переключился на римское право, считавшее детей вещами отца. Связь с творчеством неожиданно исчезла. Глубинную сущность творчества Гегель, будучи гением философии духа, к сожале- нию, не рассмотрел. Фуллер, изучавший соотношение морали (в реальности – нравствен- ности), наставлял должностных лиц, чтобы они использовали закон не только ради пресечения вредных поступков, но направляли свою энергию на определенного рода достижения [см. 213, с. 57]. Однако чиновники по сути своей настроены на служение своей корысти, они – любители фор- мализации правил, не замечают либо укоряют профессионалов, мастеров, творцов даже тогда, когда они трудятся безукоризненно. Потому никакой поддерживающей инициативы от них не дождёшься. Переходя от нрав- ственного долга к нравственному стремлению, специалист, указывает на возрастающую роль принципа предельной полезности принимаемых ре- шений [см. Фуллер, с. 59]. В ранее мной созданной работе принцип пре- дельной полезности подвергнут критике за то, что он имеет различные и даже противоположные значения (как минимальную, так и максимальную полезность), превратившись в бесполезный омоним. 258 Добавлю: в твор- ческом процессе невозможно определить ни минимума, ни максимума по- лезности в силу непредсказуемого его развития. Не поможет данный принцип и праву, взаимодействующему с творчеством, так как нет ни ми- нимума, ни максимума полезности в самом праве на творчество. Какая-то немудрящая картина художника-абстракциониста через время на аукци- 258 Трынкин В. В. Рынок и регуляция. – Новосибирск: Издательство «Академиздат», 2018. – С. 105. 550 оне, благодаря случайности конъюнктуры, может стоить миллионы долла- ров, тогда как шедевр живописи может оказаться незамеченным. Потому реального смысла от принципа предельной полезности пользы нет. Точ- ней обращать внимание на этапы и способы достижения совершенства. Далёк от точности Фуллер в суждении о позитивных и творческих требованиях к внутренней нравственности права. По его мнению, данный тип нравственности плохо реализуем посредством обязанностей, как нравственных, так и правовых [см. 213, с. 57]. Сам божественный дух мо- жет лишь одарить творца вдохновением и откровением. Главное и основ- ное требование божественного духа к нравственной позиции творца – поддерживать в душе состояние безусловного долга перед своей призван- ностью. Потому художник (в любом виде творчества) накладывает себя глубинною высшую обязанность творить и творить неустанно; потому та- кая обязанность намного превосходит внешние её формы. Именно такая обязанность нередко подвигает к глубокому творчеству. Высокой духовной творческой обязанностью руководствовалась Анна Ахматова, создавая свою потрясающую «Поэму без героя». Она, кроме прочих тем, пронизана чувством страстного сочувствия к женщинам-каторжанкам, невинно осуж- дённым и испытавшим тяжелейшую долю: «Ты спроси у моих современ- ниц, / Каторжанок, стопятниц, пленниц, / И тебе порасскажем мы, / Как в беспамятном жили страхе, / Как растили детей для плахи, / Для застенка и для тюрьмы. / Посинелые стиснув губы, / Обезумевшие Гекубы / и Кассан- дры из Чухломы / Загремим мы безмолвным хором, / Мы – увенчанные по- зором: / По ту сторону Ада мы». Гревцов по традиции считает правовое регулирование разновидно- стью управленческой деятельности. Он расписывает целенаправленность регулирования, его упорядочивающий характер в отношении к социальной действительности. В связи с данными характеристиками он готов интер- претировать данный вид регулирования в категориях социального управ- ления [см. 50, с. 130]. Наряду с управлением, а не регулированием, суще- ствует огромное число субъектов действий, каковыми являются мастера, творцы во всех отраслях деятельности. Они, посвящая свою судьбу поиску новейших открытий, совершают особый вид регуляции – инновационный. Ведь создание новейшего изделия, особенно объёмного, крупного, всегда сопровождается процессом его внедрения, которое в большинстве случа- ев является коллективным. Чтобы воплотить идею или модель в предмет- ную форму, необходимо вдохновить своей идей коллектив, а затем внутри него установить созидательно-творческие и одновременно творчески- регулирующие действия. Чем больше профессионалов посвящает себя творчеству, тем более расширяется и усложняется поле взаимно- регулирующих отношений. Профессионалы высшего класса ищут новые, ранее не известные формы постоянно. Испрашивал ли любой гений (Дан- те, Шекспир, Микеланджело, Платон, Аристотель, Спиноза, Гёте, Кант, Ге- гель, и многие другие) право на видоизменение, причём, радикальное, су- ществующих управленческих норм в ходе созидания нового мира? Ясно, что никогда. А после созданная реальность становилась прообразом ви- доизменений реального мира, часто – в правовом плане. Ильин описывает наиболее яркие стороны души – одна из них связа- на с однородностью духовной жизни, другая – с совместностью духовного творчества и даже с общностью духовной культуры. Он полагает, что дан- ные способности являются глубочайшей и подлинной основой всякого гос- ударственного единения. Данную связь он называет самой утонченной и, подчас, наименее сознательной. Если же она уловима, то позволяет тво- 551 рить самое могучее, самое нерасторжимое, священное соединение людей в правовые и государственное единение [см. 86, с. 229]. Ильин точно охарактеризовал фактор силы и подлинной основы сов- местного духовного творчества. К сожалению, им допущен ряд неточно- стей: 1) духовное творчество (в отличие от духовной жизни) богато своей разнородностью, а не однородностью; 2) сила и подлинная основа сов- местного духовного творчества характерна для людей нравственных и безукоризненных в своих правовых действиях, но не для лиц, облечённых властью. Последняя часто губит людские души дикой страстью к господ- ству. Коренным образом Ильин неправ, когда отождествляет духовную близость между людьми с государственным духовным единением. По- следнее часто навязывают людям сверху, как бы заставляя их быть еди- ными. Причем, люди прекрасно осознают, что делают это олигархи, обо- гащаясь всё больше и больше, а большинство граждан всё больше и больше теряет в доходах. Потому как бы ни напрягались власти в своём стремлении собрать всех под свою крышу, большинству эти старания, по крайней мере, безразличны. В другом случае Ильин также почти прав, счи- тая, что человек с нормальным правосознанием несёт в себе волевое со- стояние души, он творчески активен; нацелен на поиск в жизни свободно- го, верного и справедливого права; заставляет себя вести борьбу за его обретение и осуществление [см. 86, с. 202]. Неточности в тексте возникают от того, что лицу с нормальным правосознанием нет смысла искать сво- бодного, верного и справедливого права, так как оно всегда при нём. Хотя бороться за его осуществление в мире людей приходится постоянно, и в этом Ильин прав. Есть и другая неточность: существует немало людей с нормальным правосознанием, но не имеющих никакой творческой актив- ности. Творчество и способность к вдохновению – особенные способности души; они, к сожалению, дарованы не каждому. Теория творческого потенциала Тема творческого потенциала, казалось бы, никак не относится к тео- рии государства и законодательства. С переходом на позицию права по- ложение дел может измениться. Какова же всё-таки связь права с творче- ским потенциалом? Аристотель, рассуждая о людях, живущих по естественному праву в государстве, полагает, что, они, будучи умеренными (у него – средними), станут обладать наилучшим государственным строем. Они, не стремясь к чужому добру, сами также будут целыми и невредимыми [см. 10, 1295b30]. В вопросах решения немаловажных дел умеренность действительно необходима. Но он не необходима во многих наиболее острых делах в жизни государства, и даже мешает активным процессам созидания. Ведь творческому процессу ничто так не препятствует, как постоянные напоми- нания о соблюдении казённых норм, или тем более, решительные иные вмешательства в его тончайшее состояние. По этой причине для активно- го развития производств и социальных отношений умеренность и рассуди- тельность более могут считаться тормозящими качествами. Если, наобо- рот, все внешние препоны сняты, возможны неожиданные открытия в об- ласти идей, технологий, изделий, активное развитие права, экономики и общества. Тяга Аристотеля к умеренности такова, что он даже добродетель ста- вит в зависимость средней жизни, от середины везде и во всём. Да и граждан он делит на части, судя не по их качествам, а только по степени 552 достатка: в первую часть попадают богатые, во вторую – умеренно живу- щие, в третью – малоимущие. И настаивает на своём, что умеренность и середина – наилучшее [см. 10, 1295а35]. В общем плане, середина – поня- тие математическое, к жизни людей малоприменимое. Она в принципе ис- ключает творческий прорыв, который благодаря выходу за ранее установ- ленные границы позволяет создавать нечто неизведанное. Иногда людям приходится идти на некоторую долю осознанного как бы безумства. Тако- во, например, состояние вдохновения, когда разум словно засыпает, усту- пая место самостоятельной творческой деятельности души. Да и достаток не может быть одинаковым, так одни трудятся самозабвенно, а другие спустя рукава. Одним приходится ответственным и напряжённым трудом едва обеспечивать себя и семью, другие, будучи на вершинах власти, жи- руют от безделья. Природные явления также нередко обязывают к мощ- ному напряжению сил, не говоря уж о конфликтах между людьми. Могут, конечно, возразить, что и в критических обстоятельствах благоразумие лучше крайнего напряжения сил. В этом случае одно не исключает друго- го. Благоразумие отчасти помогает на стадии подготовки к действию, хотя оно не исключает вдохновения и откровения. На стадии деяния сохраня- ется та же пропорция между ними в разных сочетаниях. Верно отмечается, что в естественном праве нет ни одной нормы, ка- кая бы способствовала развитию творчества [см. Мальцев, 130, с. 283- 264]. Но не секрет, что и в позитивном праве нет ничего подобного. Меж тем, проблемой человеческого творчества заняты специалисты разных от- раслей знания, и кто-то из них подспудно, а кое-кто осмысленно ориенти- руется на проблемы вдохновения и откровения. Эти проблемы обусловле- ны не естественным, но божественным правом на сотворчество, как воз- можность творить и преумножать человеческое бытие совместно с Богом. Н. Бердяев, рассуждая в этом русле, напрямую писал о возможности теур- гии, как совместного творчества человека и Бога [см. 22, с, 457].]. Остин интерпретирует термин превосходство, как могущество, как способность воздействовать на других злом или болью, либо принуждать их постоянно опасаться этого зла. Таким способом, вроде бы, люди моти- вируются в своём поведении, исполняя чужие пожелания [см. 228, с. 19]. Остин не учитывает, что у термина превосходство есть два полюса: один, самый важный, обозначает высшую степень мастерства, искусства; дру- гой, примитивный, свидетельствует о значимости силы или власти. Он примитивен потому, что искусность часто оказывается значимее силы. Во- первых, потому, что искусство созидает многие стороны жизни, тем са- мым, преумножая её. Во-вторых, мастерство часто в поединке способно одолеть силу. К сожалению, в законодательстве акцент сделан именно на принуждении, иногда, силовом, что не приумножает жизненные силы, а обедняет их. Потому подлинное право отдаёт предпочтение мастерству, искусству, так они способствуют развитию жизненных сил и самой жизни. Ильин обращает внимание на ряд норм положительного права, при- обретших противоестественный характер неотменимости и неизменности. а свойственная их содержанию неверность (точней – неправомерность, противоестественность) становится бичом жизни. Человек осознаёт, что его ум закрепощен несовершенными, более того, унизительными прави- лами. Тогда появляется необходимость идти к иному способу правотвор- чества. На новом пути человек утверждает за собой им создаваемые пол- номочия и обязанности [см. 86, с. 205]. Предполагаемое Ильиным некое начало действия (противоестественный характер норм положительного права), в творчестве бывает совсем иным, не связанным с негативной 553 действительностью, но, наоборот, присутствует в душе, как великая страсть к созиданию. Хотя такое созидание безусловно учитывает иска- жённые нормы права. То же происходит с полномочиями, которые, по Ильину, надо присвоить. Полномочие на творчество всегда присутствует в творчески настроенной душе. По этой причине многие открытия (и право- ведение – не исключение) часто рождаются не благодаря присвоенным законодательным полномочиям, а вопреки им. Даже в том случае, когда законом присвоены некие полномочия на обновление мира, творец, тем более, гений, всегда действует на основе призванности, божественной в своей сути, 259 а также ею предоставленных полномочий. То же самое от- носится к обновлению правопорядка, который в параллельной законам ре- альности развивается по собственным, творческим и разумным принци- пам. Специалист полагает, что предыдущие концепции, воссоздающие природу человека, разработаны недостаточно, а в большинстве случаев просто неверны. А потому сегодня, наконец, возникает уверенность в воз- можности при соответствующих условиях высвободить невообразимые ресурсы созидательной энергии человека, хотя и в рамках определенного организационного окружения [см. Д. МакГрегор, 102, с. 251]. Ещё раз под- черкну, что американские специалисты, как правило, не знают и не инте- ресуются открытиями философов прошлых веков, а оттого словно начи- нают теорию заново. То же относится к природе человека и её созида- тельной мощи. Эти свойства были прекрасно воссозданы в учениях Ф. Ницше и Н. Бердяева. Скажем, о невообразимых ресурсах созидательной энергии человека, Н. Бердяев говорит точнее и ярче: творчеством имену- ется лишь порождённое самобытной субстанцией, обладающей мощью прироста мощи в мире [см. 22, с. 360]. То есть, пока специалист из Амери- ки ищет пути высвобождения энергии созидания человеке, Бердяев начи- нает с самой сущности понятия «творчество», как особой субстанции, уже обладающей мощью прироста мощи. Что до организационного окружения, о котором пишет специалист, то оно нередко тормозит творческие процес- сы. |