Трынкин В.В. Мерцания правового поля. Трынкин_Мерцание_правового_поля. Москва 2020 В. В. Трынкин мерцания правового поля удк 34. 01 Ббк 67. 0 Т 80
 Скачать 4.96 Mb.
|
|
Суды и законодатель В системе позитивного права нет ничего важнее конституции. Дело любого суда – разъяснить содержание и смысл конституционной нормы, использовать исходящий из конституции прядок применения этой нормы и в своих толкованиях никоим образом не отдаляться от неё. Казалось, бы – это очевидные вещи. Однако подчас суть нормы до конца не ясна, либо норма предполагает ряд способов её толкования. Потому в дело нередко вступает верховный суд; он далеко не всегда занят проблемой интерпре- тации. Имея собственные весомые полномочия, такой суд во многом до- полняет и заменяет нормы, уже заданные в конституции [см. 1, с. 159]. Впервые это сумел заметить Фридмэн [см. 211, с. 152]. Постоянные, под- час, активные изменения в социальной жизни неизбежно влекут за собой необходимость изменения частных и даже ряда основополагающих норм права. По этой причине действия верховных судов часто правомочны. Хо- тя кое-для каких юристов подобное вторжение верховного суда в консти- туционное право воспринимается, как нечто кощунственное. От судей тре- буют основного – только растолковать намерение законодателя. Слово «намерение законодателя» часто интерпретируется в виде че- го определённого. На практике это совсем не так. Участвуют в составле- нии текста конституции группы юристов. Между ними нередко возможны коллизии по поводу выбора и введения тех или иных норм. Побеждает, как правило, та группа, которая наиболее точно выразила намерения верхов- ной власти. Такая особенность при создании конституций вряд ли пока за- мечается. Судья Р. Фокс из Австралии, к примеру, считает намерение за- конодателя фикцией. Однако аргумент его уходит к иным юридическим материалам, нежели к тексту конституции, где, как он считает, можно отыскать намерение. Точнее мнение юристов из Канады, также обращаю- щих внимание на фиктивность намерения законодателя, но уже из-за наличия различных групп в парламенте, мнения которых нередко суще- ственно различаются [см. 28, с. 109]. 19 См. Беккер Г. С. Человеческое поведение: экономический подход. Избранные труды по экономической теории. М., 2003. – С. 293. 46 Есть в среде юристов те, кто критикует саму возможность споров во- круг понятия «намерение законодателя», обращая внимание на различные субъективные подходы, связанные с выявлением его содержания. Специ- алист полагает, что судьи, по своему усмотрению выбирая нужный им ме- тод толкования, без препятствий переходят от «буквального» метода к «целевому». Стремясь поддержать позицию законодателя, та- кое поведение судей специалист считает неприемлемым. Им высказыва- ется твёрдая убеждённость в ясности конституционных норм. Судье пред- писывается лишь точно их интерпретировать [см. 28, с. 109]. В случае от- ступления суда от конституционных норм, его позиция должна анализиро- ваться. Степень отличия интерпретации от основной нормы должна фик- сироваться, чтобы принимать необходимо меры по выправлению интер- претации, искажающей суть нормы [см. 28, с. 113]. Подобная жёсткая позиция вызывает возражения. Во-первых, судья довольно часто оказывается перед альтернативными значениями норм статута. Кроме того, когда он берётся за разбор дела, часто проходит не- малое время со дня принятия конституции. Вследствие этого накаплива- ются конкурирующие интерпретации тех или иных норм, между которыми также необходим выбор [см. Харт, с. 18]. Часто на мнение судей оказыва- ют влияние критерии справедливости, или, наоборот, политической целе- сообразности, что ставит под вопрос те или иные положения конституции [см. Давид, с. 59]. Критик же вторжений в конституцию настаивает, что главной задачей суда было и остаётся следование букве и духу текста, окончательно принятом парламентом [см. 28, с. 110]. Выразив своё твёр- дое убеждение, критик волюнтаризма в поведении судей всё же после ме- няет свою основополагающую точку зрения, утверждая, что выбор и по- следнее слово всегда остаётся за судьями, на которое не влияют ни про- шлые судебные решения, ни уже апробированные акты о толкования с их, казалось бы, обязательными правоположениями [см. 28, с. 114]. В этой связи, критика мнений и практики свободы судей в выборе ими толкований статута оказывается у специалиста непоследовательной и двойственной. Сторонники не только волюнтаризма судей, но и осознанной реакции на новые обстоятельства жизни, считают, что толкование в чём-то превос- ходит каноны правовой науки, настаивая на необходимости толкования конституционных норм права, как на проявлении судейской мудрости [см. Давид, с. 62-63]. Такая позиция также считается преувеличением, так как судьями далеко не всегда движет справедливость, чаще политическая це- лесообразность, а также корыстный интерес наиболее влиятельной сторо- ны. Но в любом случае, как это ни странно, судей можно считать неким подобием исполнительной власти в законодательстве. Как бы ни создава- лась конституция и законы, когда дело доходит до конкретных разбира- тельств, или событий важной политической значимости, в дело вступают судьи, корректируя нормы статусного права в ту или иную сторону, а ино- гда даже заменяя ряд норм. Такое положение дел наиболее типично для стран прецедентного права. Не случайно в них признаётся высший власт- ный статус верховных судов. Благодаря им создаются и общее право, и право справедливости. Современность мало что изменила в способе толкований судьми кон- ституционных и иных норм права. Английские судьи, например, не пере- стают пренебрегать даже небольшими нормами закона. Более того, дея- тельность судов считается существенным противовесом союзу правитель- ства и парламента [см. Давид, с. 175]. Суды высших инстанций обладают ещё большими прерогативами: у них есть полномочия по возбуждению 47 дел даже против служащих администрации (кроме слуг короны) [см. Да- вид, с. 176]. В странах прецедентного права полномочия судов и судей настолько высоки, что они представляют реальную власть, способную до- полнять и изменять нормы закона, способны конкурировать в своей поли- тической роли с правительством и парламентом вместе взятыми. Судьи в системе позитивного права такой ролью не обладают. Тем не менее, при сложившихся обстоятельствах они также способны частично изменять и дополнять нормы конституции, тем более – нормы законов. Судьи и власть Судебная ветвь власти, как стало ясно, максимально сильна в систе- ме прецедентного, и имеет немало полномочий в системе позитивного права. Насколько же эта достигнутая вершина в распределении прав дее- способна, и нет ли тут каких-то подводных камней? Мы часто слышим от юристов о принципе равенства всех перед зако- ном и судом. Относят данное равенство и к уголовному, и к арбитражному судам, и к аналогичным видам судопроизводства. При этом, заверяют нас, не принимаются в расчёт никакие посторонние признаки или критерии, чтобы принцип равенства оставался незамутнённым [см. 105, ст. 7.1.]. Ка- залось бы, сформулирована аксиома, которой суды обязаны следовать неукоснительно. Однако в благостной картине деятельности судов появ- ляется фактор, пробрасывать который едва ли возможно – это роль внут- ренних администраций судов. Как бы они сами ни стремились соблюдать принцип равенства, судьи совсем не независимы, вопреки мнению многих. Хотят они того, или не хотят, на них подспудно или явно воздействует внутренняя администрация. В её функции входят: создание, организация и определение состава общих судов, регламентируемых норм администра- тивного права, значительно отличающимися от правовых возможностей самих судей. Помимо этого, администрациям судов даны полномочия по назначению судей, а также других должностных лиц [см. Брэбан, с. 27]. Ясно, что судьям невозможно не считаться с ролью и полномочиями ад- министрации. Стоит учесть и то, не сами судьи, а именно их администра- ции являются подлинной основой, более того – условием существования судов как специфической структуры. Ведь не судьи, а их администрация имеют выходы на властные уровни [см. Жувенель, с. 238]. Учитывая роль администраций, распоряжающихся самими судами, они совсем не безразличны к лицам, подающим иски, как и к их противни- кам. В этой связи, приходится констатировать: принцип равенства, будучи аксиомой для теоретиков, совсем не соответствует практической деятель- ности судов. Если представители власти через судебные администрации, особенно в регионах, а иногда и в центре, оказывают давление на суд, ожидать равенства сторон в ходе судебного процесса вряд ли возможно. Например, в 2019 г. экс-президенту П. Порошенко предъявлено несколько судебных исков о неоднократном давлении на суды во время его прези- дентства. Но даже будучи экс-президентом, он легко уходит от судебного преследования из-за беспомощности судей перед внешними силами, те- перь уже в виде нацистов. Часты эпизоды отсутствия равенства в судах из-за подкупа администраций судов, а иногда и самих судей, также под- вергшихся влиянию рыночных отношений. Охарактеризованный вид воз- действия на суды можно рассматривать как опосредованный, так как про- изводится он через администрации. Но практика свидетельствует и более явном воздействии на них – прямом. 48 Ещё в середине XIX века лорд Кемпбэл отмечал: судьи вправе учи- тывать в материалах парламента лишь формальные признаки: прошел ли билль все стадии обсуждения в обеих палатах, получил ли королевскую подпись. Ни одному суду не позволяется расследовать, каким образом билль был внесен в парламент, что предшествовало факту его внесения или как билль проходил процедуру обсуждения в парламенте» [см. 28, с. 110]. Все эти условия судьям изучать запрещались, чтобы они не могли добраться до истоков появления того или иного билля, чтобы у них не бы- ло возможности какой-то из этапов его прохождения опротестовать. То есть, суды были явно ограничены со стороны верховной власти в поиске предварительных причин и условий появления какого-то билля, даже если последующая практика его применения выявляла его существенное несо- вершенство. Со стороны верховной власти суд может рассматриваться в виде свободного турнира, где судье отведена роль обычного арбитра. Но в случае необходимости последнее слово всегда принадлежит суду канцле- ра, который вправе вмешаться в судебный процесс и обязать одну из сто- рон выполнить его предписание [см. Давид, с. 159]. А сам суд канцлера – второе лицо Януса-власти, безукоризненно исполняющий её пожелания. Кое-кто продолжает верить в независимость судов. Судьи, мол, под- держивают и даже улучшают вроде как никем не созданный порядок. Де- лают они это даже против воли власти. Регулятором, в данном случае, становится не подчинение индивидуумов чьей-либо воле, а лишь их вза- имная адаптация [см. Хайек, с. 137]. Не видеть издревле формировавше- гося соотношения судей и власти более чем странно. Странно и то, что в чьих-то головах постоянно поддерживается видимость полной беспри- страстности и независимости судов. Наоборот, честных и лучших судей в сложившейся практике работы судов можно лишь пожалеть. Ведь над каждым судом, в конце концов, возвышается властная прерогатива, кото- рая может помиловать нужного ей судью, а ненужного приструнить или даже покарать. Разглядеть этот вид прерогативы нелегко, она часто при- крывается каким-нибудь древним обычаем, в реальности лишь маскирую- щим вмешательство в деятельность судов прерогативы власти [см. 28, с. 79- 80]. В чём же её суть? Главным является то, что в конституциях ряда стран глава государства председательствует в высшей судебной инстан- ции (ст. 87. Конституции Италии; ст. 65. Конституции Франции). Причём, во Франции вице-председателем является министр юстиции (тоже одно из высших властных лиц), имеющее полномочия замещать президента [см. 107, с. 46]. Но если глава государства председательствует в высшей су- дебной инстанции, о её безусловной независимости от вертикали власти придётся категорически забыть. Статьи конституций, особенно француз- ской, написаны в этом плане словно для детей: так, к примеру, пишется: президент республики является гарантом независимости судебной власти, а его помощником является высший совет суда (ст. 64. Конституции Фран- ции). Честных людей в мире немало. Встречаются они среди политиков любого ранга. Но критерий честности сам по себе не может служить гаран- тией отсутствия пристрастных и субъективных мнений у лиц любой долж- ности и любого ранга. А там, где всё же поселяется субъективность и при- страстность, ждать от суда, даже от высшего, безоговорочно беспри- страстных и справедливых решений не приходится. На практике такое суждение даётся не легко. Достаточно долго дер- жалось предположение, будто верховная власть никак не отвечает за дея- ния субъектов правосудия. Аргумент этот звучит и сегодня: судьи, мол, неприкосновенны и на них никто не праве оказывать какое-либо воздей- 49 ствие. В то же время, ответственность власти за деятельность полиции существует давно. Две эти ответственности существовали как бы в парал- лельных мирах [см. Брэбан, с. 220]. Меж тем, судебная сфера может быть не менее коррумпированной, нежели другая иная. Даже в благополучной, в плане деятельности судов и судей России, нет-нет, да и проявится ка- кое-либо злоупотребление служебным положением того или иного судьи. Ведь в разгул рыночных отношений кое-кто попадает на судейскую долж- ность, не имея даже специального образования, что стало ясно совсем недавно. Потому ответственность высшей судейской инстанции за неспра- ведливые решения судов должна быть, в принципе, безусловной. Но как этого добиться, если судейское дело принадлежит к одной из ветвей об- щего круга властных структур. К деятельности верховных судов эта осо- бенность относится в первую очередь. Согласно мнению А. Marciano 20 , есть миф, в соответствии с которым верховные суды считаются храните- лями конституции. Но верховные суды редко бывают беспристрастны, так как зависимы при решении проблемных вопросов от позиции верховной власти [см. 16, с. 64]. Действительно, судьи верховных судов своим назна- чением обязаны высшей исполнительной власти – президенту. Именно поэтому они способны решать вопросы отдельных лиц, иногда – более крупных субъектов, но никогда не покушаются на высший уровень управ- ления. Само высшее лицо в некоторых странах не просто технически председательствует в главном суде, оно контролирует направленность его решений, да и самые важные решения. Это обстоятельство было деталь- но обосновано ещё Гоббсом. Он заявлял: суверен «является единствен- ным законодателем и верховным судьей во всех спорах» [Гоббс, с. 162]. И делал оговорку, лишающую кого-либо права оспорить его решение: мол, что ни сделай суверен, его решение не может считаться «неправомерным актом по отношению к кому-либо из его подданных». Ведь тот, кто делает что-либо, будучи уполномочен другим, то есть суверен, уполномоченный на правление народом, такой человек не может совершать чего-то непра- вомерного «по отношению к тому, кем он уполномочен» [Гоббс, с. 142]. Оговорка эта малоубедительна, но она подспудно закладывается ныне в конституции ряда стран, лишая граждан возможности оспорить мнение су- верена, даже если оно неверно, более того – преступно. Наглядный при- мер тому – решения президента П. Порошенко на Украине, который был закрыт от любой критики высшей должностью даже тогда, когда развязал гражданскую войну против своего народа, живущего в Донбассе и Луган- ске. Хотя повод для начала войны был ничтожным – неподчинение его приказу, а также решению украинского парламента (с большинством его сторонников), о повсеместном использовании в речи украинского языка, насильно заменяющего русский язык. Но война была развязана и шла длинных пять лет, латентно продолжаясь и в настоящем, 2020 году. 20 Marciano A. Introduction: Constitutional Myths // Constitutional Mythologies: New Perspec- tives on Controlling the State / ed. by A. Marciano. New York, 2011. P. 5, 6. 50 Особенность справедливости Сущность справедливости Источники и специфика справедливости Тема справедливости совсем не случайно предваряет тему права и анализ его сущности. В настоящее время накопилось немало идей, в кото- рых право и справедливость либо делают тождественными, либо смеши- вают справедливость с понятием равенства, либо придают справедливо- сти ненадлежащий ей вид, а её сущность отождествляют с использовани- ем справедливости в правоприменении. В этой связи, возникла необходи- мость рассмотреть эти непраздные вопросы. Первостепенна сущность справедливости, несмотря на все разночте- ния её понятия. В священных писаниях чётко прослеживается источник возникновения справедливости, указывающий на Бога: в одном из них главным для людей является следование справедливости, прежде всего, в отношении к родителям; тут же Богом налагается запрет на несправедли- вые деяния, равные бесправию. 21 В другом месте мы узнаём, что покрови- тельство Бога протирается лишь на людей справедливых. 22 Наконец, со стороны Бога исходит и запрет на свершение любой несправедливости, тем более – несправедливого насилия. 23 Повеления и запреты Бога изна- чально содержатся в его духе, который становится доступным для чуткой души. Восприняв подсказки или укоры духа (в виде укоров совести), чуткие души решают для себя – соответствуют или не соответствуют их дела, а также поведение людей в жизни критериям справедливости (а не только полезности). Платон был убеждён, что боги заботятся обо всех делах, да так, чтобы во всех них непреклонно соблюдалась справедливость [см. Платон, 162, 980d]. Нерсесянц внимателен к древнеегипетским источникам, в которых возносятся хвалы божественной справедливости, к чему присоединяются в своих посланиях и некоторые цари [см. 147, с. 7]. Руссо со своей стороны тоже утверждал, что любая справедливость исходит от Бога. Хотя при этом сетовал, что нам не дано получать её с такой высоты. В противном случае, утверждал он, люди забыли бы о правительстве и законах, живя лишь по законам справедливости. Тем не менее он признаёт факт суще- ствования всеобщей справедливости, надеясь на то что она когда-нибудь будет принята к руководству людьми [см. 178, с. 79-80]. Вопреки мнению Руссо, нет необходимости специально получать справедливость со сторо- ны небес. Её без труда опознаёт чуткая душа – подобие и образ Бога в нас самих. Благодаря тонкому осознанию послания духа, в нас возникает чув- ство справедливости. Именно оно, представляя собой твёрдое убеждение, моментально реагирует на обстоятельства и поступки, когда справедли- вость нарушена. Требовать от справедливости согласований с иным мне- нием ради достижения некой взаимности, значит утрачивать её боже- ственную сущность. Казалось бы, лицам, мыслящим материалистически, такие идеи ни к чему. Но даже в при прагматическом сознании любопытно вспомнить фи- лософа-материалиста древней Греции, который не был категоричен к по- 21 Коран. Пчела, 92. 22 Коран. Эль-Араф, 195. 23 Коран. Эль-Араф, 31. 51 сланиям свыше. Он, к примеру, отмечал, что боги поддерживают лишь борцов с несправедливостью, а не защитников несправедливости [см. Де- мокрит, Фр. 586]. Косвенно затронул проблему происхождения справедли- вости Кельзен. Он, к примеру, связал возникновение закона причинности из нормы воздаяния. При этом сослался на высказывание Гераклита, у ко- торого отклонение Солнца от предписанной ему тропы влечёт за собой указание ему на это Эринний – служительниц справедливости [см. Кель- зен, с. 112]. Для нас важно то, что если посланницы справедливости спо- собны указать даже Солнцу, они тем более способны воздействовать на несправедливые замыслы, дела, поступки. Помимо источника возникновения справедливости мыслители про- шлого не могли не оценить характера её влияния на людей. Мудрый Пла- тон, практически не оставивший ни одной сферы и области без того или иного разбора, определил приоритеты в отношении справедливости так: первостепенно она должна быть предоставлена богами, наиболее нужда- ются в ней усопшие, и лишь после – люди. То есть, он, как и многие дру- гие, чувствовал душой божественное происхождение справедливости. Усопшие, и это ясно многим, наименее защищены со стороны живых. Лю- ди в таком распределении приоритетов оказались на последнем месте, хотя они, с нашей человеческой точки зрения, играют первостепенную роль. Платон настраивает нас на более скромном отношении к собствен- ным притязаниям, постоянно помня о посланиях богов, и не забывая о нравственном долге перед усопшими. Мнение Платона отчасти совпадает с суждением известного китайского философа (суть мысли которого рас- пространяется и на современность): люди великие ищут и отстаивают справедливость, а людей недалёких завлекает лишь выгода. 24 Не оставил без внимания суть справедливости и блистательный Цицерон, оценив си- лу её воздействия на души людей так: даже погрязшие в злодеяниях и преступлениях не могут не учесть хотя бы толики справедливости [см. 219, с. 110]. В этой связи, ясно, что для большинства людей критерии справед- ливости становятся определяющими во многих сторонах жизни. Современники отступили от предначертаний свыше и идей глубоких мыслителей. Один из них решил, что понятие справедливости находится за пределами сферы нравственности. Нравственность, мол, начинается с понятия совести, тогда как справедливость относится к области права [см. Михайловский, с. 161]. Видимо, специалист не учёл, что понятие справед- ливости универсально, являясь неотъемлемой особенностью нравствен- ных и правовых отношений между людьми. Там, где появляется мельчай- шая ячейка взаимоотношений, там тотчас возникает критерий справедли- вости, с которым люди считаются, или им пренебрегают. Но даже в состо- янии пренебрежения этот критерий всегда остаётся в самой попытке от- страниться от него. Мальцеву захотелось огромный нормативный мир поставить в зави- симость от телесной или душевной потребности. Хотя слово «потреб- ность» обременено многими прагматичными контекстами. В своём рас- суждении специалист задумывается о некой оптимальной мере, к которой, по его мнению, стремится человек, обусловливая такое стремление лишь проблемой экономии сил, что весьма узко. Затем специалист всё же выхо- дит к количественному определению меры, сопоставляя её с понятием «нормы», как некоего диапазона мер [см. 132, с. 248]. Понятие меры, если отнестись к нему внимательней, выводит нас на суть понятия справедли- 24 Конфуций. Изречения. – Нижний Новгород, 1991. – С. 7. 52 вости. Издревле мерами пользовались для сопоставления разных в коли- чественном и в качественном плане предметов, поступков, событий. От- дельный предмет (поступок, событие) может характеризоваться некой со- вокупностью мер, как количественных, так и качественных. С достаточной очевидностью меры используются при любом обмене. Гораздо менее оче- видно они проявляются в человеческих отношениях, когда некая совокуп- ность мер соотносится с другой совокупностью. Соотношение между дву- мя или несколькими мерами и их совокупностями определяется благодаря их пропорциональности или непропорциональности. Пропорциональное соотношение мер считается справедливым, непропорциональное – наобо- рот. При отсутствии пропорциональности мер в любых делах, отношениях, тем более – в процессах обмена, назревает коллизия или конфликт. Сущность этой пропорциональности далеко не всегда выражена в материальных величинах. В поступках и в отношениях между людьми она имеет душевный характер. Её нарушение в ту или иную сторону мгновенно начинают ощущать чуткие души. Наиболее ярко это ощущается во взаим- ном чувстве любви. В. Розанов однажды заметил: «первое «я солгал» означает «я меньше люблю». 25 Мельчайшая доля неискренности, тем бо- лее – лжи, даже самой маленькой во взаимоотношениях двух любящих душ тотчас сказывается на мере полноты любви – она становится чуть меньше. Ведь уже слегка подорвана душевная пропорция доверия в отно- шениях, стала менее ясной чистота чувств. Обиженный партнёр может сказать другому: «ты солгал», ты поступил несправедливо в отношении ко мне, особенно – в отношении к нашей единой любви. Такое происходит повсеместно. Мы лишь изредка отдаём себе отчёт о сущности внутреннего резонатора, легко реагирующего на любой сбой, в основании которого все- гда сокрыто ощущение пропорциональности или непропорциональности отношений, чувств, дел. Впрочем, подлинно любящие души часто жертву- ют пропорциональностью, значительно перекрывая её своими чувствами, отношениями, делами. Наибольшей степени наглядности справедливость и её нарушения достигают в материальном обмене. Йеринг, к примеру, не осознав, что описывает, подивился, с какой тщательностью высчитываются эквивален- ты при взаимной торговле [см. 89, с. 176]. Он верно сопоставил их с обра- зом ртути – малейший наклон плоскости, и ртуть потекла в другую сторону. Так и в торговле – малейшее нарушение эквивалентности в обмене тотчас рождает стремление поправить дело, чтобы пропорции во взвешиваемых или сосчитанных мерах товаров были соблюдены. Он рассуждал о сущно- сти справедливости в её количественном выражении, представленной в виде пропорциональности двух сравниваемых мер. В примере с ложью в отношениях любви нарушение справедливости носило качественный ха- рактер, так как сопоставлялись меры чувств и отношений друг к другу. Кистяковский обратил внимание на фундаментальную особенность справедливости, связанную с её проявлением в кругу неотъемлемых и общеобязательных естественных и социальных явлений, окружающих нашу жизнь со всех сторон [см. 101, с. 115]. Данное проявление происхо- дит в силу объективной основы справедливости. Кельзен предположил, что справедливость можно рассматривать в виде некоего свойства, соот- носимого с людьми или различными предметами. Скажем, какого-то чело- века называют справедливым, а другого – нет [см. Кельзен, с. 431]. Такое определение справедливости более говорит что-то о человеке, нежели о 25 Розанов В. В. Уединённое. – М., 1991. – С. 62. 53 ней самой. Сущность её в этом случае не просвечивается. Более точен Мальцев, обративший внимание на фактор неминуемого наказания, кото- рое настигает общество в случае отсутствия в нём справедливости. Это наказание, считает он, может настичь общество в виде некой трансцен- дентной санкции, проецируемой мировым порядком. И тогда возможен безвременный кризис, либо иное глобальное бедствие [см. 130, с. 255]. Действительно, силу справедливости, особенно в том случае, когда она нарушается, подчёркивали с древнейших времён. Впрочем, я не стеснялся бы называть важнейшего субъекта наказания людей, каковым является гнев Бога и, в то же время, не спешил бы с обвинением всего общества, без анализа его конкретных субъектов и групп, проявляющих невнимание к справедливости. |