фвф. 16707646975743_пр 7 + кр Социология культуры. Написать конспект текста на листочке Тема Социология культуры Виды культуры

• Название: Написать конспект текста на листочке Тема Социология культуры Виды культуры
• Дата: 06.01.2023
• Размер: 2.02 Mb.
• Имя файла: 16707646975743_пр 7 + кр Социология культуры.doc
• Тип: Конспект; #874183
• страница: 17 из 25

12. ДЕМБЕЛЬСКАЯ СУБКУЛЬТУРА – 87 стр.

Если рекрутская субкультура формируется на «входе» армейской службы, то дембельская субкультура образуется на «выходе» армейской жизни, ког­да отслуживший положенный срок солдат ждет демобилизации. От этого слова происходит сокращенный сленговый оборот — дембель.

Одна из самобытных форм армейской субкультуры — дембельская куль­тура породила самостоятельный жанр — дембельский альбом, который включает в себя графику, фотографии, коллажи и является своеобразным ху­дожественным документом — своеобразной народной «книгой художника». Альбомная культура России ведет свое начало со второй половины XVIII — начала XIX в. В те времена стихи (да и прозу) было принято от руки переписывать «в тетрадки». Это делали как женщины, так и мужчины, но по­этические альманахи в виде альбомов в XVIII—XIX вв. были приоритетом именно взрослых барышень.

В последней трети XIX в. из семейной среды аль­бом стал активно переходить в среду ученическую — в закрытые пансионы, женские гимназии, институты. Альбомная культура 1920—1930-х гг., по срав­нению с предыдущим периодом, изме­нилась вслед за изменением истори­ческих и социальных условий жизни. Новый владелец альбома — это чаще всего советский ученик, бывший носи­тель крестьянской или фабрично-заводской фольклорной традиции.

Альбомная культура, как отмечают социологи, рождается в замкнутых со­общества. В XIX и начале XX в. это были женские гимназии, институты и пансионы, где молодые особы, не имеющие возможности открыто общать­ся с представителями сильного пола, грезили о своих возлюбленных и запол­няли страницы альбома любовными воздыханиями. В конце XX в. на смену им пришло другое закрытое сообщество — армейская казарма.

Молодые юноши, приблизительно того же возраста, что и их историче­ские предшественницы по жанру, также не имели возможности общаться с представительницами противоположного пола, а потому свои душевные порывы доверяли бумаге. Правда, в армейских альбомах, в отличие от жен­ских, можно встретить: а) больше философских и социальных размышле­ний; б) более циничный и откровенный стиль изложения мыслей, вплоть до скабрезных шуток и непристойных анекдотов; в) больше нарциссизма и самолюбования (фотографии в бравой военной форме и т.п.).

Дембельский альбом является той пограничной тер­риторией, где встречаются армия и художественное творчество. По своему разнообразию и массовости он сродни народному искусству. Его каноны складывались десятилетиями, его язык универсален, а его материал прост и обыден.

Происходившая в 2001 г. в Петербурге выставка «Дембельский альбом — русский ArtBrut» уже самим названием свидетельствует о родственной свя­зи армейской субкультуры с брутальностью. Напомним, Арт Брут, соглас­но словарю искусств XX в., — это творчество «наивистов», дилетантов, ду­шевнобольных. На выставке такое искусство демонстрируют классические обтянутые грубым шинельным сукном памятные армейские альбомы, сол­датские письма, фотографии, образцы дембельской формы и наглядной армейской агитации.

По мнению кураторов выставки, дембельский альбом является самой ра­дикальной разновидностью русского Арт Брута. На выставке были представ­лены дембельские альбомы, выполненные солдатами срочной службы всех родов войск с 1965 по 2000 г., образцы дембельской формы и наглядной ар­мейской агитации. В проекте также участвуют современные художники Моск­вы и Петербурга, специально создавшие произведения, посвященные армей­ской теме. Эти работы призваны выявить свойства такого художественного явления, как дембельский альбом и дать возможность многостороннего ос­мысления этого артефакта. К выставке подготовлен сборник статей и мате­риалов, посвященных феномену дембельского альбома.

Дембельские альбомы солдаты делают в тот момент, когда становятся «де­дами». Потом их показывают девушкам, друзьям и родственникам, а через много лет — своим детям. И неизменно они — тема застольных мужских раз­говоров (служба в армии — обычная тема для служивших). Рассказывают, что дембельские альбомы были головной болью начальства в советские време­на — солдатики часто фотографировались на фоне секретных объектов. Кроме того, альбомы разрисовывались ракетами, автоматами, гитарами, девушками. А «лирика» для альбома записывалась в специальный блокнот все время службы и потом заботливо переносилась в альбом.

Альбомы не менее важные исторические документы, чем мемуарные сви­детельства, дневники, записи, письма с фронта. В художественном отноше­нии дембельские альбомы и солдатские блокноты — пограничное явление между фольклором и самодеятельным (наивным) творчеством.

Для солдатских альбомов характерна художественная эклектика: выска­зывания великих, к примеру, Ницше, соседствуют с армейским фольклором и словотворчеством хозяина альбома: «Когда любовь на сердце леденеет, и на душе тоскливо, хоть убей, читай, устав, от радости балдея, и восхищайся мудрости своей!» В каждом альбоме есть жизнеутверждающие тезисы о пользе армии «Кто был студентом — видел юность, кто был солдатом — ви­дел жизнь» или «Не тот мужик, кто был женатым, а тот, кто был солдатом». Тут же найдется что-то вроде «Армия — это единственное место, где моло­дой парень мечтает стать дедушкой» и философские замечания типа «Ник­то так не обнимает солдата, как ремень»²². Армейский юмор тоже сюда: «Бес­смертный я, — сказал Кощей, и зря он так сказал, хлебнул Кощей солдатских шей и замертво упал» или «Убегающий от пограничника нарушитель — это убегающий от него отпуск!» Новинка последних лет — виртуальные дем-бельские альбомы, выложенные в Интернете.

Армейский фольклор, по наблюдению антрополога К.Л. Банникова, бывает грустный и веселый. Его универсальный (грустный) сюжет рисует душераздирающую картину: пацан уходит в солдаты, и пока он защищает покой своей невесты, она ему изменяет с «закосившим» от армии «козлом». И все, что у него осталось в этой жизни — его верный автомат, который «ни­когда не изменяет». Солдат начинает слезно и с надрывом любить свою ме­ханическую невесту, еще больше, чем настоящую, которая осталась дома и, возможно, даже его ждет.

Максимы из солдатских блокнотов со свойственной им подростковой неуклюжестью и прямолинейностью касаются не только собственно армей­ской службы. В них формулируются представления о тендерных ролях, граж­данская позиция, этические ориентиры и пр. Солдатские блокноты — это записные книжки, которые заводят обычно в начале службы и забывают тогда, когда начинают изготовление дембельского альбома. В отличие от демебельского альбома, который создается с тем, чтобы на гражданке в вы­годном свете представить своего хозяина (как бравого вояку), не лишенно­го своеобразных эстетических пристрастий, функция солдатского блокно­та не так определенна.



Современный дембельский альбом — итог трансформации российской альбомной культуры более чем за два столетия

СПЕЦИФИКА АРМЕЙСКОЙ СУБКУЛЬТУРЫ

У армейской субкультуры своеобразная стилистики, которую чаще все­го именуют стилистикой китча.

КИТЧ (нем. Kitsch— халтурить, создавать низкопробные произведе­ния; нем. Verkitchen— дешево распродавать, продавать за бесценок, делать дешевку; англ. forthekitchen— «для кухни») — дешевка, без­вкусная массовая продукция, рассчитанная на внешний эффект; си­ноним псевдоискусства, в котором основное внимание уделяется экстравагантности внешнего облика.

Китч распространился как промышленная имитация уникальных изделий, на все сферы искусства: от станковой живописи до всех видов искусства, в том числе не только традиционные — литература, музыка, театр, архитектура, но и кинематограф, телевидение. В 1960—1980-е гг. предметы китча стали распро­страненным явлением массовой культуры. Особую популярность китч получил в оформлении бульварной печатной продукции, кино и видео, в различных формах стандартизированного бытового украшения. Китч захватывает сферу не только самодеятельного и профессионального искусства, но народное искус­ство, куда проникают элементы дефольклоризации, псевдохудожественные произведения. В каждой стране обнаруживаются национальные особенности китча. Широкое распространение китч получил и в России.

В отличие от подлинных видов искусства китч не вызывает духовных ис­каний, но стремится к созданию незамутненного, самоуверенного спокой­ствия. Подражая высоким художественным образцам, китч намеренно низ­водит их до банальности и пошлости. Паразитируя на высоком искусстве, китч тяготеет также ко всему таинственному, непознанному. Предметом интереса китча обычно становятся скандальные сенсации, модные проблемы, совре­менные научные идеи, поданные в вульгаризованном, поверхностном виде.

Другой особенностью армейской субкультуры выступает брутадьность (от англ. brutal— жестокий, грубый). Брутальность в повседневном обихо­де — это подчеркнутая грубоватость, употребление нелитературных выра­жений, а также манеры, которые не приняты в приличном обществе и вы-

Определенная степень брутальности присут­ствует в дембельской субкультуре. Ее истоки лежат отчасти в возрастной психологии, так как 18—20 лет для юноши — это переломный момент жиз­ни, когда человек из юношеского возраста переходит во взрослый со всей причитающейся такому транзиту атрибутикой: грубоватый голос, употреб­ление нецензурных выражений, подчеркнутая агрессивность, вызывающая наглость, желание быть «крутым», ранняя и чрезмерная сексуальность и т.д. Психологи относят такого рода издержки поведения, проходящие с возрас­том, к «детской болезни», неумению себя вести в соответствии с меняющим­ся социальным статусом. Другим источником является пресловутая дедов­щина — социальная привычка и социальная традиция старослужащих ци­нично обращаться с новобранцами.

Блестящие образцы брутальной культуры дает грубоватая лексика армей­ских офицеров: «Это в институте вы можете ходить хоть в лифчиках, но пе­ред военной кафедрой вы обязаны по всей военной форме» или «С помощью современной фотосъемки можно рассмотреть пуговицы на бюстгальтере».

Служба в армии и возмужание как следствие этого опыта осмысляется в солдатском фольклоре, в частности, в терминах потери невинности. В од­ном весьма распространенном тексте, который существует в устном вари­анте в виде тоста, прямо сообщается о разнице в женском и мужском спо­собах взросления: «Девушка становится женщиной за одну ночь. Юноша становится мужчиной за два года службы. Так выпьем же за то, чтобы эти два года пролетели как одна ночь!». Итак, взрослым делает юношу его со­циальный опыт, приобретаемый в армии: «Не тот мужик, кто с бабой спал, а тот мужик, кто плац топтал» или в более мягком варианте: «Не тот мужчи­на, кто женат, а тот мужчина, кто солдат». Другого способа стать мужчиной солдатский фольклор, естественно, не знает²⁶.

Поскольку армейская субкультура, в том числе и дембельская, являются разновидностью молодежной субкультуры, им присуща такая черта, как пуэрилизм — наивность и ребячество. Согласно квалифицированному мне­нию выдающегося нидерландского историка и культуролога Йохана Хейзин-ги (1872—1945), обстоятельно изучившему данный вопрос, «сюда попадает, например, легко удовлетворяемая, но никогда не насыщаемая потребность в банальных развлечениях, жажда грубых сенсаций, тяга к массовым зрели­щам. На несколько более глубоком уровне к ним примыкают: бодрый дух клубов и разного рода объединений с их обширным арсеналом броских зна­ков отличия, церемониальных жестов, лозунгов и паролей (кличей, возгла­сов, приветствий), маршированием, ходьбой строем и т.п. Свойства, психо­логически укорененные еще глубже, чем вышеназванные, и также лучше всего подпадающие под понятие пуэрилизма, это недостаток чувства юмо­ра, вспыльчивая реакция на то или иное слово, далеко заходящая подозри­тельность и нетерпимость к тем, кто не входит в данную группу, резкие край­ности в хвале и хуле, подверженность любой иллюзии, если она льстит се­бялюбию или групповому сознанию»

Пуэрилизм для голландского мыслителя есть нечто противоположное са­мозабвенной игре ребенка — это поведение безответственного, несдержанно­го юнца. Он был присущ и ранним воинским культурам, но не в таком массо­вом и жестоком масштабе, полагает Й. Хейзинга, как современному обществу. Среди причин его распространения он называет приобщение к духовным контактам широких полуграмотных масс, ослабление моральных стандартов. «Состояние духа, свойственное подростку, не обузданное воспитанием, при­вычными формами и традицией, пытается получить перевес в каждой облас­ти и весьма в этом преуспевает. Целые области формирования общественно­го мнения пребывают в подчинении темпераменту подрастающих юнцов и мудрости, не выходящей за рамки моло­дежного клуба»²⁸. В этом явлении Хей­зинга склонен видеть «знаки грозящего разложения». Пуэрилизм сегодня изучают психологи, медики, социологи и культуро­логи. Хотя они смотрят на явление с разных углов, не вызывает сомнения, что пуэрилизм — разновидность деформации. Социальной, культурной или психической — другой вопрос. Для психолога пуэрилизм — появление дет­ских свойств в поведении взрослого, для медика — психотическое состоя­ние, вид заболевания, при котором больные ведут себя как маленькие дети: по-детски строят фразы, сюсюкают, шепелявят, окружающих называют те­тями и дядями; играют в детские игры, капризничают; не могут выполнить элементарных заданий или допускают грубые ошибки. При этом сохраня­ются определенные навыки и стереотипы поведения взрослого человека, например, манера курить, пользоваться косметикой. Для культуролога пу­эрилизм — «защитная реакция новых поколений от печали "мудрого зна­ния" культурного опыта в условиях жесткого существования сегодня, где размышление воспринимается как сомнение в собственных силах, а бруталь­ный варварский характер социальных отношений несформировавшегося еще общества немедленно отбрасывает индивида в конец очереди».

Можно ожидать, что брутальность выступает оборотной стороной или своеобразной реакцией на пуэрилизм: нехватка взрослости всегда компен­сируется намеренным подчеркиванием или культивированием в своем по­ведении самых грубых, контрастных черт. Действительно, философами XX в. брутальность молодежной субкультуры определяется как отторжение новыми поколениями культурных ценностей прошлого. Итак, традицион­ные ценности старших отрицаются, а что принимается взамен? «Культура пуэроцентризмас ее примитивным спортивным азартом подростков и ины­ми ценностными ориентирами, а затем тинейджерской воинствующей при­митивностью мироощущения, прагматизмом, словом, всем необходимым набором для выживания в дегуманизированном мире постиндустриально­го общества»³⁰. Поскольку представления о высокой культуре у большинства выпускников общеобразовательной школы, составляющей основу призыва в российскую армию, скудны, хаотичны и зачастую искажены, их место в системе ценностей занимают некие суррогаты. Чаще всего таковыми ста­новятся стереотипы уличной культуры, которая в нашем обществе зараже­на элементами блатной субкультуры, вкраплениями вандализма и кича. Все это выплескивается в повседневную армейскую жизнь и находит свое отра­жение в самых интимных и глубоко личностных формах творчества военно­служащего — в его дембельском альбоме.

Армейская служба — один из примеров вынужденного пребывания чело­века в несвободе: по своему усмотрению человек не может покинуть служ­бу, выйти за пределы части, расторгнуть контракт. Негативные эмоции, которые в таких ситуациях не только возникают, но и накапливаются, вы­ливаются либо в агрессию по отношению к другим (дедовщина), либо в смех и юмор, которые во все времена выполняли функцию психологической раз­рядки. Армейский юмор часто циничен и брутален не только потому, что служить идут, по крайней мере ныне, люди со средним и незаконченным средним образованием. Причиной и стимулом к его появлению служат со­циальные условия в армии — беспредел, жесткость взаимоотношений, не­устроенность быта, бесконтрольность действий администрации, издеватель­ства и унижения.

В течение двух лет В.В. Иванов наблюдал за поведением дембелей (вы­борка 200 человек) и обратил внимание на их внешнюю эстетику³¹. Первое, что бросается в глаза, — это стремление к пародированию уставной формы: затасканные штаны и китель с надраенными пуговицами, новыми погонами с новыми эмблемами рода войск и сержантскими лычками или формен­ная фуражка, продранная тельняшка и наглаженные уставные брюки, из-под которых видны, возможно, умышленно разодранные кеды. Внешний вид «стариков» — расстегнутый крючок на вороте гимнастерки или шинели; пилотка (фуражка, шапка), лихо сдвинутая на затылок; волосы длиннее ус­тавной нормы; выгнутая бляха ремня, который расхлябанно болтается ниже пояса. В группах «дембелей» отчетливо различимы возбужденность, хмель и агрессивность.
Несмотря на безрадостность своего существования, люди в погонах чрез­вычайно смешливы. Известно, что армия, зона, злачные места в городе, каторга, притоны, игорные и питейные заведения, стоянки разбойников, пиратские суда, т.е. места концентрации аутсайдеров, всегда служили фаб­рикой особой смеховой культуры. Чем ниже уровень материального разви­тия общества, тем больше в нем количество бедных и нищих, тем выше кон­центрация таких мест, а следовательно, больше простора для развития бру­тальной смеховой культуры. Россия, где половина бедных и каждый третий взрослый человек когда-то прошел через зону либо имеет родственников с неблагонадежной репутацией, занимает особое место в мировой культуре именно благодаря необычайно богатому пласту юмористического и смехо-вого фольклора.

В России смеховая культура — нечто большее, чем элемент развлекатель­ного досуга и времяпрепровождения. Она выступала частью политической жизни и знаменовала собой смех обреченных. Политически бесправный народ мог выразить истинное отношение к властям только через юмор и анекдоты. Прямое выражение социального протеста каралось самыми жес­токими мерами.

И в армии солдат бесправен, его оружием становится смех, где он в ме­тафорическом или перевернутом виде может высказать свои истинные мыс­ли. Смех становился не только средством психологической разрядки, но и каналом коммуникации — донесения до сослуживцев или родственников истинных настроений. Злость и агрессия, выраженные смехом, не только отражали правду, но и снимали напряжение.

Смеховая культура, или смеховая традиция, уходит своими корнями в глубокое прошлое. Мистерия, карнавал, ряженые, маскарады — отчаян­ное веселье, чтобы отогнать страх, победить болезни, напугать беду. Выжить, несмотря ни на что. Высмеивающее и бичующее значение имели средневе­ковые карнавалы, где уличная толпа, состоящая из социально незащищен­ных и политически бесправных групп населения, могла в иносказательной форме поиздеваться над власть имущими. Ренессансные идеалы и народная смеховая культура ярко выражены в произведениях Франсуа Рабле. Прави­ла карнавальной и смеховой культуры позволяют людям поиздеваться над теми, кто сильнее и богаче их, и не быть при этом наказанными. Обижаться на юмор означало проявить свою непорядочность, потерять лицо. Власть и богатство перестают быть сакральными ценностями и подвергаются уничи­жительному осмеянию.

Даже сцены агрессии смеховая культура превращала в праздничное шоу: посещения казней в средние века являлись будничным и массовым меропри­ятием.





Мистерия (греч. myst—erion— таинство, служба, обряд) — основной жанр религиозного театра эпохи позднего Средневековья XII—XVI вв., созданный на сюжеты Библии и Евангелия, получивший распространение в странах Западной Европы (Англия, Италия, Франция, Сев. Нидерланды, Ис­пания, Германия, Швейцария). Некоторые сцены юмористически бытового характера считалось неудобным ставить в самой церкви, поэтому их разыгрывали сначала на паперти, потом в церков­ ной ограде и на площади; любители-горожане составляли большинство постановочной группы, к ним присоединялись странствующие актеры и певцы.

³Карнавал (ит. camevaleот came — мясо, vale — прощай) — в Италии, позднее во Франции, Испа­нии, Германии, Латинской Америке весенний праздник, сопровождающийся уличными шестви­ ями и маскарадом (соответствует русской Масленице), возник в X в. в Венеции. В 1296 г. специ­альным декретом Совета десяти праздник был отнесен в канун Великого поста (отсюда название).

Во время такого общественного «праздника», как глумление над изго­ем, отчетливо прослеживаются карна­вальные элементы. Социальное значе­ние карнавала как института смеховой культуры состоит в инверсии соци­альных ролей с целью обновления дей­ствующей структуры путем разрядки социально-психологической напря­женности. В постсоветской армии воз­ник новый праздник, так называемый «День духа». Он наступает за 50 дней до увольнения дедов. В этот день все меня­ются ролями: деды не трогают духов, а духи могут делать с дедами все, что угодно: заставлять их отжиматься, стрелять у них сигареты, давать подзатыль­ники, требовать с «дембеля» сигареты, конфеты или еще чего-нибудь. Как только праздник проходит, все возвращается на свои места.

Карнавал на Руси — это внегосударственное, стихийное ощущение жиз­ни без регламентов, чинов и званий. Цари становились шутами, нищие — королями, смеховая культура народа предавала остракизму и политические склоки, и социальную структуру общества, и саму власть. Гуляния, катания, переодевания, песни, пляски, поцелуй на морозе — специфические прак­тики снятия напряжения и эмоционального переключения внимания с ру­тинной обыденности на маскарадную праздничность.

Смех, как известно, по своей природе демократичен. Традиционная сме­ховая культура, как ее представляли М.М. Бахтин, Д.С. Лихачев, А.М. Пан-ченко, способствует снятию национальных, религиозных, социальных ба­рьеров. Народный смех, обращенный как «внутрь», так и «вовне» — на власть, государство, церковь, — сглаживает напряженность во взаимоотно­шениях между далекими социокультурными слоями, между рядовыми обы­вателями и элитой. Не только в городах Западной Европы, но и в России эти функции выполняла карнавальная культура — с масленичными, вербными, пасхальными гуляниями, особая культура юродивых, шутов, скоморохов³⁴. Некоторые исследователи рассматривают смех в качестве защитной биоло­гической реакции. Так, Н.А. Монахов приходит к выводу, что через смех у человека решаются вопросы видового выживания.

Для смеха необходимо две стороны — субъект (тот, кто смеется) и объект (над кем смеются). В социальном взаимодействии юмор основан на оппо­зиции эмоций субъекта и объекта. Соответственно его можно рассматривать как инструмент доминантных отношений. «Именно в сопернической стра­сти, в победе заложено снятие всего стрессового напряжения. Смех в дан­ном случае представляет своеобразный биологический регулятор при завер­шающей фазе соперничества. Смех, следовательно, есть всплеск радостно­го возбуждения как ответ на внезапно обнаружившееся однозначное превосходство субъекта над противостоящей амбицией».

Народная смеховая культура, определявшаяся М.М. Бахтиным как «гро­тескный реализм»³⁶, для российского общества оказалась зеркалом, в кото­ром отчетливо отражается массовое сознание российской армии. Генералы, офицеры, сержанты стали героями со­тен анекдотов, в которых смеховая культура пародировала, вышучивала, иронизировала тех, на ком гвардии ря­довой, согласно устава, не мог непо­средственно выместить свою обиду и раздражение.


В армии нормой социального взаи­модействия является так называемая «подковырка» — крайне ироничная и агрессивная оценка сослуживцами личностных качеств друг друга с целью постоянного поддерживания своего реноме. Ее объект, как считает К. Бан­ников, должен парировать иронично-агрессивные выпады своих товарищей по службе адекватным способом, желательно еще более агрессивным и более ироничным. Когда возникает спор, грозящий перейти в конфликт, побеждает тот, кто вызвал на своего оппонента общий смех. Логические, и вообще, рассудочные аргументы и доводы здесь не действуют. Лицо, не выдерживающее проверку на юмор, впоследствии может стать постоянным предметом нападок внутри своей статусной группы. Например, если он «дед», то может стать постоянным объектом насмешек внутри своего «дедовского» коллектива, пока над ним не станут смеяться младшие товарищи. Тогда его статус может быть пони­жен defacto, хотя, скорее всего, будет сохранен dejure. С другой стороны, человек, обладающий развитым чувством юмора, которое он не стесняется проявлять открыто (несмотря на возможные санкции), имеет шанс факти­чески повысить или утвердить свой статус.

Во многих подразделениях имеется стандартный набор шуток, в кото­рых участвует вся часть, воспроизводя себя, как единый организм в оппо­зиции «посвященный» — «неофит». Предметом таких шуток, как прави­ло, являются особенности женской физиологии, объектом осмеяния — молодой боец, не имевший сексуального опыта. В армии существуют «ри­туальные тексты», типа «дембельской сказки», ее содержание знает не одно поколение солдат, прошедших срочную службу. Это такой стишок-колыбельная, его «духи» читают своим «дедам» перед сном, с пожеланием ско­рейшей демобилизации.

В смеховой культуре высмеиваются не отдельные индивиды и их недо­статки, а социально типические черты целой группы. Каждая группа, встро­енная в иерархическую систему дедовщины, — «духи», «молодые», «черепа», «деды», «дембеля» — имеет свои добродетели, отраженные в местном фоль­клоре. Тем, кто не прослужил год, и не прошел обряд инициации, не при­личествует беспечно смеяться, поскольку радоваться им нечему — загнан­ные поддержанием уставного и неуставного порядка «духи» должны «выти­рать слезы половой тряпкой».

Основная придирка к духу — «ты что тащишься?!». И наоборот, поведен­ческий комплекс «деда» — это смех, веселье и демонстративная раскован­ность, которую символически подчеркивает спущенный на бедра ремень. По мнению К. Банникова, слово «тащиться» одновременно означает и отдых, и смех, и привилегию. В негативном значении старшие им обозначают свое негодование по поводу незаконного отдыха младших, что предельно четко выражено культовой формулой: «Тащиться не положено по сроку службы».

Согласно этическому кодексу дедовщины, дембель должен быть «чмош-ным», т.е. всем своим видом и поведением демонстрировать отчужденное состояние: «дембеля» в ожидании демобилизации месяцами не стирают одежду и имеют печальный и отрешенный от жизни вид — они устали.

Наибольшего осмеяния удостаиваются аутсайдеры — лица, которые осоз­нанно или неосознанно не вписываются в систему неофициальных норм поведения, установленную «дедами». Их именуют «чмо» или «чмыри», а на зоне — «опущенные». Они выполняют социальную функцию «козлов отпу­щения» и представляют аналог касты неприкасаемых. В издевательствах над такими людьми участвуют все группы независимо от места в иерархии.