черный лебедь. Черный лебедь. Непредсказуемости
 Скачать 2.55 Mb.
|
|
Глава 10. Предсказательный парадокс Добро пожаловать в Сидней. – Сколько же у нее было мужчин? – Как быть экономи- стом, носить хороший костюм и ладить с людьми. – Не прав, но “почти” прав. – В мелких реках бывают глубокие омуты Однажды мартовским вечером несколько человек стояли на эспланаде и созерцали бухту перед Сиднейским оперным театром. В Сиднее еще стояло лето, но мужчины, несмотря на жару, были в пиджаках. Наряды женщин больше соответствовали погоде, зато им приходилось сносить сковывающее неудобство высоких каблуков. Эти люди пришли пострадать за свою “культурность”. В ближайшие несколько часов им предстояло слушать, как тучные мужчины и женщины распевают бесконечные арии на русском языке. Судя по всему, эти ценители искусства в большинстве своем были служа- щими местного филиала компании “Дж. П. Морган” или еще какой-нибудь финансовой орга- низации, где доходы сотрудников резко выделяются на общем фоне и обязывают их жить по элитному сценарию (дорогие вина и опера). Но я пришел сюда не наблюдать за новой элитой. Я пришел посмотреть на здание Сиднейской оперы, здание, которое красуется на обложках всех путеводителей по Австралии. Оно действительно потрясает воображение, хотя и выглядит так, будто архитектор строил его затем, чтобы произвести впечатление на других архитекторов. Та вечерняя прогулка по живописной части Сиднея, называемой Рокс, была для меня настоящим откровением. Австралийцы заблуждаются, думая, что выстроили здание, кото- рое сделает узнаваемой панораму города; на самом же деле они воздвигли памятник нашему неумению предсказывать, планировать и смиряться со своим незнанием будущего – нашей вечной привычке недооценивать то, что готовит для нас грядущее. Австралийцы создали символ эпистемической самонадеянности человечества. Исто- рия его такова. Предполагалось, что Сиднейский оперный театр откроется в начале 1963 года и затраты на строительство составят 7 миллионов австралийских долларов. В итоге театр принял первых посетителей с опозданием на десять с лишним лет, и, хотя проект при- шлось изменить, сделав здание более скромным, строительство обошлось в 104 миллиона. Конечно, случались просчеты в планировании и похуже (например, Советский Союз), но здание Сиднейской оперы – эстетическая (по крайней мере в основе своей) иллюстрация этой проблемы. История театра – безобиднейший из случаев искажения, о которых пойдет речь в этом разделе (там были только потрачены деньги, а не пролилась невинная кровь). Но тем не менее она эмблематична. В данной главе мы обсудим две темы. Во-первых, мы демонстративно самонадеянны в оценке собственных знаний. Знания эти, разумеется, очень велики, и все же от природы мы склонны их переоценивать – самую малость, но порой даже этой малости бывает доста- точно, чтобы повлечь за собой серьезные неприятности. Мы увидим, как можно выявить эту самонадеянность и даже измерить ее степень в домашних условиях. – у множества разных мыслителей. Однако по сути обе эти фразы – типичные “берраизмы”. Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 109 Во-вторых, эта самонадеянность, как мы увидим, проявляется везде, где дело касается прогнозирования. Ну почему мы так любим делать прогнозы? И почему (а это гораздо более серьезный вопрос) замалчиваем неудачный опыт сделанных раньше предсказаний? Почему не заме- чаем, что важные события всегда (почти всегда) происходят неожиданно? Все это я называю предсказательным парадоксом. О любовниках Екатерины, которым потерян счет Обратимся к явлению, которое я называю эпистемической самонадеянностью; иными словами, речь идет о самодовольном нежелании признать, что наше знание ограниченно. Episteme – греческое слово, означающее познание (абстрактным понятиям обычно дают гре- ческие названия – для солидности). Да, запас наших знаний растет, но с ним, увы, растет наша самоуверенность, из-за чего умножение знаний оборачивается умножением путаницы, невежества и спеси. Соберите полную комнату людей. Затем загадайте случайное число. Это может быть что угодно: процент брокеров-психопатов в Западной Украине, уровень продаж этой книги за все месяцы, в названии которых встречается буква “р”, средний коэффициент интеллекта (IQ) издателей (или авторов) бизнес-литературы, количество любовников императрицы Ека- терины II и так далее. Попросите отдельно каждого из присутствующих оценить диапазон, в который попадет это число, так, чтобы отвечающий был на 98 процентов уверен в своей правоте и два процента оставалось на возможную ошибку. Иначе говоря, должна существо- вать примерно двухпроцентная вероятность, что загаданное вами число не попадет в назван- ный диапазон. Например: “Я на 98 процентов уверен, что население Раджастана составляет от 15 до 23 милли- онов человек”. “Я на 98 процентов уверен, что у Екатерины II было от 34 до 63 любовников”. Число испытуемых, угадавших неправильно, поможет вам сделать заключение о чело- веческой природе; исходные данные таковы, что их вроде бы должно оказаться немногим больше двух из ста. Заметьте, что участники эксперимента (ваши “жертвы”) вольны уста- навливать сколь угодно широкие границы диапазона чисел; вас интересуют не знания участ- ников, а то, как сами участники оценивают свои знания. Теперь о результатах. Это открытие, как и многое в жизни, было незапланированным, случайным, неожиданным, и, чтобы его переварить, понадобилось время. Рассказывают, что Майкл Альберт и Говард Райффа, ученые, которым принадлежит это открытие, занимались совершенно другим, куда более скучным исследованием: они пытались выяснить, как чело- век определяет вероятность, принимая решение в условиях неопределенности (по-научному это называется калибровкой). Результаты эксперимента ошеломили их. При изначальном двухпроцентном допуске на ошибку неправильные ответы дали почти 45 процентов испы- туемых! Весьма показательно, что первыми участниками эксперимента были студенты Гар- вардской школы бизнеса – народ, который вряд ли может похвастаться скромностью и склонностью к рефлексии, чем, наверно, и объясняются их успехи в бизнесе. Последующие группы участников обнаружили больше скромности и меньше самонадеянности. Предель- ную неуверенность выказали шоферы и дворники. Что касается политиков и менеджеров крупных компаний, увы… Но о них чуть позже. Получается, мы в двадцать два раза переоцениваем собственные знания? Выходит, что так. Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 110 Описанный здесь эксперимент воспроизводился десятки раз, с представителями раз- личных групп населения, профессий и культур, и не было, наверное, психолога-эмпирика или специалиста по теории принятия решений, который бы не проводил его на своих сту- дентах, чтобы продемонстрировать им великую проблему человечества: мы недостаточно мудры для того, чтобы вверять нам знание. Доля ошибок всегда колеблется между 15 и зо процентами в зависимости от состава группы и характера вопроса. Я тоже проверил себя и, разумеется, провалился (а ведь сознательно старался не зазна- ваться и взять диапазон пошире), хотя некоторая недооценка собственных познаний – нео- тьемлемая часть моей профессии. Этим грешат все культуры, даже те, где самоуничиже- ние считается добродетелью, – в этом смысле деловой центр Куала-Лумпур практически не отличается от древнего Амиуна (теперь оказавшегося) в Ливане. Вчера вечером у меня был семинар в Лондоне, и, так как мне попался таксист, обладающий сверхъестественной спо- собностью “находить пробки”, по дороге я мысленно писал эту книгу. И вот мне пришло в голову провести небольшой эксперимент прямо во время своего выступления. Я предложил участникам назвать границы диапазона, в который попадает число книг в библиотеке Умберто Эко (число это, как мы уже знаем, составляет 30 000). Из шестидесяти присутствующих ни один не предложил настолько широкий диапазон, чтобы туда вошло действительное число книг (двухпроцентный допуск на ошибку был превышен на 98 про- центов). Возможно, в данном случае имела место аберрация, но важно, что искажения силь- нее, когда мы оперируем очень большими числами. Интересно, что студенты называли либо крайне малые числа, либо невероятно большие: кто-то предположил, что в библиотеке Эко от 2000 до 4000 книг, кто-то – от 300 000 до боо ООО. Конечно, тот, кто заранее знает цель эксперимента, может подстраховаться и назвать диапазон от нуля до бесконечности, но это уже не “калибровка” – человек не предоставляет никакой информации и не может принять решение, основываясь на этой информации. В таком случае честнее сказать: “Я не играю, я даже примерно не знаю ответа”. Нередко встречаются и исключения – люди, которых сносит в противоположную сторону, – они обычно переоценивают вероятность своей ошибки. Возможно, ваш кузен чересчур осторожен в высказываниях или профессор, читавший биологию у вас в универ- ситете, страдал комплексом неполноценности. Но я говорю об общей тенденции, а не о кон- кретных индивидах. Отклонения от среднего бывают достаточно велики, так что появление отдельных контрпримеров неизбежно. Но таких людей меньшинство – к тому же им обычно трудно пробиться наверх, и, как это ни грустно, они почти никогда не имеют веса в обществе. Эпистемическая самонадеянность имеет два следствия: мы переоцениваем свои зна- ния и недооцениваем неопределенность, сужая диапазон возможных неопределенных ситу- аций (а значит, сужая область неизвестного). Это искажение затрагивает не только сферу познания, оно распространяется также на частную жизнь каждого из нас. Практически любое решение, нацеленное на будущее, может быть им затронуто. Это болезнь человечества – хроническая недооценка вероятности того, что будущее отклонится от предсказанного курса (в соединении с другими погрешно- стями это может дать “сочетанный” эффект). Возьмем простейший пример: все мы знаем, как много людей разводится. Почти все эти люди в курсе, что по статистике от одной трети до половины браков распадается, но почему-то не вспоминают об этом, собираясь связать свои судьбы. Да, это случается, “но только не у нас”, ведь “мы так любим друг друга” (как будто другие молодожены не любят друг друга вовсе). Напомню, читатель, что моя цель – не проверить, сколько люди знают, а оценить раз- рыв между тем, сколько они по собственному мнению знают, и тем, сколько они знают на самом деле. Мне вспомнился шуточный способ измерить эту разницу, который придумала моя мать, когда я решил заняться бизнесом. С иронией относясь к моей излишней, на ее Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 111 взгляд, самоуверенности, хотя вовсе и не считая меня бездарью, она предложила способ раз- житься на мне. Какой? Купить меня за мою реальную стоимость, а потом продать за столько, во сколько я себя ценю. И сколько бы я ни пытался убедить ее в том, что за внешним самодо- вольством во мне скрывается глубокая неуверенность, сколько бы ни твердил, что я не чужд самокритики, она все равно не верит. Самокритика-шмамокритика – даже сейчас, когда я пишу эти строки, она подтрунивает надо мной и говорит, что я слишком о себе возомнил. Еще о невнимании к черному лебедю Простой эксперимент, описанный выше, доказывает, что человеку от природы свой- ственно недооценивать аномалии, то есть Черных лебедей. Так уж мы устроены, что смот- рим на событие, регулярно повторяющееся каждые десять лет, как на нечто, стрясающееся не чаще раза в столетие; кроме того, мы ошибочно считаем, что разбираемся в происходя- щем. Эта проблема имеет свои нюансы. На самом деле мы не всегда недооцениваем анома- лии, скорее мы в принципе склонны ошибаться при их оценке – как в большую, так и в мень- шую сторону. Из главы 6 мы уже знаем, что есть ситуации, в которых люди переоценивают вероятность необычных событий вообще или какого-то конкретного необычного события (так происходит, к примеру, когда на ум приходят образы, вызывающие сильные эмоции), – если помните, за счет этого и процветают страховые компании. Итак, моя основная идея в том, что с редкими событиями связана опасность неверной оценки – как правило, мы сильно недооцениваем их, но временами столь же сильно переоцениваем. Ошибки эти тем серьезнее, чем ниже вероятность события. До сих пор мы рассмат- ривали только двухпроцентную вероятность ошибки в описанном выше игровом экспери- менте, а если взять ситуацию, где шанс один на сотню, на тысячу или на миллион, то там ошибки будут просто чудовищными. Чем меньше шансы, тем больше наша эпистемическая самонадеянность. Обратите внимание еще на такую особенность нашей интуитивной оценки: даже если бы мы жили в Среднестане, где события большого масштаба случаются редко, мы и тогда бы недооценивали крайности, полагая, что они еще более редки. Мы занижаем вероятность своей ошибки, даже когда имеем дело с гауссовскими величинами. Наша интуиция не дотя- гивает даже до среднестанской. Но мы живем не в Среднестане. Величины, которые нам приходится оценивать в повседневной жизни, чаще принадлежат Крайнестану, то есть зави- сят от множества Черных лебедей. Догадки и предсказания Не существует принципиальной разницы между угадыванием неслучайной, но неиз- вестной или известной нам весьма приблизительно величины (вроде количества мужчин, побывавших в постели Екатерины II) и попыткой предсказать случайную величину, напри- мер завтрашний уровень безработицы или уровень цен на бирже в следующем году. В опре- деленном смысле угадывание (чего-то, о чем мы не знаем, но знает кто-то другой) и пред- сказывание (чего-то, что еще не произошло) – это одно и то же. Для лучшего усвоения вышесказанного представьте, что, вместо того чтобы угадывать число любовников императрицы Екатерины, вы решаете менее занимательный, но для кого- то куда более животрепещущий вопрос прироста населения в будущем столетии, оборота на фондовом рынке, дефицита социального обеспечения, цены на нефть, выгоды от продажи недвижимости вашего двоюродного дедушки или изменения экологической обстановки в Бразилии через двадцать лет. Или вообразите, что собрались издать книгу Евгении Красно- вой и вам нужно определиться с тиражом. Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 112 Тут-то мы и входим в опасные воды: вдумайтесь, ведь большинство людей, чья про- фессия связана с прогнозами, имеют тот самый порок мышления, о котором мы только что говорили. Вдобавок, как раз профессиональным прогнозистам этот порок присущ больше, чем всем остальным. Информация – враг понимания Вы, может быть, спросите, как влияют образование, ученость и опыт на эпистемиче- скую самонадеянность и какой результат показывают в нашем эксперименте люди образо- ванные по сравнению с остальными (если взять за точку отсчета шофера Михаила). Ответ вас удивит: все зависит от профессии. Сначала давайте поговорим о преимуществах “инфор- мированных” людей над простыми смертными в смиряющем гордыню деле предсказания будущего. Помню, однажды я зашел к приятелю на работу в Нью-Йоркский инвестиционный банк и увидел там какого-то оголтелого “хозяина жизни”, расхаживавшего взад-вперед в гро- моздких беспроводных наушниках с торчащим справа микрофоном, который помешал мне рассмотреть его губы в те двадцать секунд, что я с ним разговаривал. Я спросил приятеля, зачем его коллеге эта штуковина, на что приятель ответил: “Он хочет всегда быть на связи с Лондоном”. Если вы наемный работник и зависите от оценки других людей, деловой вид – это способ притвориться, что результаты в этом мире случайностей зависят от вас. Изоб- ражая бурную деятельность, вы усиливаете ощущение причинности, связи между резуль- татом и вашими действиями. Это относится прежде всего к исполнительным директорам крупных компаний, которым жизненно необходимо трубить на всех углах о своей “неусып- ной бдительности” и “лидерских качествах”, с которыми якобы связаны успехи фирмы. Но я не встречал еще исследования, где доказывалось бы, что администраторы высшего звена действительно приносят пользу, тратя бесконечные часы на переговоры и поглощение сию- минутной информации, как не встречал я и автора книги, которому хватило бы духу поста- вить под вопрос заслугу этих администраторов в успешной деятельности корпораций. Поговорим об одном важном свойстве информации – затруднять понимание. Аристотель Онассис, один из первых “распиаренных” миллиардеров, прославился главным образом тем, что был богат и не скрывал этого. Этнический грек, беженец из Южной Турции, он уехал в Аргентину, сорвал крупный куш на торговле табаком и сделался судостроительным магнатом. Он вызвал всеобщее негодование тем, что женился на Жаклин Кеннеди, вдове американского президента Джона Кеннеди, разбив этим сердце оперной певице Марии Каллас, которая затворилась в своей парижской квартире в ожидании смерти. Если вы дадите себе труд подробно изучить биографию Онассиса – а я в молодости потратил на это несколько лет, – вы заметите любопытную особенность: работа (в обще- принятом смысле слова) его не интересовала. Он даже не позаботился завести себе стол, не говоря уже об офисе. При этом он не просто заключал сделки – для этого офис не нужен, – он правил судостроительной империей, а это требует ежедневного отслеживания информации. Главным рабочим инструментом ему служил блокнот – вся нужная информация хранилась там. Онассис провел всю жизнь в общении с богачами и знаменитостями и в ухаживаниях (и охоте) за женщинами. Вставал он обычно в полдень. Если бы ему понадобилась юридиче- ская помощь, он собрал бы своих юристов в два часа ночи в каком-нибудь парижском клубе. Говорят, что он обладал неотразимым обаянием и пользовался этим, чтобы манипулировать людьми. Попытаемся заглянуть глубже. Здесь очень вероятен эффект “одураченных случайно- стью”: прямо-таки подмывает назвать причиной успеха Онассиса его modus operandi. Мне не дано знать, был ли Онассис талантлив или просто удачлив (хотя я убежден, что его оба- Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 113 яние открывало перед ним все двери), зато я могу тщательно проанализировать его образ действий, опираясь на исследования зависимости между количеством информации и пони- манием. Таким образом, утверждение, что доскональное знание мельчайших деталей повсе- дневной рутины может быть бесполезным, а то и просто губительным, проверяется – пусть опосредованно, но довольно эффективно. Покажем двум группам людей размытое изображение пожарного гидранта. Оно должно быть настолько размытым, чтобы невозможно было опознать предмет. Для одной группы людей будем увеличивать разрешение медленно, в десять приемов. Для другой – быстрее, в пять приемов. Остановимся в тот момент, когда у обеих групп будет перед гла- зами картинка одинаковой четкости, и спросим, что же они видят. Та группа, которая видела меньше промежуточных шагов, быстрее узнает на картинке гидрант. Мораль? Чем больше информации вы даете человеку, тем больше гипотез будет возникать у него по ходу и тем хуже окажется результат. Человеку попадается больше случайного мусора, и он начинает путать его с информацией. Беда в том, что наши идеи прилипчивы как репей: однажды придумав теорию, мы уже не откажемся от нее. Поэтому в выигрыше всегда тот, кто не спешит с теориями. Когда чело- век делает выводы на основе шатких доказательств, ему трудно потом переваривать любые данные, которые этим выводам противоречат, даже если они очевидно более достоверны. Это обусловлено двумя механизмами: ошибкой подтверждения, рассмотренной в главе 5, и упорством в убеждениях, то есть нежеланием отказываться от собственного мнения. Не забывайте, что идеи мы воспринимаем как собственность, а с собственностью всегда тяжело расставаться. Эксперимент с пожарным гидрантом был впервые поставлен в шестидесятые и с тех пор проводился еще не один раз. Я также изучал это явление с точки зрения теории инфор- мации: чем большим количеством данных об эмпирической реальности владеет человек, тем больше среди них мусора (то есть россказней), который он принимает за важную информа- цию. Помните, как легко подпасть под власть эмоций. Слушать радионовости каждый час вреднее, чем прочитывать раз в неделю журнал, так как за относительно большой промежу- ток времени информация успевает хоть немного “просеяться”. В 1965 году Стюарт Оскамп экспериментировал, предлагая клиническим психологам папки, в которых содержались все новые и новые сведения об их пациентах, однако диа- гнозы психологов не стали точнее с увеличением объема информации. Наоборот, они лишь уверились в правильности прежнего диагноза. Положим, в шестьдесят пятом вряд ли стоило многого ждать от психологов, однако выявленная закономерность сохраняется и в других областях. А вот и еще один показательный эксперимент. Психолог Пол Слович предложил букме- керам отобрать из восьмидесяти восьми видов всевозможных статистических данных о про- шлых скачках те, которые им кажутся наиболее полезными при подсчете шансов. Сначала букмекерам дали десять самых полезных параметров и попросили предсказать исход сорев- нования. Затем добавили еще десять параметров и снова попросили предсказать итог. Но дополнительная информация не прибавила результатам точности, зато заметно подняла уве- ренность участников в своей правоте. Итак, доказано: информация бывает вредна. Всю свою жизнь я борюсь с расхожим обывательским мнением, что “чем больше, тем лучше”; ино- гда это правда, но случается и наоборот. О вреде излишней информированности мы можем судить по так называемым специалистам. |