работа я. О вере, неверии и сомнении Часть I. Детская вера Часть ii. Разумная вера
 Скачать 1.64 Mb.
|
|
8:38 ) . «Я слышал от Него ( Ин. 8:26 ). Что Я слышал от Него, то и говорю миру ( Ин. 8:26 ) . Я говорю то, что видел у Отца Моего а вы (иудеи) делаете то, что видели у отца вашего Ваш отец диавол» ( Ин. 8:38, 44 ). Ивы не познали Его, а Я знаю Его и если скажу, что не знаю его, то буду подобный вам лжец но Я знаю Его ( Ин. А уж потом Господь Иисус Христос открывает Отца другим Я открыл имя Твое человекам» ( Ин. 17:6 ). Я открыл им (ученикам) имя Твое и (еще) открою ( Ин. 17:26 ) . Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть (М ф . 11:27 ). Сам Христос уже открывали Себя, и знание Свое о том мире ученикам. И те сначала принимали на веру, те. по доверию к Спасителю, асами своим умом ничего не могли понять до глубины сути, подлинно воспринять. И мы не раз читаем в Евангелии они не разумели (М к . 9:32 ; Л к . 18:34 ). В частности, не понимали, что значит воскреснуть из мертвых ( Мк. 9:10 ). Не понимали смысла Писаний о Христе. И потому потребовался некий дополнительный способ, чтобы они могли что-нибудь подлинно воспринять или понять. Что же именно Внутреннее озарение некое, или само откровение Бога и сверхъестественного мира чрез Духа Святого или непосредственно Самим Иисусом Христом или Отцем. Например, когда Спаситель спросил апостолов За кого же почитаете Меня вы, то Петр ответил Ты — Сын Бога Живаго». Христос подтвердил это и похвалил его, но при этом добавил, что не плоть и кровь, те. неестественный ум, не плотские чувства, дали возможность усмотреть и понять эту истину, а Отец Мой, Сущий на небесах (М ф . 16:17 ). И еще Никто не может придти ко Мне (даже уверовать, если не привлечет его Отец ( Ин. 6:44 ). Когда придет Утешитель, Дух истины, Он откроет ученикам все и будет свидетельствовать и о Божестве Христа ( Ин. 15:26 ). Потому и апостол говорит: «Никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым ( 1 Кор. 12:3 ). И когда ученики не понимали Писания, то Христос каким-то таинственным способом «отверз им ум к уразумению Писаний ( Лк. 24:45 ). А когда преобразился пред тремя избранными апостолами на Фаворской горе, то открыл им некую Зарю Божества Своего, как поет Церковь. Все это разные виды откровения. Это необычное узрение и видение естественными глазами это внутреннее озарение, внутренне и воспринимавшееся. Ведь и другие видели Спасителя глазами, но не узрели Божества Его и даже распяли потом. И на Фаворе, если бы кто посторонний случился с апостолами, тоне узрел бы славы Преобразившегося Господа. И спутникам апостола Павла, тогда еще Савла, был слышен голос говорившего Павла, ноне слышали они слов Христовых, впрочем, свет дано было уже узрет и им а он был неестественный ( Деян.9:7, 22:9 ). Итак, и религиозный мир также непосредственно открывался людям, как и этот мир. Там и здесь — путь познания опыт. И тут уж еще более ясно, что этот опыт не зависел от человека, а был плодом откровения Бога. Дал Он Себя познать, и познают не дает — и люди не знают Его. Поэтому можно сказать, что вера — это в последней основе есть Сам Бог, действующий на дух человека или открывающийся ему не только Своими действиями и явлениями, но и лично, сколько можно человеку. И тогда наш духи может иметь веру настоящую, те. внутренне воспринимающую открывающееся бытие Бога. Без этого внутреннего озарения, или самооткровения, познание сверхъестественного мира будет лишь словесным, умовым, можно сказать, как бы пустым. Это даже не есть познание, а лишь принятие по доверию. Конечно, и это называется верою, но лишь в первичной, начальной форме ее. Подлинная же вера уже переходит в видение или созерцание. Но и это — постольку, поскольку каждому дается мера откровения. Больше и сильнее всего сверхъестественный мир открылся нам в явлении Сына Божия, воплотившегося в человеческом естестве и жившего с людьми на земле. О Нем очевидцы апостолы говорили мы Его видели, слышали, руками нашими осязали. Ноне столько это видение — в сущности все же человеческое — убеждало веровать в него, как Сына Божия, как, помимо прямого откровения, дела и сила Его, и само свидетельство Его о Себе. ... когда не верите Мне, — говорил Он евреям, — верьте делам Моим, чтобы узнать и поверить, что Отец во Мне и Я в Нем (И н . 10:38 ) . Столько чудес сотворил Он им, — говорит ев. Иоанн с удивлением, — и они не веровали в Него, те. орган восприятия у них был плох ( Ин. Впрочем, даже эти необычайнейшие дела, каковы чудеса над больными, власть над природой и самой смертью, изгнание бесов и, больше всего, власть прощать грехи — даже они не могли принудительно заставить всех веровать в Божество Его. Ко всему этому нужно было еще внутреннее действие на человеческую душу, чтобы она раскрыла свои духовные очи и поверила или узрела Божество Христово. Здесь мы уже наталкиваемся на затруднение со стороны воспринимающих людей. Всех равно учил Христос и открывал Себя ноне равно они воспринимали это отсюда ясно, что это уже зависело от какой-то порчи духовного органа их. В чем же эта порча — вскроется дальше. Пока женам выяснилось, что основной способ познания религиозных вещей — тот же самый, что ив восприятии естественного мира откровение бытия воспринимающему субъекту. Следовательно, должно утверждать, что способы познания обоих миров — с гносеологической точки зрения — тождественны. Разны лишь самые миры по содержанию своему, но путь познания один откровение. Так уравнялись в достоинстве познания и вера, и знание. Следовательно, если уж естественный мир познается опытом или открывается, тотем более должно признавать, что и сверхъестественный мир может познаваться не умом, а только открываться непосредственно. С этой точки зрения чрезвычайно важно было религиозное движение XIV века, известное под именем споров о «Фаворском свете. Православно-мудрствовавший святой Григорий Палама защищал ту точку зрения, что сверхъестественный мири познается только сверхъестественным путем, чрез благодатное просвещение, или — что тоже благодатное откровение. А еретик Варлаам, каламбрийский монах, находившийся под влиянием рационалистического и схоластического своего времени (и воспитатель Петрарки), учил, что свет Фаворский был естественными вообще, что познание того мира совершается обычным естественным способом — умом и обычными чувствами. Какое заблуждение. Поэтому вопросу Церковь собирала четыре Собора ив конце концов признала правильным учение св. Григория Паламы; сверхъестественный мир сверхъестественно и познается, или самооткрывается благодатно. Так и доселе Церковь говорит в конце утрени Христе, Свете истинный, просвещаяй и освещаяй всякого человека, да знаменается (напечатлеется, осияет, найдет) на нас светлица Твоего, — и тогда в нем (посредством него) узрим свет неприступный (непостижимый обычным путем, без этого осияния). И потому истинно говорит ап. Павел Вы спасаетесь «верою, но и сие не от вас, Божий дар ( Еф. 2:8 ), откровение Самого Бога нашему духу. Такое определение не только истинно но оно дальше многое разъяснит нам о процессе веры и неверия. Чтобы закончить этот отдел, мы рассмотрим еще одночастное недоумение о возможности получения непосредственного откровения. Неверующий может легко согласиться стем положением, что большинство знаний естественного мира получается опытом, через откровение, потому что всякий опыт есть реальное ощущение познаваемого. Между тем, скажут они, между этими опытами знания и веры есть немалое различие естественные опыты каждый может повторить и сам убедиться в реальности их а про мир сверхъестественный этого нельзя сказать не всякий может опытно узреть его, получить непосредственное откровение его. На это нужно ответить так, что никогда количество не решает вопроса один ли человек видел что- нибудь или множество один ли раз получилось познание чего-нибудь или многократно. Вопрос тут будет не в количестве откровений, а в качестве свидетелей достойны ли они веры по нравственному своему состоянию. Если — да, то и одному человеку должно поверить если нетто и стократное свидетельство будет сомнительно. Так бывает ив этом мире. Колумб один раз открыл Америку, и ему поверили, как лицу достоверному а потоми сами проверили это опытно. И большинство научных открытий совершается одним человеком а мир — даже и не проверяя после — принимает открытое на веру. И вообще большинство наших знаний воспринято нами от родителей и учителей на веру, и лишь кое-что потом проверяется нашим опытом. То же нужно сказать и о посредниках сверхъестественных откровений. Даже еще больше. Их нравственные достоинства были настолько высоки и бесспорны, что им невозможно не веровать пророки, апостолы, мученики, пустынники были столь святы, что их совершенно невозможно заподозрить в фальши. Тем более, что они свои слова подтвердили потоми подвигами жизни, а многие — и мученическою смертью. И если мы верим Колумбам, тотем паче обязаны верить Павлу, Петру, Иоанну, сонмам мучеников, подвижникам. Подобным образом можно сказать и об опытной проверке. Она бывает двояка: или каждый может убедиться через повторное исследование открытия, или через восприятие действий открытого предмета. Лишь отдельные единицы идут первым путем, большинство же из нас познает через действия. Например, почти никто из нас сам не видел радиоволна действие их все знаем: слышим пение, говорим за десять тысяч верст, видим картины того, что происходит в другом полушарии. Подобно этому — ив вере мы невидим Бога явно но действия Его каждый может испытать и на себе еще в этой жизни. Об этом мы будем особо говорить в следующей главе, потому здесь лишь упоминаем кратко. Я, например, совершенно удовлетворяюсь откровением, полученным другими достоверными свидетелями. И больше всех верою доверился Иисусу Христу, в мир пришедшему. Его истинность засвидетельствована не только Им Самим ( Я есмь истина) и не только его святостью и чудесами, но и самими врагами. Он Сам дерзновенно задал им вопрос Кто из вас обличит Меня в неправде Если же Я говорю истину, почему вы не верите Мне ( Ин. 8:46 ). Никто из людей не мог бы так сказать о Себе. И следовательно, Христу невозможно не верить. Говорит ли Оно Себе, что Он — Сын Божий верю Ему. Открывает ли Он, что у Него есть Единственный Отец — приемлю. Свидетельствует ли Оно Святом Духе, от Отца исходящем — это для меня несомненно. Уверяет ли Он, что у Отца Его на небе «обители многи суть — истинно. Заявляет ли Он на кресте сораспятому разбойнику «днесь со мною будешь в раю — радуюсь. Свидетель — выше всяких сомнений! Помню одно переживание и о святых людях. Под праздник Троицы, стоя на клиросе, я пел стихиры о Ней. Непостижимая истина эта. Но вдруг читаю и пою Тако пророцы и апостолы с мучениками проповедаша! И блеснула ярко мысль какие свидетели у нас о Троице Великаны, гиганты духа Кровью своей запечатлевшие проповедь свою Им не только можно верить им нельзя не верить И твердо, и радостно стало на душе моей. Вот таким образом постепенно оправдалась моя вера уже не на почве детской доверчивости и внутреннего влечения к ней от младенчества до академических занятий, аи от разум. Но как видели мы, ум мой не объяснил мне веры, не дал познать сущность догматов они остались непостижимыми а только устранил с пути к вере препятствия, ложно приписываемые ему самому. И лишь с этой точки зрения можно говорить о разумной вере, как озаглавлена эта часть моих записок. А по существу все предметы веры остались вне и выше разума, но и это показал мне тот же самый ум и опыт. Е) Прагматизм веры целесообразность ее Вскрытые выше разумные достижения мои росли постепенно но суть их была узрена мною впервые два года академии. А еще раньше, в семинарии, мне представляется весьма убедительным, даже будто неотразимым довод о пользе от веры. Я разумел, главным образом, тот смысл жизни, который дается верою. Это рассуждение всякому интеллигентному человеку давно известно. Именно. Если признавать лишь один этот естественный мир, то смысл жизни почти гибнет стоит ли жить, если все кончается с могилой Жизнь оказывается пустой, как ни заполняй ее делами и удовольствиями. А сколько при этом еще скорбей, забот, болезней, мук, недоумений, страстей! Зачем, для чего все это терпеть Не лучше ли все сразу оборвать самоубийством Одно мгновение — и нет ничего! Совсем иное мировоззрение и ощущение бывает у верующего человека есть еще другая жизнь, загробная, бесконечная и — для удостоившихся — блаженная, прекрасная. Есть Бог Которыми для которого можно и должно жить. Тогда и эта кратковременная жизнь получает полновесный смысл. Такие рассуждения, лучше сказать, — живые чувства — переживались и мною лично. Мне совершенно ощутительным, осязаемым казалось переживание бессмыслицы жизни, если все кончается здесь. Помню, еще одного товарища по семинарии, С. Щ-ва, я спрашивал Ну что же будет, если не признавать Бога и загробной жизни? Он с хладнокровной усмешкой ответил Закопают в землю. Лопух вырастет. Корова его слопает. Вот и все. Ему это казалось хоть и не очень утешительными приятным, но и не очень мучило — быть лопухом для коровы (правду сказать лопухи-то у нас в России даже и коровы не «лопали» почему-то). Но мне мучительно было даже допустить такой бессмысленный конец. И жуткий холод овладевал мною при одной мысли об этом И тогда я почувствовал почему люди кончают самоубийством от неверия Нечем жить, — писали иногда самоубийцы перед смертью. И жизнь показывает, что многие самоубийцы кончали расчеты с жизнью именно от неверия и бессмыслицы жизни. И это делали не только мальчики и девочки влет, но сознавали и большие ученые. В России была переведена и издана в сокращении Исповедь безбожника», члена французской Академии бессмертных (какая ирония, Ле-Дантека. Там он с большой логичностью и откровенностью вскрывает эту бессмыслицу жизни неверующих. И утверждает ясно, это было и по уму, и по собственному опыту, — что самым умным для них было бы именно самоубийство. Если же, пишет он, мы не делаем этого, то вопреки всякому здравому смыслу, по тупому инстинкту и по трусости своей. После в Париже мне пришлось слышать от одного профессора, будто бы тот закончил свою жизнь верой. Не знаю, насколько это верно но при его воззрении — правдоподобно. В русской жизни и литературе такой конец безбожия, как самоубийство, известен довольно широко. В Дневнике своем Достоевский приводит несколько случаев самоубийства, по разным мотивам. Но никто из покончивших с собой не был верующим. Есть дневник Дьяконовой, где она подробно описывает свою жизнь, как она дошла до самоубийства. И наоборот, вера спасает от самоубийства. Расскажу два случая из моего опыта. Один бывший богатый человек, приехавший эмигрантом в Америку, рассказывал мне про себя следующее. Тяжелая жизнь в бедности, лишение богатства часто приводили его к мысли о смерти. Однажды вечером он направился к реке, чтобы потонуть. И вдруг он видит во тьме светящееся приглашение такого рода Прежде самоубийства зайдите сюда! Он зашел. Пастор стал беседовать с ним. Ив результате — он остался живи нашел себе место. А вот другой случай. За границей я был законоучителем и духовником в Донском кадетском корпусе. Пришел годичный срок смерти б. атамана К, застрелившего себя из револьвера. Назначена была всенощная, а завтра — литургия и военный парад. Да и самый корпус был назначен во имя самоубийцы атамана. Я решительно отказался молиться церковно за него и служить службы. Директор обещался жаловаться на меня высшему духовному начальству моему. Яне возражал. Так служб и не было. Парад провели. После обеда приходит ко мне высокого роста офицер (кажется, подполковник, в шинели нараспашку, и задает вопрос — Почему вы не служили ни вчера, ни ныне по нашем атамане? Я объясняю ему, что так учит наша Церковь — за самоубийц нельзя молиться — если только они не покончили с собой в ненормальном состоянии. И сослался ему на каноническое правило св. Тимофея, патриарха Александрийского. Он выслушал меня внимательно и говорит Ну, благодарю вас За что — спрашиваю я его удивленно Значит, Церковь строго смотрит на это Как видите А я ныне хотел застрелиться. Но ваше (мое) поведение остановило меня. И он остался жив, — слава Богу. Почему это так — понятно. Если человек знает, что есть другая жизнь, и если за наше поведение придется еще и давать ответ пред Господом, то невольно задумаешься пред таким решением. А еще более важно, что тогда жизнь — даже со всеми ее скорбями и неудачами — получает смысл над нами есть Промысел Отца нашего небесного. Это всякий из нас знает. А если Бога нет для нас, нет и смысла жизни — Но если бы кто-нибудь счел переживания Кириллова и других людей лишь литературным вымыслом Достоевского или недоумием самоубийц, то вот нам открытое признание о себе самом другого писателя — Толстого. В своей «Исповеди» он рассказывает о своих мучительных переживаниях, когда он попадал в полосу неверия. Там он описывает свои шатания. Когда, пишет он про себя, была у него вера, он чувствовал себя спокойным, удовлетворенным. Но стоило ему лишиться ее, как его охватывала мысль о самоубийстве ион думал покончить с своей жизнью, только не знал пулей или петлей Ион сам говорит, что некоторое время носил в кармане веревочку, чтобы повеситься. (См.: Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона под словом «Толстой».) Приведу, — правда, по памяти, но верно, — следующую заметку Горького о встрече с Толстым... Крым. Ялта. Толстой едет верхом. Догоняет Горького. Тот идет около стремени. Начинается разговор. Горький: В Ялту приезжает Владимир Галактионович (Короленко). Толстой: А он в Бога верует? Горький: Не знаю. Толстой: Главного-то и не знаете! Горький молчит. Толстой: Он верит, да только боится атеистов. И Андреев ваш тоже верует, но ион тоже боится атеистов. И Богему странен. Дальше Толстой продолжает разговор о Боге, о душе, о вере, об уме и пр. Кстати, хотя это лишь отчасти имеет отношение к данной теме о неверии и самоубийстве выпишу из той же заметки из записной книжки Горького. Встречается Горький с грубым партийцем рабочим. Тот говорит А ежели всмотришься-вглядишься, то иной раздумаешь вот мы затеяли дело и к чему оно клонит? Рабочий при этом рассказал Горькому какую-то невероятную похабщину (это подлинные слова Горького Ведь, как ты ни говори, а умирать придется. А-а?! Дальше в записках не написано ответил ли ему Горький или нет — неизвестно. Но, как видим, и у простого человека вопрос об ответственности связан со смертью... А вопреки этим несчастным примерам, обычно и совершенно справедливо указывают на тот душевный мир, которым обладают люди верующие, знающие смысл своей жизни. Один из иностранных проповедников остроумно заметил Сколько примеров знает история, как неверующие каялись, хоть перед смертью, в своем неверии. Но еще не было ни одного случая, чтобы верующий раскаивался за веру свою. И особенно ярко это различие проявляется именно перед смертью, этим экзаменом жизни и всего мировоззрения человека. Мы все знаем, как спокойно относится к смерти верующий, простой крестьянин. Мне пришлось слышать от одного архиерея рассказ про своего отца иерея. Позвали его напутствовать умирающего старца. Исповедал его батюшка, причастил. А потом, ввиду явного конца, стал успокаивать его — мирно встретить смерть. Немало старался отец духовный, убеждая чадо свое не бояться смерти. А когда он кончил, то умирающий совершенно спокойно сказал Да я, батюшка, и не боюсь. Растерялся от такого ответа наставник... Прекрасную и мирную кончину описывает и Толстой — о своей няне в Детстве и «Отрочестве». А между тем сам он, при спутанной вере своей, умирал крайне мучительно: ужасался, кричал, недоумевал А мужики-то, мужики как умирают — говорил он с завистью. И в своей Исповеди открыто признается в этом (пишу по памяти, но верно Поскольку среди нас, людей богатых и аристократов, мирная смерть есть явление редкое постольку она среди простых крестьян — явление обычное. И действительно, всем известно, как умирает русский солдат и вообще православный человек. Замечательна смерть раздавленного деревом приказчика — из Записок охотника» Тургенева (Смерть, можно сказать, святая смерть. Или там же описывается неизлечимая болезнь и тихий конец Лукерьи (Живые мощи»). Известны, правда, случаи, что и безбожники умирали мужественно, — особенно из революционеров. Но полагаю, тут мы имеем дело больше с твердостью характера и с упорством материалиста, чем с ясным убеждением об осмысленности смерти. При этом таких борцов за общественные идеалы утешает сознание, что они работали на пользу другими даже смертью своею продолжают служить человечеству этот моральный смысл давал им силу. Но при последовательном рассуждении и это утешение оказывается непрочным. Мораль без религии не имеет основания. Если все кончается этой жизнью, если нет для меня и никаких нравственных обязательств и норм, кроме одного беспринципного желания удовлетворять свои собственные случайные стремления и прихоти. Никакого долга пред другими, хотя бы пред родным отцом и матерью или перед детьми, нет. Есть лишь один звериный принцип делаю, что хочу. Если Бога нетто мне все возможно Ведь тогда человек сам себе Бог. Никакой морали, никакой общественной солидарности, никаких государственных законов ненужно признавать я сам себе непогрешимый закон. И человек, потерявший Бога, обычно становится на путь аморализма, нравственного безразличия. Образно, хоть и вульгарно, высказал эту идею капитан Лебядкин у Достоевского Ежели Бога нетто какой же я после этого и капитан?! Конечно, это грубо сказано, но — логично если никакой ответственности у неверующего нет, тогда нет нужды признавать и какой бы тони было авторитет вообще. Кроме лишь страха террора перед временно имущими власть тюрьмы, ссылки, смертной казни и пр. Проф. СПб университета Петражицкий, автор сочинения О мотивах человеческих поступков, говорил, что основой всякого права, в конце концов, служит или наша совесть, или более сознательная норма — вера, те. оба источника религиозного происхождения. Без этого без Бога — нет и права, хотя бы самого минимального. Это — только иными словами — в сущности подтверждает сентенцию капитана Лебядкина. И один из главных вождей русской революции К, лично мне говорил, что он, как с. р., не может принять безбожия атеистов, потому что тогда, при отсутствии абсолютных оснований, нельзя утвердить самый основной принцип их партии уважение к личности. Без Бога и бессмертия человек — вещь, вошь, раздавить которую не составляет никакого препятствия. Потому он сам всегда был верующим неверие же отвратно мне». Сознавая эту аморальную бессмыслицу неверия, руководители общества и считают необходимым, целесообразным, полезным поддерживать веру, как фундамент нравственных устоев мирной общественной жизни. И что поучительно иногда эти вожди сами остаются безбожниками (и теоретическими и практическими но веру поддерживают. Иногда (и нечасто ли) равнодушные к религии капиталисты жертвуют на храмы, на священников, на богословские школы, через которые они надеются держать народ в Божьем страхе а это выгодно и для их капиталистической деятельности. Вера, таким образом, является для них одним из видов бизнеса, легче держать в повиновении религиозно-моральную толщу народа. Какое издевательство над религией, над Богом! Ал. Павел такой взгляд на благочестие называет резким словом — сумасшествием, поврежденностью ума Пустые споры между людьми поврежденного ума, чуждыми истины, которые думают, будто благочестие (вера) служит для прибытка» ( 1 Тим. Это истинно. И это сумасшествие рано или поздно кончается крайне плохо и для самих таких мнимоверующих. Народ, массы мало-помалу начинают понимать ложь и лицемерие своих господ и становятся сначала сами такими же безбожниками как и те а потом, конечно, теряют веру ив моральные принципы. Конец же такого обмана — восстание. И это совершенно справедливое возмездие всякая ложь в конце концов разрушает и себя саму, и взрывает и себя саму, и взрывает с собой и общество. Но если даже допустить и полную искренность поддержки веры ради нравственности и преуспеяния общественной мирной жизни, — все же и тогда эти основы веры будут непрочными. Прежде мне казалось иначе я думал, что этим разумным доказательством действительно подтверждается не только необходимость, но и реальность веры, Бога Бог необходим, следовательно, Он есть. Однако ненужно много думать, чтобы узреть неосновательность такого чрезмерного вывода. Да, религия полезна слов нет Бог — нужен (да простит Господь, что я дерзаю даже повторять такие фразы их. Но отсюда еще никак не следует с обязательностью, что уже Они на самом деле есть. Есть много вещей, которые нужны нам, но они не всегда бывают у нас. И противники веры справедливо возражают, что такие выводы делаются иногда людьми для их собственного утешения и выгоды, — это полезный самообман. И хотя поэт сказал Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман (Пушкин), но это лишь до той поры, пока мы искренно верим предварительно в несомненность нашего идеала. А как только мы узрим обманчивость его, тотчас же падает и все почитание его, и вся польза от него. Истукан низвергнется! Стало ясно и мне, что из полезности или необходимости чего-либо еще нельзя делать вывода уже и о бытии его. И вопрос в моей душе стал иначе я должен и хочу веровать не потому, что это нужно, а потому, что это действительно есть. Тогда уже я принимаю и пользу, тогда лишь она и действительно будет, неизбежно будет. Не от пользы — вера, а от веры польза. Не от смысла жизни — к Богу, а от Бога — к смыслу жизни. Это — две различных установки. Мне неисчислимо дороже Сам Бог, сама вера а полезно ли это, — вопрос второстепенный и малозначительный. И наоборот, если бы вера в Бога, несомненно сущего, вела бы в этом мире к невыгоде, к гонениям, страданиям, смерти то для меня было бы ничтожным, раз есть Бог! Таким образом, прагматический, целесообразный смысл религии, хотя практически и бывает сначала полезен, но логически он сомнителен из нужды нельзя делать вывода о бытии, реальности. Я же хочу только реально-сущего Бога. И лишь это даст мне прочное основание в моей вере. Мне нужно непосредственно откровение Его Самого. Явился мне да разумно (явно) вижу Тебя, говорю и я с пророком. И никакие побочные соображения не убеждают меня в истинности существования сверхъестественного мира. Правда, немного они помогают, те. подталкивают к признанию его, вызывают желание его ноне с безумной обязательностью. И мне совершенно понятно, что неверующий не убеждается в вере и после таких полезных соображений. Все это идет еще из субъекта, от человека а не от Самого Бога. Вера же, как мы показали, есть самооткровение Его. Вера есть — Бог, открывающийся нам. Только такой реализм и убедителен, и прочен. Все иное сомнительно, хотя бы казалось и нужным. Между прочим, в богословии есть целое направление о прагматическом значении всех догматов христианства. Оно заключается в том, что там тоже раскрывается полезность веры ив догмате Троичности, ив воплощении Сына Божия, ив Утешителе Духе разъясняется динимический смыслили благотворное действие надушу человека всех таинств. Есть это течение и заграницей. Так называемое «нравственно-психологическое» истолкование догматов является основою такого типа богословствования. При всей интересности и практичности этого богословского метода я не только не придаю ему большого значения, но считаю его даже неверными опасным. Прежде всего потому, что такое объяснение не вскрывает главной основы догматов — их фактической реальности, открытой нам. Затем думает объяснить необъяснимое это все еще последствие рационалистического умопомрачения, отрицающего или пугающегося тайн откровения. Наконец, оно переводит нашу душу от самых догматов в их практичность с Божественной основы сводит на человеческую, с откровения на ум, с высшего на низшее. Конечно, и тут может быть польза, — особенно для младенцев по вере, требующих еще все понять, объяснить. Но если эта теория становится не вспомогательной, а вообразит себя исчерпывающей, главной основой веры в догматы, — то этим она подорвет подлинную основу ее, так как (повторяем для внедрения) всякое познание основывается на реальном откровении объекта, или бытия — субъекту, — а не на человеческих, хотя бы и остроумных измышлениях человеческого ума субъекта. Так именно и утверждает ап. Павел в Послании к Коринфянам: «Когда я приходил к вам, братия, приходил возвещать (а не доказывать) вам свидетельство Божие (самооткровение) не в превосходстве слова или мудрости, ибо я рассудил быть у вас незнающим ничего, кроме Иисуса Христа, ипритом распятого. И слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, нов явлении (откровении) духа и силы чтобы вера ваша утверждалась не на мудрости человеческой, нона силе Божией ( 1Кор. |