Капиталисты_поневоле_Конфликт_элит_и_экономические_преобразовани. O x f o r d u n i v e r s i t y p r e s s
 Скачать 2.11 Mb.
|
Схожие целесообразные решения принимались и правящими эли- тами Венеции, Генуи и других итальянских городов-государств. Скон- центрированность Венеции и Генуи на военном контроле над сре- диземноморскими торговыми маршрутами и создание обширного сектора морских перевозок лучше всего соответствовали возмож- ностям, открытым для элит этих городов-государств. Правящая ари- стократия и олигархия этих городов была вынуждена договориться с другими элитами и достичь классового компромисса, по крайней мере, со «старшими» цехами для того, чтобы мобилизовать ресур- сы, необходимые для реализации своих значимых геополитических и коммерческих стратегий. Политические и экономические институ- ции и производственные отношения, создавшиеся в результате этих компромиссов, не позволяли правителям Венеции и Генуи обращать- ся к новым стратегиям в последующих столетиях. Для венецианской аристократии отсутствие свободы маневра означало, что они и их го- род к xvii в. оказались в статусе туристического аттракциона. Поли- тика и экономика Генуи позволили ее правителям воспользоваться необычными возможностями, которые открыли испанский импе- риализм и серебро Нового Света в xvii в. Наконец, триумф Милана над ломбардской церковью создал необычные стимулы и возможно- сти для инвестиций и инноваций в сельское хозяйство. Тем не менее эти возможности сохранялись, лишь пока процветало производство роскошных шелков, и пока испанской короне было нужно обмени- вать серебро Нового Света на золотые монеты для своих нидерланд- ских армий. Эта глава объясняет, почему возможности для действия (agency) от- крывались в различной степени во французских, немецких и италь- янских городах эпохи Ренессанса. Она также показывает, как гео- | }¾} |-|££ политический пат в сочетании с конфликтами локальных элит определял и ограничивал возможности для целерационального эко- номического действия в ренессансной Италии. Специфические за- зоры для политического и экономического действия определяли структуры власти, производства и обмена, которые мешали дальней- шему слиянию капитала и принуждения, которое, в свою очередь, могло позволить этим городам стать узлами континентальной систе- мы политической консолидации и экономического развития. Пат, в котором оказались городские элиты, объясняет лишь, почему го- рода не повели за собой Европу, а то, что именно динамика конфлик- та среди этих элит определяет дальнейшее развитие вообще, и то, что оно возглавлялось прежде отсталыми сельскими аристократами, будет показано в следующих главах. 176 | 4 ФОРМИРОВАНИЕ ГОСУДАРСТВА | ¾ Что-то стало происходить в xvi в. в самых невероятных местах: сельские аристократы, ранее определявшие свои интересы только в виде корпоративных и местных привилегий, сплотились в обще- национальные сети. Когда эти сети стали институционализировать- ся, аристократы, некогда локально ориентированные, начали полу- чать должности в национальных государствах, развивать свои новые классовые интересы и получать прибыль на основе капиталистиче- ских производственных отношений. Историки предлагают нам все более детальные описания того, как аристократы пришли к национальным и экономически ориен- тированным идентичностям. Тем не менее причины изменений в по- ведении аристократов остаются предметом споров. Как показывает обзор Флоренции (см. третью главу), «вольный воздух» городов был недостаточным источником универсалистских ценностей. У город- ских элит были другие интересы, нежели у их сельских конкурентов, и они образовывали отличные от них сети; поэтому флорентийские и другие городские олигархи никогда не выходили за рамки локаль- ных интересов и постепенно реаристократизировались для защиты своих привилегий. Международная торговля обогатила некоторые элиты, но не под- стегнула капитализм или строительство сильных государств. Ана- лиз положения разных стран, которое приводится в этой и сле- дующей главах, демонстрирует, что торговля и колониализм могут стать опорой местных привилегий и задержать формирование го- сударства (как это было в Португалии, Испании и до определенной степени в Нидерландах) или совершенно не влиять на формирова- ние классов и государства до тех пор, пока последние не образуются сами по себе и капиталисты с пролетариями не окажутся запертыми в классовом конфликте (как в Англии и во Франции). 177 ¾} |££ Войны существовали и до, и после образования первых нацио- нальных государств. Работы Чарльза Тилли и других ученых позво- ляют нам проследить, как увеличение масштаба, технологической развитости и стоимости военного соперничества маргинализиру- ет и уничтожает слабых властителей до тех пор, пока сотни пере- крывающих друг друга политических блоков в Европе не сокраща- ются до нескольких дюжин. Но ни анализ Тилли интенсификации насилия внутри наций и между ними, ни более описательные иссле- дования историков войны и дипломатии не могут объяснить, поче- му соперничество элит начинает выстраиваться по линиям наций именно в xvi в. Ниже будет показано, что первая причина форми- рования государства — национализация элитных конфликтов и соци- альных отношений. Макс Вебер, как отмечалось в предыдущих главах, рассматривал соперничество между феодальными элитами как «хроническое со- стояние» и считал, что внешний толчок, вызванный Реформацией, породил новую психологию, вызвавшую к жизни новые интересы и новые формы поведения. Карл Маркс и его последователи колеб- лются в этом отношении, как показывают дебаты по поводу знаме- нитого обсуждения Маркса в третьем томе «Капитала» «двух путей» перехода от феодализма к капитализму. Маркс не был уверен, то ли одни купцы трансформировали производство, подталкиваемые ра- стущим торговым спросом, то ли сперва «производители» (кто бы они ни были) вынуждены были установить капиталистические про- изводственные отношения, чтобы уничтожить феодальную автаркию и создать рынки, которые, в свою очередь, подстегнули капиталисти- ческое производство. Это состязание между торговлей и классовой борьбой как претендентами на звание перводвигателя изменений продолжается до сих пор, с участием на стороне торговли, если на- зывать самые известные имена, Пола Свизи (Paul Sweezy) и Иммануи- ла Валлерстайна (Immanuel Wallerstein), а на стороне классов — Мо- риса Добба, Эрика Хобсбаума, Перри Андерсона и Роберта Бренне- ра ¹ . Выбор любого из двух кандидатов не дает окончательного ответа: мы никогда не узнаем точно, как торговля подстегнула капитализм, если рабовладение, феодализм, издольщина и другие способы произ- водства весьма совместимы с рынками и торговлей. Марксисты, ко- торые видят в классовой борьбе перводвигатель капитализма, долж- ны еще объяснить, как и почему феодальные классовые конфликты ¹ Этот спор начался на страницах «Science and Society». И самые первые, и даль- нейшие статьи переиздал Хилтон (Hilton, 1978). 178 | 4 в xvi в. обратились в другую сторону и как новые параметры кон- фликта породили капиталистические производственные отношения. Я предлагаю новое решение этой проблемы в данной и последую- щих главах. Как могут догадаться читатели, я выдвигаю конфликт элит, а не классов в качестве перводвигателя образования государ- ства и капиталистического развития. В частности, я согласен с Ве- бером в том, что протестантская Реформация была поворотным пунктом в истории европейского феодализма, но не по социопсихо- логическим причинам, которые он выдвигает на первое место, ско- рее, Реформация была столь важна потому, что открыла новый за- зор в интересах элит, трансформировала их возможности и, следова- тельно, определила ход образования государства и классов в Европе в xvi – xvii вв. Во второй главе подробно проанализированы пределы аграрных изменений в средневековых Англии и Франции. Живучесть мно- жественных элит ограничивала возможности одной отдельно взя- той по отмене крестьянского землевладения и введению крепост- ного права. Вместо этого землевладельцам приходилось собирать денежные подати и использовать трудовую повинность, причем схе- мы эксплуатации варьировались от области к области и года к году, в ответ на фиксированные или изменяющиеся структуры отноше- ний элит в каждой провинции Франции или Англии. «Хронический» конфликт между множественными элитами и феодальные отноше- ния производства были затронуты Реформацией, открывшей но- вые стратегические возможности для элитных конфликтов в Англии и Франции. Я начинаю эту главу с перечисления всех способов, к ко- торым прибегала каждая элита во Франции и Англии, пытаясь ис- пользовать возможности, созданные религиозным разделением, за- тем прослеживаю взаимную причинную связь в тактических ходах множественных элит в сторону политических трансформаций, соз- давших два разных типа национального государства в двух странах. }¾ }}} ® | ¾ Реформация разорвала внутренние и внешние (с городским ноби- литетом и духовенством) союзы среди аристократов и в Англии, и во Франции. Изначально Реформация не меняла социальной пси- хологии индивидуумов. Как будет показано ниже, политические трансформации предшествовали и определяли изменения в эконо- мическом поведении и производственных отношениях в обеих стра- 179 }¾ }}} ® | ¾ нах, вопреки мнению Вебера ² . Новые социальные сети среди еди- новерцев сформировались к концу xvi в., объединив землевладель- цев и городскую знать, невзирая на границы графств и провинций. Постепенно такие связи, основанные на идеологии, стали опреде- лять линии политических союзов и в Британии, и во Франции. Од- нако Реформация создала политические возможности для королей прежде, чем для региональных магнатов или землевладельцев на ме- стах. Короли воспользовались этим первыми, потому что их связи поверх границ стран и провинций, как бы слабы они ни были, все же оказались прочнее и многочисленнее, чем у региональных магнатов или крупных купцов, не говоря уже о местниках-землевладельцах или провинциальных буржуа. И английские, и французские монархи пытались употребить ре- лигиозные конфликты между своими подданными для отчуждения своих противников и привлечения новых союзников. Короли ис- пользовали вызов, брошенный протестантами, для получения кон- цессий от папы и католических иерархов. Стратегии, к которым прибегал каждый конкретный монарх, отражают его собственное положение в структуре по отношению к конкурирующим элитам. Ре- зультаты приложения этих стратегий определяла общая структура элит в этих двух странах. Три теории абсолютизма Понимание Реформации как стратегического «перелома», разрушев- шего хроническое состояние частых, но структурно неэффектив- ных элитных и классовых конфликтов, противоречит доминирую- щей парадигме в исследовании абсолютизма точно так же, как и по- ниманию Реформации Вебером. Я приберегу критику тезиса Вебера о протестантской этике до шестой главы, но должен изложить свой анализ конфликта элит до разбора абсолютизма и образования госу- дарства в этой. Каждая модель абсолютизма способна привести свидетельства, которые подходят к ее описательному определению государства ран- него Нового времени. Относительные заслуги конкурирующих тео- рий образования государства можно оценить по двум критериям: как каждая теория объясняет характер и сроки расхождения каждо- ² В седьмой главе тезис Вебера о протестантской этике разбирается более подроб- но и предлагается социально-психологическая модель, которая лучше соответ- ствует массе исторических данных, которые противоречат доводам Вебера. 180 | 4 го государства от других, особенно от политий средневековой эпохи и как каждая модель предсказывает линии союзов и итогов антиго- сударственных мятежей. Что касается Англии и Франции, успешная теория должна объяснить итоги французской Фронды 1648 – 1653 го- дов, в которой корона победила мятежных аристократов, и Англий- скую революцию и гражданскую войну 1640 – 1649 гг., итоги которых оказались такими обманчивыми. Все исследователи абсолютизма согласны с тем, что английское и французское государства в xvi – xvii вв. увеличили свою военную мощь, юридические полномочия и доходы. Были предложены три гипотезы, объясняющие, как власть и ресурсы были централизова- ны и образовались ли абсолютистские монархии по желанию или во- преки и за счет феодальных аристократий. Одна теория утверждает, что борьба крестьян с феодальной эксплуатацией вынудила нобили- тет реорганизовать силу принуждения в рамках органов власти цен- трализованного государства. Таким образом, абсолютизм послужил знати, обеспечив ей большие безопасность и долю крестьянского продукта, чем они могли получить в результате борьбы на локальном уровне. Вторая теория возвещает, что в xvi в. поднимающаяся бур- жуазия приобрела экономическое равноправие со знатью. Во время необычного равновесия сил, имеющего переходный характер, и па- тового перемирия между двумя конкурирующими правящими клас- сами представители государства добились для себя относительной автономии от обеих сторон. Их автономия испарилась, как только буржуазия накопила достаточно сил, чтобы нанести знати сокруши- тельный удар и подчинить государство исключительно своим инте- ресам. Третья теория предполагает, что государственная власть и ав- тономия накапливались постепенно, порождая сами себя. Когда своекорыстные государственные элиты стали получать доходы, они вкладывали эти новые ресурсы в армию и бюрократию, которые за- тем стали захватывать территорию и извлекать доходы из «граждан». Это закрепило процесс образования нации. В теориях, которые рассматривают абсолютистское государство как представителя знати, относительно автономной или прогрес- сирующе автономной, вводятся новые понятия, призванные объяс- нить, когда и как государственные чиновники и классы стали дей- ствовать эффективно. Ниже разбираются именно эти, часто им- плицитно предложенные, понятия, а также выдвигаются гипотезы и определяются виды доказательств, поддерживающих или опровер- гающих каждую теорию. 181 }¾ }}} ® | ¾ Перри Андерсон представляет первое направление научной мыс- ли: «Одна из базовых аксиом исторического материализма [утвер- ждает], что светская борьба между классами окончательно разреша- ется на политическом — а не экономическом или культурном — уровне общества» (1974, с. 11). Он указывает, что в продолжение феодального периода знать и крестьянство были политически эффективны до та- кой степени, что могли усилить или ослабить государство. Андер- сон воспринимает государство как комплекс юридически-принуди- тельных институций, которые защищают феодальные отношения собственности. Андерсон прослеживает развитие абсолютистского государства с феодального кризиса, который последовал за «черной смертью». Абсолютизм был ответом аристократии на этот кризис, «вновь раз- вернутым и перезаряженным орудием феодального господства, при- званного втиснуть крестьянские массы в их традиционное социаль- ное положение… Результатом стало смещение политически-юри- дического насилия вверх, по направлению к централизованной, военизированной вершине — абсолютистскому государству. Размы- тое на уровне деревни, оно сконцентрировалось на „уровне нации“» (1974, с. 18 – 19). Андерсон делает основной акцент на классовой борьбе между зна- тью и крестьянством. Он считает относительно неважными для об- разования абсолютистских государств конфликты между аристокра- тическими фракциями, хотя и признает, что «для многих отдельных нобилей» абсолютизм «означал бесчестье или финансовый крах, против чего они восставали» (1974, с. 47). Тем не менее «ни один фео- дальный правящий класс не мог позволить себе, не подвергая рис- ку собственное существование, проигнорировать успехи, достигну- тые абсолютизмом, которые были проявлением глубочайшей ис- торической необходимости и прокатились по всему континенту; ни один из них не выиграл полностью или даже значительно от мя- тежа» (с. 54). В результате мятежи, устроенные на местном или фрак- ционном уровне, как Фронда во Франции, оканчивались провалом из-за более значительных военных или финансовых возможностей абсолютистской монархии или же потому, что у большинства ари- стократов не было иного выхода, кроме как хранить верность абсо- лютистским монархиям, от которых они зависели, получая власть и юридические полномочия. Аристократический характер абсолю- тистских государств в дальнейшем проявляется в их отношениях с поднимающимся классом буржуазии. Андерсон видит «потенци- альное поле совместимости… между характером и программой абсо- 182 | 4 лютистского государства и операциями торгового и промышленно- го капитала» (с. 41), когда и государство, и капитал растут и получа- ют выгоду от монетизации налогов и рент, продажи государственных должностей и установления защищенных монополий на родине и в колониальных владениях. Тем не менее, по его мнению, буржуа- зия всегда оставалась подчиненной знати в политике абсолютист- ских государств. Чтобы поддержать свой тезис, Андерсону потребовалось доказы- вать, что нет свидетельств того, что буржуазия играла важную роль в антиабсолютистских мятежах, пока она оставалась в подчинении у аристократии, и что пока аристократия оставалась доминирую- щим классом, абсолютистские монархии должны были быть неуяз- вимы для угроз с любой стороны. Таким образом, Андерсон утвер- ждает, что Фронда провалилась из-за того, что аристократия не же- лала, а крестьянство и буржуазия не могли низвергнуть абсолютизм. Из всех антигосударственных мятежей в Англии xvii в. успех толь- ко Гражданской войны — знак того, что «коммерциализировавшееся джентри, капиталистический город, простые ремесленники и йоме- ны» развились рано и успели накопить силы, чтобы бросить вызов аристократическому государству и победить его (1974, с. 142). Чтобы доказать это утверждение, Андерсону нужно продемонстрировать, что интересы нового буржуазного класса в Англии отличались от ин- тересов тех недовольных элементов из древней аристократии, кото- рые возглавляли предыдущие восстания, и объяснить, как новая бур- жуазия развилась в рамках феодальной системы. Другие марксисты не так уверены в аристократическом характе- ре абсолютизма. Фридрих Энгельс в «Происхождении семьи, част- ной собственности и государства» различает «феодальное государ- ство, [которое] было органом знати для удерживания крепостных крестьян и вилланов» и «абсолютную монархию… которая натрав- ливала знать и буржуазию друг на друга» ([1884], 1972, с. 231). Маркс в «Немецкой идеологии» нашел «независимость государства… в тех странах, где сословия еще не окончательно развились в классы [и]… где ни один слой населения не получил превосходства над другими» ([1846], 1970, с. 80). Для Маркса и Энгельса абсолютистское государ- ство было не инструментом правления дворянского класса, как утвер- ждает Андерсон, а непредумышленным результатом потери знатью своей гегемонии. Маркс и Энгельс верили, что растущая сила новой буржуазии и значительно возросшая угроза со стороны крестьянства позволили монархам преобразовать феодальные государства, ранее контролировавшиеся знатью, в инструменты абсолютистского прав- 183 }¾ }}} ® | ¾ ления, все сильнее и сильнее заполняемые буржуа, которые купили должности у короны. Маркс и Энгельс считали абсолютистские госу- дарства относительно автономными, потому что как только буржуа- зия получала контроль над производством, государство быстро под- чинялось интересам класса капиталистов, несмотря на все органи- зационные возможности и ресурсы, накопленные государственной элитой за переходную эпоху ³ Третий набор теорий считает элиту автономных государств клю- чевыми агентами социальных изменений и утверждает, что именно их действия объясняют параллельное образование абсолютистских государств и буржуазных классов в Европе. Чарльз Тилли (1985) срав- нивает европейских монархов с главарями мафии, использующими вооруженную силу для запугивания народа и территории войной, вы- нуждая их платить «за защиту» в форме налогов. Внешние и внутрен- ние войны с другими странами повышают способности государства по сбору доходов, что, в свою очередь, дает средства для поддержа- ния все более растущих военных сил. Майкл Манн (1980, 1986) выдви- гает аналогичные доводы относительно Англии. Элиты, управляю- щие военными и налоговыми организациями в государстве, по его мнению, движимы корыстными интересами ⁴ ³ Пуланцас (Poulantzas, 1975, с. 157 – 167) повторяет модель относительной автономии Маркса и Энгельса. В отличие от Маркса и Энгельса, Пуланцас даже не пытает- ся объяснить, как феодальная классовая борьба могла повлиять на способности соперничающих классов аристократов, буржуа и крестьян. Он просто утвержда- ет, что буржуазный класс получил экономическую власть в Англии, не определяя механизма и даже не описывая процесс, который мог отвечать за проникновение капиталистического производства и обмена в Англии xvii в. в большей степени, чем во Франции в то же время. Так как Пуланцас считает структуру государства всего лишь отражением классовых сил в гражданском обществе, он не анализиру- ет, какое влияние оказывали действия «относительно автономных» государствен- ных элит Англии и Франции на классовые отношения. Он полагается на итоги английской Гражданской войны и французской Фронды, чтобы предугадать клас- совый характер обоих государств, и затем заявляет, что государственная форма отражает расстановку классов в гражданском обществе. Эта цепочка заключений подменяет собой анализ причин и следствий и является совершенно неопробиро- ванной эмпирической реальностью государств и классов в конкретных обществах. ⁴ Томас Эртман в «Рождении Левиафана» (Thomas Ertman. Birth of Leviathan, 1997) предлагает важные поправки к моделям Тилли и Манна. Эртман различает два аспекта государства: их «политический режим» (т. е. является ли государство абсо- лютистским или конституционным) и «характер государственной инфраструкту- ры» (т. е. являются ли государственные посты наследственными или бюрократи- ческими). Эртман, следуя Отто Хинце (Otto Hintze, [1902 – 1906] 1975), рассмат- ривает могущество представительных институтов как ключевую объясняющую 184 | 4 Тилли и Манн рассматривают образование государства как про- цесс: когда государственные элиты наращивают свои взаимно под- крепляющие фискально-административные и военные возможно- переменную при определении результатов абсолютистской или конституцио- нальной деятельности государства. Двухпалатные законодательные органы с избирателями, организованными по географическому принципу, лучше способ- ны сопротивляться монархам, чем трехпалатные органы с избирателями, орга- низованными по сословиям, с которыми монархам легче справляться, применяя принцип «разделяй и властвуй». Эртман уделяет особое внимание времени образования государства. Воспро- изводя разделение между «первыми» и «припозднившимися» из теории модер- низации (Levy, 1972), он различает государства, первыми вошедшие в геополити- ческое соревнование, и те, которые стали воюющими сторонами на континенте после 1450 г. Эртман утверждает, что первые военные соперники должны были создавать систему продажи должностей и другие наследуемые службы, чтобы мобилизовать ресурсы, необходимые для ведения войн. Монархи после 1450 г. имели доступ к крупным корпорациям юристов, обученных в недавно основан- ных и расширившихся университетах, которые могли составить бюрократию, и поэтому они не нуждались в том, чтобы отдавать государственные должности за деньги аристократам. Модель Эртмана более сложная, чем у Тилли и Манна, и она становится еще сложней, когда он пытается объяснить аномальные слу- чаи Англии, Венгрии и Польши. Он снова начинает спор о парламентах, заяв- ляя, что в этих трех странах были особенно сильные законодательные органы, которые в Англии преобразовали наследственную монархию в менее коррум- пированное бюрократическое государство под контролем джентри. Венгерский и польский законодательный корпус действовал ради сохранения контроля ари- стократов над наследуемыми должностями против королей-реформаторов. Эрт- ман, как Майкл Манн (Mann, 1980) и Перри Андерсон (Anderson, 1974) заканчи- вает тем, что рассматривает Англию xvii в. почти как «черный ящик», в который заходили сильные короли и мятежные парламенты, а выходили из него слабые короли и ограниченно бюрократическое правительство. Я покажу в этой главе, что мы можем рассматривать Англию в сравнении с Францией, прослеживая цепочки элитных и классовых конфликтов, зависящих от других факторов. Нам совсем нет нужды искать корреляции факторов, которые оставляют нетронуты- ми и необъясненными ключевые моменты трансформации. Схожим образом, Брюс Портер (Bruce Porter, 1994) и Брайан Даунинг (Brian Downing, 1992) коррелируют войны с изменениями в характеристиках государств, даже не выясняя, как военные конфликты выстраивают или меняют цепочки конфликта. Таким образом, Портер делает важное наблюдение, что внутрен- ние (т. е. гражданские) войны влияют на государство иначе, чем международные войны. Даунинг указывает, что заграничные завоевания могут породить богат- ство для милитаристских государств, и поэтому войны не обязательно требуют внутренней мобилизации и политических трансформаций. Оба автора, несмот- ря на их важный вклад в теорию и их детальные типологии войн и военных финансов, отделяют реальные войны от внутренней политики. Ни один из них не признает, что короли могли желать или быть вынужденными бросить вызов 185 }¾ }}} ® | ¾ сти, растущий корпус государственных чиновников увеличивает свои власть и долю национального дохода за счет знати и крестьянства. Тилли и Манн видят в буржуазии неумышленный побочный продукт образования государства. Государственные налоги концентрируют ресурсы на национальном уровне, создавая (по большей части за счет военных поставок) первоначальный рынок капиталистических пред- приятий. Для Тилли более важно воздействие, которое оказывает го- сударственный налог на аграрную экономику Франции. Повышение налогов увеличивает нужду крестьян в деньгах, вынуждая их прода- вать на рынке все б |