Ульрих Бек. Что такое глобализация. Ошибки глобализма ответы на глобализацию

• Название: Ошибки глобализма ответы на глобализацию
• Дата: 01.04.2022
• Размер: 1.06 Mb.
• Имя файла: Ульрих Бек. Что такое глобализация.doc
• Тип: Реферат; #433715
• страница: 1 из 14

УЛЬРИХ БЕК

ЧТО ТАКОЕ ГЛОБАЛИЗАЦИЯ?

ОШИБКИ ГЛОБАЛИЗМА - ОТВЕТЫ НА ГЛОБАЛИЗАЦИЮ.
Перевод с немецкого А. Григорьева и В. Седельника

Москва. 2001
Содержание
Предисловие. Перевод В. Седельника

Часть первая ВВЕДЕНИЕ (Главы I— IV перевод В. Седельника)

I. Виртуальные налогоплательщики

II. Национальное государство между мировой экономикой и индивидуализацией утрачивает свой суверенитет: что делать?

III. Шок глобализации: запоздалая дискуссия

Часть вторая

ЧТО ИМЕЕТ В ВИДУ ГЛОБАЛИЗАЦИЯ? ИЗМЕРЕНИЯ, КОНТРОВЕРЗЫ, ДЕФИНИЦИИ

IV. Открытие мирового горизонта: к социологии глобализации

1. Социология как интеллектуальная дисципли­нирующая сила: контейнерная теория общества

2. Транснациональные социальные пространства

3. Логики, измерения, последствия глобализации

а) Капиталистическая мировая система: Уоллерстайн

б) Постинтернациональная политика: Розенау, Джилпин, Хелд

в) Мировое общество риска: экологическая

глобализация как принудительная политизация

г) Почему ложен тезис о макдоналдизации мира: парадоксы культурной глобализации

д) Глокализация: Роланд Робертсон

е) Власть воображаемой возможной жизни: Архун Аппадураи

ж) Глобализованное богатство, локализованная бедность: Зигмунт Бауман

з) Капитал без труда

(Главы V—VIII перевод А. Григорьева)

V. Транснациональное гражданское общество:

как возникает космополитический взгляд на вещи

1. Промежуточные итоги: “методологический национализм” и его опровержение

2. Символически инсценированный массовый бойкот:инициативы граждан мира и глобальная субполитика.

3. Полигамия в плане местожительства: полилокальный брак с несколькими местожительстваыи открывает ворота глобализации в частной жизни

4. Возможна ли межкультурная критика?

а) “Мудрость, полная плутоватой шутливости”

б) Контекстуальный универсализм

VI. Контуры мирового общества: конкурирующие перспективы

1. Третьи культуры или глобальное гражданское общество?

2. Космополитическая демократия

3. Капиталистическое мировое общество

4. Мировое общество риска: клетка модерна открывается

5. Мировое общество как недемократически легитимированная политика

6. Перспективы: транснациональное государство

Часть третья ЗАБЛУЖДЕНИЯ ГЛОБАЛИЗМА

1. Метафизика мирового рынка

2. Так называемая свободная мировая торговля.

3. В области экономики мы имеем дело (еще) с интернационализацией, а не глобализацией

4. Драматургия риска

5. Отсутствие политики как революция

6. Миф о линейности

7. Критика катастрофического мышления

8. Черный протекционизм

9. Зеленый протекционизм

10. Красный протекционизм

Часть четвертая ОТВЕТЫ НА ВЫЗОВ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

1. Международное сотрудничество

2. Транснациональное государство или

“инклюзивный суверенитет”

3. Участие в капитале

4. Переориентация образовательной политики

5. Являются ли транснациональные предприниматели не-демократичными, анти-демократичными?

6. Союз за гражданский труд

7. Что придет на смену нации, экспортирующей “Фольксваген”? Новые культурные, политические и экономические целеполагания

8. Экспериментальные культуры, нишевые рынки и общественное самообновление

9. Общественные предприниматели, трудящиеся-для-себя

10. Общественный договор против эксклюзии?

VII. Европа как ответ на глобализацию

VIII. Перспективы. Гибель a la carte: бразилизация Европы
Рекомендуемая литература
ПОСЛЕСЛОВИЕ

А. Филиппов. Печальная глобализация: локальное без границ, глобальное без места
Предисловие

Цель этой книги — дать вразумительные и четкие ответы на нерешенные пока вопросы, возникшие в ходе дискуссии о гло­бализации, показать неоднозначность этой дискуссии, рас­плывчатость используемых в ней понятий, ее (часто неразли­чаемые) измерения, помочь избежать ошибок в толковании этого явления, но в первую очередь открыть путь для полити­ческих ответов на вызов глобализации. В центре, таким обра­зом, оказывается простой, но нелегкий для ответа двойной вопрос: что имеется в виду под глобализацией и где искать политическое решение проблемы?

В связи с этим исследованием возникли два тома материа­лов дискуссии, в которых на примере “классических” и новых текстов представлены различные ответвления темы, резуль­таты споров и разногласия по поводу глобализации:

— политика глобализации,

— перспективы мирового общества — контроверзы, кон­фликты, парадоксы.

Я начал работу над этими томами два года назад. Их завер­шение стало возможным благодаря стипендии, которую мне предоставил Кардиффский университет в Уэльсе (Distinguished Research Professorship) и которой я воспользовался в течение зимнего семестра 1995/96 года. Эта книга не была бы написа­на без чрезвычайно плодотворных дискуссий, в которых уча­ствовали Барбара Адам, Мартин Олброу, Йорг Дюрршмидт, Энтони Гидденс, Дэвид Хелд, Скотт Лэш, Джон Томпсон, Робин Уайт-Гров, Хелен Уилкинсон, Брайен Уинн и многие дру­гие, но прежде всего, как всегда, — Элизабет Бек-Гернсхайм. Всем им я выражаю свою сердечную признательность.
Часть первая

ВВЕДЕНИЕ
Виртуальные налогоплательщики

В мирном крахе берлинской стены и закате советской импе­рии многие увидели начало конца политики как таковой, пола­гая, что наступила эпоха по ту сторону социализма и капита­лизма, утопии и эмансипации. Но шло время, и радостные декларации прощания с политикой все больше сбавляли тон. Ибо непременно возникающее сегодня в любой публичной дис­куссии пугающее слово “глобализация” говорит не столько о закате политики, сколько о том, что политическое вырывается за категориальные рамки национального государства и даже из ролевой схемы того, что считалось “политическим” и “не-политическим” действием. На какой бы содержательный аспект ни указывала новая риторика глобализации (экономика, рын­ки, борьба за рабочие места, производство, товары и услуги, финансовые потоки, информация, стили жизни), в каждом слу­чае бросаются в глаза политические последствия, вызванные к жизни действием механизмов экономического риска глобализа­ции: институты индустриального общества, до того как бы пол­ностью закрытые для политики, могут “дать трещину” и от­крыться для политического вмешательства. Предпосылки социального государства и пенсионной системы, социального обеспечения и коммунальной политики, функционирования инфраструктуры, организованная сила профсоюзов, межпро­изводственная система переговоров по вопросам тарифной ав­тономии, так же как государственные расходы, налоговая сис­тема и “справедливое налогообложение” — все плавится под палящим солнцем глобализации и отливается в формы, делаю­щие возможным (как предполагается) политическое воздействие. Реагировать, тем или иным образом отвечать на это дол­жны все действующие лица общества, причем ответы будут да­ваться не по старой типичной схеме (деление на правых и ле­вых) политического поведения 1.

Можно сказать так: то, что для рабочего движения в XIX веке было вопросом классовой борьбы, для транснацио­нальных предприятий на рубеже XX—XXI столетий стало во­просом глобализации. С тем, однако, существенным разли­чием, что рабочее движение выступало как оппозиционная сила, в то время как глобальные предприятия до настоящего времени действуют без (транснационального) оппонента.

Почему глобализация означает политизацию? Потому что приведение в действие механизма глобализации позволяет предпринимателям и их объединениям отвоевать у демокра­тически организованного капитализма свободу действий, сдерживаемую политикой социального государства. Глобали­зация делает возможным то, что, по-видимому, всегда скрыт­но присутствовало в капитализме, но на стадии его укроще­ния социальным демократическим государством оставалось замаскированным: предприятия, особенно работающие в гло­бальном масштабе, играют ключевую роль не только в орга­низации экономики, но и общества в целом — хотя бы уже “только” потому, что они в состоянии отнимать у общества его материальные ресурсы (капитал, налоги, рабочие места).

Функционирующая в глобальных масштабах экономика подрывает основы национальной экономии и национальных государств. Тем самым открывается путь субполитизации со­вершенно нового размаха и с непредсказуемыми последствия­ми. Речь идет о том, чтобы в новом раунде борьбы элегантно
1. См. об этом: Giddens A. JenseitsvonLinksundRechts, Frankfurt/M. 1997. — Здесь и далее прим. автора.
отодвинуть старого противника по имени “труд” на запасной путь истории; но также — и прежде всего — о том, чтобы одно­временно заявить о расторжении договора с “идеальным со­вокупным капитализмом”, как Маркс называл государство;

т. е. чтобы избавиться от пут труда и государства, как они сло­жились в XIX и XX веках.

“Все сословное, все стародавнее, все окостеневшее и заско­рузлое испарилось”, — заявлял Маркс уже в Коммунистичес­ком манифесте, не скрывая ликования по поводу заложенного в капитализме революционного потенциала. “Сословной” теперь стала социально-государственная и профсоюзная орга­низация труда, а “окостеневшими и застывшими” оказались бюрократические контрольные установки и налоговые огра­ничения (национального) государства. При этом эффектив­ность и элегантность обосновываются совершенно новыми измерениями “политики объективной необходимости” гло­бализации.

Повсюду утверждают, будто бы не интересы предприятий, а “глобализация” делает необходимыми мучительные разры­вы и надломы. Под давлением “законов” глобализации ради достижения определенной цели якобы нужно действовать в направлении, противоположном движению к цели; к приме­ру, чтобы обеспечить людей работой там, где они живут, ра­бочие места необходимо радикально упразднять или перево­дить в другие местности. Именно потому, что занятость в сфере труда может и должна сокращаться во имя повышения прибыли, нынешняя политика превращается в свою проти­воположность. Кто подстегивает экономический рост, тот в конечном итоге плодит безработицу. Кто понижает налоги, чтобы повысить шансы на получение дохода, тот, вероятно, тоже порождает безработицу. Необходимо подвергнуть науч­ному изучению и критическому осмыслению политические и общественные парадоксы транснациональной экономики, которая заманивает обещаниями “упразднить инвестицион­ные препоны” (читай: упразднить экологическое, профсоюз­ное, социально-государственное, налоговое регулирование) во имя все большего сокращения рабочих мест и одновремен­но дальнейшего роста производства и доходов.

Это означает, что введение в действие механизма глобали­зации несет в себе фактор угрозы, т. е. политика глобализа­ции нацелена на избавление не только от профсоюзных, но и от национально-государственных ограничений, она имеет целью ослабление национально-государственной политики. Риторика занимающих важные посты представителей эконо­мики против политики социального государства предельно ясна. В конечном итоге речь идет о том, чтобы предельно уменьшить возложенные на государство задачи и сократить государственный аппарат, осуществить мечту анархического рынка — утопию минимального государства. При этом проис­ходит довольно парадоксальная вещь: глобализация нередко влечет за собой денационализацию.

Многие не понимают, что глобализация представляет опасность не только для профсоюзов, но и для политики как таковой, для государства. Представители разных поли­тических партий, пораженные и восхищенные глобализа­цией, “размягчающей государственные и общественные институты”, только начинают смутно догадываться, что они, по словам старика Маркса, обречены стать своими собственными “могильщиками”. Я, по крайней мере, с не­вольной иронией смотрю на то, как некоторые политики требуют рынка, рынка, как можно больше рынка и явно не замечают, что тем самым они умерщвляют свой собствен­ный жизненный нерв, перекрывают кран, из которого те­кут деньги и властные полномочия. Видели ли вы когда-нибудь подобное бездумно-радостное театральное пред­ставление публичного самоубийства?

На чем строится новая власть и могущество транснацио­нальных предприятий? Из чего рождается, каким образом прирастает их стратегический потенциал?

Он рождается из вторжения в материальные жизненные артерии современных национально-государственных образо­ваний, вторжения, которое происходит без революции, без изменения законодательной базы и тем более конституции, а только в процессе нормального функционирования, так ска­зать, в business as usual, обычной деловой активности.

Во-первых, предприятия могут экспортировать рабочие места туда, где расходы по найму рабочей силы и налоги са­мые низкие.

Во-вторых, они в состоянии (на основе создания инфор­мационно-технической близости и соседства в любой точке планеты) благодаря разделению труда таким образом рассре­доточивать производство продуктов и оказание услуг в раз­ных местах мира, что национальная принадлежность фирм способна только вводить в заблуждение.

В-третьих, они в состоянии сталкивать лбами нацио­нальные государства и таким образом устраивать глобальные закулисные торги в поисках мест с самыми низкими налога­ми и самой благоприятной инфраструктурой; они могут так­же “наказывать” национальные государства, если сочтут их слишком “дорогими” или “враждебно относящимися к инве­стициям”.

Наконец, в-четвертых, они могут в произведенных и кон­тролируемых ими дебрях глобального производства самосто­ятельно определять место для инвестиций, для производства, для уплаты налогов и для жительства и противопоставлять их друг другу. В результате капитаны бизнеса могут жить в самых красивых местах, а налоги платить там, где они самые низкие.

И все это, разумеется, без обращения в парламент или кон­сультации с ним, без решения правительства, без изменения в законодательстве; для этого не нужна даже публичная дис­куссия. Это дает право ввести понятие “субполитика”1 — не как (теоретическую) возможность заговора, а как дополни­тельный шанс для деятельности и узурпации власти за рамка­ми политической системы, шанс, который во все большей мере получают предприятия, действующие на всем простран­стве мирового общества. Баланс власти нарушается, договор о распределении полномочий Первого модерна индустри­ального общества расторгается и — без участия правительств и парламентов, общественности и судов — переписывается в пользу самостоятельного управления экономической деятель­ностью самого собой. Переход к еще не выторгованной, но, во всяком случае, заново переписывающей правила игры в обществе политике глобализации произошел незаметно, в нормальном режиме, в ходе разворачивающейся своим чере­дом модернизации.

Национальное государство есть государство территориаль­ное, его власть зиждется на связи с определенной местностью (контроль над членством, издание действующих законов, за­щита границ и т. д.). Мировое общество, которое образова­лось в процессе глобализации во многих сферах, а не в одной только экономической, ослабляет, ставит под сомнение мо­гущество национального государства, вдоль и поперек про­низывая его территориальные границы множеством разно­образных, не связанных с определенной территорией
1. Подробнее о понятии “субполитика” см.: Beck U. DieErfmdungdesPolitischen, Frankfurt/M. 1993, Кар. V, S. 149-171.
социальных зависимостей, рыночных отношений, сетью ком­муникаций, несхожими нравами и обычаями населения. Это проявляется во всех важнейших сферах, на которых держит­ся национально-государственный авторитет: в налоговой по­литике, в высших полномочиях полицейского аппарата, во внешней политике, в области военной безопасности. Для при­мера рассмотрим внимательнее налоговую политику.

Взимание налогов — не просто один из принципов автори­тета национального государств, а его главный принцип. Суве­ренное распоряжение налогами связано с контролем за хо­зяйственной деятельностью в пределах определенной терри­тории. Но расширение возможностей хозяйствования в рамках мирового общества делает эту предпосылку все более фиктивной. Предприятия могут производить продукцию в одной стране, платить налоги в другой, а требовать государ­ственных субсидий в форме мероприятий по созданию инфра­структуры — в третьей. Обладающие богатством частные лица стали мобильнее, изобретательнее в поисках и использовании лазеек в законодательстве национального государства; те, кто располагает пользующимися спросом знаниями, могут ис­пользовать их там, где им будет выгоднее; наконец, бедные могут уехать туда, где, как они думают, в кисельных берегах текут молочные реки. Напротив, попытки национальных го­сударств отгородиться от этих процессов сталкиваются с про­тиворечиями: чтобы выдержать глобальную конкурентную борьбу, отдельным государствам приходится привлекать ка­питал, людей и знания.

Гладиаторы экономического роста, обхаживаемые полити­ками, подрывают авторитет государства, когда ратуют за уве­личение производства и одновременно уводят у государства налоги. Пикантность ситуации заключается в том, что имен­но самые богатые становятся виртуальными налогоплательщикоми, и их богатство не в последнюю очередь покоится на вир­туозной ориентации в виртуальном мире. Они подрывают (чаще всего) легальными, но нелегитимными способами бла­госостояние демократического общества, возможностями ко­торого пользуются.

Журнал “Фортуне”, который регулярно публикует список пятисот крупнейших предприятий мира, добившихся наи­больших успехов, с ликованием возвещает, что они “преодо­лели границы ради завоевания новых рынков и подавления локальной конкуренции. Чем больше стран, тем выше доход. Доходы крупнейших пятисот предприятий выросли на 15%, а их оборотные средства только на 11%” 1.

“Доходы ползут вверх, рабочие места сокращаются, — пи­шет "Шпигель", — экономическое чудо особого рода отпуги­вает нацию. На предприятия проникло новое поколение ру­ководителей концернов — приверженцев культа акции по американскому образцу. Самое фатальное заключается в том, что биржа поощряет этих губителей рабочих мест”².

Предприниматели открыли философский камень богат­ства. Новая магическая формула гласит: капитализм без тру­да плюс капитализм без налогов. Поступления от налогов с кор­пораций и налогов на доходы предприятий упали с 1989 по 1993 год на 18,6%; их доля в общих налоговых сборах государ­ства уменьшилась почти наполовину. “Социальная система нуждается в перестройке, для нее должна быть создана новая база, — аргументирует Андре Горц. — Но в ходе этой пере­стройки — не демонтажа — следовало бы спросить себя, по-
1. Fortune, New York, 5. 8.1966, цит. по: Frederic F. Clairmont, EndloseProfile, endlicheWelt, inLemondedoplomatique, 11.April 1997, S.I; там же приводятся данные транс­национального развития.

² DerSpiegel, 12/1997, S. 92—105; там же приводятся данные о многократном рос­те доходов на фоне драматического сокращения занятости.
чему создается впечатление, что она не финансируется. Стра­ны Европейского Союза (ЕС) за последние двадцать лет ста­ли богаче на 50—70%. Рост экономики значительно превышал рост населения. И все же ЕС насчитывает сегодня двадцать миллионов безработных, пятьдесят миллионов бедных и пять миллионов бездомных. Куда же девалось дополнительное бо­гатство? Известно, что в США рост экономики обогатил толь­ко десять процентов населения. Эти десять процентов полу­чили девяносто шесть процентов дополнительных доходов. В Европе дела обстояли не столь удручающе, но и не намного лучше.

В Германии доходы предприятий выросли с 1979 года на девяносто процентов, зарплата — на шесть процентов. По­ступления с подоходного налога за последние десять лет уд­воились; налоги с корпораций уменьшились наполовину и составляют всего лишь тринадцать процентов общих на­логовых сборов. В 1980 году они составляли двадцать пять процентов; в 1960-м— даже тридцать пять. Останься они на уровне двадцати пяти процентов, государство получало бы в последние годы дополнительно 86 миллиардов марок ежегодно.

Подобное же развитие наблюдается и в других государствах. Большинство транснациональных фирм, таких, как “Сименс” или БМВ, больше не платят налоги внутри страны... Если в этой сфере ничего не изменится... то люди вряд ли станут по­корно взирать на то, как сокращаются их пенсии, заработная плата, услуги социального характера” 1.

Транснациональные организации превосходят самих себя рекордными доходами — и массовым сокращением рабочих мест. В конце хозяйственного года правления одно за другим
1. Интервью Андре Горцав “Франкфурте альгемайне цайтунг” от 1. 8. 1997, с. 1.
сообщают о фантастических прибылях. А в это время поли­тики, в обязанности которых входит оправдание скандально­го роста массовой безработицы, настаивают на дальнейшем понижении налогового бремени в чаще всего тщетной надеж­де, что дополнительное богатство богачей даст хотя бы немно­го новых рабочих мест.

Как следствие этого накапливаются конфликты — в том числе и в хозяйственной сфере, а именно между виртуальны­ми и реальными налогоплательщиками. В то время как транс­национальные корпорации в состоянии уклоняться от нало­гообложения в рамках национального государства, малым и средним предприятиям, создающим большую часть рабочих мест, приходится истекать кровью под прессом перестроив­шейся налоговой бюрократии. Словно в насмешку, история распорядилась таким образом, что именно те, кто оказывает­ся в проигрыше от глобализации, в дальнейшем должны будут оплачивать всё, социальное государство и функционирующую демократию, в то время как оказавшиеся в выигрыше полу­чают сказочные прибыли и уклоняются от ответственности за грядущие судьбы демократии.

Но и противоречия “капитализма без труда” дают о себе знать. Менеджеры мультинациональных концернов перево­дят свои правления в Южную Индию, а своих детей посыла­ют учиться в лучшие европейские университеты, финанси­руемые национальными государствами. Им и в голову не приходит перебраться жить туда, где они создают рабочие места и платят низкие налоги. Сами они, как чем-то само со­бой разумеющимся, пользуются дорогостоящими основны­ми политическими, социальными и гражданскими правами, общественное финансирование которых ими же и торпеди­руется. Они ходят в театры. Наслаждаются природой и ланд­шафтами, уход за которыми требует больших денег. Околачиваются в еще относительно свободных от насилия и кри­минала метрополиях Европы. Но своей ориентированной на прибыль политикой они вносят существенный вклад в разру­шение этих европейских форм жизни. Позволительно спро­сить, где будут жить они или их дети, когда государства и де­мократия в Европе лишатся финансирования?

Что хорошо для “Дойче банк”, давно уже нехорошо для Германии. Транснациональные корпорации выходят из на­ционально-государственных рамок и де-факто расторгают договор о лояльности с институтами национального госу­дарства. По этой причине падает внутренний уровень соци­альной интеграции соответствующих стран, и падает тем ниже, чем больше он обосновывался чисто экономическими факторами. В этот коварный водоворот попадают прежде все­го благоденствующие социальные государства: им приходит­ся выплачивать кодифицированные пособия постоянно рас­тущему числу безработных (их около пяти миллионов в одной только Германии), причем число это увеличивается по мере утраты государствами контроля над налогами, ибо у трансна­циональных предприятий в их игре за право размещать про­изводство по своему усмотрению на руках оказались одни только козыри. Эти предприятия дотируются многократно: во-первых, оптимизируя мероприятия по созданию инфра­структуры, во-вторых, собирая дотации, в-третьих, уменьшая до минимума налоги и, в-четвертых, экстернализируя расхо­ды по содержанию безработных.

Водоворот, тянущий вниз социальное государство, прояв­ляет себя не только убывающими ресурсами при скачкооб­разно растущих расходах, но и отсутствием средств для его умиротворения, в то время как пропасть между бедными и богатыми становится все шире. Поскольку национально-го­сударственные рамки утрачивают свою обязательность, те, кто выигрывает от глобализации, и те, кто от нее проигрывает, оказываются, так сказать, сидящими за разными столами. Новые богатые больше не нуждаются в новых бедных. До­биться какого-то равновесия между ними трудно хотя бы уже потому, что отсутствуют рамки общности, в которых можно было бы локализовать и урегулировать этот выходящий за границы национального государства конфликт1.

Не составляет труда представить себе, как логика конфлик­та капиталистической игры с нулевой суммой² заявляет о себе все острее, в то время как средства умиротворения сокраща­ются и оказываются недостаточными для того, чтобы при фор­сированном экономическом подъеме возникали условия для роста общественного пирога.

Так проявила свою ненадежность модель Первого, нацио­нально-государственного модерна, задуманного и осуществ­ленного на принципе единства культурной идентичности (“народ”), пространства и государства; при этом пока не про­сматривается идея нового единства человечества, планеты Земля и мирового государства или хотя бы желания такого единства.
1. См. об этом с. 102 и след. наст. изд.

² В теории игр эта игра, в которой выигрыш одного участника в точности равен проигрышу другого. — Прим. ред.
II

Национальное государство между мировой экономикой и индивидуализацией утрачивает свой суверенитет: что делать?

Вывод витает в воздухе: проект модерна, по всей видимос­ти, провалился.

Первыми свидетельство о смерти притязаниям науки на разум и рационализм с радостным энтузиазмом выдали фи­лософы постмодернизма. То, что выдает себя за универсализм западного Просвещения и прав человека, есть не что иное, как голос “мертвых, старых, белых мужчин”, которые подав­ляют права этнических, религиозных и сексуальных мень­шинств, возводя в абсолют свой партийный “метарассказ”¹.

Столетняя тенденция к индивидуализации, утверждают далее постмодернисты, привела к ослаблению социальных связей, к утрате обществом коллективного самосознания и, следовательно, способности к политическому действию. По­иски политических ответов на судьбоносные вопросы о буду­щем лишились субъекта и локализации в пространстве.

Экономическая глобализация лишь завершает в этой мрач­ной перспективе то, что постмодернизм готовил в интеллек­туальной сфере, а индивидуализация в политической — рас­пад модерна. Диагноз звучит так: капитализм не нуждается в труде и плодит безработицу. В результате распадается исто­рический союз между рыночной экономикой, социальным
1 Немецкому термину Metaerahlung соответствует французский metarecit. Прим. ред.
государством и демократией, который до сих пор сплачивал и узаконивал национально-государственный проект модер­на. С этой точки зрения неолибералы являются ликвидатора­ми западной цивилизации — даже если они выдают себя за ее реформаторов. Их модернизация, если иметь в виду социальное государство, демократию и общество, ведет к смерти.

Но упадок начинается в голове. Фатализм — болезнь, в том числе и болезнь языка. Прежде чем бросаться с Эйфелевой башни, не мешало бы сходить к логопеду. “Понятия стали пустыми, они больше не захватывают, не проясняют, не вдохновляют. Серая пелена, нависшая над миром... возможно, объясняется и тем, что слова заплесневели”¹. То, что представ­ляется распадом, могло бы, если бы удалось преодолеть ортодоксальность взглядов, приведших к краху Первый модерн, стать началом превращения во Второй модерн².
1. BeckU. Vater der Freiheit, in: ders., (Hg.), Kinder der Freiheit, Frankfurt/M. 1977, S.377 f.

² Pater semper insertus. По поводу “Второго модерна” в прессе задним числом раз­горелся спор об авторстве. Но отсутствие начитанности и неумение правильно цитировать - еще не основание для подозрений в неоригинальности. “На пути к Второму модерну” — так формулируется название издаваемой мной.серии. “На пути к другому модерну” — так звучит подзаголовок моей книги “Общество рис­ка”, вышедшей в 1986 году в издательстве Suhrkamp. Там тоже делается различие между “простой” и “рефлексивной модернизацией”, “первым” и “вторым модер-. ном” — как и во всех книгах, появившихся после этого. Книга “Изобретение по­литического” (вышла в 1993 году в издательстве Suhrkamp) должна была назы­ваться сначала “По ту сторону правой и левой ориентации”, а потом “Второй модерн”; по разным причинам от этих названий пришлось отказаться. Впрочем, значение, которое придается тому или иному понятию, играет, наверно, не та­кую уж важную роль. Между понятиями “второй модерн” и “другой модерн” су­ществует близость и в содержательном отношении. Темы книжной серии — индивидуализация, экологический кризис, общество без работы, даже глобали­зация - были центральными темами уже в “Обществе риска”. Догадываюсь, ка­ким будет очередной упрек: “Так, значит, ничего нового!..” Если и есть понятий­ное родство, то со словосочетанием “незавершенный модерн”, предложенным Юргеном Хабермасом. См.: Habermas J. JenseUs des Nationalstaats?\w. Beck U. (Hg.), Politik der Globalisierung, Frankfurt/M. 1997.
В книге “Дети свободы” я попытался показать, что с так на­зываемым “распадом ценностей”, по-видимому, приходит ко­нец коллективной ортодоксии политической деятельности, а не политической деятельности как таковой. Социально-мо­ральная среда блекнет, но параллельно с этим вырабатыва­ются основы жизненного мира для всемирного республикан-ства, в центре которого свобода отдельного человека.

Разумеется, выступать против мощного мирового рынка нелегко. Это можно делать только при условии, что будет раз­рушено сложившееся в головах людей представление о все­могуществе этого рынка, которое подавляет способность к действию. Против этого мегапризрака, что бродит по Европе, мне хочется в своей книге пустить в ход камнемет разли­чения — различения между глобализмом, с одной стороны, и глобальностью и глобализацией, с другой. Это различение имеет целью разрушить территориальную ортодоксию политичес­кого и общественного, сложившуюся в проекте Первого мо­дерна, привязанном к национальному государству, и получив­шую статус категориально-институционального абсолюта.

Глобализмом я называю понимание того, что мировой ры­нок вытесняет или подменяет политическую деятельность, для меня это идеология господства мирового рынка, идеология неолиберализма. Она действует по монокаузальному, чисто экономическому принципу, сводит многомерность глобали­зации только к одному, хозяйственному измерению, которое мыслится к тому же линеарно, и обсуждает другие аспекты глобализации — экологический, культурный, политический, общественно-цивилизационный, — если вообще дело дохо­дит до обсуждения, только ставя их в подчинение главенству­ющему измерению мирового рынка. Само собой разумеется, при этом не следует отрицать или преуменьшать центральную роль глобализации, в том числе в выборе и восприятии акторов хозяйственной деятельности. Идеологическое ядро глобализма заключается, скорее, в том, что здесь ликвидируется основополагающее различение Первого модерна, а именно различение между политикой и экономикой. Главная задача политики — определять правовые, социальные и экологичес­кие рамочные условия, в которых хозяйственная деятельность вообще становится общественно возможной и узаконенной, выпадает из поля зрения или утаивается. Глобализм позволя­ет управлять таким сложным образованием, как Германия, — т. е. государством, обществом, культурой, внешней полити­кой — как простым предприятием. В этом смысле можно го­ворить об империализме экономической составляющей, бла­годаря чему предприятия требуют для себя таких рамочных условий, в которых они могут добиваться своих целей с опти­мальным успехом.

Странность здесь в том, что таким образом понимаемый глобализм подчиняет своему влиянию и своих оппонентов. Существует не только утверждающий, но и отрицающий гло­бализм, который, будучи уверенным в неотвратимом господ­стве мирового рынка, спасается в различных формах протек­ционизма:

черные протекционисты оплакивают распад ценностей и ослабление национального начала, но, противореча самим себе, занимаются неолиберальным разрушением националь­ного государства;

зеленые протекционисты видят в национальном государстве отмирающий политический биотоп, защищающий экологи­ческие стандарты от вторжения мирового рынка и поэтому, в свою очередь, нуждающийся в защите;

красные протекционисты уже на всякий случай стряхивают со своих одежд пыль классовой борьбы; глобализация для них — всего лишь подтверждение их “правоты”. Они радост­но отмечают праздник возрождения марксизма. Но это уто­пическая, слепая правота.

От этих ловушек глобализма следует отличать то, что я — следуя за англосаксонской дискуссией — называю глобально­стью и глобализацией.

Под глобальностью понимается то, что мы давно уже живем в мировом обществе, в том смысле, что представление о зам­кнутых пространствах превратилось в фикцию. Ни одна стра­на или группа стран не может отгородиться друг от друга. Раз­личные формы экономического, культурного, политического взаимодействия сталкиваются друг с другом, поэтому само собой разумеющиеся вещи, в том числе и самоочевидности западной модели, приходится оправдывать заново. “Мировое общество” имеет в виду общность социальных отношений, которые не могут интегрироваться в национально-государ­ственную политику или определяться ею. При этом ключе­вую роль играет (инсценированная национальными средства­ми массовой информации) самоидентификация, в результате чего под мировым обществом (в узком смысле) — тут я пред­лагаю операционный (и политически релевантный) крите­рий — понимается воспринимаемое, рефлексивное мировое об­щество. Вопрос о том, в какой мере оно существует на самом деле (по теореме Томаса, согласно которой то, что люди счита­ют реальным, и становится реальностью), эмпирически обора­чивается другим вопросом: как и в какой мере люди и культуры мира воспринимают себя во взаимном переплетении своих раз­личий и в какой мере это самовосприятие в рамках мирового общества становится существенным фактором поведения'.

“Мир” в словосочетании “мировое общество” означает, следовательно, различия, многообразие, а “общество” — не-ин-
1. См. об этом на с. 73 и след., 89 и след., 124-139, 156-163 наст. изд.
тегрированность, поэтому (вместе с М. Олброу) мировое об­щество можно понимать как многообразие без единства. А это предполагает — как будет показано в настоящей книге - очень разные по своей сути вещи: транснациональные формы про­изводства и конкуренцию на рынке труда, глобальную отчет­ность в средствах информации и транснациональный поку­пательский бойкот, транснациональные формы жизни, воспринимаемые как “глобальные” кризисы и войны, исполь­зование атома в военных и мирных целях, разрушение при­роды и т. д.

Напротив, глобализация имеет в виду процессы, в которых национальные государства и их суверенитет вплетаются в пау­тину транснациональных акторов и подчиняются их властным возможностям, их ориентации и идентичности.

Существенным признаком различения между Первым и Вторым модерном является невозможность устранить уже возникшую глобальность. Это означает, что рядом друг с дру­гом существуют различные собственные логики экологиче­ской, культурной, экономической, политической и обще­ственно-гражданской глобализации, несводимые друг к другу и не копирующие друг друга, а поддающиеся расшифровке и пониманию только с учетом их взаимозависимостей. Легко предположить, что именно благодаря этому открывается воз­можность и простор для политического действия. Почему? Потому что только так можно выйти из подчинения деполитизированному глобализму, только при появляющемся в пер­спективе условии многомерной глобальности лопается и раз­летается на куски принудительная идеология глобализма. Что же не позволяет устранить глобальность? Восемь причин, сра­зу обозначу их в кратких тезисах:

1. Расширение географии и нарастающая плотность кон­тактов в сфере международной торговли, глобальное

переплетение финансовых рынков, увеличивающаяся мощь транснациональных концернов.

2. Продолжающаяся информационная и коммуникацион­но-технологическая революция.

3. Повсеместно выдвигаемые требования соблюдения прав человека, т. е. принцип демократии (на словах).

4. Изобразительные потоки охватившей весь мир индуст­рии культуры.

5. Постинтернациональная, полицентрическая мировая политика — наряду с правительствами существуют транс­национальные акторы, могущество и количество кото­рых постоянно растут (концерны, неправительственные организации, Организация Объединенных Наций).

6. Вопросы глобальной нищеты.

7. Проблемы глобального разрушения окружающей среды.

8. Проблемы транскультурных конфликтов на местах.

В этих условиях новое значение приобретает социология — как исследование того, что значит человеческая жизнь в за­падне, в которую превратился мир. Глобальность отражает то обстоятельство, что отныне все, что происходит на нашей пла­нете, несводимо к локально ограниченному событию, что все изобретения, победы и катастрофы касаются всего мира и что мы должны нашу жизнь и наши действия, наши организации и институции подвергнуть реориентации и реорганизации в соответствии с осью “локальное — глобальное”. Глобальность, понимаемая таким образом, означает новое положение Вто­рого модерна. Это понятие одновременно сводит воедино важнейшие причины, по которым стандартные ответы Пер­вого модерна становятся противоречивыми и непригодными для Второго модерна, поэтому политика Второго модерна дол­жна быть заново определена и обоснована. В отличие от понятия глобальности глобализация есть, вы­ражаясь старомодным языком, диалектический процесс, ко­торый создает транснациональные социальные связи и про­странства, обесценивает локальные культуры и способствует возникновению третьих культур. “Немножко того, немнож­ко этого — вот путь, каким приходит в мир новое” (Салман Рушди). В этой сложной системе отношений можно по-но­вому ставить вопросы о масштабах и границах глобализации, имея в виду прежде всего три параметра:

во-первых, расширение в пространстве;

во-вторых, стабильность во времени;

и, в-третьих, плотность транснациональных сетей связи, отношений и телевизионных потоков.

В этом понятийном контексте можно поставить и следую­щий вопрос: в чем заключается историческая особенность нынешней глобализации и ее парадоксов в определенных местах (например, в сравнении с развивающейся уже со вре­мен колониализма “мировой капиталистической системой”, о которой говорит Иммануэль Уоллерстайн)?'

Особенность процесса глобализации заключается сегодня (и, возможно, будет заключаться в будущем) в устанавливае­мых эмпирическим путем расширении, плотности и стабиль­ности взаимодействующих регионально-глобальных сетей связи и их массмедиалъной самоидентификации, а также социальных пространств и их телевизионных потоков на культурном, по­литическом, хозяйственном, военном и экономическом уровнях². Мировое сообщество — не меганациональное сообщество, вбирающее в себя и ликвидирующее все национальные об-
1. Об И. Уоллерстайне см. с. 62—66 наст. изд.

² Это подчеркивает группа ученых под руководством Хелда Д. DieGlobalisierungderWirtschaft, in: Beck U. (Hg.), PolitikderGlobalisierung, a. a. 0.
щества, а отмеченный многообразием и не поддающийся ин­теграции мировой горизонт, который открывается тогда, ког­да он создается и сохраняется в коммуникации и действии.

Люди, скептически относящиеся к глобализации, спросят: что тут нового? И ответят: ничего действительно важного. Но они не правы ни в историческом, ни в эмпирическом, ни в теоретическом отношении. Новы не только повседневная жизнь и действия, перешагнувшие национально-государ­ственные границы и покрывшие государства плотной сетью взаимных зависимостей и обязанностей; нова и “непривязанность к определенному месту” общности, труда и капита­ла; новы также осознаваемые угрозы экологии и связанные с этим арены действия; ново не поддающееся разграниче­нию восприятие транскультурных “других” в собственной жизни со всеми противоречащими друг другу достоверны­ми фактами; нов уровень циркуляции “глобальной инду­стрии культуры” (Скотт Лэш/Джон Урри); новы и увели­чившееся количество европейских государств, и могуще­ство транснациональных акторов, институций и договоров; наконец, нов размах экономической концентрации, кото­рый, правда, притормаживается новой, не признающей го­сударственных границ конкуренцией.

Под глобализацией, таким образом, подразумевается и отсутствие всемирного государства. Точнее: наличие миро­вого общества без всемирного государства и без всемирного пра­вительства. Речь идет о расширении глобально дезорганизо­ванного капитализма. Ибо не существует насаждающей гегемонию власти и интернационального режима — ни в эко­номическом, ни в политическом смысле.

В горизонте этого различения наше сочинение делится в дальнейшем на три части. Во второй части, названной “Что имеет в виду глобализация?”, кратко описываются и сопоставляются многозначность, амбивалентность и парадоксы глобальности и глобализации в общественном, экономичес­ком, политическом, экологическом и культурном плане.

Как будет показано в третьей части, озаглавленной “Заблу­ждения глобализма”, игровое пространство, примат полити­ческого аспекта могут быть снова завоеваны только в процес­се решительной критики глобализма.

В четвертой части — “Ответы на вызов глобализации” — для мозгового штурма публичного в качестве противоядия от на­ступившего паралича политики намечаются десять отправных точек, которые помогут ответить на политические вызовы гло­бальной эпохи.

Заключение представляет собой опыт предсказания в духе Кассандры: что произойдет, если ничего не произойдет, — бразилизация Европы.
Шок глобализации: запоздалая дискуссия

Дискуссия о глобализации достигла нашей страны и по­трясла ее с опозданием. В Великобритании, к примеру, о “g-word”, слове, начинающемся на “г”, вот уже более десяти лет ведут оживленные и плодотворные споры все политиче­ские партии с участием ученых- экономистов, социологов, по­литологов и историков. Тем неожиданнее оказался шок гло­бализации в Германии.

Одна из причин этого шока состоит в том, что, по преоб­ладающему у нас мнению, глобализация односторонне свя­зывается в первую очередь с уменьшением рабочих мест для местного населения и их перемещением в страны с низкой оплатой труда — и это в то время, когда общество, несмотря на непрекращающийся экономический рост и стремительно повышающиеся прибыли транснациональных концернов, терзает массовая безработица, напоминающая безработицу в Веймарской республике.

Наряду с этим можно назвать еще четыре причины поли­тического шока, вызванного глобализацией и охватившего Центральную Европу, Францию, Австрию, Швейцарию, Ита­лию и особенно Германию.

Во-первых, страны и общества с первичным экономическим самосознанием — “национализм немецкой марки”, “экспорти­рующая нация” — чувствуют себя особенно ущемленными и подвергаемыми опасности со стороны надвигающейся якобы извне глобализации — этим детищем мирового рынка.

Во-вторых, социальные государства, такие, как Франция и Германия, относятся, в отличие от США и Великобритании, к странам, проигрывающим от процесса глобализации. Они попали в затруднительное положение из-за социальной политики в эпоху экономического глобализма: развитие эко­номики уходит из-под национально-государственного кон­троля, в то время как социальные последствия этого процес­са — безработица, миграция, нищета — накапливаются в системе национального социального государства.

В-третьих, глобализация до основания потрясает самоиден­тификацию гомогенного, закрытого, замыкающегося на себя национально-государственного пространства, называемого Федеративная Республика Германия. Великобритания, на­против, была мировой империей, и глобализация для нее — лишь приятное воспоминание о прошлом. Правда, Германия тоже давно уже представляет собой глобальное пространство, в котором сталкиваются культуры мира и их противоречия. Но эта реальность до сих пор была затемнена господствую­щим представлением о себе как о в значительной мере гомо­генной нации. Все это выяснилось в ходе дебатов о глобали­зации. Ибо глобализация, как уже говорилось, означает прежде всего денационализацию — эрозию, но и возможную трансформацию национального государства в государство транснациональное.

Шок глобализации как шок денационализации ставит под сомнение не только ключевые категории послевоенной иден­тичности немцев, корпоративную “Германию как модель” с ее специфической социальной системой. Этот опыт и вызов, в-четвертых, плохо согласуется в конечном счете с теми спор­ными проблемами, которые были вызваны объединением двух Германий. Ведь драма объединения (кое в чем напоми­нающая супружескую драму) обернулась тем, что немцы ста­ли заниматься собой и задаваться вопросом, что осталось от “немецкой” общности после полувековой жизни врозь и ка­кие элементы этой общности заслуживают того, чтобы иден­тифицировать себя с ними? И в ту фазу, когда у немцев при­шла пора посмотреть на самих себя и задать себе вопросы, вдруг врывается сообщение о глобализации: национальное го­сударство утрачивает, сверх запланированных уступок ком­петенции в рамках общего европейского рынка, суверенитет и субстанцию, причем во всех сферах — финансовых ресур­сов, политической и экономической свободы действий, ин­формационной и культурной политики, повседневной иден­тификации граждан. Вопрос о том, как могут возникать “транснациональные государства” в ответ на глобализацию 1, что это означает в экономическом, военном, политическом и культурном отношении, обсуждается только в форме кратких тезисов.

Если в угаре удивительного 1989 года еще считалось, что “срастается все, что по сути едино” (Вилли Брандт), то теперь в ходе дискуссии о глобализации ее участники приходят к вы­воду, что в основе этих надежд — и последующего разочаро­вания в них — лежит устаревшее представление о националь­но-государственной идиллии. Если унаследованная модель национального государства вообще имеет шанс выжить в новой структуре власти, порожденной мировым рынком и транснациональными акторами и движениями, то только в том случае, если процесс глобализации станет критерием на­циональной политики во всех сферах (экономика, право, ар­мия и т. д.)

Признать это не дано отдельным людям или общественным и политическим организациям по их собственному усмотре­нию. Новая ситуация, сложившаяся в мировом обществе, в результате которой становится фикцией представление о
1 См. об этом с. 188-198 и 228-236 наст. изд.
“национальном” продукте, национальных фирмах, нацио­нальной индустрии (и даже о национальных спортивных со­юзах), вынуждает под угрозой наказания в виде экономи­ческого, политического и культурного упадка с пониманием отнестись к возможностям, идеологиям, парадоксам и исте­риям эры глобализации. Но прежде всего к новой расстанов­ке сил, от которой зависят все — кто в большей, кто в мень­шей степени. Другими словами: глобализация есть неустранимое условие человеческой деятельности в конце XX века.

В связи с этим должны быть заново осмыслены основы Первого модерна. Что значит толерантность? Какое содержа­ние вкладывается в понятие “права человека”, которые, в от­личие от культуры, должны быть одинаковыми для всех? Кто гарантирует права человека в постнационально-государствен­ном мире? Как спасти, как реформировать перед лицом обо­стряющейся глобальной нищеты и сужающегося рынка тру­да социальные гарантии, которые до сих пор в значительной части были заботой национальных государств? Вспыхнут ли в результате разрушения национальных государств новые ре­лигиозные войны, чреватые экологическими катастрофами? Или же мы движемся навстречу миру без насилия, который после триумфа мирового рынка придет к отказу от войн? Быть может, мы даже стоим на пороге второго Просвещения?

Все это всплывает в ходе дебатов о глобализации, но никто не знает, не может знать, как ответить на затрагивающие ос­новы цивилизации вопросы, как преодолеть противоречия между бедностью и богатством, между этническими образо­ваниями, между континентами и религиями с их крайне за­путанной, полной насилия историей.