Ульрих Бек. Что такое глобализация. Ошибки глобализма ответы на глобализацию

• Название: Ошибки глобализма ответы на глобализацию
• Дата: 01.04.2022
• Размер: 1.06 Mb.
• Имя файла: Ульрих Бек. Что такое глобализация.doc
• Тип: Реферат; #433715
• страница: 11 из 14

1. См.: Bollinger H./NothdurfW. SchlUsselqualifikationen. Ms. Fulda 1997. 'Kahl R. Globalisierung zwingf w einer Reorientierung des Lemens, in: taz, 4. 8. 1997.
такие вещи, как, например, транснационализация (универ­ситетских) процессов образования и образовательных про­грамм (“global studies”). Последние должны способствовать осмыслению студентами трудностей транскультурных комму­никаций и конфликтов и учить преодолению их. Они также должны раскрывать перед студентами когнитивную картину, которая поможет им понять многомерность и ловушки “глокальной” жизни и деятельности и избегать последних.

Для этого в эру индивидуализации уже недостаточно до­вольствоваться “гибким усвоением заданных норм” со сторо­ны молодежи (Кольберг), все гораздо глубже; требуется, как пишет Михаэль Братер, “формирование собственного "я" как деятельностного и ориентирующего центра. Каждый молодой человек должен учиться вести свою жизнь, всецело опираясь на самого себя, рассчитывая на собственные силы, нужно учиться пробовать, формировать открытый процесс” 1.
5. Являются ли транснациональные предприниматели не-демократичными, анти-демократичными?

Транснациональный капитализм, который не платит на­логов и ликвидирует наемный труд, утрачивает свою легитимность. Он становится нефункционально-паразитарным, как: это и предсказывал Шумпетер. Следовательно, нужно сфор­мулировать — теоретически и политически — центральный вопрос, капитальный вопрос Второго модерна: являются ли транснациональные предприниматели антидемократами? Или: какой ценностью обладает для них новое обоснование демократии?
1. Brater M. SchuleundAusbildungimZeichenderIndividualisierung, in: Beck U. (Hg.), KinderderFreiheit, a. a. 0., S. 153.

Как представляют будущее демократии “виртуальные на­логоплательщики”? Каков их вклад в космополитическое рас­ширение демократии?

Как, следовательно, может выглядеть общественный дого­вор не (только) с точки зрения национально-государственной политики, а с точки зрения транснациональных предприя­тий — договор, который заново обосновывает и делает воз­можной демократию Второго модерна?

Возможно, я безнадежный оптимист; возможно также, что этот оптимизм является стратегическим. Простой, но чреватой тяжелыми последствиями, пожалуй, даже самоубийственной ошибкой была бы попытка вычленить рыночную экономику из ее политического контекста возникновения в Европе и осуще­ствить ее как бы в чистом виде. Проект рыночной экономики всегда был также политическим проектом, причем тесно свя­занным с демократией. Но демократия — дорогая вещь. И по­тому нельзя не напомнить тем, кто выиграл от глобализации, об их долге демократическим институтам, а это значит, что надо пригласить виртуальных налогоплательщиков к кассе¹.

Это не немецкая, не европейская проблема, это проблема мирового общества. Ее можно решить только с помощью меж­дународных урегулирований. Но можно также использовать зависимость этих предприятий от рынка, их зависимость от имиджа. Транснациональные экономические акторы рани­мы, у каждого из них — своя ахиллесова пята. Дело в том, что безграничная самореализация капитала привязывает: во-пер­вых, к местам, во-вторых, к продуктам. “Беглый” капитал должен сделаться “оседлым”; вписаться в локальные культу­ры и их законодательные и политические рамочные условия,
1. См. по поводу трудностей различных форм налогообложения: Streeck W. IndustrielleBevehungen, a. a. 0., но и в наст. изд. с. 264 и след.
что также означает — оправдать себя в них 1.; производить то­вары и предоставлять услуги, которые люди покупают, долж­ны выбирать, а значит, могут сделать выбор и не в их пользу.

Найдутся ли свои “Эмнести Интернешнл” или “Гринпис” для движения потребителей, которое будет не только поощ­рять действующие во всем мире предприятия к политизации потребления с целью сохранения демократических стандар­тов, но и принуждать их к этому, угрожая бойкотом? Насколь­ко политически бдительный, организованный потребитель, овладевший ремеслом масс-медиальной символическо-поли-тической инсценировки, может дополнить или заменить орга­низованного рабочего как корректив против безграничной “самореализации капитала”?

Принято считать, что по сравнению с попыткой обнару­жить и задержать ответственных за что-либо в дебрях миро­вого рынка, знаменитая попытка найти иголку в стоге сена — просто детская забава. Но это неверно. Вменяемость никогда не выявляется сама собой, но всегда есть вопрос формирова­ния ответственности.

Существует весьма простой способ обеспечить движению потребителей возможность добиваться существенного поли­тического результата с помощью крошечных рычажков: это,

во-первых, броский символ; во-вторых, социальные, демократические и экологические этикетки, которые дают сведения об условиях изготовления продуктов и добровольной демократической ангажированно­сти предприятия-изготовителя; а также, в-третьих, гарантия на продукт, так что торговле вме­няется в обязанность возмещать издержки, если сведения о про­дукте не соответствуют действительности и это можно доказать.
I См. об этом в наст. изд. с. 86 и след.
Против этой, по сути, простой политики “прозрачного продукта” и гарантии, которая не увеличивает числа бю­рократических контрольных инстанций и прекрасно согла­суется с предпринимательскими обязательствами и само­контролем, постоянно возражают представители торговли:

откуда мы знаем, в каких условиях были изготовлены про­дукты, которые мы продаем? В этом-то и суть: гарантия продукта вынуждает создавать ясность и соблюдать minima moralia (нравственный минимум) в социальном, экологи­чески ориентированном производстве по отношению к его деловым партнерам, если производители не хотят прого­реть.

Кто занимается торговлей во всем мире, должен быть готовым во всем мире нести свою долю ответственности за социальные и политические условия этой торговли. Этот политический ответ на глобализацию соединяет то, что кажется несовместимым: контроль на месте и предприни­мательский самоконтроль¹.

Социальные и экологические стандарты, надо сказать, также не гарантируют укрощения мировой экономики. Пределы их возможностей налицо: в первую очередь они действуют в отраслях и государствах, ориентированных на экспорт. А потому только косвенно (в лучшем случае!) могут способствовать всеобщему развитию обществ в на­правлении социальной справедливости. О парадоксальных побочных последствиях этого стоило бы поразмыслить.
1. По поводу социальных и экологических стандартов в мировой торговле см.:

BraBel F., Windfuhr M. Welthandel und Menschenrechte. Bonn 1995,Kreissl-DorflerW. (Hg.), Mitgleichem MaB-, Social und Umweltsfandards im Welthandel. M. d. EP DIE GRUNEN im Europaischen Parlament, 1995.
6. Союз за гражданский труд

Можно ли—и если да, то каким образом — заключить союз между транснациональным капиталом и транснациональной политикой для создания и упрочения тенденций к образова­нию одновременно децентрализованного и транснациональ­ного гражданского общества?

Новый общественный договор должен был бы исходить из следующего: наш труд стал таким производительным, что его требуется все меньше, чтобы производить все боль­ше товаров и услуг. Материально-социальная интеграция людей через наемный труд, конечно, как и прежде, имеет значение, но это уже не единственная форма. Я предлагаю задуматься над тем, нельзя ли повысить престиж того, что проявляется повсюду как ангажированность гражданско­го общества в социобиотопах общества — как способность к самоорганизации, как интерес к политическим проектам, выпадающим из поля зрения институтов, — чтобы помимо наемного труда возник второй центр активности и интег­рации: общественная работа, гражданский труд. Что это такое?

Работа по уходу за престарелыми, инвалидами, бездом­ными, больными СПИДом, работа с неграмотными, с из­гоями общества, участие в природоохранных акциях и мно­гое другое — все это осуществлялось до сих пор на обще­ственных началах; надо сделать эту работу “видимой” экономически, т. е. оплачивать (например, в форме граж­данского пособия, размеры которого примерно соответству­ют социальному пособию). Общественная работа могла бы сделать города обитаемыми, прилагаемую энергию — эф­фективнее используемой, демократию — живее. Может быть, следует говорить даже не о “союзе за труд”, а о союзе “гражданин — государство за гражданское общество” и при­влекать на это капитал? Общественную работу нужно орга­низовать в такой форме, чтобы она не оказывалась простым отстойником для безработных: она должна быть привлека­тельной для всех. Второй центр активности должен обес­печивать демократическую субстанцию общества. Речь идет не о том, чтобы заменить этим наемный труд, но о том, чтобы дополнить его. Гражданская работа стала бы в кон­це концов, возможно, одной из трех опор — наряду с тру­дом по найму, служащим основной экономической гаран­тией, и частной работой, — на которых стоит воспитание и/или самореализация. Гражданская работа не обязатель­но должна встраиваться в национально-государственные рамки и могла бы поддерживать и обогащать транснацио­нальное гражданское общество, его сети и социальные дви­жения. Такие занятия — как в “Гринписе” или “Эмнести интернешнл” — привлекательны для молодежи.

Итак, налицо прежде всего два принципа — добровольность, или самоорганизация, а также общественное финансирование, — которые могли бы сделать из гражданской работы привлека­тельную альтернативу 1.

Сразу возникает вопрос: откуда взять деньги? Социальная помощь и пособие по безработице: согласно предложенной мо­дели, безработные в будущем окажутся перед выбором — ос­таться безработными и на длительную перспективу быть привязанными к социальному пособию или же заняться де­ятельностью в добровольном секторе общественной работы;

соответственно, могли бы быть использованы различные трансфертные доходы; я уже не говорю о том, что безработ-
1. См.: Der Bericht III der Kommission fur Zukunftsfragen — MaBnahmen, раздел “Blirgerarbeit”, November 1997.
ные исчезнут не только из статистических отчетов. Налоговые льготы: так же, как на зарегистрированные союзы, на граж­данскую работу должны распространяться льготы — сниже­ние или освобождение от уплаты (подоходного) налога. Бла­готворительные союзы: кто, что и кому здесь распределяет? И как можно сделать эти ресурсы более прозрачными и от­крытыми для финансирования добровольной гражданской работы? Немонетарные источники: сети обмена вещами, сис­темы талонов. Социальное спонсирование: прежде транснаци­ональные предприятия занимались поддержкой культуры, что благотворно влияло на их имидж. Затем они перешли к про­блемам экологии. В настоящее время среди крупных предпри­нимателей существует настоящее движение по социальному спонсированию. Активная общественность на основе уста­новленных ею самой правил могла бы вменить это в обязан­ность концернам. Я исхожу из того, что менеджеры ценят политическую свободу этой культуры как достижение и хотят внести свой вклад в ее поощрение.

Для всего этого необходимо политическое понимание, по­рывающее с той монополией на политику, которой обладает политическая система. Надо найти и правильно уравновесить новое разделение власти и труда, например, между государ­ственной системной политикой и (транс)локальным граждан­ским обществом. Укреплять гражданские общества, переша­гивая границы, не означает взваливать на них с помощью коммунитаристской демагогии все нерешенные побочные проблемы бюрократической волокиты. Укрепление граждан­ских обществ означает, что за возросшей самоответственно­стью следует перемещение власти от центра в регионы, в го­рода; одновременно гражданские инициативы благодаря гражданскому пособию делаются самостоятельными в мате­риальном отношении и становятся дееспособными. Нет сомнений в том, что таким образом можно получить новые проблемы. Например, возникает постоянная конку­ренция с представительской политикой партий и в органах местного самоуправления; или возникшие самостоятельно организации гражданского общества конкурируют с (весьма дорогим) профессиональным трудом — экспертов и наемных работников. Таким образом разжигаются многообразные перманентные конфликты на границах.
7. Что придет на смену нации, экспортирующей “Фольксваген”? Новые культурные, политические и экономические целеполагания.

Преодоление раскола Германии — это не просто включе­ние ГДР в ФРГ. Оно сочетается с преодолением разделения Европы, а потому является концом одной эпохи и началом нового этапа европейской истории.

Что это означает и что предполагает, можно объяснить на примере самопонимания послевоенной Западной Германии и понимания ее развития. Тогда пересекались различные ча­стичные перспективы: восстановление, внутренняя демокра­тизация, преодоление прошлого в осмыслении национал-со­циалистического террора, а также борьба за воссоединение. Эти исторические частные цели вовсе не образуют естествен­ного единства. Более того, они сами по себе противоречивы и допускают, навязывают различные акценты и приоритеты. Однако они были увязаны вместе в проекте экспортирующей нации.

Целью производства определенных товаров массового спроса (на заводах “Фольксваген”, “Мерседес”, “Сименс” и т. п.), которые под маркой “немецкая качественная работа” завоевали рынки мира, было свести воедино культурные

энергии и раскрутить мотор обогащения, сотворить то самое “экономическое чудо”, которое заложило основы для внутренней демократизации, для осмысления обществом нацистской практики организованных массовых убийств и прежде всего, разумеется, для восстановления страны, ее внешнего и внутреннего престижа.

Боннская республика смогла сочетать цели производства, завоевания мирового рынка с культурно-политическим стремлением подключиться к западному модерну. Причем решающим источником легитимности и общественного кон­сенсуса были (по-видимому) вечные слова “все больше и боль­ше”: они подходили и для общества процветания, и для мас­сового потребления, и для социальной безопасности. На втором месте оказалась политическая свобода.

Однако многие сбиты теперь с толку и глубоко обеспокое­ны тем, что источники благосостояния начинают пересыхать или весьма энергично фонтанировать. Другие частные цели — восстановление, а также объединение с ГДР — исчерпали себя или сделались ненужными после их достижения; всюду мы встречаемся с непредвиденными последствиями успеха. И опять надо растолковывать другие частные цели, отвечаю­щие новой мировой ситуации.

Самопонимания экспортирующей нации, являющегося оборотной стороной национализма немецкой марки, уже недостаточно: одним из решающих вызовов является тот факт, что страны Юго-Восточной Азии, а затем, пожалуй, и Китай, за последнее время научились производить хоро­шие и недорогие товары, которые до сих пор поддержива­ли немецкую торговую марку: автомобили, машины и обо­рудование, холодильники. Это товары массового спроса, которые догоняющие страны могут производить часто с меньшими затратами. К тому же рынки товаров массового спроса переместились в другие части света (Южная Аме­рика, Восточная Европа, Китай и т. д.) и могут там обслу­живаться дешевле; в результате этого успешная модель эк­спортирующей нации опять выдыхается. Мало того, даль­нейшее победоносное шествие товаров массового спроса (самый характерный пример — автомобиль) оказалось под вопросом после осознания экологических последствий.

Политики и предприниматели, чтобы сохранить свои по­зиции на мировом рынке, в режиме “непрекращающейся молитвы” публично призывают к “инновациям” и “муже­ству к риску”. Однако все говорит о том, что понимание “ин­новаций” глубоко устарело, ведь по старинке рассчитыва­ют, во-первых, на товары массового спроса, и во-вторых, на модель “экспортирующей нации”, а затем с резвостью подбитой утки плетутся в хвосте у тех, кто и так уже на­учился работать лучше и производить более дешевые това­ры. Гонка преследования на так называемых рынках буду­щего — информационные технологии, генная инженерия, человеческая генетика, — к которой призывают повсюду, оказывается проявлением распространенных (мыслитель­ных) препятствий и отсутствия фантазии. “Инновация” в мировом обществе — относительное понятие. Оно подра­зумевает, что надо изобретать и делать то, чего другие не делают и (еще) не могут делать. Нельзя научиться держать нос по ветру, подражая другим. Поэтому все “дискуссии о позиционировании” (слово взято из военного жаргона) глухи к инновациям и даже /онтринновативны.

Итак, вопрос звучит так: что могло бы — в аспекте культу­ры, политики и экономики — заменить страну, экспортиру­ющую “Фольксваген”? Какие рыночные и культурные инно­вации являются опорными во Втором модерне? Мировой рынок вознаграждает за различие. Значит, то, что изобража­ют в черном свете (например, региональные особенности), следует открывать и развивать как силу и новые возможности.

Во-первых, экологические продукты. Нельзя упускать из виду и сбрасывать со счетов популярность на мировом рын­ке мирового экологического сознания немцев. Все еще гос­подствующая ортодоксия, свойственная индустриальному обществу (на предприятиях, но также в бюрократиях и крупных политических партиях), клеймит возросшую эко­логическую чувствительность немцев как “инновационное препятствие”, вместо того чтобы сделать из него немецкий козырь мирового рынка во Втором модерне. Президент Немецкого патентного бюро уже несколько лет назад го­ворил, что более 85% всех изобретений не реализуются, причем вовсе не из-за их коммерческой нерентабельнос­ти, но из-за того, что рентабельность оценивается непра­вильно или вообще не проверяется. Концерны и политики мыслят только в категориях высоких, генных и информа­ционных технологий и мечтают об уничтожении конкурен­ции в этих секторах, т.е. стремятся к созданию инноваци­онной монополии, которой другие обладают уже давно. Сегодня мало кто собирается брать на себя частичную ответственность за риски, связанные с производством новых продуктов, и при этом открывать новые рынки, что было вполне обычным делом еще 20—30 лет назад. Так, в коалиционных договоренностях на двенадцатый срок полномочий германского Бундестага (от 16 января 1991 года) в разделе “Окружающая среда и транспорт” чу­десным образом возвещались такие намерения: “...налог на транспортные средства преобразовать в налог на вредные вещества с сильным выбросом и СОС-компонентой”, а так­же разработать “экологически безопасные виды топлива с добавкой этилового спирта и/или биологических смазоч­ных материалов”. Но эти добрые намерения так и остались только намерениями 1.

Во-вторых, индивидуализация — часто непризнанная и по­носимая, но тоже дающая шанс превратить локальный инди­видуализм Западной Европы в конкурентное преимущество на мировом рынке. В применении к производству и рынку это означает: разрабатывать высокоиндивидуализированные продукты и услуги, а также связанные с ними формы труда и производства, которые, в свою очередь, вероятно, даже дол­жны быть трудоемкими, во всяком случае, существенно более трудоемкими, ведь индивидуализация продукта и производ­ства есть в определенном смысле принцип, противополож­ный автоматизации производства. Одновременно речь идет о том, чтобы испытывать и изобретать комбинации услуг и про­дуктов. Таким образом возникают новые формы предложе­ния — например, лизинг программного обеспечения, — кото­рые решают проблемы предприятий и потребителей².

В-третьих, рынки риска. Постоянно слышишь, что разго­вор об “обществе риска” носит немецкий оттенок надежнос­ти и процветания. Однако со времен “коровьего бешенства” (которое явно политически заразно, поскольку порождает бешенство институтов и бешенство политики), а то и рань­ше, стало очевидно, что невежество по отношению к рискам мстит за себя не только политически, но и экономически, причем самое позднее при продаже. Возникают проблемные

1. На этот факт мне любезно указали в инженерном бюро Ханса Кнаута (Ме-ерсбург).

² Проблемы, которые, возможно, у них и не возникают.
рынки, потребители на которых при первых (всегда возмож­ных) сообщениях о риске обращаются в бегство. Обществен­ные дискуссии о рисках, столь же обязательные, как “аминь” в церкви, обесценивают капитал и вынуждают его в конеч­ном счете по всему миру серьезно отнестись к возможным сомнениям потребителей в бдительных странах Запада, а в производстве товаров и услуг предупреждать их. Против это­го бессилен любой экспорт рабочих мест и исследовательских отделов в регионы мирового общества, безразличные к рис­кам. Во-первых, все это может когда-нибудь кончиться — до­статочно несчастного случая или сообщения о нем. Во-вто­рых, продукты или услуги должны продаваться как раз тем самым “истерически реагирующим на риски” потребителям в Западной Европе.

В связи с этим один из решающих вопросов Второго мо­дерна гласит: каким образом можно добиться того, чтобы рис­кованные товары, продукты и услуги (например, ген-моди-фицированные продукты питания) стали вызывать одобрение в обществе? Этому должны в некоторой степени способство­вать социологи. Новый немецкий “рыночный товар”, таким образом, мог бы состоять в том, чтобы испытывались и экс­портировались “способные вызывать одобрение пакеты про­дуктов”, т. е. давался бы ответ на вопрос, как благодаря новым формам участия в производстве и прозрачной политике в сфере продукции проектировались и создавались бы (а не только упаковывались) продукты таким образом, чтобы они, в дополнение к потребительной стоимости, получали бы еще и одобрительную стоимость. Если это удастся, то “способные иызывать одобрение” продукты и формы производства в пер­спективе превзойдут все другие также и на мировом рынке 1.
1. См. об этом еще и выше, с. 243 и след.
В-четвертых, ре-регионализация рынков¹: глобализация предполагает низкие транспортные и энергетические за­траты. В этом отношении тормозом глобализации, т. е. со­зданием возможности существования региональных рын­ков продуктов, услуг и труда, является ликвидация существу­ющих субсидий, позволяющих поддерживать низкий уровень транспортных расходов. Если Вы таким образом были повы­шены фактические энергетические и транспортные затраты (например, с помощью налогов или оплаты работы инфра­структур), это бы поощрило политику региональных рынков коротких расстояний, а тем самым одновременно и экологи­ческие формы труда и жизни.

Эта политическая стратегия может быть связана с полити­кой производства, в которой — если угодно — биографии про­дукта становятся интегральной составной частью продукта. Здесь продукт приобрел бы три компонента: потребительную стоимость, цену и историю его происхождения и производ­ства, т. е. сведения об экологических (свободные от химии зоны), социальных (неиспользование детского труда, соци­ально защищенные условия труда) и политических (основные права, профсоюзы) условиях его изготовления, причем на хорошо читаемых этикетках. Затем пресловутый социально зрелый гражданин может решать, насколько важно для него превратить вполне повседневный акт покупки в политичес­кое голосование по вопросу о глобальных формах труда и жиз­ни. Поскольку биографии продукта предполагают трудоем­кое производство, это может существенно повлиять также (например, в пищевой промышленности и сельском хозяй­стве) на рынок труда и занятость. Ответ на глобализацию мог
¹ Эту идею подсказала мне Барбара Адам.
бы, следовательно, также заключаться в комбинации двух стратегий: повышения фактических транспортных затрат и введения социально-экологических биографий продукта. В сумме все это сводится к политике укрепления или возрож­дения региональных рынков.

В-пятых, преодоление культурного препятствия — однообра­зия, которое, как это ни забавно, делает “экспортирующую нацию” невосприимчивой к многообразию Второго модерна в рамках мирового общества. Так — приведем лишь один впол­не рядовой пример — в нижнебаварском городке Штраубинг тамошнюю среднюю школу в настоящее время посещают дети из 24 различных стран, но в федеральных головах, партиях и административных органах все еще царит иллюзия, будто Гер­мания имеет возможность не сделаться мультикультурным об­ществом. Итак, полагают они, со спокойной совестью можно продолжать политику ius sanguinis¹.

“Гражданство — не конфета, которую суют ребенку, если он хорошо себя ведет. Гражданство — не сладкая награда. Это демократический основной продукт питания. Не стоит поэто­му удивляться проявлениям дистрофии, если жителям ино­странного происхождения в Германии отказывают в хлебе де­мократии. Ведь предоставление гражданских прав в немецком обществе не может зависеть от расы, религии, происхожде­ния и вероисповедания. Тот, кто здесь постоянно проживает, работает, платит налоги, тот принадлежит этой стране, дол­жен принадлежать, поскольку в противном случае демокра­тия не функционирует. И если семьи принадлежат этой стра-
1. В соответствии с ius sanguinis (“правом крови”), гражданство детей определяет­ся гражданством родителей, а не местом рождения (ius solis - “право почвы”). — Прим. перев.
нe, то и подавно ей принадлежат дети, которые родились и выросли здесь... Однако среди молодежи и подрастающего поколения (кстати, вполне независимо от национальности) наблюдается новое явление, которое заставляет задуматься о тучшей интеграции и немецкой молодежи. Проблема лишь весьма академически описывается ключевым словом “соци­альная изоляция растущих маргинальных групп”. Реальность состоит в проколотых шинах, в равнодушии и агрессивности, царящих в школах, в климате всеобщей неуверенности и перегруженных городских властях. Требование не делать нем­цами рожденных в Германии детей иностранцев, чтобы по­зднее легче было их выдворить, — печальный пример такой

перегрузки.

Сколько же поколений так называемых иностранцев дол­жно здесь родиться, чтобы наконец их стали называть граж­данами страны и обращались с ними как с немцами? Речь идет не об акте милосердия, а о вещи само собой разумеющейся в условиях демократии” 1.
8. Экспериментальные культуры, нишевые рынки и общественное самообновление

Индивидуализация подразумевает многое, но не упразд­нение ценностей — о чем постоянно пророчат, — а их диф­ференциацию и превращение личной автономии в нечто само собой разумеющееся и неотъемлемое². Не в послед­нюю очередь индивидуализация означает также, что воз-

1. Pranti H. РгоЫете kannmannichtabschieben, in: SuddeutscheZeitungvom 20.5.1997,

S.27.

² См. об этом: Beck U./Beck-Gemsheim E.(Hg.), Riskante Freiheiten. Frankfurt/M. 1993, а также Beck U. (Hg.), Kinder der Freiheit. Frankfurt/M. 1997.
никли культурные источники радости от рисков и креатив­ности¹. Есть люди, которые могут и хотят, чтобы эти радо­сти и креативности выдержали испытание рынком в изме­нившемся понимании и не нуждались бы в ложных бюро­кратических помочах. Речь идет о появившейся в наши дни среде будущего, а именно о “жизненных эстетах”, в кото­рых видят только эгоистов.

“L'etat, c'est moi. Всякий эстет жизни есть аристократ” — так описывают поколение 1989 года изнутри Йоханнес Гёбель и Кристоф Клермон в своей книге “Добродетель отсутствия ориентации”. “Своим княжеством, созданным им самим, он правит абсолютно суверенно. Его существование ориентиро­вано в первую очередь не на мирские цели, на деятельную мо­раль бюргеров, но служит прежде всего оформлению сферы его господства. Его действия проистекают не из принципа удо­вольствия, но из долга по отношению к собственному кодек­су чести. Его цель — совершенствование бытия, которое было бы достойно того, чтобы оформлять современность и инсце­нировать славную историю.

Так, труд служит эстетам жизни не самоцелью, а свободное время — не оазисом самореализации. Напротив, долг по отно­шению к избранным для себя знакам своего достоинства объемлет все. Рыцари неомодерна властвуют в сфере господства, ко­торая охватывает только одну персону, но средства, служащие оформлению этого господства, — потенциально безграничны. Их сообщество "круглого стола" разбросано по всему миру, их дворцы рассеяны по континентам.

В Германии до 2006 года будут унаследованы состояния в размере 2,6 миллиарда марок. Для эстетов жизни тем самым
1. См. об этом: Wilkinson H. KinderderFreiheit, in: Beck U. (Hg.), KinderderFreiheit, я. a.