Москва купеческая. П. А. Бурышкин москва купеческая 1954 Посвящается дочери моей О. П. Абаза оглавление

• Название: П. А. Бурышкин москва купеческая 1954 Посвящается дочери моей О. П. Абаза оглавление
• Анкор: Москва купеческая
• Дата: 11.11.2022
• Размер: 1.22 Mb.
• Имя файла: Москва купеческая.doc
• Тип: Книга; #782676
• страница: 6 из 19

Шелапутины происходят из Покровских куп­цов. Переселились в Москву в конце XVIII столетия и в 1792 году торговали в «светочном» ряду.

Внуки родоначальника, Прокофий и Антип Дмит­риевичи, были очень богатыми людьми и имели зва­ние коммерции советников. Прокофий Дмитриевич в 1811-1813 году исполнял обязанности Московского го­родского головы. За свое пожертвование «минераль­ного кабинета в пользу Московской Медико-хирурги­ческой академии» получил диплом на дворянское до­стоинство и был награжден орденом. Сын его, Дмит­рий Прокофьевич, уже не состоял в купечестве.

Внук Антипа Дмитриевича, Павел Григорьевич, соорудил Гинекологический институт при Московском университете и построил гимназию имени Григория Шелапутина. Им же было создано ремесленное учили­ще имени Анатолия Шелапутина.
Солдатенковы происходят из крестьян де­ревни Прокуниной, Коломенского уезда Московской губернии. Родоначальник их, Егор Васильевич, зна­чится в Московском купечестве с 1797 года. Но из­вестной эта семья стала лишь в половине XIX века, благодаря Кузьме Терентьевичу, внуку родоначальни­ка.

О К. Т. Солдатенкове очень много говорит в своих воспоминаниях П. И. Щукин и приводит немало по­дробностей, характеризующих этого замечательного человека и современную ему эпоху и среду, в коей он вращался. Эту среду нельзя, в строгом смысле слова, назвать «купеческой» преимущественно. Там были представители интеллигенции. Были, конечно, и куп­цы, начиная с семьи Щукиных. С Иваном Васильевичем его связывала тесная дружба в течение более, чем пя­тидесяти лет.

В былое время К. Т. торговал бумажной пряжей, но также занимался дисконтом. Впоследствии стал крупным пайщиком ряда мануфактур, банков и стра­ховых обществ.

К. Т. снимал лавку в старом Гостином дворе, со­стоявшую из двух комнат, верхней и нижней. В верх­ней К. Т. обыкновенно занимался чтением газет, а в нижней Ив. Ил. Барышев, его конторщик и управля­ющий, стоял или сидел за конторкой и, если не было дела, то писал фельетоны для «Московского листка» под псевдонимом Мясницкий. Псевдоним этот был взят потому, что Барышев жил в доме Солдатенкова, на Мясницкой улице. В этом доме, где жил и сам К. Т., было несколько богато отделанных комнат, имелось много хороших картин русских художников, большая библиотека и молельня.

В последней служил сам Козь­ма Терентьевич, вместе со своим дальним родственни­ком, торговцем церковными старопечатными книгами, Сергеем Михайловичем Большаковым, для чего оба надевали кафтаны особого покроя... Как пишет П. И. Щукин, «Солдатенков был старообрядец по Рогож­скому кладбищу, что не мешало ему жить с францу­женкой, Клемансой Карловной Дюпюи. Клеманса Кар­ловна очень плохо знала по-русски, а Козьма Терен­тьевич, кроме русского, не говорил ни на одном язы­ке».

У К. Т. Солдатенкова была большая библиотека и ценное собрание картин, которые он завещал Москов­скому Румянцевскому Музею. Но самым главным вкла­дом его в русскую культуру была его издательская деятельность. Его ближайшим сотрудником в этой об­ласти был известный в Москве городской деятель, Митрофан Павлович Щепкин, отец Дмитрия Митрофановича, ближайшего, в свою очередь, сотрудника князя Г. Е. Львова по Земскому союзу и Временному Прави­тельству. Под руководством М. П. Щепкина было из­дано много выпусков, посвященных классикам эконо­мической науки, для чего были сделаны специальные переводы. Эта серия издания, носившая название «Щепкинской библиотеки», была ценнейшим пособи­ем для студентов, но уже в мое время — начало этого столетия — многие книжки стали библиографической редкостью.

К. Т. оставил много средств на дела благотвори­тельности, в частности, для постройки городской боль­ницы.

Коллекция картин К. Т. Солдатенкова является од­ной из самых ранних по времени ее составления, и са­мых замечательных по превосходному и долгому су­ществованию.

Собирать картины он стал еще с конца сороко­вых годов, но решающим моментом была его поездка в Италию в 1872 году, где он сошелся, через братьев Боткиных, с знаменитым художником А. А. Ивановым и попросил его «руководства» для основания русской картинной галлереи. В дальнейшем К. Т, просил Ива­нова покупать для него, что тот заметит хорошего, у русских художников. «Мое желание, — писал он, — собрать галлерею только русских художников».

Ива­нов охотно это поручение принял и постепенно у Сол­датенкова собралась огромная коллекция, где было не мало самых прекрасных образцов русской живописи, как например, эскиз картины «Явление Христа наро­ду» А. А. Иванова.

К. Т. Солдатенкову принадлежало весьма живо­писное подмосковное имение Кунцево. Он там всегда проживал летом; там же было немало дач, сдававших­ся на лето. Жила там семья Щукиных, а по соседству находилась дача бар. Кнопа. У К. Т. постоянно кто-нибудь гостил, а иные приезжали обедать из Москвы, благо это было недалеко. Приезжал туда И. С. Акса­ков, историк И. Е. Забелин, М. П. Щукин, А. А. Козлов, в ту пору генерал-лейтенант и почетный опекун, ху­дожник Лагорио, врачи Кетчер и Пикулин и др. Бывал всегда и кто-либо из Щукиных. Хозяин принимал ра­душно, но без излишней роскоши. На одном таком обе­де Н. И. Щукин сказал: «Угостили бы вы нас, Козьма Терентьевич, спаржей», — на что К. Т. возразил:

«Спаржа, батенька, кусается: пять рублей фунт».
Я воспроизвел этот эпизод для того, чтобы по­казать, что пресловутое, легендарное московское хле­босольство состояло не в роскоши застольной трапе­зы. Оно выражалось в умении хозяина составить про­грамму обеда и в способности создать приятную для приглашенных обстановку. Незадолго до последней войны, в некоторых домах московских снобов, на боль­ших приемах, когда ужин готовил либо «Эрмитаж», либо «Прага», завели обычай давать карточку. Ужи­навший мог заказать, что угодно. Старые любители покушать строго осуждали это нововведение. «Если ты меня зовешь и хочешь приветствовать, — говори­ли они, — то избавь меня от заботы думать, чего бы вкусного я бы съел. А в трактир я и сам могу пойти, — денег хватит».
Якунчиковы были также одной из москов­ских купеческих фамилий, которая довольно скоро от­стала от торгово-промышленной деятельности и ушла в дворянство. Их имя было известно с первой четвер­ти прошлого столетия, но почетное место в рядах мо­сковского купечества они заняли несколько позднее, благодаря Василию Ивановичу Якунчикову.

В одном из писем В. А. Кокорева к В. И. Якунчи­кову содержится любопытная характеристика молодо­го Якунчикова. Вот, что писал автор «Русских про­валов» :

«Ваше любезное письмо перенесло мои мы­сли к воспоминаниям о событиях бывших в 1846 году, в котором я в первый раз имел удовольствие познакомиться с Вами на откупных торгах в Яро­славле. Как сейчас представляю себе красивого юношу, с шапкой кудреватых волос на голове, с розовыми щеками и созерцательным взглядом на окружающее. Потом этот юноша уехал надолго в Англию, восприял там только то, что пригодно для России, и возвратился домой, нисколько не утратив русских чувств и русского направления. Этот юноша, — Вы, продолжающий свое коммер­ческое поприще с достоинством и честью для ро­дины. Много с тех пор протекло воды. Вы шли стопой благоразумной осмотрительности, а я без всякой сдержанности давал волю своим фанта­зиям».
Якунчиковым принадлежала Воскресенская ману­фактура в местечке Норе Фоминской, Верейского уез­да, Московской губернии. Эту фабрику они продали Т-ву Эмиль Циндель, уйдя таким образом от актив­ной деятельности.

Василий Иванович был женат на Зинаиде Нико­лаевне Мамонтовой, дочери Николая Федоровича и сестре Веры Николаевны Третьяковой, жены извест­ного создателя картинной галлереи.

У Якунчиковых женская половина семьи была не менее известна, чем мужская. Зинаида Николаевна бы­ла одной из наиболее красивых и интересных в Мо­скве хозяек дома. Еще большей известностью пользо­валась ее невестка и племянница, Мария Федоровна.

В 1881 году, во время сильного голода, она орга­низовала столовые в Тамбовской губернии; ей при­шла мысль раздавать бабам работы и скупать их ста­ринные местные вышивки. Дело это впоследствии при­няло обширные размеры и стало известно в Европе. Это было сделано по образцу Абрамцевского кустар­ного дела, о котором я буду еще говорить. М. Ф. Якун­чикова была племянницей Саввы Ивановича Мамон­това. Впоследствии, в 1908 году, М. Ф. взяла на себя управление Абрамцевской столярной мастерской и ку­старным складом в Москве.

Одна из дочерей В. И., Мария Васильевна, по му­жу Вебер, была сама художница, а ее сестра, Наталья Васильевна, была женой известного художника В. Д. Поленова.
Хлудовы происходили из экономических кре­стьян деревни Акатовой, Высоцкой волости, Егорьев­ского уезда, Рязанской губернии. Имя их упоминается уже в 1824 году.

Родоначальником этой семьи был Иван Иванович Хлудов, человек чрезвычайно энергичный и предпри­имчивый, каковым свойством, впрочем, отличались жи­тели этого района, известные под именем «Гуслицов» или «Гусляков», по имени речки Гуслянки, протекаю­щей через город Егорьевск и впадающей в Москва-ре­ку.

Иван Иванович переселился в Москву вскоре по­сле французского нашествия и начал там торговать. Жил он в своем доме, на Швивой Горке, где и роди­лись все его дети. В 1836 году приобретен был свой амбар в Старом Гостином Дворе, за № 93. Скончался Иван Иванович во второй половине тридцатых годов.

После его смерти сыновья его продолжали отцов­ское дело под фирмой Торговый дом С., Н., Д., А. и Г. Ивана Хлудова Сыновья. Братья решили создать свое собственное фабричное производство.

По постановлению Егорьевской городской думы, было решено сдать в аренду крестьянам Хлудовым за­речную часть городской земли, всего около 20-ти де­сятин, под постройку фабрики. Решение было приня­то потому, что это была низменная часть реки, боло­то с бугром и никуда не пригодная земля. Впоследст­вии эта земля была приобретена в собственность, бла­годаря хлопотам старшего брата, Савелия Ивановича. В дальнейшем была прикуплена земля соседних кре­стьян деревни Русанцево, и вся площадь земли под фабрикой была около 36-ти десятин.

Механическая фабрика была открыта в 1845 году, 8-го ноября. Паевое Товарищество Егорьевской ману­фактуры было создано в 1874 году.

По-видимому, создание фабрики представляло со­бою дело рискованное, потому что приглашало одно­го из местных тузов, Степана Галактионовича Князе­ва, «но они не пошли».

Старший сын Ивана Ивановича, Савелий Ивано­вич, был холостяк, ходил в цилиндре и был приятелем Л. И. Кнопа. Они вместе пивали «из бочек»; в погреб­ке Бодега, на Лубянке, в доме Бауэр... Кноп потом го­ворил: «Немец русского перепил, а тот и умер...»

Второй сын, Назар Иванович, был женат и имел сына Николая. Дочь последнего, Надежда Николаев­на, была замужем сначала за Абрикосовым, а потом за известным чешским политическим деятелем К. П. Крамаржем.

Хлудов Алексей Иванович, третий сын основате­ля Хлудовского дела, родился в 1818 и скончался в 1882 году. По отзывам людей, близко его знавших, это был «человек неподкупной честности, прямой, пра­вдивый, трудолюбивый, отличавшийся силой ума и верностью взглядов». Одаренный большими природ­ными способностями и развивавший их вполне само­стоятельно, так как в молодости не получил почти ни­какого образования, Алексей Иванович, вместе со сво­им братом Герасимом Ивановичем, успешно руково­дил Хлудовским предприятием, работавшим в обла­сти хлопковой торговли и хлопчатобумажной про­мышленности. Принимал он участие и в других про­мышленных делах, в частности был одним из основа­телей Кноповской Кренгольмской Мануфактуры.

Ал. Ив. известен также, как коллекционер древних русских рукописей и старопечатных книг, коих он составил бо­гатейшее собрание, включившее в себя вещи большой ценности, как например, «Просветитель» Иосифа Волоцкого, сочинения Максима Грека, творения Иоанна Дамаскина в переводе кн. А. И. Курбского с собствен­норучными его заметками, и многие другие. Общее число рукописей достигало 430-ти а старопечатных книг до 624-х.

После его смерти собрание рукописей поступило согласно его желанию, в Никольский Единоверческий Монастырь в Москве.

Ал. Ив. уделял очень много времени и обществен­ной деятельности. Он был членом коммерческого су­да, почетным членом совета Коммерческого училища; с установлением в 1859 году должности председателя Московского Биржевого комитета, был первым из­бран в это звание, каковое сохранил до 1865 года, а в 1862 году был выбран председателем московских от­делений департамента торговли и мануфактуры. Имея звание Мануфактур-Советника и орден Владимира 3-ей степени, в год коронации Александра II (1856), он был старшиной московского купеческого сословия.

Герасим Иванович родился в 1822 году и скончал­ся в 1885 году.

Вот любопытная характеристика Г. И. Хлудова, которую я нашел в «Историческом вестнике» за 1893 г., в статье Д. И. Покровского «Очерки Москвы» :

«Дом свой Герасим Иванович вел на самую утонченную ногу, да и сам смахивал на англича­нина. У него не раз пировали министры финансов и иные тузы финансовой администрации. Сад при его доме, сползавший к самой Яузе, был отделан на образцовый английский манер и заключал в себе не только оранжереи, но и птичий двор, и даже зверинец. Прожил Гер. Ив. более полжизни в этом доме безмятежно и благополучно, преум­ножая богатство, возвышая свою коммерческую репутацию, и сюда же был привезен бездыхан­ным, от подъезда купеческого клуба, куда шел прямо из страхового общества, с миллионами только что полученной за сгоревшую Яузовскую фабрику премии.

Замечательно, что и брат его, Алексей Ива­нович, умер такою же почти смертью, едучи на извозчике из гостей, и попал домой мертвым, не прямо, а сначала побывав в Тверской части»,
Подобно своему брату Алексею Ивановичу, Ге­расим Иванович был коллекционером. Он собирал кар­тины и преимущественно русской школы. Его галлерея начала составляться с начала 50-ых годов. Он по­ложил ей основание, купив у юноши Перова, только что выступившего со своим могучим талантом, — его «Приезд станового на следствие» — в 1851 году и «Первый чин дьячковского сына» — в 1858 году. В те­чение 60-ых годов к ним присоединилось несколько других хороших картин: «Разборчивая невеста» Фе­дотова, «Вирсавия» Брюллова (эскиз), «Вдовушка» Капкова, пейзажи Айвазовского и Боголюбова, «Та­верна» и «Рыночек» Риццони. Коллекция эта более не существует: после смерти Г. И. Хлудова она была раз­делена между его наследниками.
У Алексея Ивановича было четыре сына. Из них Иван Алексеевич был одним из самых выдающихся представителей своей семьи. Он родился в 1839 году и скончался в 1868 году, всего 29 лет от роду. Он по­лучил образование в С. Петербургском Петропавлов­ском училище и, после его окончания, был отправлен в Бремен, на службу, в контору, имевшую обширные торговые сношения со всеми странами света, а через два года отправился в Англию, где основательно изу­чил хлопковый рынок. В 1860 году был в Северо-Американских Соединенных Штатах, изучил на месте про­изводство хлопка и завел для Торг. Дома бр. Хлудо­вых торговые сношения с Америкой, но в самом нача­ле от этого получились убытки, так как в это время в Америке была гражданская война, и купленный хло­пок был конфискован и частью сожжен.

Тогда Торговый дом Хлудовых открыл в Ливерпу­ле свою контору.

Впоследствии, когда началась хлопковая торговля со Средней Азией, Иван Алексеевич отправился туда для изучения дела на месте и установил торговые сно­шения. Но в Самарканде он заболел и скоропостижно умер.

У Алексея Ивановича было три дочери: Ольга Алексеевна Панина, Варвара Алексеевна Морозова и Татьяна Алексеевна Мамонтова. Две последних зани­мали видное место в московской купеческой иерар­хии, и в смысле жертвенности, и по своей поддержке культурных начинаний.

Хлудовы наряду с Бахрушиными занимали видное место в деле устройства благотворительных учрежде­ний. Ими были созданы:
Богадельня имени Герасима Ивановича Хлудова, Палаты для неизлечимо больных женщин, Бесплатные квартиры имени П. Д. Хлудовой, Бесплатные квартиры имени Г. И. Хлудова, Бесплатные квартиры имени Конст. и Ел. Прохо­ровых, Ремесленная школа,

Детская больница имени М. А. Хлудова — явля­лась Университетской клиникой по детским болезням.
Упоминавшееся ранее собрание старинных руко­писей А. И. Хлудова составило особую Хлудовскую библиотеку рукописей и старопечатных книг при Ни­кольском монастыре.
Семья Боткиных, несомненно, одна из самых замечательных русских семей, которая дала ряд вы­дающихся людей на самых разнообразных поприщах. Некоторые ее представители до революции оставались промышленниками и торговцами, но другие целиком ушли в науку, в искусство, в дипломатию и достигли не только всероссийской, но и европейской известно­сти. Боткинскую семью очень верно характеризует биограф одного из самых выдающихся ее представи­телей, знаменитого клинициста, лейб-медика Сергея Петровича.

«С. П. Боткин происходил из чистокровной великорусской семьи, без малейшей примеси ино­земной крови и тем самым служит блестящим до­казательством, что если к даровитости славян­ского племени присоединяют обширные и солид­ные познания, вместе с любовью к настойчивому труду, то племя это способно выставлять самых передовых деятелей в области общеевропейской науки и мысли». (С. П. Боткин, его жизнь и переписка». Биографический очерк д-ра Белоголового, СПБ 1892.)
Боткины происходят из Торопецких посадских людей. Их род можно проследить по документам в непрерывной связи до половины XVII века. Первым перешел в Москву Дмитрий Кононович, повидимому в 1791 году. Потом его брат, Петр Кононович (1781-1853), основатель известной чайной фирмы. Этот дея­тельный и далеко не заурядный человек быстро до­стиг в Москве сначала зажиточного, а потом и бога­того положения. Он был женат два раза и от обоих браков имел многочисленное потомство. После него осталось в живых 9 сыновей и 5 дочерей.
Боткин был один из пионеров чайного дела в Рос­сии, и в этой области заслуги его велики. Дело это, чисто семейное, акционировано было лишь в 1893 го­ду, когда было организовано Т-во чайной торговли Петра Боткина Сыновья. Их сахарный завод, — Т-во Ново-Таволжинский свекло-сахарный завод Боткина, — был акционирован в 1890 году.

Старший из сыновей П. К. Боткина, Василий Пет­рович, являет собою характерный пример подлинных русских самородков. Трудно объяснить себе, как мог этот московский купеческий сын, предназначавшийся для торговли за прилавком в амбаре своего отца, не прошедший через ту, или иную высшую школу, так образовать и развить себя, что, не достигнув еще тридцатилетнего возраста, сделался одним из деятель­ных членов того небольшого кружка передовых мыс­лителей и литераторов начала сороковых годов, к ко­торому принадлежали и Белинский, и Грановский, и Герцен, и Степанов, и Огарев. В этой блестящей плея­де он пользовался репутацией одного из лучших зна­токов и истолкователей Гегеля, увлекавшего в то время эти молодые умы, искавшие света.

Помимо его гегелианства, он славился, как знаток классической ли­тературы по всем отраслям искусств. Особенно харак­терны были его отношения с Белинским. Вот что пи­сал о В. П. Боткине «Неистовый Виссарион» в своем письме:

«Меня радует, что я первый понял этого че­ловека. Его бесконечная доброта, его тихое упое­ние, с каким он в разговоре называет того, к ко­му обращается, его ясное гармоническое распо­ложение души во всякое время, его всегдашняя готовность к восприятию впечатлений искусства, его совершенное самозабвение, отрешение от своего я, даже не производят во мне досады на самого себя; я забываюсь, смотря на него... Меня особенно восхищает в нем то, что он столько же честный, сколько и благородный человек... Гармония внешней жизни человека с его внутрен­ней жизнью есть идеал жизни, и только в Васи­лии нашел я осуществление этого идеала»...
Надо сказать, что для Белинского В. П. Боткин был не только другом, но и помощником. Он лучше его знал языки, читал в подлиннике Гегеля, занимался современной немецкой философией и давал ему ма­териал, в котором Белинский нуждался.

Не менее характерно и свидетельство поэта Шен­шина-Фета, который был женат на его сестре. Вот что пишет он в своих воспоминаниях:

«Во время оно я часто бывал у Василия Пет­ровича во флигеле, но ни разу не бывал в боль­шом Боткинском доме. Будучи на этот раз в ду­хе, Василий Петрович объяснил мне, что, соглас­но завещанию их покойного отца, он состоит одним из четырех членов Боткинской фирмы и, таким образом, одним из хозяев дома. Покой­ный П. К. Боткин оставил после смерти своей дела в порядке и далеко не огромный капитал... Безобидно для всех членов семьи, из числа де­вяти сыновей, он назначил членами фирмы толь­ко четырех: двух от первого и двух от второго брака...

Василий Петрович пригласил меня в тот же день к семейному обеду. Изо всех членов фирмы наиболее очевидными представителями дома являлись меньшой брат Петр со своей же­ной... Даже самый ненаблюдательный человек не мог бы не заметить того влияния, которое Ва­силий Петрович незримо производил на всех окружающих. Заметно было, насколько все поко­рялись его нравственному авторитету, настолько же старались избежать резких его замечаний, на которые он так же мало скупился в кругу род­ных, как и в кругу друзей. Кроме того, все толь­ко весьма недавно испытали его педагогическое влияние, так как, влияя в свою очередь и на по­койного отца, Василий Петрович младших брать­ев провел через университет, а сестрам нанимал на собственный счет учителей по предметам, зна­ние которых считал необходимым»...

К его характеристике В. П. Боткина можно еще добавить, что он сам не мало писал. Его сочинения составляют три тома. Особенным успехом пользова­лись его воспоминания о путешествии — а он объез­дил почти всю Европу — в частности его- «Письма об Испании».
Что касается жизни и деятельности одного из са­мых знаменитых, а вернее — самого знаменитого рус­ского клинициста, Сергея Петровича Боткина, слиш­ком хорошо известны, чтобы мне нужно было долго на них останавливаться. Сергей Петрович был гордо­стью русской науки. И как врач, и как человек, он пользовался огромным уважением. Напомню только, что он окончил медицинский факультет Московского университета, был на Крымской войне и заграницей; потом поселился в Петербурге, где получил кафедру в Военно-медицинской академии и где прошла, вся его научная и врачебная деятельность. С. П. очень любил музыку, сам был прекрасный музыкант и с большим талантом играл на виолончели.

Как многие из Бот­киных, он был общителен, и его дом, где гости бы­вали по субботам, являлся большим культурным центром. Его сын, дипломат, П. С. Боткин, в своих воспоминаниях «Картины дипломатической жизни», вышедших в 1930 г. в Париже, — описал свою моло­дость и жизнь в отцовском доме, где постоянно бы­вали и проф. Менделеев, и проф. Герьэ, и Салтыков-Щедрин, и Антон Рубинштейн, и И. Ф. Горбунов.

Про Боткиных можно сказать, как и про Бахру­шиных, что коллекционерство было у них в крови. Почти каждый из братьев что-нибудь собирал. Но са­мым известным в этой области был Михаил Петро­вич, — художник, академик и тайный советник. Жил он в Петербурге, на Васильевском Острове, в своем собственном доме, где и помещалось его драгоценней­шее собрание. М. П. в течение примерно пятидесяти лет собирал старинные художественные вещи. Он по­долгу живал заграницей, в частности в Италии, где и приобрел немало сокровищ. Древний мир был у него прекрасно представлен расписными вазами, террако­товыми статуэтками, масками, светильниками. Была у него коллекция итальянских майолик XV, XVI и XVII веков, художественная резьба по дереву эпохи итальянского Возрождения, работы из слоновой ко­сти, большое собрание русской финифти и многое, многое другое.

Из картин у него было много этюдов художника А. А. Иванова, жизнеописание которого он и издал.

Сам он писал картины преимущественно религи­озного содержания.

Коллекционером был и Дмитрий Петрович. Он был женат на Софии Сергеевне Мазуриной и жил в своем доме на Покровке. Там же помещалась и его прекрасная коллекция картин иностранных художни­ков, собранная им в течение многих лет. К сожалению, после его смерти эта коллекция не сохранилась в це­лом виде: частью была распродана, частью распреде­лена между наследниками. Он был близким другом П. М. Третьякова и помогал ему в его собирательстве, участвуя даже в покупке некоторых картин, но сам произведений русских художников не приобретал.
Д. П. был чрезвычайно радушным хозяином и умел принимать своих друзей. Его воскресные обеды славились на всю Москву. Вообще вся семья его сла­вилась своим гостеприимством.
В собирательстве и в составлении коллекций в семье Боткиных была одна особенность, которую нель­зя обойти молчанием: все симпатии и стремления бы­ли космополитичны и общеевропейски и не заключа­ли в себе ничего народнического, никакого стремле­ния к отечественному. Все картины, собираемые и Ва­силием Петровичем, и Дмитрием Петровичем Ботки­ными, бывали всегда иностранные, так что даже при распродаже этюдов и картин Александра Иванова, после его смерти, В. П. Боткин купил только итальян­ский пейзаж — «Понтийские болота» и копию Ива­нова, карандашом, с Сикстинской Мадонны Рафаэля.

Д. П. Боткин имел в своей галлерее только такие кар­тины, которые носили характер вполне иностранный. Превосходная художественная коллекция М. П. Бот­кина, за исключением картин и этюдов Александра Иванова, имела характер «древний». Все художествен­ные статьи В. П. Боткина посвящены прославлению великих созданий искусства греческого, римского, средневекового, времени Возрождения, и стремились к изучению какого угодно искусства, только не рус­ского. В своей статье, помещенной в «Современнике» за 1855 г., об академической выставке 1855 года В. П. Боткин говорит:

«Хранить чистоту вкуса, чистоту классиче­ских преданий, хранить святыни правды и есте­ственности в искусстве, — вот в чем заслуга на­шей Академии и благотворность ее влияния на русскую школу живописи... Идеалы искусства, в своем высшем развитии, всегда переходят за чер­ты, разделяющие национальности и становятся общими идеалами духа человеческого, но для этого необходимо, чтобы первоначально идеалы эти самостоятельно вырабатывались на нацио­нальной почве, прошли весь трудный и сложный процесс очищения от всего частного и из народ­ного возвысились до общечеловеческого».
В этом отношении, в этом своеобразном запад­ничестве Боткинская семья занимает особое место сре­ди других московских фамилий, где, в то время, уклон в сторону национального был особенно силен.

Говоря о семье Боткиных, нельзя не сказать не­сколько слов и об одном из сравнительно младших ее представителей, но получившим почетную и заслу­женную известность: это лейб-медик Евгений Сергее­вич Боткин, один из сыновей С. П.

Во время русско-японской войны он был в действующей армии. Вско­ре после ее окончания он был назначен лейб-медиком царской семьи и проживал с семьею в Царском Селе. Там оставался он при ней до революции и был в чис­ле тех лиц царской свиты, которые не оставили цар­скую семью после февральского переворота. Он по­следовал за нею в Тобольскую ссылку и был расстре­лян в Екатеринбурге, оставаясь до конца дней своих верным своему долгу.

С семьей Боткиных имеет много общего и семья Мамонтовых, которая также была весьма многочисленна, и также, в лице своих, и мужских, и жен­ских представителей, — дала много людей, получив­ших большую известность. Мамонтовы так же, как и Боткины, прославились на самых разнообразных поприщах: и в области промышленной и, пожалуй, в особенности в области искусства.

Мамонтовская се­мья была очень велика, и представители второго по­коления уже не были так богаты, как их родители, а в третьем раздробление средств пошло еще далее. Происхождением их богатств был откупщицкий про­мысел, что сблизило их с небезызвестным Кокоревым. Поэтому, при появлении их в Москве, они сразу во­шли в богатую купеческую среду («Темное царство» Островского).

Род Мамонтовых ведет свое начало от Ивана Ма­монтова, о котором известно лишь то, что он родил­ся в 1730 году и что у него был сын Федор Ивано­вич (1760). Видимо это он занимался откупным про­мыслом и составил себе хорошее состояние, так что сыновья его были уже богатыми людьми. Видимо так­же, что занимался он и широкой благотворительно­стью: памятник на его могиле в Звенигороде был по­ставлен благодарными жителями, за услуги, оказан­ные им в 1812 году.

У него было три сына, — Иван, Михаил и Нико­лай. Михаил, видимо, не был женат, во всяком слу­чае потомства не оставил. Два других брата были ро­доначальниками двух ветвей почтенной и многочис­ленной Мамонтовской семьи.

Вот что пишет о появлении Мамонтовых в Моск­ве одна из внучек родоначальников этой семьи А. Н. Боткина в своей книге «П. М. Третьяков»:

«Братья Иван и Николай Федоровичи Мамон­товы приехали в Москву богатыми людьми. Ни­колай Федорович купил большой и красивый дом с обширным садом на Разгуляе. К этому време­ни у него была большая семья. Между 1829 и 1840 годами родилось шесть сыновей, В 1843 и 1844 годах — две дочери, Зинаида и Вера. Для родителей и для братьев эти две девочки были постоянным предметом заботы и нежности. И хо­тя после них было еще четверо детей, эти две остались всеобщими любимицами... Между собой они были дружны и неразлучны. Их даже назы­вали не Зина и Вера, а «Зина-Вера», соединяя их в одно. Характеры их, особенно впоследствии, ока­зались разными, как и их жизни: Зинаидой вос­хищались, Веру любили».
Мамонтовская молодежь — дети Ивана Федоро­вича и Николая Федоровича, были хорошо образова­ны и разнообразно одарены. Больше всего во многих из них было природной музыкальности. Зинаида и Вера превосходно играли на фортепьяно. Особенно же музыкальны были Виктор Иванович и Савва Ива­нович, что сыграло большую роль в жизни и того, и другого.

Оба брата, и Николай, и Иван Федоровичи, бы­ли, как сказано, близки с Кокоревым, а через него стали в добрых отношениях и с известным русским историком М. П. Погодиным, который не раз упоми­нает о них в своем дневнике. И Кокорев, и Погодин часто виделись с Мамонтовыми и постоянно у них обе­дали. А через Погодина Мамонтовым открывался ход и в редакцию «Москвитянина» и вообще ко всему ли­тературному и ученому миру Москвы.

Погодин был знаком и с другими Мамонтовыми. Он упоминает Михаила Федоровича и Федора Ива­новича. Последний, по его поручению, виделся с из­вестным чешским ученым, Шафариком, о чем и пи­сал Погодину:

«Найдя Шафарика дома, передал ему в каби­нет Ваше письмо, книги, чай и пр... Шафарик принял меня очень благосклонно, спросил как выговаривается моя фамилия и спрашивал, от чего она происходит и когда я не смог ему на это хо­рошенько ответить, то обещал мне сделать фи­лологическое исследование, и на другой день дал мне, в знак памяти, записочку, писанную его рукою, где он выводил мою фамилию от святого Мамонта».
Из всех Мамонтовых самой выдающейся фигу­рой был Савва Иванович. В народно-хозяйственной жизни он был известен, как строитель Ярославской, потом Северной дороги, но больше его знали, как че­ловека, самыми разными путями связанного с искус­ством. Сам он обладал разнообразными талантами: был певцом — учился пению в Италии, — был скульп­тором, был режиссером, был автором драматических произведений. Но самое в нем главное то, что он яв­лялся всегда тем центром, вокруг которого группиро­вались все, кому дороги были артистические искания. И сам он много искал, и много находил; не малую роль сыграл он в «отыскании» Шаляпина. Как сказал В. М. Васнецов, «в нем была какая-то электрическая струя, зажигающая энергию окружающих. Бог дал ему особый дар возбуждать творчество других».

Савва Иванович родился в 1841 году и скончался в 1918, уже после революции.

К. С. Алексеев-Станиславский был другом Саввы Ивановича с самого детства. Он дает верную ему ха­рактеристику в своей книге «Моя жизнь в искусстве»:

«Я обещался, — пишет он, — сказать не­сколько слов об этом замечательном человеке, прославившимся не только в области искусства, но и в области общественной деятельности. Это он, Мамонтов, провел железную дорогу на Се­вер, в Архангельск и Мурман, для выхода к океа­ну, и на юг, к Донецким угольным копям, для соединения их с угольным центром, хотя в то время, когда он начинал это важное культурное дело, над ним смеялись и называли его афери­стом и авантюристом. И вот он же, Мамонтов, меценатствуя в области оперы и давая артистам ценные указания по вопросам грима, жеста, ко­стюма и даже пения, вообще по вопросам созда­ния сценического образа, дал могучий толчок культуре русского оперного дела: выдвинул Ша­ляпина, сделал, при его посредстве, популярным Мусоргского, забракованного многими знатока­ми, создал в своем театре огромный успех опере Римского-Корсакова «Садко» и содействовал этим пробуждению его творческой энергии и соз­данию «Царской Невесты» и «Салтана», написан­ных для Мамонтовской Оперы и впервые здесь исполнявшихся.

Здесь же, в его театре, где он по­казал нам ряд прекрасных оперных постановок своей режиссерской работы, мы впервые увида­ли, вместо прежних ремесленных декораций, ряд замечательных созданий кисти Поленова, Васне­цова, Серова, Коровина, которые, вместе с Репи­ным, Антокольским и другими лучшими русскими художниками, почти выросли и, можно сказать, прожили жизнь в доме и семье Мамонтовых. Наконец, кто знает, может быть, без него и ве­ликий Врубель не смог бы пробиться вверх, к славе. Ведь его картины были забракованы на Нижегородской всероссийской выставке и энер­гичное заступничество Мамонтова не склонило жюри к более сочувственной оценке. Тогда Савва Иванович, на собственные средства, выстроил целый павильон для Врубеля и выставил в нем его произведения. После этого художник обратил на себя внимание, был многими признан и впослед­ствии стал знаменитостью.

Дом Мамонтовых находился на Садовой, не­далеко от Красных ворот и от нас. Он являлся приютом для молодых талантливых художников, скульпторов, артистов, музыкантов, певцов, тан­цоров. Мамонтов интересовался всеми искусства­ми и понимал их. Раз или два раза в год в его доме устраивался спектакль для детей, а иногда и для взрослых. Чаще всего шли пьесы собствен­ного создания. Их писал сам хозяин или его сын»...
О своем отце немало говорит и Всеволод Саввич Мамонтов в своей книжке «Воспоминания о русских художниках». К характеристике Станиславского он прибавляет, что всем, что делал Савва Иванович, тай­но руководило искусство. И в Мурманске, и в Архан­гельске, и в оживлении Севера, было много жажды красивого, и в его философии и религии сквозило искусство, и в важном, таком страшном, толстом порт­феле пряталось искусство.

С именем Саввы Ивановича и жены его, Елиза­веты Григорьевны, урожденной Сапожковой, тесно связано одно из замечательных начинаний в области русского народного искусства: знаменитое «Абрамце­во». Это имение, расположенное в 12-ти верстах от Троице-Сергиевской Лавры, на берегу живописной речки Воры, было куплено Мамонтовым в 1870 году у Соф. Серг. Аксаковой, последней представительни­цы семьи автора «Детские годы Багрова внука». Это была Аксаковская подмосковная усадьба. В новых ру­ках она возродилась и скоро стала одним из самых культурных уголков России.

Об Абрамцеве много написано и я не имею воз­можности останавливаться на нем подробно. Напоми­наю только, что там был создан ряд мастерских и школ, которые дали мощный толчок развитию русско­го кустарного дела и популяризации всякого рода кустарных изделий.

У гостеприимных хозяев Абрамцева собирался весь цвет русского искусства; музыканты, певцы и особенно художники, — Репин, Васнецов, Серов, Анто­кольский и др.

«Направление старших, — пишет Н. В. По­ленова в своих воспоминаниях «Абрамцево», — не могло не отразиться и на молодом поколе­нии, — на детях Мамонтовых и их товарищах. Под влиянием Абрамцева воспитывались худо­жественно будущие деятели на разных поприщах искусства, — оттуда вышли Андрей и Сергей Ма­монтовы, их друг детства Серов, Мария Василь­евна Якунчикова-Вебер и, наконец, Мария Федо­ровна Якунчикова, урожденная Мамонтова, пле­мянница Саввы Ивановича, явившаяся преемни­цей в начатом Елизаветой Григорьевной деле ху­дожественного направления кустарных работ крестьян».
Абрамцевым особенно занималась Елиз. Григ. Мамонтова, которой долгое время помогала художни­ца Ел. Дм. Поленова. Но и сам хозяин немало вложил своего в эти начинания. Его, как скульптора, интере­совала керамика, и он завел гончарную мастерскую, где наряду с другими художниками, сам лепил.

В конце прошлого столетия, С. И. Мамонтову пришлось пережить тяжелое испытание и глубокую , внутреннюю драму: в постройке и эксплоатации Яро­славской железной дороги были обнаружены злоупот- ребления и растраты, и Мамонтову, как и его кол­легам по правлению, пришлось сесть на скамью под­судимых.

Злоупотребления, несомненно, были, но, с другой стороны, вся эта «Мамонтовская панама», как тогда говорили, была одним из эпизодов борьбы ка­зенного и частного железнодорожного хозяйства. Чтобы осуществить выкуп дороги, министерство фи­нансов, скупавшее акции через Петербургский Меж­дународный банк, старалось сделать ответственным лишь Мамонтова за весь ход дела. В Москве общественые симпатии были на стороне Саввы Ивановича и его считали жертвой. Оправдательный приговор был встречен бурными апплодисментами, но все-таки это дело разорило этого выдающегося человека.
Семья Абрикосовых в представлении жите­лей Москвы была связана с конфетным производст­вом. Абрикосовские конфеты, особенно Абрикосовская пастила, яблочная и рябиновая, пользовались за- служенной славой. Но заслуги этой семьи перед родным городом и родной землей шли гораздо дальше. Эта семья, как и другие московские купеческие семьи, дала немало представителей, получивших почетную известность на разных поприщах и даже в разных странах.

Абрикосовы происходят из крестьян села Троиц­кого Чембарского уезда Пензенской губернии, кото­рое принадлежало Анне Петровне Балашевой. Фами­лию свою они получили в 1814 году.

Родоначальником был Алексей Иванович Абрико­сов, организовавший конфетные фабрики в Москве и Симферополе. Паевое Товарищество А. И. Абрикосо­ва Сыновей было создано в 1880 году. В начале те­кущего столетия фирма переживала финансовые за­труднения. На первое место в Москве вышли фабрики Эйнем и Сиу.

Абрикосовская семья была очень велика и, как это бывало обычно в больших купеческих семьях Москвы, многие члены семьи второго или третьего по­коления ушли или в науку, или в либеральные профес­сии.

Алексей Иванович был известный доктор и, в част­ности, врач Городского родильного дома имени А. А. Абрикосовой.

Борис Иванович был присяжный поверенный.

Дмитрий Иванович — дипломат. Я помню его Сек­ретарем посольства в Токио, в 1920 году.

С семьей Абрикосовых связано имя одного из крупнейших государственных деятелей Западной Ев­ропы, именно К. П. Крамаржа, известного чешского политика. Его жена, Надежда Николаевна, в первом браке была Абрикосова. Вот как рассказывает об этом браке Немирович-Данченко в своих воспоминаниях «Из прошлого»:

«Пришел к нам и Крамарж, представитель национального объединения чехов; даже нароч­но приехал для этого из Вены... В антракте он ходил на сцену, к актерам, к Станиславскому, при­ветливый, улыбающийся...

Он был с женой. Я встретился с ним однаж­ды давно в Москве, у нее же в салоне, когда она еще была Абрикосова. Она была урожденная Хлудова, из рода крупнейших миллионеров Хлу­довых, замужем за фабрикантом Абрикосовым. Как она сама, так и ее муж, принадлежали к той категории московских купцов, которые тянулись к наукам, искусству и политике, отправлялись учиться заграницу, в Лондон, говорили по-фран­цузски и по-английски. От диких кутежей их от­цов и дедов, с разбиванием зеркал в ресторанах, не осталось и следа.

Абрикосов, кондитерский фабрикант, участ­вовал в создании журнала философии и психо­логии, а у его красивой жены был свой салон. Здесь можно было встретить избранных писате­лей, артистов, ученых. В ее полуосвещенной го­стиной раздавался смех Влад. Соловьева, тогдаш­него кумира философских кружков, — смех за­мечательный какой-то особой стеклянностью, и который мне казался всегда искусственным; в углу дивана можно было видеть этого характер­ного красавца с длинными волосами и длинной бородой, — сколько русских актеров пользова­лись его фотографией, когда им надо было иг­рать обаятельного ученого.

И вот однажды в этом салоне появился блестящий молодой политический деятель из Праги.

... В моей памяти никогда не удерживались подробности романтических историй, о которых шумели в Москве. Поэтому не могу удовлетво­рить любопытных читательниц рассказом о том, как брат-славянин увлек красивую хозяйку мо­сковского салона, как она вышла за него замуж и как променяла Москву на «Златую Прагу»...
Надежда Николаевна несомненно сыграла боль­шую роль в «русофильстве» своего мужа. Чехи даже считали, что для него Россия стала второй родиной. Крамарж часто приезжал в Россию и обычно лето про­водил в Крыму.

Семья Абрикосовых имеет еще одну особенность: это, насколько я знаю, чуть ли не единственная мо­сковская купеческая семья, некоторые представители которой ушли в католичество. Об этом даже в Моск­ве было сравнительно мало известно, почему я и при­вожу одно из недавно появившихся сообщений из кни­ги К. Н. Николаева «Восточный обряд»:

«В Москве организатором русского католи­чества являлась Анна Абрикосова, из известного богатого купеческого дома. После окончания гимназии в Москве она училась в Оксфордском университете и в Англии перешла в католичест­во. Замуж вышла она за своего дальнего родст­венника, Владимира Абрикосова, который затем тоже перешел в католичество. Анна Абрикосова была женщиной образованной, знала иностран­ные языки, имела интерес к богословским пред­метам, была женщиной властной и в то же время экзальтированной.

Богатый и открытый дом Абрикосовых стал местом католической пропаганды в сердце пра­вославной Москвы. Бывало много православно­го народа из кругов высшего московского об­щества, бывали и люди бедные, студенты, кур­систки. Повидимому, многие даже толком не зна­ли, какую пропаганду ведет Абрикосова.

Абрикосова часто ездила заграницу и дваж­ды была принята Пием X, который, вероятно, с любопытством смотрел на эту представительни­цу богатой православной Московии, — третьего Рима. Заграницей она вступила в третий орден Св. Доминика, и Анна стала Екатериной, отдав себя под покровительство Екатерины Сиенской.

Жизнь Абрикосовой в Москве изменилась. Свой дом она обратила в подобие монастыря. Со­бралось несколько молодых русских девушек, — до десяти. Абрикосова и монахини принадлежали к латинскому обряду, к приходу католической церкви Петра и Павла. Так продолжалось до 1917 года.

После революции католический Митрополит Шептицкий положил начало правильной органи­зации католиков восточного обряда и посвятил Владимира Абрикосова. Екатерина тоже перешла в восточный обряд. Екатерина отдала всю себя монашеской деятельности и пользовалась общим уважением.»
В 1922 году, Владимир Абрикосов был выслан за­границу. Католический монастырь в Москве существо­вал до 1923 года. Екатерина была арестована, сосла­на сначала в Тобольск, потом переведена в Ярослав­скую тюрьму, где заболела раком. Она проявила боль­шое смирение; в тюрьме и ссылке оказывала возмож­ную помощь окружающим. Умерла она в Москве в 1936 году, пятидесяти лет от роду.
О. Владимир Абрикосов указывается, как свидетельствующий о переходе Владимира Соловьева в ка­толичество. Этот вопрос, в свое время, очень интере­совал всех, знавших Соловьева. Интересовался им и о. Владимир, собравший ряд данных, которые как бы разрешают эту загадку в положительном смысле.