Москва купеческая. П. А. Бурышкин москва купеческая 1954 Посвящается дочери моей О. П. Абаза оглавление

• Название: П. А. Бурышкин москва купеческая 1954 Посвящается дочери моей О. П. Абаза оглавление
• Анкор: Москва купеческая
• Дата: 11.11.2022
• Размер: 1.22 Mb.
• Имя файла: Москва купеческая.doc
• Тип: Книга; #782676
• страница: 14 из 19

Теперь мне осталось сказать об участии предста­вителей промышленной и торговой Москвы в других общественных группировках. В сущности говоря, это сводится к работе купечества в Московской городской думе.

Я не буду касаться старого времени, дореформен­ного городового положения, когда деятельность в го­родском управлении сводилась только к хозяйствен­ным вопросам и не имела общественного характера.

Конечно, в эту эпоху «купцы» доминировали в ду­ме, уже тогда большинство домовладельцев были лю­ди купеческого сословия, они же составляли огромное большинство гласных, а в городские головы, или в их товарищи, избирались большей частью представители «династий»: Третьяковы, Мазурины, Хлудовы, Алексе­евы, Гучковы, Рукавишниковы, Куманины. Бывали, правда, исключения, но редко. Можно назвать только имена князя Черкасского и известного государствоведа и философа, Б. Н. Чичерина.
Согласно городовому положению 1892 года, Мо­сковская городская дума состояла из 160-ти гласных, к которым нужно было прибавить членов Управы, мо­гущих в гласных и не состоять, но участвовавших в со­браниях думы на правах гласных, всего, таким образом, бывало около 170-ти человек.

Гласных избирали преимущественно из числа до­мовладельцев. Имелось небольшое число арендато­ров, которые должны были быть внесены в соответст­вующие списки. Избирательных участков было шесть.

Каждый имел свою определенную физиономию. Пер­вый — Китай-Город и самый благоустроенный квар­тал — Тверская; второй — Замоскворечье; третий — Арбат и Пречистенка; четвертый и пятый — среднее купечестве, и шестой — окраины и арендаторы, — са­мый «серый» участок. В каждом участке были свои из­бирательные кандидаты, руководившие выборами бо­лее или менее самостоятельно. Общий же надзор за всей выборной процедурой был сосредоточен в город­ской управе, в руках городского головы.

Я очень хорошо помню выборы 1904, 1908, 1912 и 1916 годов. В первые два срока был выбран мой отец, затем последовала моя очередь. Уже в 1904 году было деление на правых и на левых, или, как они официаль­но назывались, на «умеренных» и «прогрессивных». Формально это не были политические группировки, но фактически первые были тесно связаны с октябриста­ми, вторые с партией Народной свободы. Каждая груп­па составляла свой список, но кандидаты голосовались отдельно, и обычно избранными бывали кандидаты и того, и другого списка, причем число и умеренных, и прогрессивных было обычно почти одинаково, — ра­нее с небольшим уклоном вправо, а при выборах 1912 года образовалось незначительное левое большинст­во. Выборы 1916 года, конечно, стоят особняком: уже чувствовалось приближение февральских событий. Обычно, физиономия вновь выбранной думы обнару­живалась в первом же собрании, когда происходили выборы городского головы.

Представители купечества значились — и часто до­минировали — и в том, и в другом списках. Иначе говоря, они ставили свою кандидатуру не под флагом принадлежности к своему сословию или классу, а под знаком своих политических симпатий и в тех, правда, сравнительно редких случаях, когда в думе борьба шла по политической линии, одна часть купечества противостояла другой на тех же основаниях, как и представители интеллигенции. Никогда вообще не бы­ло даже попытки — ни во время выборов, ни в по­рядке думской работы — сорганизовать какую-ни­будь особую «торгово-промышленную» группу, кото­рая должна была бы действовать в думе, руководству­ясь своим «классовым самосознанием» и попыталась бы использовать свое несомненное численное превос­ходство для проведения тех или иных решений, выгод­ных лишь купеческому сословию и обременительных для прочих слоев населения.

Более того: те представители купечества, которые играли роль в городской ду­ме и влияли на ход дел городского управления, обыч­но принадлежали к тем купеческим семьям, часто ди­настиям, — которые уже отошли от торгово-промыш­ленной жизни и обратились либо в общественность, либо в либеральные профессии. Последним из могикан в этом отношении был Н. А. Найденов, но, надо ска­зать, он настолько был тесно связан с представителя­ми интеллигенции, что и его трудно считать предста­вителем «темного царства». Все же последние город­ские головы, начиная с С. М. Третьякова, — и Н. А. Алексеев, и К. В. Рукавишников, и П. И. Гучков — при­надлежали к семьям, известным своим уклоном в об­щественность.

Думские лидеры начала столетия, как из купечества — А. С. Вишняков и А. И. Гучков, так и представители интеллигенции, — С. А. Муромцев, Н. И. Щепкин и братья Астровы, — тесно переплетались друг с другом и составляли единую цельную группу. Указанное явление с особенной яркостью обнаружи­лось в составе думы 1913-1916 годов, когда мне дове­лось впервые вступить в число гласных. И в этой думе было весьма значительное большинство гласных из торгово-промышленной среды, но, как это ни пока­жете странным, они не играли решающей роли. Эта дума была «прогрессивная», с большинством в четы­ре-пять голосов; потом это большинство увеличилось, когда при выборах членов управы проходили кандидаты прогрессивной группы. В этой группе купечество составляло также главную массу, но лидерство было в руках интеллигентских. Делами группы руководил Комитет прогрессивной группы гласных, который, в сущности говоря, стоял вообще во главе всей москов­ской-городской либеральной общественности, а он почти сплошь состоял из лиц либеральных профессий. Председательствовал Н. А. Астров, городской деятель, ранее, в течение долгого ряда лет, — городской секре­тарь, впоследствии имевший почти синекуру, как член правления городского кредитного общества.

Членами комитета были: доктор — хозяин водолечебницы --Н. М. Кишкин, присяжный поверенный Н. В. Тесленко, учитель гимназии А. Д. Алферов, два приват-доцента университета, правда, оба купеческого происхожде­ния, С. В. Бахрушин и А. А. Титов, директор городско­го взаимно-страхового общества П. А. Вишняков. Из активных торгово-промышленников были лишь Л. Л. Катуар, да пишущий эти строки, но, по правде гово­ря, и мы оба были более интеллигентами, чем пред­ставителями класса «эксплоататоров».

Собрания комитета происходили раза два в месяц. Изредка они имели место у Астрова, но большей ча­стью у меня, в моей столовой. Моя секретарша, Е. Н. Лишкина, была и секретаршей комитета. Собрания все­гда очень хорошо посещались, так как компания бы­ла дружная, и я совсем не припомню «бурных заседа­ний».

Кроме заседаний комитета, бывали и пленарные собрания всей группы гласных. Обычно это имело ме­сто в конторе Н. П. Шустова.

Уже по выборам городского головы можно су­дить о том, сколь мало эта группа выявляла свою клас­сово-промышленную позицию. Городским головой был избран князь Г. Е. Львов, будущий глава Временного Правительства.

Ни к купечеству, ни к городскому уп­равлению князь не имел никакого касательства. Он был земским деятелем и известен, как глава общезе­мельной организации, успешно справившийся со сво­ей задачей во время русско-японской войны. Нельзя сказать, впрочем, чтобы его кандидатура была есте­ственной для «купеческой» Москвы и для купеческой думы. Только сильное интеллигентское влияние, мож­но бы сказать, засилье либеральных профессий, — мо­гло его выдвинуть на пост руководителя городским хозяйством Москвы.

Как известно, князь Львов утвер­жден, точнее, назначен, — не был. Вторым кандидатом думы выбрали профессора С. А. Чаплыгина. Он также не имел успеха. Новым кандидатом был Л. Л. Катуар, торгово-промышленник, но не характерный для купеческой Москвы. И только четвертый, и наз­наченный, кандидат, — М. В. Челноков, как бы сделал возврат к старым традициям. Челноковы была старая купеческая семья, кирпичные заводчики. Последнее время они от дел отошли.

В связи с выбором Челнокова, разыгрался один эпизод, который едва не привел к конфликту внутри прогрессивной группы, между промышленниками и ин­теллигентами. Большинство промышленников были «беспартийные», или «прогрессисты». Почти все ин­теллигенты — кадеты.

Когда и челноковские выборы встретили какое-то затруднение в министерстве внут­ренних дел, новоизбранный, но еще не назначенный го­лова написал письмо министру, которое сильно не по­нравилось его сотоварищам по партии. В Московском, городском, кадетском комитете Челноков вообще не был популярен, и возник вопрос об его отставке, что ему совсем не было желательно. Тем временем назна­чение состоялось, но вопрос об отставке продолжал стоять на очереди. Городской кадетский комитет хо­тел, через своих членов, принудить и комитет про­грессивной группы заставить Челнокова отказаться. Но тогда не-кадетские члены прогрессивной группы запротестовали, угрожая выйти из числа членов груп­пы, чем обрекли бы ее на «меньшинство». Кадетский комитет понял реальность угрозы и, скрепя сердце, не настаивал. Челноков вступил в должность городского головы.

Деятельность Всероссийского Союза городов це­ликом относится к военному времени. Не касаясь его работы, а говоря только про его организацию, можно сказать, что картина была точно такая же, с той, мо­жет быть, поправкой, что в Союзе интеллигентский элемент был еще многочисленнее. Сплошь и рядом провинциальные думы, почти исключительно состояв­шие из местных торгово-промышленников, выбирали для представительства на съездах, а следовательно, для участия в Главном комитете, не городских голов, которые зачастую были из купечества, а специальных делегатов, — инженеров, врачей, или присяжных по­веренных. Возглавление же в Союзе было, в сущно­сти, тем же, что и в городской думе, благодаря возглавлению, в обоих случаях, М. В. Челноковым. Но в Союзе городов все рабочее руководство лежало на докторе Н. М. Кишкине.
Заканчивая главу об общественной деятельности купеческой Москвы, я вновь вернусь к вопросу о том, насколько ее можно считать классовой или даже про­фессиональной. Существовала одна область, где эта деятельность таковой и являлась: это область рабо­чего законодательства. И тут, нужно сказать, предста­вители Москвы, действуя в униссон с Петербургом, как и с провинцией, не проявили ни понимания современ­ной им обстановки, ни предвидения будущего. Нель­зя, конечно, рисовать прошлое русской фабрики в та­ких мрачных красках, как ныне это зачастую делается, особенно по ту сторону железного занавеса.

Весьма много было сделано, главное, так сказать, в индиви­дуальном порядке, на отдельных фабриках и заводах. Кренгольмская мануфактура, о которой свидетельст­вует газета «Таймс», не была исключением, ни даже исключением редким. Но в организованных выступле­ниях, в особенности при обсуждении вопроса об ог­раничении рабочего дня, позиция промышленников не шла вровень с развитием народного хозяйства. Конеч­но, нельзя и эту проблему рассматривать изолирован­но, вне сравнения с общим укладом русской жизни то­го времени и, в частности, с бытом деревни, но все-та­ки факты остаются фактами и, если техника в русской промышленности, по меньшей мере, не отставала от запада, то экономика и социальные условия работы оставались позади. Повторяю, что много было внесе­но частных поправок, улучшавших общее положение, но это не было результатом общих групповых или профессиональных обсуждений, результатом проду­манной и разработанной народнохозяйственной поли­тики, которая могла бы явиться своего рода «кредо» для торговли и промышленности, как общественные и социальные группы.

Легко было бы здесь все свалить на условия прошлой, несвободной русской жизни, на невозможность легальной широкой общественной ра­боты, на те или иные препятствия полицейского ха­рактера. В известном смысле, может быть, это и так, но эта причина не единственная и, пожалуй, даже не первенствующая. По аналогии можно себе предста­вить, что наряду с разработкой вопросов чисто поли­тического порядка, могла бы производиться подго­товка мероприятий и чисто экономического харак­тера.

Для крайних левых вопрос был решен в марк­систской или народнической идеологии, но для рус­ского либерализма экономической программы не бы­ло, и не было потому, что ею просто не занимались. Мне кажется, что здесь повинно то невнимание, то от­сутствие интереса к вопросам торговли и, главным об­разом, промышленности, на которые я указывал, и ко­торые были так характерны для русского общества. И как это ни парадоксально, эти настроения сказывались и в самой торгово-промышленной среде.

Это было оборотной стороной медали, той медали, которую русское купечество могло бы получить за свои заслу­ги в деле культуры и благотворения. Купеческая сре­да слишком переплеталась, в особенности в последнее время, с интеллигенцией. Во многих проявлениях сво­ей жизни — ив домашнем укладе, и в городской об­щественной деятельности, — среда эта шла часто «ин­теллигентским» путем. Развитие культуры и искусства от этого выигрывало, — создавались Третьяков­ская и Щукинская Галлереи и Художественный театр, но не выковывалось не только классовое, но и группо­вое сознание, не создавались группы, по-настоящему могущие понять не столько свои права, сколько обя­занности, в связи со своей ролью в народном хозяй­стве. Поэтому, когда случилась «буржуазная» револю­ция, буржуазии в сущности не было, во всяком слу­чае, не было группы, которая имела бы свою идеоло­гию и знала бы и свои права, и прежде всего свои обя­занности.

О том, как в правительственных сферах относи­лись к настроениям московской торгово-промышлен­ной среды, можно судить по воспоминаниям графа В. Н. Коковцева, который описывает прием на бирже и обед у Г. А. Крестовникова; имевший место в связи с назначением гр. Коковцева председателем Совета Ми­нистров.

В отличие от других авторов, воспоминания Коковцева подчеркивают, что инициатива появления его в Москве исходила от председателя Московского Биржевого комитета, который и руководил особым со­бранием на бирже, и устроил обед в честь петербургского гостя.

На этом обеде произошел инцидент с речью. П. П. Рябушинский, который говорил в оппози­ционном тоне, упомянул о «преследовании старообряд­цев», о «заигрывании с западом в ущерб нашей само­бытности», о «воинственных замыслах, не справляю­щихся с истинными народными заветами» и об «уступ­чивости иностранцам в ущерб национальным интере­сам». Закончил Рябушинский тостом, «не за прави­тельство, а за русский народ, многострадальный, тер­пеливый и ожидающий своего истинного освобожде­ния».

Коковцев свидетельствует, что он был в большом затруднении, как ему отвечать; по его впечатлению, огромное большинство присутствующих — а их было около ста человек — явно не сочувствовали Рябушинскому. Хозяин дома, Г. А. Крестовников, просил петер­бургского гостя не отвечать «на этот лепет».

В согласии с этим, Коковцев решил принять шут­ливый тон и не говорить по существу речи Рябушинского. Он сказал, что не может ответить за все ошиб­ки русского Правительства, начиная с времен Рюрика, за все прародительские грехи, и что он присоединяет­ся к тосту о русском народе, приглашая всех трудиться на общей ниве. Словом, все обошлось как нельзя луч­ше, и Рябушинский, благодаря оратора, произнес за него тост, как за «слугу народа».

Обед у Г. А. Крестовникова состоялся за две неде­ли до смерти моего отца и за месяц до выборов в Биржевое Общество. Ввиду болезни отца, я мало с кем виделся, но все же помню, что речь Рябушинского рассматривалась многими, как «знамение времени», и что на каждом собрании «оппозиция» должна была что-то сказать. Помню также, что Рябушинского упре­кали в том, что он не выступил на собрании в Бирже, где речь его была бы вполне уместна и не ставила бы хозяина дома в трудное положение.

Эту характеристику встречи с московской оппо­зицией, данную Коковцевым в 1912 году, не безынте­ресно сравнить с его же воспоминаниями о появлении в Москве в 1909 году. Тогда, по его словам, дело об­стояло совершенно иначе. Правда, он и тут подчерки­вает, что инициатива московских свиданий исходила из Москвы: «Я не был еще в Москве с самого моего назначения на должность министра финансов, и об этом не раз говорили мне с известной горечью преж­ний председатель Биржевого комитета Найденов и его преемник Крестовников (это, очевидно, ответ на существующее в исторической литературе мнение, что вновь назначенные министры финансов ездили на «смотрины» в Москву). Но это не помешало тому, что встречи с Москвой прошли чрезвычайно гладко и обмен любезностями был «самый сердечный». Мы ра­зошлись в самых дружеских настроениях». (Гр. В. Н. Коковцев «Из моего прошлого». – II тома, будут даны на странице – www.LDN-Knigi.narod.ru, в 2001)
Нельзя однако сказать, что не делалось попыток объединить политические настроения московской тор­гово-промышленной среды. Одно время была мысль о создании особой «торгово-промышленной партии», где объединилось бы все купечество, но эта затея сра­зу была обречена на неуспех: единодушия не было, бы­ли и правые, и левые, и посадить всех за один стол оказалось невозможным.

Попытка создать «торгово-промышленную пар­тию» родилась в начале 1905 года, одновременно с первым шагом в деле организации общероссийских промышленных объединений. Как известно, первая по­пытка в этом направлении, имевшая место в Москве, успехом не увенчалась; инициатива перешла в Петер­бург, где и были созданы съезды представителей про­мышленности и торговли.

С созданием партии дело обстояло внешне как будто лучше: она была соргани­зована; по существу же дело было так же, плохо. Тор­гово-промышленная партия в значительной степени существовала лишь на бумаге. Созданная для выборов в Думу, она в выборной кампании роли не сыграла, и в Первую Думу провели лишь одного кандидата — А. В. Демидова.

Параллельно с «торгово-промышленной партией», создается и «торгово-промышленный союз». Инициа­торами его явились виднейшие представители Москов­ской биржи: и Крестовников, и Рябушинский, и Моро­зовы, и Кнопы. Задачей его было объединение, на всем пространстве Империи, деятелей промышленно­сти и торговли в одну организацию, «для достижения основанных на новом правопорядке классовых нужд и потребностей». Новый правопорядок, это — мани­фест 17-го октября и возвещение им свободы.
Но за октябрем 1905 года был декабрь, иначе го­воря московское вооруженное восстание. Следствием его был раскол, и во всем русском обществе, и в его торгово-промышленном секторе. Одни ушли дальше направо, другие продвинулись влево. Трудно стало говорить об «единой торгово-промышленной, полити­ческой группировке», даже об едином фронте. Даже попытка объединить купеческих депутатов в Госу­дарственной Думе в какую-то надпартийную группи­ровку успеха не имела. А этих депутатов было так не­много...