Москва купеческая. П. А. Бурышкин москва купеческая 1954 Посвящается дочери моей О. П. Абаза оглавление

• Название: П. А. Бурышкин москва купеческая 1954 Посвящается дочери моей О. П. Абаза оглавление
• Анкор: Москва купеческая
• Дата: 11.11.2022
• Размер: 1.22 Mb.
• Имя файла: Москва купеческая.doc
• Тип: Книга; #782676
• страница: 12 из 19

Александр Николаевич Найденов был, в известной мере, противоположностью своему знаменитому отцу:

в нем не было ни блеска, ни яркости, ни «огненности», о которой говорит В. П. Рябушинский. Зато это был человек работы систематической, может быть, рутин­ной, незаметной для внешнего глаза и неблагодарной, но той работы, на которой держится жизнь каждого учреждения.

Все свое время он делил между Торговым банком, где был председателем правления, и Бирже­вым комитетом, куда приходил после банка и где вы­полнял всю текущую, скучную, никого не соблазняв­шую работу. Мы были с ним в очень добрых отноше­ниях (я был членом Совета Торгового банка), и он просил меня замещать его в будничной работе Коми­тета, что я охотно делал.

Во время моего участия в Комитете А. Н. был старшим заместителем председателя, и на его обя­занности было, в отсутствии Рябушинского, предсе­дательствовать.
Николай Давыдович Морозов был подлинно ду­шой всей деятельности Биржевого комитета за последние 10-15 лет. Это был довольно своеобразный чело­век, являвший сочетание старой старообрядческой косности и углубленной, западной, вернее английской культуры. В Англии он долго жил, учился фабричному искусству, сохранил с этой страной тесную связь, лю­бил все английское и считался англичанином. Редко когда он занимал какое-либо крупное общественное место, но это не мешало ему, будучи рядовым выбор­ным, решающим образом влиять на ход дел. Я упоми­нал уже о его борьбе против «неплательщиков».

Он был моим соседом по имению. В 1911 году он купил Льялово, имение Белосельских-Белозерских, где были истоки реки Клязьмы. Он выстроил там весьма парадный дом в английском стиле, напоминавший ре­зиденцию какого-нибудь крупного английского поме­щика. Его владение стало губернской достопримеча­тельностью.

После революции он жил в Америке, где и скон­чался.
Московское купеческое общество было гораздо старше биржевого, как организация. В 1913 году оно справляло столетие своего существования, то есть воз­никло оно сейчас же после Отечественной войны. За свое вековое существование оно сильно утратило свое значение, можно сказать, сошло почти на нет. Весь его былой авторитет перешел на биржу. Но помимо управ­ления огромными благотворительными учреждениями, бывшими в его ведении, оно продолжало ведать ос­новными делами купечества.

Строение было довольно похоже на биржу. Все записанные в гильдии — первую и вторую — избирали выборных купеческого сословия; последние собира­лись в собрания выборных и выбирали старшину ку­печеского сословия, его заместителя, кандидатов на пост двух членов купеческой управы и заседателя.

Все это составляло Купеческую управу в широком смысле слова, которая и ведала делами московского купечества, как сословия. Фактически все находилось в руках правителя дел.
Старшиной купеческого сословия в течение дол­гого ряда лет до революции был Сергей Александро­вич Булочкин, профессионал этого дела. Он только им и занимался. Он был купец, происходил из старинного купечества, но не торговал, и я не знаю, принадлежал ли он к какой-либо фирме и был ли он где-либо пред­седателем правления. Булочкиных было несколько братьев, обладавших небольшими, но достаточными для жизни средствами. С. А. был с университетским образованием но очень бесцветный, малозаметный че­ловек, не обладавший ни даром слова, ни другими, ка­кими-либо качествами, кроме большой работоспособ­ности и добросовестности.

Не помню, получал ли он содержание, но за должность свою очень держался. Им были недовольны, часто говорили, что нужно вы­брать нового старшину, в свое время большая группа просила моего отца поставить свой ящик, но в конце концов С. А. не трогали, и он оставался бессменным старшиной. Не могу сказать, насколько можно было вообще поправить дело Купеческой управы.
В состав Управы не входил ни один крупный дея­тель биржи. Кое-кто был в собрании выборных, но и только. Сравнительно мало было промышленников, — больше торговцев. Был кожевенник И. М. Желоб-кин; меховой торговец Рогаткин-Ежиков, которого хо­рошо знали, потому что у него была жена очень кра­сивая, прекрасно одевавшаяся и посещавшая все «пер­вые представления» в театрах; был торговец галанте­реей К. М. Лобов. Был шерстяной фабрикант А. П. Ка­верин, дядя моей жены; был Н. А. Колчанов, которому принадлежали в Охотном Ряду лучшие рыбные лавки, очень ценившиеся московскими гурманами.
Мой отец долго был членом Управы, — еще в конце 90-ых годов. Потом был кандидатом в старшины со­словия, но этот пост его не интересовал и, в отличие от других, он говорил, что Булочкин не так уж плох.

Главным действующим лицом в Купеческой упра­ве был Алексей Михайлович Полянский. Бывший чи­новник губернского правления, уже очень немолодой, но живой, энергичный и приветливый человек, он был, с давних пор гласным думы, знал всех и вся, и те, кто имел какую-либо надобность до Купеческой управы, обращались к нему. Делопроизводство у него было в полном порядке и рутинная работа в управе шла без затруднений.

По инициативе Полянского Купеческая управа, входившая, как и Биржевой комитет, в состав Совета Съездов в Петербурге, имела там своего постоянного представителя в лице С. С. Новоселова. Последний входил в число членов Совета и комиссии съездов, и был иногда очень полезен тем, кто имел дело в Петер­бурге, в связи с Советом Съездов. У Биржевого коми­тета, который старался держаться дальше, такого представителя не было, и Новоселов обслуживал не только управу, но всех, кого направлял к нему Полян­ский. Это было очень кстати, но поднимало престиж не столько Управы, сколько Полянского.
Принадлежность к купечеству не переходила по наследству. Я был «купеческий сын», что юридически не имело никакого значения, так как мы были «потом­ственные почетные граждане». Чтобы сохранить связь нашей семьи с купечеством, я должен был, после смерти отца, «записаться» как бы вновь в купеческое сословие. Это отнюдь не было для меня обязательным, с точки зрения нашего дела: наша фирма была паевым товариществом, и ни мой отец, после создания товари­щества, ни я после него, не «торговали». Некоторое время я колебался, в семье кое-кто меня отговаривал, но, в конце концов, я все-таки решил вопрос в поло­жительную сторону и стал «Московским второй гиль­дии купцом». Одним из главных оснований моего ре­шения были «Найденовские материалы» по истории московского купечества и история старой Москвы, с ее купечеством, весьма меня интересовала; я начинал кое-какие работы в этом направлении, но война, к со­жалению, помешала.

В 1913 году были выбраны выборные купеческого общества, и я сразу оказался в их числе. Нужно ска­зать, что я очень скоро почувствовал разницу между «Комитетом» и управой.

Насколько в первом жизнь била ключом, настолько в управе была мертвечина. Собрания бывали очень редко, довольно плохо посе­щались, Булочкин нудно председательствовал, мало кто из выступавших обладал даром слова, а главное — обсуждавшиеся вопросы не представляли общего интереса; помимо нескольких «сословных» дел, зани­мались вопросами, связанными с управлением крупны­ми благотворительными организациями, выборами и ассигновкой на ремонт. Такое чувство было не у одно­го меня, но мнения делились: одни думали, что купече­ское общество вообще себя изжило и нужно его лик­видировать, другие полагали, что можно его сохра­нить, сделав какие-то преобразования. Война сняла все эти вопросы с очереди.
Совершенно иной характер носило Общество за­водчиков и фабрикантов Московского района. Эта ор­ганизация появилась после событий 1905 года и но­сила резко подчеркнутый профессиональный характер. Целью ее была защита интересов промышленности и торговли, с одной стороны — против Правительства, с другой — против рабочих. Во главе общества стояли Юлий Петрович Гужон, очень образованный француз, крупный металлургический заводчик, человек европейской складки, сильно обрусевший, энергичный.

Он был прежде всего и только промышленник, и обществен­ной деятельностью занимался постольку, поскольку, при новых, складывающихся обстоятельствах, деятель­ность по защите профессиональных интересов стано­вилась как бы одним из элементов производства.

Гужон оставался председателем все время суще­ствования общества и был его представителем в Сове­те Съездов промышленности и торговли в Петербурге.

Если Гужон был председателем, то был еще и ви­це-председатель, который значил не меньше, если не больше председателя, так как он свою эту роль соче­тал, в сущности говоря, с управлением делами. Это был Юлиан Игнатьевич Поплавский, чрезвычайно ори­гинальная и колоритная фигура даже для Москвы то­го времени.
Поплавский был музыкант. Он окончил (и очень хорошо) Московскую Консерваторию, по классу фор­тепьяно, был одним из любимых учеников П. И. Чай­ковского, — во всяком случае, весьма ему близких, что видно по его воспоминаниям.

Почему он переменил музыкальную карьеру на торгово-промышленное пред­ставительство, сейчас не помню. Для этого были ка­кие-то основания, вероятно, и материальная сторона играла немалую роль. Лично я музыкантом его не пом­ню, много потом лишь слышал его играющим на роя­ле, но по обществу заводчиков и фабрикантов сталки­вался с ним с первых же дней.

Поплавский был чело­век чрезвычайно одаренный, редко можно было встре­тить такую, как у него, легкость слова и легкость пе­ра. Говорить он мог на любые темы, и самый серьез­ный сюжет трактовал иногда в легком тоне. Его мане­ра говорить, а она соответствовала его манере оде­ваться, — очень раздражала многих, особенно людей старой складки, как например, Г. А. Крестовникова, и Поплавского недолюбливали. Как говорили, его даже «не пускали на биржу»; фактически это было, видимо,

верно: его не приглашали, и это создавало своего ро­да конфликт между Обществом заводчиков и фабри­кантов и Биржевым комитетом. Он выступал и в Петербуге, в Совете Съездов, куда он постоянно ездил, наравне с Гужоном, от своей организации.

Когда нуж­но было набросать какой-нибудь письменный доку­мент, проект обращения, или резюме беседы, он был незаменим, делал это с величайшей легкостью и изя­ществом. Постепенно к его манерам привыкли, стали приглашать его на совещания при Биржевом комите­те, в особенности, когда дело касалось рабочего во­проса, поскольку архаическая организация Биржевого Комитета стала отставать от времени, главным обра­зом в отношении собирания материалов по текущей статистике и по всякого рода документам по рабоче­му вопросу. У Поплавского, на Мясницкой, где поме­щалась его канцелярия, дело было поставлено на ши­рокую ногу, и Обществу удалось весьма быстро (оно существовало всего 12-13 лет) накопить ценный ма­териал.

Наша фирма была чисто торговой, и в эту органи­зацию мы не входили, но по другим делам я немало сталкивался с Поплавским, и его организацией, в част­ности по воинскому присутствию и по комитету по от­срочке военно- обязанным. Тут я убедился, что дело­производство у них, действительно, хорошо поставле­но, и всякого рода «ведомости» надлежаще составле­ны и хорошо документированы; когда же они посы­лали своего представителя О. Б. Гаркова, то он всегда оказывался ценным сотрудником.

Во время войны Общество заводчиков и фабри­кантов прославилось в Москве защитой интересов Электрического общества 1886 года, с которым сра­жался город, желая «муниципализировать» это круп­нейшее предприятие.

Я уже указывал на то, что нем­цы, после войны «с головой» выдали своих защитни­ков, которые старались представить своих немецких хозяев швейцарцами.

Отмечу сейчас, что это дело упорно вел сам Поплавский, правда прикрывшись ав­торитетом Гужона. Это, несомненно, парадоксальное, положение еще больше изолировало Общество завод­чиков и фабрикантов, и многие из его участников под­держивали с ним отношения только на узко профес­сиональной почве. Это, в свою очередь, явилось при­чиной того, что эта профессиональная группировка, которая могла бы способствовать выявлению «буржу­азного» самосознания в то время, когда этого было естественно ожидать, также не сыграла роли в этом направлении.
Нижегородский ярмарочный биржевой комитет не был, в собственном смысле слова, московской орга­низацией, но московское влияние было там очень силь­но, и неоднократно именно московский человек воз­главлял «всероссийское торжище». Так было, когда председателем комитета пребывал Савва Тимофеевич Морозов, К. А. Ясюнинский и даже — скромный ча­совщик, П. М. Калашников.

Не буду подробно останавливаться здесь на том, что к началу века Макарьевская, как ее называли, яр­марка, уже утратила былое свое значение во всем рус­ском народном хозяйстве и перестала быть всероссий­ской. Когда-то в ней происходил важный процесс, про­цесс экономический, всего народного хозяйства Рос­сии, — переход товаров, потребляемых на огромной русской территории, как и на европейской и азиат­ской, от производителей или из первых рук, во вто­рые коммерческие руки, и в третьи, имеющие дело непосредственно с потребителем. На ней грандиозные пространства России, Европейской и Азиатской, запа­сались большей частью предметов своего потребления и оттуда они распределялись по всем местам торго­вым и промышленным. Поэтому в период своего наибольшего расцвета — шестидесятые-семидесятые го­ды прошлого столетия—Макарьевский торг являлся главным ежегодным регулятором между спросом и предложением, между производством и потреблением, всех, без изъятия, товаров.

Но если, стечением времени, вследствие развития путей сообщения, всероссийская роль ярмарки несколько убавилась, она все-таки со­храняла, благодаря окско-волжской водной системе, свое краевое значение для севера и юго-востока Рос­сии и для Сибири. Руководящее же значение во внут­реннем торговом обороте перешло к Москве. Выезд на ярмарку перестал быть обязательным, не осущест­влялся более под руководством самих хозяев, в осо­бенности в предприятиях промышленных, — и дело ярмарочного представительства стало приобретать иную внешность: московское влияние в нем ослабло, председатель перестал быть москвичом и состав вы­борных стал более серым.

В административном отношении ярмарочная тер­ритория представляла обособленную единицу, нахо­дившуюся в ведении Нижегородского губернатора, но не входившую в состав городской черты Нижнего Нов­города. Поэтому Комитету приходилось ведать не только вопросами руководства, ходом ярмарочной тор­говли, или торгово-промышленным представительст­вом, а в миниатюре быть как бы городским самоуправ­лением, со всеми, свойственными таковому функция­ми. Это требовало создания постоянного органа, ве­дающего ярмаркой, и ярмарочный комитет Нижего­родский, в отличие от других ярмарок, был организа­цией, которая действовала круглый год. Собрания ко­митета происходили периодически, разница между ни­ми и «ярмарочными» была в том, что они имели ме­сто в Купеческой управе, в Москве, а не в главном до­ме на ярмарке.

Отмечу еще, что, как это часто бывает с соседя­ми, «ярмарка» постоянно воевала с городом. В последнее время это усиливалось личной неприязнью, существовавшей между председателем комитета А. С. Салазкиным и городским головой Д. В. Сироткиным.
В состав комитета мне пришлось вступить в том же 1912 году, когда исполнилось мое гражданское со­вершеннолетие. В октябре 1911 года умер Андрей Александрович Титов, мануфактурный торговец в Ростове-Ярославском, знаток русской старины и коллек­ционер. Он был «старшиной» ярмарочного комитета и, следовательно, с его смертью, открылась вакансия. Выборы имели место во время ярмарки 1912 года. Вы­бирали «уполномоченные» — представители отдельных торговых рядов. Уполномоченным я не был, но это и не требовалось. Достаточно было иметь ценз. Предсе­датель, член Государственной Думы, А. С. Салазкин, с которым я был едва-едва знаком, предложил мне баллотироваться. Предполагалось, что на место «стар­шины» продвинут кого-либо из младших членов коми­тета, а я войду в состав комитета, как его член, но не старшина. На самом деле, оказалось, что меня сразу избрали старшиной, а тот нижегородец, который ме­тил на это место, избран не был.

Во время войны наступил товарный голод, и яр­марка сразу сошла на нет. Замерла и деятельность ко­митета. В силу этого, мое участие в его работе было недолговременным. Состав был немногочисленный. Из участников, кроме председателя, который был очень толковый, культурный и знавший свое дело че­ловек, помню его заместителя, крупного торговца ме­таллическими изделиями, Сергея Дмитриевича Кон-дратова. Это была очень характерная, подлинно рус­ская фигура, — человек с образованием, но оставший­ся — и сознательно — членом той среды, из коей вы­шел. Был также К. П. Бахрушин, большой мой прия­тель, неизменно звавший к себе играть в «преферанс» после каждого заседания.

В деятельности комитета в то время главное ме­сто занимала подготовка столетнего юбилея, который должен был праздноваться в 1917 году, а в деле под­готовки центром являлось юбилейное издание, коим руководил А. А. Кизеветтер. Дело было задумано ши­роко и обещало явиться ценным вкладом в историю русской экономики. Война многому помешала. В сущ­ности, от него остался только ряд статей П. Остроумо­ва, напечатанных уже за рубежом.
Отраслевые организации появились в Москве срав­нительно очень поздно, только после событий 1905 года, когда вопрос о вертикальной и горизонтальной организации промышленности стал на очередь. Отра­слевые группировки в металлургии, в угольном деле и в машиностроении существовали уже давно, когда впервые зашла речь об организации хлопчатобумажников.

Объясняется это тем, что Московский Бирже­вой комитет, в сущности говоря, и был организацией хлопчатобумажников. За хлопчатобумажниками по­следовали льнянщики и суконщики. Потом пришли остальные. Но особое значение имели лен и грубая шерсть. Обе эти организации — Третьяковы и Кашта­новы — быстро заняли заметное место. Есть мнение, что в своих отраслях эти группировки играли боль­шую роль, чем хлопчатобумажный союз, среди тех, ко­го он объединял. Я думаю, что это так и было.

Общество хлопчатобумажных фабрикантов Мо­сковского района возникло примерно в 1906 году. Оно обединяло все ветви хлопчатобумажной промышлен­ности, — и прядильщиков, и ткачей, и ситцевых фаб­рикантов, и работавших одежный товар. Все почти без исключения мало-мальски значительные фирмы входи­ли в общий состав. Общество имело профессиональ­ный, но не синдикальный характер, и вопросы цен, на­пример, разрешались частными соглашениями, а не постановлениями совета общества.