Перевод по изданию Laurence Freeman osb. Light Within. Meditation as pure prayer
 Скачать 191.53 Kb.
|
|
Власть и любовь Недавно, читая подборку писем Редьярда Киплинга к его детям, я был поражен определением его любви к детям, которые, - по крайней мере, по сравнению с ним, - были абсолютно лишены талантов и ординарны. С ними он был способен «развить безмерное чувство к объекту, кажущемуся бесполезным». Это напомнило мне замечание о монашеской жизни, как о существовании, в котором проявляется непостижимое рвение к вещам незначительным. Этому подобна и неисчерпаемая страсть, с которой мы следуем по пути медитации, необъяснимое усердие, которое мы проявляем в этой скромной задаче произнесения мантры. В любви к своим детям, к своей общине, к Богу, мы встречаем любовь чистую, неэгоистичную, потому что она отреклась от власти. Власть и сила – доминирующие ценности нашего общества. Считается само собой разумеющимся, что власть является объективной ценностью, поскольку она дает возможность контролировать и направлять события и людей, и для большинства очевидно, что намного лучше обладать таким свойством, чем не обладать им. Конечно, признается, что власть может быть использована как для добрых, так и для злых целей, но современное общество, тем не менее, пытается убедить нас, что власть над другими – это хорошо. Нам нравится обладать властью, а обладание абсолютной властью кажется нам абсолютным благом. Неудивительно, что медитация подвергает это предположение сомнению, ведь она ставит под вопрос всю нашу систему ценностей. Она направляет свет Христа и учение Евангелия на нашу повседневную жизнь и, освещая ее, изменяет систему общепринятых ценностей. Медитация освещает ценностную шкалу, которой мы руководствуемся в жизни, и открывает, что на практике у нас их две – идеальная и реальная. К примеру, мы верим, что должны возлюбить своих врагов. Таков идеал, который мы принимаем. Но фактическая система ценностей, согласно которой мы живем, позволяет нам видоизменять этот принцип. Она позволяет нам дать понять нашим врагам, что они враги. Мы можем дать им понять, кем они являются, и заставить их заплатить за существование в роли наших врагов. Наша фактическая система ценностей практически полностью сосредоточена на нас самих, тогда как идеальная система, разумеется, альтруистична и концентрируется на других. Медитативная практика делает сложным оправдание жизни согласно этим двум системам. Она согласовывает их, хотя и не без боли самопознания. В рамках эгоистической шкалы мы постоянно идем на компромиссы и, извлекая пользу из малейшего сомнения, потворствуем себе. Но это ведет нас прямо к непрерывному моральному банкротству, плодом которого является даже не удовольствие, а самоотторжение. Это потеря подлинности, от которой нас спасает Христос, когда мы открываемся Его силе. Медитация может избавить нас от несостоятельности морального поражения и фальши, потому что, будучи молитвой она является основой христианского спасения. Это основной канал действия Духа Иисуса. В эгоистической системе мы верим, что имеем власть над самими собой. Мы верим, что за нами остается последнее слово о том, какими мы должны быть, что мы должны делать, и как именно мы должны действовать. У нас есть выбор. Это наше неотъемлемое право. Но в медитации, при условии, что мы по-прежнему идем этим путем, мы постепенно отрекаемся от этого невежества. Мы отрекаемся от сконцентрированности на себе и от власти над собой – не потому, что мы решили, опираясь на теорию, опробовать идеальную систему ценностей, но потому, что мы уже делаем это, повторяя мантру. Именно поэтому так важна продолжительность этой практики. Нас преследует искушение снова обрести над собою власть, и самый легкий способ сделать это – перестать повторять слово-молитву. Здесь нам поможет памятование об иллюзорности всего того, от чего мы отреклись, повторяя мантру, ведь фактически мы никогда и не имели абсолютной власти над собой. Эго, как прядильная машина любой иллюзии, настаивает (порой с огромной убедительностью, эрудицией и умом), что мы все же обладаем этой конечной властью. Оно утверждает, что я сам управляю собственным развитием и контролирую курс своего продвижения. Но, прислушиваясь к голосу эго, мы дезориентируемся и останавливаемся в развитии. Власть, которую мы считаем «естественным благом», оказывается не такой уж и позитивной, поскольку может легко превратиться в насилие. Думая, что мы окончательно владеем собой, мы оказываемся всего лишь в шаге от утверждения, что нам принадлежит такая же власть над другими, «для их же добра». Медитация является отречением от всякой власти, всякой силы, абсолютной нищетой духа, и в этой нищете мы неожиданно встречаемся с единственной властью, которая существует на самом деле, – с властью любви. В потаенных глубинах нашего «Я», в наиболее значительные моменты нашей жизни, мы знаем, что это и есть единственная власть. Возможно, мы забываем об этом потому, что такая чистая любовь очень редко встречалась в нашем опыте, но ее исключительность не умаляет ее истинности. Медитация постепенно трансформирует как ценности, так и действия, потому что она учит нас, что единственная истинная вера – это сила Бога, а Он есть любовь. Мы приходим к пониманию, что сила человеческих социальных отношений позитивна лишь тогда, когда это Его сила, действующая сама в себе, «любовь в себе», энергия Бога, насыщающая человеческое существование. И где бы Божья любовь ни входила в людское бытие, там есть Христос. Если мы пытаемся провозгласить, что это наша собственная сила, или же если мы даже пытаемся обладать любовью, мы делаем ее разрушительной. Любовь может деградировать до насилия; она может ранить вместо того, чтобы исцелять. Это может случиться слишком легко, и потому единственной возможностью удостовериться, что мы не узурпируем эту власть, является отречение от нее, отречение от всякой власти, также, как Иисус отрекся от нее в абсолютной нищете креста – от власти над своими друзьями точно также, как и от власти над своими врагами. Делая так, Он провозгласил власть Бога, как любовь Отца. Он открыл нам, что любовь не является чем-то исключительным, она присутствует всегда и везде как основа бытия. Результатом этого отречения не было – как мы часто, боясь, думаем о собственном отречении, – поражение или разрушение; им стала окончательная манифестация Божьей силы в человеке, который воскрес, в человеке, в полной мере наделенном силой Бога. Слово-молитва, эта якобы незначительная мелочь, по отношению к которой мы проявляем непостижимое рвение и нескончаемую страсть, учит нас существовать в истинной системе ценностей. Путь ее учения ведет нас к опыту Иисуса: самоотречению, нищете и воскресению. Знаки этого опыта могут быть узнанными в истинной системе ценностей, присутствующей в любых взаимоотношениях как дух любви. Мы не можем контролировать эту силу, ведь это – Бог, но она одаряет и возвеличивает каждую взаимосвязь – за грань желания, за грань собственничества, за грань характерных для эго попыток контроля. Во всех отношениях, личных и социальных, мы начинаем узнавать присутствие той власти, которая ведет нас не только к состраданию другим, но также и к единению с ними. Такова природа любви. Через отречение от власти над другими она приводит нас к единству с ними. Сам Бог не только испытал сострадание к положению человека, но и отождествился с ним, став человеком во Христе. Такое понимание силы и власти Бога – величайшая весть Евангелия, выраженная Св.Павлом в послании к Филиппийцам: «Бог — свидетель, что я люблю всех вас любовью Иисуса Христа;и молюсь о том, чтобы любовь ваша еще более и более возрастала в познании и всяком чувстве,чтобы, познавая лучшее, вы были чисты и непреткновенны в день Христов, исполнены плодов праведности Иисусом Христом, в славу и похвалу Божию.» (Флп 1: 8-11) Наука принятия Для лучшего понимания медитативной традиции следует состредоточиться на нюансах, связанных со словом-молитвой. Джон Мейн, впервые упоминая о мантре в книге «Слово в безмолвии», говорит о ней так: «Выбор молитвенного слова имеет большое значение.(…)В идеале вы должны выбирать свою мантру, консультируясь с духовным наставником. Если же у вас нет такой возможности, лучше всего выбрать слово, которое было бы священным для христианской традиции на протяжении столетий». Начинаете ли вы медитировать самостоятельно или под руководством учителя, вы вступаете на этот путь потому, что нечто было дано вам. Мантра всегда дается нам, персонально или посредством традиции, и потому исходным пунктом пути всегда является дар. Проходя наш путь, мы должны быть верны этому дару, нам необходимо научиться принимать и узнавать его красоту, необычайность и бесконечное великодушие. В обычном материалистическом мире всякий дар имеет ограниченность – к примеру, временную. Уже через мгновение он якобы утрачивает силу новизны, которой обладал в тот момент, когда мы его получили. В духовной же сфере сила дара только возрастает, поскольку мы можем все яснее видеть его благостность. Такой дар никогда не будет утрачен. Невероятно, но этот малейший дар слова-мантры становится для нас связующей нитью с нескончаемой Божьей благостью. Поэтому наше становление неразрывно связано с приверженностью дару. Мы должны научиться принимать его, равно как и быть любимыми. Большинство проблем религиозного или какого-либо иного характера возникает потому, что мы хотим быть первыми в любви. Мы хотим быть теми, кто дарит. Истинная мудрость, как и истинное смирение (которое фактически и является единственной мудростью), говорит нам о том, что способности любить предшествует умение принимать любовь. Прежде чем дарить, мы должны научиться принимать. И эта наука принятия требует от нас всего того, что мы можем отдать. Дар невозможно принять «наполовину». Все в нас должно быть открыто этому дару. На пути нас ждет множество невзгод, вызовов, испытаний веры, внешних и внутренних. Мы можем усомниться в полноте дара, задаваясь вопросом: «Разве мне чего-то не хватает? Отдав все, что имею, для принятия этого дара, - не буду ли я лишен прочих даров, которые мог бы еще получить?» В противовес простоте появляется сложность. Мы смотрим на себя, видя массу нюансов, множество сфер, в которых могли бы чего-то добиться, и спрашиваем: «Не продаюсь ли я слишком дешево, принимая именно этот небольшой дар? Хватит ли мне его одного?» Нас охватывает привычное беспокойство, провоцирующие различные вопросы: «Нельзя ли как-то это ускорить? Может, есть путь, место, или книга, или что-либо еще, способное ускорить весь этот процесс?» Наверное нет человека, который не испытывал бы аналогичных сомнений. Но всякий раз, когда жизнь бросает нам такой вызов, мы знаем, как поступать. Мы повторяем свою мантру. Мы принимаем дар. Многие люди в периоды испытаний перестают медитировать и потому утрачивают ощущение чуда и благости. Это самое печальное, что они могут сделать в такой ситуации. Они теряют нечто важное, ибо испытания всегда связаны с периодом максимального углубления. В такие моменты мы должны повторять слово-молитву в чистейшей вере и с почти детским доверием, с максимальной отвагой – не потому, что мы пытаемся от чего-то избавиться, а потому, что, получив дар в такую минуту, было бы неблагодарностью от него отказаться. Оставаясь верными мантре, мы сохраняем верность и всему нашему паломничеству, символом и духовным наполнением которого для нас и является слово-молитва. Таким образом мы можем достичь полноты и цельности, истинной радости, непоколебимой ни внешними, ни внутренними причинами. Это путешествие, приводящее каждого идущего навстречу себе, лишенному фальши и исполненному любви. Именно мантра делает наш путь таким простым, показывая, что паломничество заключено не в планах на будущее, а происходит в настоящем моменте. Оно не ставит перед нами вопрос, где мы будем через год или через десять лет. Путь – это осознание «Я» здесь и сейчас. Когда человек, прочно укорененный в настоящем моменте, обращает свои мысли к будущему, он не фантазирует. Он открывает, что будущее содержит в себе тайну настоящего мгновения Бога, в которое мы входим через свое собственное сердце. Затем пробуждается пророческое предвидение, к которому призван каждый христианин, узнавая время, хранящееся в мгновении Божественного присутствия, и очертания будущего в настоящем. Повторение мантры, наука хранения верности дару, - это путь, где мы учимся слышать и видеть, познавать и любить то, что есть, и в этом сокрыто намного больше радости, чем мы способны вместить. Радость переполняет и расширяет наше сердце и сознание до тех пор, пока мы не утратим себя, растворившись в сердце и сознании Христа. Мы неизбежно спросим себя: «Как же я могу в это поверить, одновременно не будучи в силах так поступать? Да, в этом есть смысл, я действительно верю – это даже нечто большее, чем смысл, некое ощущение истины, - но почему же это кажется мне недостижимым?» Это происходит по той причине, что рациональный ум способен воспринять далеко не все. Мы должны слышать и видеть сердцем. Медитация – это способ открыть «глаз» и «ухо» сердца. Это нелегкий труд, требующий времени, постоянства, веры и отваги. И когда сердечные «глаз» и «ухо» наконец будут открыты, прийдет конец двуличности и дуальности. Больше не будет поражений, несбывшихся ожиданий, потому что когда сердце видит и слышит, ответ совершенен. Рождается познание, не имеющее отношения к кому-либо внешнему, к наблюдателю, связанное с тем, кто непосредственно участвует в познаваемом. Тот, Кто Познает, - это Бог, призвавший нас познать, увидеть и полюбить Его через бытие с Ним в абсолютном единстве. Глубина Бесконечные разговоры о духовном таят в себе подспудную опасность: мы можем стать заложниками слов, например, таких расхожих, как – «глубина». Тем не менее, эта метафора во многом объясняет нам наш путь, причем на очень личностном уровне. Обратимся к строкам книги о. Мейна «Мгновение Христово»29, которые помогут нам отчетливее понять суть «глубины», очистив это слово от наслоений, чуждых его исходному смыслу: «…Повторение слова, исполненное веры, собирает все наше бытие в одной точке. Оно ведет нас к тишине, концентрации, должной степени осознания, позволяющей нам открыть ум и сердце делу Божьей любви в глубинах нашего существа». Это приводит нас к необходимой «степени осознания». Всегда есть опасность, что, размышляя об этих уровнях, мы так и не сможем их достичь. Пока мы только думаем или читаем о них, мы остаемся на уровне ума, мыслей и представлений. Это важный уровень, но это не уровень осознания, необходимый для постижения центра, где покоится Божья любовь, где она начинается в нас и где берем начало мы сами, потому что этой любовью мы были сотворены. Здесь наше «Я» теряется и находится вновь. Это может казаться невероятным, но этот уровень выходит за пределы нашего сотворенного начала, достигая Божьей глубины. Этот путь ждет всех нас. Единственной причиной, побуждающей нас говорить, думать или читать о глубинах сознания, является желание воплотить это в реальность, освободившись от ложных и беспорядочных идей, не дающих нам пройти сквозь узкие врата, - отбросить часть нашего багажа, накопленного за годы, сделав себя проще и доступнее. Метафора «глубина существования» может быть нам полезной, указав на то, что наш собственный опыт в перспективе есть нечто большее, нежели просто личный опыт. И в таком случае нам больше не придется оценивать опыт исключительно как «мой путь, моя святость, мое спасение». Вместо этого мы увидим, что путь означает потерю - утрату слова «мой». Нечто очень важное открывается нам в понимании нашего опыта как универсального человеческого пути: жизнь реальна только как часть единства, как часть становления всего человечества, Божьего плана, всего сущего, сотворенного в Слове и в Слово возвращающегося. Это начало обращения, возвращения к источнику. Возвращаясь, мы оставляем позади эксклюзивизм, не дававший занять нам предопределенное от начала уникальное место в общем единстве. Этот опыт, в котором мы теряем свою жизнь, просто удивителен, даже несмотря на наш страх перед утратой, несмотря на наше сопротивление, борьбу и трюки, к которым мы прибегаем, дабы удержать то, чему суждено уйти. Мы узнаем, что наша уникальность не связана с тем, что мы обособлены от окружающих, напротив, ее истоком является наше общее со всеми происхождение. Уникальность происходит скорее из принципа подобия, чем различия. Переживаемое таким образом обращение – это переход от бытия локального и частного к бытию, в котором мы безгранично едины со всеми живыми существами, участвуя в личностной природе Бога. Мы входим во взаимоотношения Троицы, которая является абсолютной связью, образцом и источником любых других связей. В этой парадоксальности наша жизнь обретает свободу, а единство создает различия. Чем глубже связь, тем более реальна наша личностность. Именно это единство мы обнаруживаем в сердце личностного «Я». Опыт связи, выходящий за грань мысли, воображения и языка, говорит о том, что он может быть познан только в молчании. При первой же попытке проанализировать или озвучить его, мы тотчас же его упускаем. По крайней мере, мы перестаем присутствовать в нем на все сто процентов, так как он требует абсолютного внимания. Во время медитации нет места для рассуждений и концептуализации. Все должно пребывать в чистом сосредоточении на присутствии этой великой, глубинной Тайны. Из глубокой сосредоточенности на молитве рождается непрестанная внимательность христианского сознания, применимая к любому ежедневному занятию. Насколько бы тривиальными и эфемерными ни казались каждая минута и каждое действие, они обладают значением и святостью, ведь в каждом мгновении и в каждом действии Божественная целостность открывает себя нам. Получая это знание, мы непрестанно в нем возрастаем, потому что каждая живая и основанная на любви взаимосвязь должна возрастать: любовь – это развитие, итогом которого является единство. Любовь Бога бесконечно требовательна. Нравится нам это или нет, но мы лишены места, где можно было бы преклонить голову, остановившись на достигнутом. В этом заключена суть нищей простоты слова-молитвы, а также радость и свобода христианской жизни. Бог любит нас настойчиво. Наш путь дает нам понять, что мы имеем дело с чем-то намного превосходящим нас самих. Противодействовать силе Его притяжения можно только с помощью эгоизма; единственный способ препятствовать Ему – это отвернуться от Него. Эгоизм в сущности довольно неприятная перспектива, которая рано или поздно закончится поражением, но пока мы отдаем предпочтение неполноценности и изоляции, отрекаясь от права на свободу. Нам кажется, что относительно легко остаться в понятных и знакомых рамках, на долю которых приходится так много нашего самоотторжения. Но мы призваны к чему-то настолько требовательному, что это может быть только чистая любовь. Только такая любовь требует всецелого посвящения и обнажает все сокрытое. Истинное «Я» кроется за гранью эго, за ограниченностью страха и беспокойств. Наше «Я» пробуждается, возносясь над ложными наслоениями личности, чтобы предстать перед Богом в простоте, свободе, единстве и самости. Все говорит о необходимости ответа с нашей стороны, и этим ответом является Христос. Его ответ внес в людское сознание некий динамизм, положивший конец изоляции и воскрешающий мертвых. Весь мир стал силой Христа в Его ответе на зов глубин, мир, который обретается в единстве, так как ничего, подобного миру, в изоляции найдено не было. По причине столь высокой требовательности может даже показаться, что мир пугает нас больше, чем жестокость, которую мы проявляем сами к себе (а также и к другим). Мир, появляющийся в глубинах нашего сознания, переворачивает нашу жизнь вверх дном. Мы должны обрести в своей жизни идеальный баланс, резонирующий с частотой Духа, найти в себе простоту и утонченность в ответ на динамизм Христа. Войти в эту глубину, раскрыть ее можно только подняв свою чувственность до небывалых высот не только в молитве, но и в каждой секунде жизни. Любовь порождает чувствительность, и это чувствительность сострадания или безусловной приверженности. Но, рассуждая здраво, мы также должны научиться определенной сопротивляемости, ведь чувственность делает нас ранимыми, что может нас снова замкнуть на себе. Этот точнейший баланс между чувствительностью и сопротивляемостью является частью интеллектуальной, психологической и духовной амальгамы - человека. И хотя дорога каждого из нас поначалу полна неуравновешенности, все мы в конце концов призваны к равновесию и центрированности, одной и той же утвержденности во Христе, который был изранен, но устоял, превзойдя самого себя в прощении. |