Пётр Кошель История российского терроризма
 Скачать 1.14 Mb.
|
|
—Итак, что же вы думаете? Мы ли победим или революция? Я заявил, что глубоко убежден в победе государства. Впоследствии я должен был часто задумываться над печальным вопросом царя и над своим ответом, к сожалению, опровергнутым всей дальнейшей историей...» От Азефа русской полиции стало известно место в Финляндии, где базировался отряд Зильберберга. Это был небольшой отель для туристов, стоявший в стороне от обычных дорог для путешествующих. Двухэтажное здание с дюжиной комнат целиком заполняли террористы, на стороне которых были и владельцы отеля и обслуга. Посторонних туда просто не пускали, говоря, что нет мест. Однако одним январским вечером это правило было нарушено. В двери отеля постучалась юная пара лыжников: студент-жених и курсистка-невеста. Они сбились с пути, замерзли и просились на ночь. Не впустить их было невозможно. Неожиданные гости оказались обаятельными людьми, остроумными и жизнерадостными. Они весело рассказывали о своей студенческой жизни, танцевали и пели, и прожили в отеле целых три дня. Молодые люди были агентами русской охранки. Они дали полное описание постояльцев отеля, к тому же им удалось завербовать швейцара и горничную. Оставалось только контролировать поезда с финской стороны. И вот на петербургском вокзале были арестованы сначала Сулятицкий, а потом и Зильберберг, Они не назвались, но их опознали привезенные швейцар и горничная. В заспиртованной голове ими  был также признан Кудрявцев. Военный суд приговорил террористов к повешению.* * * Кроме центральных боевых групп, действовали еще летучие отряды и местные дружины. В Петрограде ими убиты директор завода, околоточный надзиратель, помощник пристава. В Москве бросали бомбу в градоначальника Рейнбота. В Твери убили губернатора и графа Игнатьева, одного из яростных сторонников самодержавия. В Минске летучий отряд эсеров организовал покушение на губернатора Курлова. В него бросал бомбу Пулихов, именем которого названа одна из центральных улиц Минска. За организацию «черной сотни» в Тамбове и как ответ на введение военного положения и чрезвычайной усиленной охраны в Тамбове и других уездах в Борисоглебске убит советник губернского правления Луженовский. В него стреляла член партии эсеров Спиридонова. Ее схватили и для начала выпороли. Мария Александровна Спиридонова родилась в 1884 г. в семье тамбовского дворянина. Она уже с юных лет включилась в революционное движение: ее исключают из восьмого класса гимназии за участие в демонстрациях. В 1906 г. тамбовская эсеровская организация поручила Спиридоновой убийство советника Луженовского. Спиридонова смертельно ранила его. Военно-окружной суд приговорил ее к повешению, которое заменили бессрочной каторгой — Нерчинской. Ее, как и многих, освободил февраль 1917-го. Приехав в Петроград, Спиридонова становится членом ЦК партии левых эсеров. Она — делегат всероссийских съездов Советов, член ВЦИК и его президиума. Она была ярым противником брестского мира. Под ее председательством в 1918 г. прошло заседание ЦК эсеров, принявшее решение «в интересах русской и международной революции положить конец так называемой передышке... и в этих целях... организовать ряд террористических актов в отношении виднейших представителей германского империализма; одновременно с этим... организовать для проведения своего решения мобилизацию надежных военных сил и приложить все меры к тому, чтобы трудовое крестьянство и рабочий класс примкнули к восстанию и активно поддержали партию в этом выступлении». Спиридонова вошла в бюро из трех человек по руководству левоэсеровским мятежом. Когда ее арестовали, она показала: «Я организовала дело убийства Мирбаха с начала до конца... Блюмкин действовал по моему поручению». От своих убеждений Мария Спиридонова не отказалась. Она выступала на заводах, обличая Советскую власть и ее вождей. В 1919 г. ее опять арестовали и приговорили московским ревтрибуналом «ввиду болезненно-истерического состояния» к изоляции на один год. Через два месяца Спиридоновой удалось убежать и более полутора лет она скрывалась в Москве под чужой фамилией. Наконец, в 1920 г. ее опять арестовали и направили на принудительное лечение в лазарет ВЧК, а через год поместили в Пречистенскую психлечебницу. По решению Политбюро ЦК РКП/б/ Спиридонову освободили. Она жила в Москве два года, а потом на основании решения комиссии НКВД была выслана на три года в Среднюю Азию. Пробыла Спиридонова там семь лет. В 1930 г. ее вновь забирают за связь с заграничными левоэсеровскими группами и контрреволюционную деятельность. Она высылается на поселение в Уфу. В 1937 г. снова арест. Военная коллегия Верховного суда СССР признает ее виновной в том, что Спиридонова «до дня ареста входила в состав объединенного эсеровского центра и в целях развертывания широкой контрреволюционной террористической деятельности организовывала террористические и вредительские группы в Уфе, Горьком, Тобольске, Куйбышеве и других городах, и непосредственно руководила до 1937 года контрреволюционной террористическо-вредитель-ской организацией эсеров Башкирии... систематически проводила нелегальные сборища участников организации, на которых обсуждались вопросы борьбы с Советской властью и подготовка индивидуального террора против руководителей партии и правительства». Ее осудили на полную катушку по тогдашней 58-й статье: 25 лет лишения свободы. 11 сентября 1941 г. по приговору военной коллегии Верховного суда СССР М. А. Спиридонова с группой других заключенных Орловской тюрьмы была расстреляна. * * * Всем этим недоучившимся студентам, плохо говорящим по-русски выходцам из местечек, заграничным революционерам нужно было есть, пить, одеваться во что-то. Добрые иностранные дядюшки такую огромную ораву содержать не могли да и не хотели. Достаточно того, что они субсидировали лидеров. Деньги добывались вооруженными грабежами или, как это называлось в революционной среде, экспроприациями. Хотя и считалось, что изымаются лишь казенные суммы, на самом деле было не так. Ограблены несколько винных лавок, земская больница в Симферополе, отделения банков в Петрограде и Одессе. Однажды казначей херсонского казначейства, открыв кладовую, обнаружил кражу паспортных бланков и полтора миллиона рублей. Грабителям удалось провести подкоп из соседнего дома. Полиция приложила все силы, чтобы найти их и деньги. Это были: бывшая цюрихская студентка, поклонница Нечаева, Елизавета Южакова — учительница, дочь генерала Елена Россикова, Николай Франжоли и другие. Деньги полиция обнаружила в шалаше на баштане. Социалисты не успели их потратить на «народное дело». Пытались ограбить кишиневское казначейство. Здесь приложил руку Желябов. По заданию организации Арсений Богуславский убил мещанина Курилова, подозреваемого социалистами в измене, и пытался ограбить кассу полка в Житомире. Ему грозила смертная казнь. Богуславский раскаялся, всех выдал. В августе 1906 г. к даче Столыпина на Аптекарском острове подъехало ландо, из которого вышли два жандармских ротмистра и господин в штатском. Они, с портфелями в руках, быстро направились в переднюю. Находившийся там агент охранки заметил, что один из ротмистров имеет фальшивую бороду и крикнул генералу Замятину: «Ваше превосходительство!.. Неладное!..» В это время все трое, воскликнув «Да здравствует свобода! Да здравствует анархия!», подняли портфели вверх и одновременно бросили их перед собой. Прогремел оглушительный взрыв. Много людей, находившихся в приемной, были ранены и убиты. Ранены трехлетний сын и 14-летняя дочь Столыпина. Погибли и сами террористы. Следствие установило, что ландо было нанято и подано к дому на Морской улице, где проживали спасский мещанин с женой и другая пара — супруги из Коломны. Но их там уже не было. По остаткам мундиров полиция установила, что жандармские мундиры были заказаны в магазине «Невский базар» молодой дамой. В ноябре в руки полиции попали листовки, где говорилось, что дача   Столыпина была взорвана по приговору «Боевой организации» эсеров и выражалось сожаление о неудавшемся покушении.В Стокгольме предполагался съезд эсеров-максималистов. Агент охранки по приметам определил возможную обитательницу квартиры на Морской по кличке Модная. За ней установили слежку. Когда она отправилась в Россию, в Одессе ее задержали. Молодая дама назвалась Фроловой. Ее доставили в Петербург, и там кухарка из дома на Морской опознала бывшую жительницу. Признали ее и продавцы магазина. После опознания дама сказала, что на самом деле ее зовут Надеждой Терентьевой. В ноябре же в столице задержали вторую женщину, подходящую под описание. Среди революционеров она проходила под кличкой Северная. Это была Наталья Климова. По словам милых дам, на покушение были отпущены за границей большие деньги. Бомбы обладали огромной разрушительной силой. Террористы понимали, что им, возможно, проникнуть в кабинет Столыпина не удастся, поэтому предполагалось разрушить всю дачу. И действительно, большая часть ее оказалась после взрыва разрушенной. Главными инициаторами покушения были в России некий Соколов, он же Чумбуридзе, Шапошников, Медведь, и Кочетов, он же Виноградов, Розенберг. Ко времени ареста женщин Соколова уже повесили за руководство вооруженным ограблением казначея петербургской почтовой таможни в октябре. Отец Климовой, сраженный горем, скончался, успев отправить письмо властям: «...Дочь моя обвиняется в преступлении, грозящем смертною казнью. Тяжко и позорно преступление, в котором она обвиняется. Вашему превосходительству, как человеку, на глазах которого прошло много преступников закоренелой и злостной воли, должна представиться верной моя мысль, что в данном случае вы имеете дело с легкомысленной девушкою, увлеченной современной революционной эпохою. В своей жизни она была хорошая, добрая девушка, но всегда увлекающаяся. Не далее, как года полтора она увлекалась учением Толстого, проповедывавшего «не убий» как самую важную заповедь, и теперь вдруг сделалась участницею в страшном убийстве... Дочь моя в политике ровно ничего не понимает, она, очевидно, была марионеткой в руках более сильных людей... Увлеченная угаром, молодежь не замечает, что делается орудием гнусных революционеров, преследующих иные цели, чем молодежь...» Старик был прав. Но суд к преступлению отнесся серьезно. Тем более что обвиняемые никаких показаний о своих связях с террористами не дали. На суде они вели себя вызывающе, обзывали присутствующих. Их приговорили к повешению. От подачи кассационных жалоб Терентьева и Климова отказались. Смертная казнь была заменена бессрочными каторжными работами. Что касается исполнителей покушения — трех погибших террористов, то о них известно лишь, что это были некие Морозов, Миронов и Илья Забельшанский из Гомеля. * * * Дело об убийстве П. А. Столыпина погибло в огне семнадцатого года, когда поджигались жандармские и охранные отделения. Но кое-какие документы уцелели, и в них в первую очередь нас интересует фигура убийцы, посягнувшего на поистине великого русского человека Столыпина. Он говорит о себе: «Вырос я в семье отца моего и матери, которые проживают в Киеве, причем отец — присяжный поверенный и домовладелец. Я лично всегда жил безбедно, и отец давал мне достаточные средства для существования, никогда не стесняя меня в денежных выдачах. После окончания гимназии я поступил на юридический факультет Киевского университета. В сентябре того же года я уехал в Мюнхен для продолжения учения. Вернулся я из Мюнхена осенью 1906 г. В то время я уже был настроен революционно, хотя ни в каких конкретно поступках это мое настроение не выражалось. В Киеве я примкнул через студенческий кружок к группе анархистов-коммунистов...» Спустя полгода Дмитрий Богров становится осведомителем киевской охранки. Сохранились его докладные начальнику Киевского охранного отделения: «Из Парижа в Киев приехал социалист-революционер Сигизмунд, высокого роста, плотный, с торчащими в сторону усами, лицо смугловатое, привлекавшийся вместе с арестованными на съезде в Киеве в 1905 г. Он в настоящее время посещает Беркина (Александра Абрамовича), тоже привлекавшегося по тому же съезду». Таких и других донесений много. Сам Богров тоже выезжал в Париж, откуда обращался в охранное отделение с просьбой выслать денег. Как же случилось, что агент охранки стрелял в главу российского правительства? Телеграмма в столичный департамент полиции из Киева: «Первого сентября во время антракта торжественного спектакля при высочайшем присутствии ранен двумя пулями браунинга председатель Совета министров статс-секретарь Столыпин; врачи опасаются повреждения печени; преступник задержан, передан судебным властям». Сам Богров показывал: «Покушение на жизнь Столыпина произведено мною потому, что я считаю его главным виновником наступившей в России реакции, т.е. отступления от установившегося в 1905 г. порядка: роспуск Государственной думы, изменение избирательного закона, притеснение печати, инородцев, игнорирование мнений Государственной думы и вообще целый ряд мер, подрывающих интересы народа...» Но все не так просто. Убийство Столыпина в этой череде убийств и покушений занимает особое место. В начале июня в Киев нагрянули члены министерства внутренних дел и департамента полиции. Необходимо было подготовить город для торжественного освящения памятников Александру II и св. княгине Ольге. Ожидались высокие гости. Прочесывались подозрительные дворы, осматривались чердаки, квартиры, окна которых выходили на главные улицы. Из Петербурга прислали несколько отрядов городовых, агентов охранки. Наконец Киев узнал, что на торжества прибудут царь Николай II с семьей и весь совет министров. Выбегать из толпы навстречу царскому экипажу, бросать цветы и подавать прошения при движении царского поезда по улицам Киева — воспрещалось. Прошения принимались во дворце. Для выдачи билетов на торжества организовалось специальное бюро, выдававшее их на посещение Софийского собора, ипподрома и пр. Для местного охранного   отделения, его начальнику подполковнику Кулябко тоже были выданы билеты — без обозначения фамилий.Кулябко был озадачен. К нему явился Богров и сообщил, что на Столыпина и министра просвещения Кассо готовится покушение. Будто бы к нему приходил некий «Николай Яковлевич» и просил достать моторную лодку. У дома Богрова установили тщательное наблюдение. Богров попросил билет в Купеческий сад на торжественную встречу, Он надеялся там увидеть «Николая Яковлевича», который вроде бы мелькнул с какой-то женщиной в городской толпе. Билет ему дали, и Богров хорошо видел прохождение императора. Столыпина же он не отыскал. Во втором часу ночи Богров появляется в охранном отделении и говорит дежурному чиновнику, что ему необходимо увидеться с Кулябко. Он пишет ему записку: «У Аленского (такова была агентурная кличка Богрова) в квартире ночует сегодня приехавший из Кременчуга Николай Яковлевич, про которого я сообщал. У него в багаже два браунинга. Говорит, что приехал не один, а с девицей Ниной Александровной, которая поселилась на неизвестной квартире... Впечатление такое, что готовится покушение на Столыпина и Кассо. Высказывается против покушения на государя из опасения еврейского погрома в Киеве. Думаю, что у девицы Нины Александровны имеются бомбы. Вместе с тем Николай Яковлевич заявлял, что благополучный исход их дела несомненен, намекая на таинственных высокопоставленных покровителей...» Кулябко доложил генерал-губернатору Ф. Ф. Трепову. Тот и генерал Курлов умоляли Столыпина не выезжать из дому иначе как в автомобиле. Министра Кассо убедили обедать дома, не ездить в ресторан. Охранка караулила дом Богрова и якобы находящегося там приезжего террориста и ждала «Нину Александровну». Наконец Богров сообщил, что «Николай Яковлевич» выйдет один из квартиры с браунингами и на углу Бибиковского бульвара и Владимирской улицы встретится со своей партнершей, которая даст ему бомбу. Они будут караулить высоких гостей на пути в театр. Линию проезда тут же наводнили филерами. Богрову на всякий случай выдали билет в театр: вдруг злоумышленники появятся там. Шла опера «Сказка о царе Салтане». Давно киевский театр не видел такого блеска. Тысячная толпа вокруг него запрудила улицы. Богров занял свое место в 18-м ряду. Во втором антракте Кулябко предложил ему ехать все же домой и не отходить ни на шаг от «Николая Яковлевича». Богров пошел как бы одеваться, но на самом деле пробрался в партер. Столыпин стоял у первого ряда, лицом к залу и разговаривал с министром двора бароном Фредериксом и военным министром Сухомлиновым. Богров приблизился. В кармане у него был заряженный восемью патронами браунинг, прикрываемый театральной программкой. Богров вынул его и выстрелил два раза. Потом он быстро направился к выходу. На него набросилась публика и стала бить. Окровавленного Богрова поволокли по проходу и затем по коридору. Жандармский офицер, стараясь защитить его от разъяренной толпы, перекинул Богрова через барьер, ограждавший вешалки. Столыпин, обливаясь кровью, опустился в кресло. Он был ранен в правый бок и руку. Его вынесли в коридор; профессора медицины, бывшие в театре, оказали первую помощь, приостановили кровотечение. Столыпина отвезли в лечебницу, где он 5 сентября скончался. «Гимн! Гимн!» — кричали в зале. И вот оркестр грянул: «Боже, царя храни...» Государь приблизился к краю ложи. Артисты, исполнившие гимн, опустились на сцене на колени. Всеми в зале овладел единый патриотический порыв. В это время в буфетной обыскивали Богрова. В протоколе допроса, между прочим, сказано: «Богров, давая свои показания, упомянул, что у него возникала мысль совершить покушение на жизнь Государя Императора, но была оставлена им из боязни вызвать еврейский погром. Он, как еврей, не считал себя вправе совершить такое деяние, которое вообще могло бы навлечь на евреев подобное последствие и вызвать стеснение их прав». Подписать эту часть протокола Богров отказался, говоря, что «правительство, узнав о его заявлении, будет удерживать евреев от террористических актов, устрашая организацией погрома». Спустя некоторое время Богров дополнил свои показания. По его словам, в 1911 г., когда он жил на даче возле Кременчуга, к нему дважды наведывались революционеры из Парижа: сначала с требованием отчета об израсходованных им партийных деньгах, потом — с обвинением в сотрудничестве с охранкой и предложением оправдать себя в глазах партии: совершить какой-либо террористический акт. Эти люди были якобы из парижской группы анархистов «Буревестник». Так ли на самом деле — мы сейчас сказать не можем. Несомненно одно: Богрова завораживала исключительность убийства человека, которого знала вся Европа. Местечковый юноша вырастал в своих глазах в героя. Приговор военно-окружного суда был немногословен: «Подсудимый помощник присяжного поверенного Мордко Гершков (он же Дмитрий Григорьевич) Богров, признанный судом виновным в участии в сообществе, составившимся для насильственного посягательства на изменение в России установленного основными государственными законами образа правления и в предумышленном убийстве председателя Совета министров статс-секретаря Столыпина по поводу исполнения последним своих служебных обязанностей, присуждается к лишению всех прав состояния и смертной казни через повешение». На рассвете 11 сентября в киевской крепости на Лысой горе Богрова казнили. Кроме лиц, необходимых при казни по закону, присутствовали представители патриотических организаций. После февраля 1917 г. в Киеве поднимался вопрос об установке Богрову памятника в центре города. После смерти Столыпина Маловладимирскую улицу, где он скончался, переименовали в Столыпинскую. С приходом февраля новые власти назвали ее улицей Гершуни. Потом ей дали имя Чкалова, которое она носит и поныне. Столыпин сказал как-то: «Каждое утро, когда я просыпаюсь и творю молитву, я смотрю на предстоящий день как на последний в жизни и готовлюсь выполнить все свои обязанности, уже устремляя взор в вечность. А вечером, когда я опять возвращаюсь в свою комнату, то говорю себе, что должен благодарить Бога за лишний дарованный мне в жизни день. Это единственное средство моего постоянного сознания близости смерти как расплаты за свои убеждения. И порой я ясно чувствую, что должен наступить день, когда замысел убийцы, наконец, удастся». Имя Столыпина, как патриота русской земли, стоит в одном ряду с Александром Невским, Мининым и Пожарским, Георгием Жуковым... Полем его сражений была вся Россия, которой он отдавал свои силы и ум и за которую отдал жизнь. С 1906 г. Столыпин — председатель Совета министров и министр внутренних дел империи. Он пытается возродить силу государственной власти, проводит линию порядка и законности. Им были предложены коренные государственные и аграрные преобразования. «Итак,— говорил он,— на очереди главная наша задача — укрепить низы. В них вся сила страны. Их более 100 миллионов! Будут здоровы и крепки корни у государства, поверьте — и слова русского правительства совсем иначе зазвучат перед Европой и перед целым миром... Дружная, общая, основанная на взаимном доверии работа — вот девиз для всех нас, русских! Дайте государству двадцать лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России». А страну разъедала ржавчина либерализма. С трибуны Государственной думы на Столыпина, как шавки, кидались записные ораторы партий-марионеток, за которыми стоял международный капитал. —Не запугаете! — отвечал он. А свора наглела, требовала власти. Столыпин сказал Николаю II: —Я охотнее буду подметать снег на крыльце вашего дворца, чем продолжать эти переговоры. Ленин, отнюдь не симпатизировавший Столыпину, допускал, что в результате его реформ и тогдашнего российского «самого передового промышленного и финансового капитала» наша страна потеснит и Америку, и Европу, став сильнейшей державой в мире. Тут уж годилось все. И прежде следовало убрать вдохновителя идеи великой России. При международных деньгах, разветвленной агентуре это было не так сложно. Из речи председателя Государственной думы памяти Столыпина: «...Всей своей сильной, крепкой душой и могучим разумом он верил в мощь России, всем существом своим верил в ее великое, светлое будущее. Вне этой веры он не понимал государственной работы и не мог признать ее значения. Он разбудил дремавшее национальное чувство, осмыслил его и одухотворил...» Чрезвычайно интересна оценка Столыпина известным философом В. Розановым: «После развала революции 1905 г., когда русские живьем испытали, что такое «безвластие» в стране и что такое стихии души человеческой, предоставленные самим себе и закону своего «автономного действия», все глаза устремились на эту твердую фигуру, которая сливалась с идеею «закона» всем существом своим. Все начало отшатываться от болотных огоньков революции, особенно когда премьер-министр раскрыл в речах своих в Госдуме, около какого нравственного смута и мерзости блуждали эти огоньки, куда они манили общество; когда в других речах он раскрыл все двуличие и государственное предательство «передовых личностей» общества, якшавшихся с парижскими и женевскими убийцами. Он вылущил существо революции и показал всей России, что если снять окутывающую ее шумиху фраз, притворства и ложных ссылок, то она сводится к убийству и грабежу. Сколько ни щебетали социал-демократические птички, сколько ни бились крылышками,— они застряли в этом приговоре страны, который похоронно прозвучал над ними после раскрытия закулисной стороны революции, ее темных подвалов и гнусных нор. Революция была побеждена в сущности через то, что она была вытащена к свету». * * * В поле зрения охранного отделения Григорий Распутин-Новых попал в 1908 г. Императрица встретилась с ним у фрейлины Вырубовой и сразу заинтересовалась необычным «старцем». Она была весьма склонна к религиозному мистицизму и увидела в Распутине нечто большее, чем полуграмотного дерзкого мужика. А тот с мужицкой сметкой юродствует, грозит прорицаниями... Удивляет, насколько бледной фигурой был Николай II, поддавшийся влиянию этой грубой черной силы. Охранное отделение установило наблюдение за Распутиным, запросило сведения о его жизни в Сибири. Оттуда прислали нелестную характеристику: за безнравственную жизнь, кражи его не раз наказывали, выгнали из родной деревни. В Петербурге Распутин водился с уличными женщинами, гулял в притонах. Обо всем этом доложили Столыпину. Он заявил: «Жизнь царской семьи должна быть чиста как хрусталь. Если в народном сознании на царскую семью падет тяжелая тень, то весь моральный авторитет самодержца погибнет...» После обычного доклада Столыпин спросил: |