Пётр Кошель История российского терроризма
 Скачать 1.14 Mb.
|
|
― А если я, например, выдам тебя? — сказал Рутенберг. — Если я открою всем глаза на тебя, что ты служишь в охранном отделении? ― Пустяки! — возразил Гапон.— Кто тебе в этом поверит? Где твои свидетели, что это так? А потом я всегда смогу тебя самого объявить в газетах провокатором или сумасшедшим. Ну-ка, бросим об этом. Перейдем лучше к делу. Они собрались выйти прогуляться, и тут Гапон заметил одного из рабочих, спрятавшегося за дверью на лестнице. Гапон бросился к нему, схватил за горло и с ужасом закричал Рутенбергу: —Мартын! Он все слышал! Его надо убить! Потом, обращаясь к рабочему, заговорил торопливо: —Не бойся, не бойся, голубчик... Ничего не бойся... Только скажи, кто тебя сюда послал? Рабочий, подыгрывая ситуации, отвечал: ― Я все расскажу, только не убивайте. ― Конечно, конечно... Не бойся... Ты только скажи, мы тебе ничего не сделаем... И тут же Гапон кричал Рутенбергу: —Его надо убить сейчас! Рутенберг открыл дверь и крикнул остальных. Они ввалились в комнату и бросились на Гапона. Тот упал на колени: —Мартын! Мартын! ― Нет тебе здесь никакого Мартына! Гапона поволокли по коридору, он вырывался: ― Братцы!.. Братцы!.. ― Мы тебе не братцы! Его стали вязать. ― Товарищи, во имя прошлого... простите меня... во имя прошлого... Рабочие молча опутывали его веревками. ― Товарищи! Пощадите, вспомните, ведь сколько у вас связано со мной? ― Вот потому-то ты и достоин казни,— возразил рабочий.— Ты нашу рабочую кровь продал охранке — за то и смерть тебе! Гапону накинули на шею петлю и подтащили к вбитому над вешалкой железному крюку. Тело обнаружила через месяц хозяйка дачи. Так мелькнул в революционной пене и скрылся маленький тщеславный человек, возомнивший себя народным вождем. * * * Леворадикальные силы попытались использовать некоторый спад в экономике, проигранную войну с Японией, январскую трагедию. Ленин советовал «боевому комитету» большевиков: «Основывайте тотчас боевые дружины везде и повсюду, и у студентов, и у рабочих особенно... Пусть тотчас же вооружаются они как могут, кто револьвером, кто ножом, кто тряпкой с керосином для поджога... Отряды должны тотчас же начать военное обучение на немедленных операциях. Одни сейчас же предпримут убийство шпика, взрыв полицейского участка, другие — нападение на банк для конфискации... Пусть каждый отряд сам учится хотя бы на избиении городовых...» Теперь уже ясно, что восстание 1905 г. в большой степени финансировали Америка и Япония. Военный агент японской миссии полковник Акаши после разрыва дипломатических отношений перебрался в Европу и там установил тесные связи с русскими эмигрантами-революционерами. В этом ему помогали международные шпионы: финский социалист Циллиакус и эсер-грузин Деканози. Русская политическая полиция сумела сфотографировать список, составленный Циллиакусом: Для СР. — 4000 здесь Яхта — 3500.500 Лондон Экипаж и т. д. — 500 5000 ружей для Г. — 2000 1000 ружей для СР.— 800.15 дней 8000 ружей для Ф. — 6400 5000 ружей для СП. —4000 500 ружей Маузера для раздачи Ф. и СР. — 2100 Под буквами подразумеваются: СР. — социалисты-революционеры; Г. — грузинская революционная партия; Ф. — финляндская; СП. — польская социалистическая. В целом по тогдашнему счету сумма выражается в 26 тысяч стерлингов или приблизительно в 260 тысяч рублей! На японские деньги Циллиакус и Деканози помогают революционерам в лице Азефа и Гапона купить в Англии пароход. Его загружают динамитом, тремя тысячами револьверов, пятнадцатью тысячами ружей и отправляют в Россию. Циллиакус, расцеловав Гапона, воскликнул: — Смотрите, зажигайте там, в Питере, скорее — нужна хорошая искра! Жертв не бойтесь! Вставай, подымайся, рабочий народ! Не убыток, если повалится сотен пять пролетариев — свободу добудут. Всем свободу! Гапон был уверен, что стоит вручить столичным рабочим оружие, и начнется революция. Но тем, кто дергал исполнителей за ниточки, было известно, что это не так. Однако генеральную репетицию хотелось провести. Планировалось оружие доставить по северному побережью Финского залива, затем на баржах в Петербург, и там уже верившие Гапону рабочие организации его разгрузят и тотчас затеют в городе беспорядки. Но пароход, по всей видимости, наскочил в финских шхерах на мель. Своими силами освободиться не смогли. Команда взорвала корабль и разбрелась кто куда. М. Литвинов огорченно пишет Ленину: «...Будь у нас те деньги (100 000 р.), которые финляндцы и социалисты-революционеры затратили на свой несчастный пароход,— мы бы вернее обеспечили себе получение оружия. Вот уже авантюра была предпринята ими! Вы знаете, конечно, что финляндцы, не найдя эсеров в России, предложили нам принять пароход, но сроку для этого дали одну неделю. Ездил я на один островок и устроил там приемы для одной хоть шхуны, но пароход в условленное время туда не явился, а выплыл лишь месяц спустя где-то в финляндских водах. Финал вам, конечно, известен из газет. Черт знает, как это больно!» История с пароходом путаная и темная. Может быть, Азеф или Гапон, или они вместе, решили погреть руки на закупке оружия? Недаром Азеф так настаивал на убийстве Гапона. 1905 год знаменовался разгулом терроризма. Вот лишь несколько примеров. В Кишиневе был убит пристав. В Одессе ранены полицмейстер и пристав. В Уфе убит губернатор. В Красноярске убит полицмейстер. В Ростове убит жандармский полковник. Гомельские эсеры убили исправника и в местечке Ветка бросили бомбу в дом зубного врача за отказ дать деньги на нужды партии. В доме в это время проходило заседание местного комитета Бунда. Разозленные бундовцы выпустили потом листовку, называя эсеров грабителями и вымогателями. В Саратове была устроена партийная мастерская по изготовлению бомб. Их перевозила Зинаида Коноплянникова в Москву. Когда ее задержали, в чемодане оказались различные кислоты, гремучая ртуть, нитроглицерин, оболочки для бомб, динамит, паяльник и прочее. Этого бы хватило на 20 бомб. Бывшая учительница Коноплянникова была потом повешена за убийство командира Семеновского полка генерала Мина, который подавил декабрьское восстание 1905 г. в Москве. Она взошла на эшафот, читая стихи Пушкина: «Товарищ, верь: взойдет она, звезда пленительного счастья...» В апреле 1905 г. в петербургском ресторане «Контан» состоялась любопытная встреча. В отдельном кабинете сошлись, приведя для конспирации женщин, представители социал-демократов, эсеров, «освобожденцев» и гвардейского офицерства. По воспоминаниям большевика С. Гусева-Драбкина был накрыт стол: множество закусок, ликеры, шампанское, ужин. Обошлось это удовольствие в 100 рублей, по 25 — на четыре организации: ужин — 85 и 15 рублей на чай лакеям. Эсер-драматург Гейер сразу опьянел и бубнил, что на все согласен. «Освобожденец» в основном молчал. Разговор шел между Гусевым и  Мстиславским-Масловским. Последний рассказал, что он представляет гвардейскую организацию «Лигу красного орла», цель которой свержение царя и установление конституции. Поэтому они решили договориться с революционерами. План офицеров был таков: под Пасху, во время заутрени, когда войска поведут в церковь без оружия, напасть на казармы и это оружие захватить. Другим вариантом было объявить в столичном гарнизоне, что Николай II желает даровать конституцию, но его захватили в Гатчине в плен. Офицер спросил, сколько революционеры могут выставить рабочих. Гейер отвечал, что десять тысяч, Гусев — несколько сотен.Заспорили о будущем итоге. Гвардейцы предлагали договориться о земском соборе, эсеры и социал-демократы стояли за Учредительное собрание. Так и разошлись ни с чем. В январе 1905 г. социал-демократами была организована боевая техническая группа для ввоза в Россию оружия и распространения его. Для изучения производства бомб в Македонию был даже послан Скосаревский. Он привез чертежи чугунной бомбы-македонки, которую и наметили производить. Во Франции покупали запалы и бикфордов шнур. Технической группой сначала руководил Н. Буреник, потом Софья Познер. От ЦК большевиков ее курировал Л. Красин, инженер по образованию. В Финляндии были созданы базы производства и хранения оружия. Доставали револьверы и ружья как могли, провозя через границу контрабандой. С оружейных заводов Ижевского, Тульского и Сестрорецкого поступали трехлинейные винтовки, из Киева при содействии офицера Ванновского — наганы. Патроны шли с Охтенского завода. Через транспортное общество С. Сулимову удалось переправить в Россию большую партию револьверов. Когда «Джон Графтон» потерпел крушение, финские рыбаки подобрали много оружия и продавали его революционерам. Позже Финляндию назвали красным тылом 1905 года. Русские революционные организации объединились в деле закупки оружия в Бельгии, где оно было дешевле, поручив это некоему А. Гаспару. Но оказалось, что Гаспар какой-то процент от сделок берет себе. Русские возмутились. «А что же, он бесплатно должен этим заниматься? — удивился секретарь Международного социалистического бюро Гюнсманс. Революция само собой, а гешефт есть гешефт». Приезжали за границу закупать оружие и известные впоследствии Е. Стасова, М. Литвинов, Камо... Количество закупаемого оружия поражает. Только по одной сделке, согласно подлинному свидетельству посредника-болгарина В. Стомонянова, шло шестьдесят тысяч винтовок. Закупленное в Бельгии оружие отправлялось небольшими партиями в Германию и Австрию. Там его обыкновенно получали местные социал-демократы и отправляли далее к русской границе. М. Литвинов пытался освоить еще и другой путь. Через международного авантюриста Наума Тюфекчиева он собрал в Варне большую партию оружия и на корабле отправил в Россию. Экспедиция кончилась неудачей: пароход выбросило на один из островов Черного моря вблизи румынского берега. Социал-демократы тоже посчитали, что без террора им не обойтись. А стало быть, нужно готовить профессиональных убийц. Вот безыскусные воспоминания одного из них, простого необразованного паренька-рабочего: «Летом 1905 г. попал я на конференцию северокавказских организаций. Мы обсуждали вопросы подготовки к вооруженному восста  нию и, по соглашению с представителями Юга, наше собрание выделило меня для посылки в киевскую школу. В июле месяце, по явке где-то на Крещатике, я попал в Киев, имел несколько ночевок на Подоле, около Днепра, а затем на третий или четвертый вечер меня и двух товарищей отвели за город на огороды, в маленький, стоящий среди гряд домик. Нас было сначала трое, потом привезли еще пять человек — все с разных концов России, из областных социал-демократических организаций. Все крайне конспирировали и не называли своих имен и фамилий, даже клички переменили.Нас замуровали в этом домишке из двух комнат; мы не могли показывать носа из дверей и окон, пока не стемнеет. Ночью разрешалось выйти подышать свежим воздухом, но выйти с огорода считалось против конспирации. Еще через день появились киевские товарищи: одного я видел на явках, двое других были мне незнакомы. Один начал знакомить нас с нитратами, кислотами и их реакциями. Я сразу понял, что имею дело с опытным человеком и знатоком взрывчатых веществ. Другой товарищ читал нам лекции, обучал военной технике, баррикадной борьбе, постройке баррикад... Некоторые товарищи плохо охватывали значение доз, значение температуры... Им трудно было привыкнуть к крайней осторожности и четкости в работе. Поэтому здесь, в школе, и потом в лабораториях — армавирской, екатеринодарской, новороссийской, ростовской — приходилось часто висеть на волосок от смерти. Наш лаборант часто говорил, что так как мы работаем при 90 процентах за то, что все через полгода уйдем в потусторонний мир, то и не успеем раскинуть сети большевистских лабораторий. Его пророчества были довольно верны: тифлисская лаборатория взорвалась очень скоро, затем я слыхал о взрыве одесской лаборатории. У меня в екатеринодарской лаборатории тоже только случай и беззаветное самопожертвование моего помощника спасли положение, хотя этот товарищ все-таки сжег свою левую руку раствором металлической ртути в сильно дымящейся кислоте. Благополучно закончив занятия, обучившись еще метанию бомб, мы поодиночке разъехались по разным организациям ставить партийные лаборатории». И бомбам скоро находили применение. Боевая дружина большевиков, например, закидала бомбами петербургскую чайную, где по вечерам собирались рабочие — члены «Союза русского народа». Некто Богомолов (партийная кличка Черт) вспоминает в сборнике «Первая боевая организация большевиков», вышедшем в 1934 г. в московском издательстве «Старый большевик», как он героически действовал в 1905 г.: «Несколько стеклянных бомб, главным образом в целях экспериментальных, были брошены мною лично с баррикад в районе Цветного бульвара, Екатерининского парка и Домниковской во время восстания. Это было мною сделано для проверки правильности бикфордова шнура...» Такое впечатление, что Москва 1905-го начинена бомбами. Шкафы в московской квартире Горького, где он жил с актрисой Андреевой, буквально были набиты оболочками бомб, капсулами гремучей ртути, бикфордовым шнуром... Почти ежедневно я прохожу Трубниковским переулком: и здесь, в квартире присяжного поверенного, «накрыли» террористическую лабораторию. Не жалели большевики оружия и братьям по идее. Так, латышским террористам было выдано, например, тридцать японских гранат (бомб), два пуда мелинита и капсюли. Для чего? А в Риге проходила забастовка, и нужно было кровью запугать тех, кто к ней не присоединялся. Была выпущена прокламация такого содержания: «Товарищи, началась уличная борьба восставших рабочих с войсками и полицией. В этой борьбе может много погибнуть наших братьев, борцов за свободу, если вы не будете держаться некоторых правил. Главное правило — не действуйте толпой, действуйте небольшими отрядами в три-четыре человека, не больше. Пусть только этих отрядов будет возможно больше и пусть каждый из них выучится быстро нападать и быстро исчезать. Полиция старается одной сотней казаков расстреливать тысячные толпы. Вы же против сотни казаков ставьте одного-двух стрелков. Попасть в сотню легче, чем в одного, особенно если этот один неожиданно стреляет и неизвестно куда исчезает. Полиция и войска будут бессильны, если вся Москва покроется этими маленькими неуловимыми отрядами... Пусть нашими крепостями будут проходные дворы и все места, из которых легко стрелять и легко уйти... Строго отличайте ваших сознательных врагов от несознательных, случайных. Первых уничтожайте, вторых щадите. Пехоты, по возможности, не трогайте. Солдаты — дети народа и по своей воле против народа не пойдут. Их натравливают офицеры и высшее начальство. Против этих офицеров и начальства вы и направьте свои силы... Казаков не жалейте. На них много народной крови, они всегдашние враги рабочих... На драгун и патрули делайте нападения и уничтожайте. В борьбе с полицией поступайте так: всех чинов до пристава включительно при первом удобном случае убивайте... Дворникам запрещайте запирать ворота. Это очень важно. Следите за ними, и если кто не послушает, то в первый раз побейте, а во второй убейте...» Вот как один из террористов вспоминал это время: «Сумасшедшие дни были пережиты нами в декабре. Баррикады, ружейная стрельба, обезоружение жандармов, городовых и сумских драгун, прибывших на усмирение Москвы из Твери, попытки вызвать из казарм войска, явно сочувствовавшие революционерам, но колебавшиеся выйти на улицу... Только поздней ночью, пробираясь вдоль улицы (после 9 часов вечера под угрозой расстрела запрещено было выходить из домов), мы собирались все вместе, сплоченная группа комитетчиков. Приходили возбужденные, взволнованные всем пережитым за день. Это была маленькая квартира Л. М. Армандт в Филипповском переулке около Арбатской площади, на которой было в эти дни немало столкновений между дружинниками и драгунами. Странный вид представляла эта квартира. Многочисленные пачки патронов к маузерам, сами маузеры в деревянных кабурах, снятая с городового шашка, пачки литературы — всем этим завалены были стулья, диваны и столы... Здесь же на столе стояли похожие на сахарницы жестяные банки, перевязанные веревочкой: то были наши динамитные бомбы, которым так завидовали тогда социал-демократы...» Из 1059 человек, погибших в Москве, дружинников Пресни и других районов было 126. Солдат, офицеров, полицейских и жандармов много больше. Более тысячи жертв пришлось на долю мирного населения. В Петербурге восстание сорвалось. В Москве же все началось со стачки. Жизнь города была парализована: не работали магазины, в домах погас свет, не поступала вода. По предприятиям ходили вооруженные отряды и заставляли присоединяться к бастующим. На Казанской железной дороге убили двух ма   шинистов за отказ бросить работу, на Брянской — ранили несколько извозчиков-ломовиков, пытавшихся получить грузы.Первая баррикада появилась на Триумфальной площади (ныне площадь Маяковского). Ночью полиция штурмовала реальное училище на Чистых прудах, где засели боевики. У них там была база. Они отстреливались из револьверов и швыряли бомбы-македонки. Сдались террористы лишь после артиллерийских залпов. Отряд драгун хотел было порубать их, но солдат остановил ротмистр Рахманинов (брат композитора, между прочим). Двое террористов, мчась в санях по Гнездиковскому переулку, швырнули в окно московского охранного отделения бомбы. Разворотило фасад, снесло крышу. Максим Горький, выходивший погулять, пишет: «Публика настроена удивительно! Ей Богу, ничего подобного не ожидал!.. Превосходное настроение!.. По всем сведениям, дружины терпят мало, больше зеваки, любопытные, которых десятки тысяч. Все как-то сразу привыкли к выстрелам, ранам, трупам. Чуть начинается, тотчас же отовсюду валит публика, беззаботно, весело. Бросают в драгун чем попало все, кому не лень. Шашками драгуны перестали бить — опасно, их расстреливают очень успешно». Террористы гнали жителей на строительство баррикад, заставляли дежурить там. Хозяин пресненской фабрики Шмит выдавал своим рабочим оружие и гнал их на улицы. Наконец, по Николаевской железной дороге, оставшейся в стороне от забастовки и которую террористы так и не смогли подорвать, прибыли лейб-гвардии Семеновский полк и Ладожский полк из Варшавы. Восстание было подавлено. Хотя волнения еще не унимались до 1907г. Недавно мне попалось впервые опубликованное горькое стихотворение Владимира Набокова с названием «Революция»: Я слово длинное с нерусским окончаньем Нашел нечаянно в рассказе для детей, И отвернулся я со странным содроганьем. В том слове был излив неведомых страстей: Рычанье, вопли, свист, нелепые виденья, Стеклянные глаза убитых лошадей, Кривые улицы, зловещие строенья, Кровавый человек, лежащий на спине, И чьих-то жадных рук звериные движенья... А некогда читать так сладко было мне О зайчиках смешных со свинками морскими, Танцующих на пнях весною, при луне! Но слово грозное над сказками моими, Как буря пронеслось! Нет прежней простоты; И мысли страшные ночами роковыми Шуршат, как старые газетные листы! Базой для террора в 1906 г. были избраны Терноки в Финляндии, где Зильберберг ведал взрывчатой лабораторией. Весной «Боевая организация» эсеров насчитывала уже около 30 человек. Планировались покушения на министра внутренних дел Дурново, генерала Мина и полковника Римана. Но группе по убийству Дурново даже не удалось увидеть министра. Случайно обнаружили один из маршрутов министра юстиции Акимова. Решили убить его. Но усиленное внимание охранки ко всем подозрительным на улицах заставило отказаться от этого намерения. Террорист Самойлов пришел к генералу Мину в форме лейтенанта флота, назвавшись князем Вадбольским. Но принят не был, к тому же квартиру охраняли. Под видом офицера к Риману приходил другой террорист, Яковлев, называя себя князем Друцким-Соколинским. Но полковник его тоже не принял. Когда же Яковлев пришел в другой раз, его арестовали, отобрав револьвер и кинжал. Террористы, досадуя на неудачи, уже подумывали взорвать весь дом, в котором жил Дурново, или поезд, возивший его в Царское Село. Уже другой Гоц, Абрам, предлагал, чтобы боевики, одетые в «жилеты» из динамита, силой прорвались в дом и взорвали его вместе с собой и всеми там находящимися. Абрам Гоц станет в 1917 г. председателем ВЦИК первого созыва. Позже все внимание сосредоточили на московском генерал-губернаторе адмирале Ф. Дубасове. До губернаторства он командовал Тихоокеанской эскадрой. Эсеры хотели отомстить ему за решительность в смутные декабрьские дни 1905 г. Метальщики несколько раз караулили адмирала на Николаевском вокзале, но тщетно. Думали перехватить его у Кремля при поездке на пасхальное богослужение — тоже не вышло. Охранка стала наблюдать за террористами, и они скрылись. Азеф назначил день покушения в именины императрицы: в Кремле должно было состояться торжественное богослужение. Террористы перекрыли три дороги из Кремля к губернаторскому дворцу. Вноровский стоял с бомбой на Тверской улице, его брат Владимир — на углу Воздвиженки и Неглинной, Шиллеров — на Знаменке у Боровицких ворот. Губернатор в открытой коляске с адъютантом Коновницыным выехал из Кремля и направился к воротам Чернышевского переулка. И здесь на углу переулка и Тверской площади к ним кинулся Вноровский с бомбой. Он швырнул ее под коляску. Взрывом убило Коновницына и самого террориста. Дубасова выбросило из коляски, он получил несколько ранений, но остался цел. Некоторый успех ободрил «Боевую организацию». И вот уже в Севастополь посылается группа для покушения на командира Черноморского флота адмирала Г. Чухнина. Видимо, преданная Азефом, она была под наблюдением. И когда террористы пришли на военный парад, там за ними внимательно следили. Но ни агенты, ни приехавший организовывать покушение Савинков не подозревали, что местная боевая дружина решила убить севастопольского коменданта. Это должны были сделать один матрос и шестнадцатилетний юноша. Когда парад начался, юноша выбежал из толпы и бросил в коменданта бомбу. Она не взорвалась. Матрос стал вынимать свою бомбу и уронил ее. Раздался оглушительный взрыв. На месте были убиты и матрос, и еще семь человек, 36 ранено. Все бросились бежать. Савинкова через час арестовали в местной гостинице. Зильберберг предложил ЦК попытаться освободить Савинкова — тому грозила смертная казнь. Он получил большую сумму денег и отправился в Севастополь. Там он познакомился с вольноопределяющимся Сулятицким, назначаемым в караул разводящим. Ночью тот вывел будто бы заболевшего Савинкова в умывальную, а потом и на свободу. Из воспоминаний Савинкова: «Я пришел к умывальнику и стал мыться. Справа и слева стояли солдаты. В отдельной комнате, с незапертой дверью, крепко, в платье и сапогах, спал жандарм. Я умывался, а Сулятицкий, заперев за нами двери на ключ, прошел в кордегардию посмотреть, все ли спокойно. Вернувшись, он провел меня мимо часовых в кладовую. Там в темноте я срезал усы, накинул приготовленную заранее рубаху и надел фуражку, подсумок и пояс. Вышел я из кладовой уже солдатом. На глазах у тех же часовых я прошел вслед за Сулятицким в кордегардию. Часть солдат спала; часть, сняв висячую лампу с крючка и поставив ее на нары, собралась в кружок и слушала чтение. На наши шаги кое-кто обернулся, но никто не узнал меня в темноте. Мы вышли в сени. Дверь в комнату дежурных офицеров была открыта. У стола, освещенного лампой, сидел спиною к нам дежурный по караулам. У фронта на улице нас заметил фронтовый часовой. Он посмотрел на наши погоны и отвернулся. Завернув за угол гауптвахты, мы пошли по городу». А уж добраться из Севастополя до Румынии, а потом и в Швейцарию, было делом несложным. После роспуска Государственной думы руководство эсеровской партии объявило о возобновлении террора. Азеф и Савинков, сославшись на усталость, сложность работы, требовали денег на увеличение организации, на оружие и динамит. Возникли разногласия. ЦК денег не давал. Азеф с Савинковым решили на время устраниться. Тогда Зильберберг организовал свою боевую дружину, куда входила его жена, Сулятицкий, Кудрявцев и еще несколько человек. Они базировались в Финляндии и каждое покушение должны были согласовывать с ЦК. Так наметились убийства председателя Совета министров Столыпина, уже бывшего министра внутренних дел Дурново и петроградского градоначальника фон Лауница. В дальнейшем планировались покушения на царя и великого князя Николая Николаевича. В декабре 1906 г. состоялось торжественное освящение нового Петербургского медицинского института. Его опекал член царствующего дома принц Ольденбургский, поэтому ожидались многие известные лица. Столыпина в этот раз не было. Когда после богослужения все спускались по лестнице, какой-то молодой человек во фраке ринулся к градоначальнику и выстрелил ему в затылок из маленького браунинга. Фон Лауниц упал замертво. Молодой человек выстрелил себе в висок. В это же мгновение он получил удар шашкой по голове и в него дважды выстрелил полицейский. Молодым человеком был Кудрявцев, в прошлом семинарист. Он уже однажды пытался убить фон Лауница в его бытность тамбовским губернатором. Тамбовский комитет эсеров приговорил фон Лауница к смерти за усмирение крестьянских беспорядков на Тамбовщине в 1905 г. Второй террорист Сулятицкий должен был стрелять в Столыпина. Но поскольку того не было, он ушел. Кудрявцева же опознать не смогли. Его голову, заспиртованную в банке, выставили на всеобщее обозрение. Убийство столичного градоначальника, конечно, наделало много шума. Царь вызвал к себе на беседу начальника охранного отделения, чего никогда не бывало. Тот вспоминал: «Во все время нашей полуторачасовой беседы мы оба стояли у окна, выходившего в окутанный снегом царскосельский парк. — Я давно уже хотел вас узнать,— сказал государь после первых приветствий и сразу перешел к сути дела.— Как оцениваете вы положение? Велика ли опасность? Я доложил ему, с мельчайшими подробностями, о революционных организациях, об их боевых группах и о террористических покушениях последнего периода. Государь хорошо знал фон Лауница; трагическая судьба его явно весьма волновала. Он хотел знать, почему нельзя было помешать осуществлению этого покушения и вообще какие существуют помехи на пути действенной борьбы с террором. —Главным препятствием для такой борьбы,— заявил я,— является предоставленная Финляндии год тому назад свободная конституция. Благодаря ей члены революционной организации могут скрываться в Финляндии и безопасно там передвигаться. Финская граница находится всего лишь на расстоянии двух часов езды от Петербурга, и революционерам весьма удобно приезжать из своих убежищ в Петербург и по окончании своих дел в столице вновь возвращаться в Финляндию. К тому же финская полиция по-прежнему враждебно относится к русской полиции и в большой мере настроена революционно. Неоднократно случалось, что приезжающий по официальному служебному делу в Финляндию русский полицейский чиновник арестовывался финскими полицейскими по указанию проживающих в Финляндии русских революционеров и высылался... Второй пункт, которым весьма интересовался царь, был вопрос о масонской ложе. Он слыхал, что существует тесная связь между революционерами и масонами, и хотел услышать от меня подтверждение этому. Я возразил, что не знаю, каково положение за границей, но в России, мне кажется, масонской ложи нет или масоны вообще не играют никакой роли. Моя информация, однако, явно не убедила государя, ибо он дал мне поручение передать Столыпину о необходимости представить исчерпывающий доклад о русских и заграничных масонах. Не знаю, был ли такой доклад представлен государю, но при департаменте полиции функционировала комиссия по масонам, которая своей деятельности так и не закончила к февральской революции 1917 года... На прощание государь спросил меня: |