Виноградов В.В. Проблемы авторства и теория стилей. Проблема авторства и теория стилей
 Скачать 3.34 Mb.
|
|
ГЛАВА II. ИСЧЕЗНУВШИЙ ТЕКСТ: «РАЗНЫЕ ОТРЫВКИ (ИЗ ЗАПИСОК ОДНОГО МОЛОДОГО РОССИЯНИНА)» Н. М. КАРАМЗИНА В той сложной общественно-идеологической и политической атмосфере, в которой оказался Карамзин, издатель «Московского журнала», окруженный подозрением и недоброжелательством царского правительства, сомнениями и недоверием руководителей московской масонской организации, старших ее членов, у молодого литератора, естественно, складывалось убеждение в непримиримости интересов «отцов» и «детей», старшего и молодого поколения русской дворянской интеллигенции. «Московский журнал» должен был, по мнению Карамзина, стать органом, выразителем идей и чаяний передовой интеллигентной молодежи. Заканчивая издание «Московского журнала» в 1791 году, сам Н. М. Карамзин в ноябрьском выпуске поместил заметку «От издателя к читателям». Здесь, заявив о своем решении продолжить издание «Московского журнала» и на 1792 год, Карамзин намекает на трудности своего положения: «Я издал уже одиннадцать книжек — пересматриваю их, и нахожу много такого, что мне хотелось бы теперь уничтожить или переменить. Такова участь наша! Скорее Москва-река вверх пойдет, нежели человек сделает что-нибудь беспорочное — и горе тому, кто не чувствует своих ошибок и пороков! Однако ж смело могу сказать, что издаваемый мною журнал имел бы менее недостатков, есть ли бы 1791 год был для меня не столь мрачен; есть ли бы дух мой... Но читателям, конечно, нет нужды до моего душевного расположения. 246 Надежда, кроткая подруга жизни нашей, обещает мне более спокойствия в будущем; есть ли исполнится ее обещание, то и Московский журнал может быть лучше. Между тем прошу читателей моих помнить, что его издает один человек. Есть ли бы у нас могло составиться общество из молодых (курсив Карамзина. — В. В.) деятельных людей, одаренных истинными способностями; есть ли бы сии люди — с чувством своего достоинства, но без всякой надменности, свойственной только низким душам — совершенно посвятили себя литературе, соединили свои таланты и при алтаре благодетельных Муз обещались ревностно распространять все изящное не для собственной славы, но из благородной и бескорыстной любви к добру; есть ли бы сия любезнейшая мечта моя когда-нибудь превратилась в существенность: то я с радостию, сердечною радостию удалился бы во мрак неизвестности, оставя сему почтенному обществу издавать журнал, достойнейший благоволения Российской публики». Тут же Карамзин подчеркивает, что у «Московского журнала» есть строго определенная программа и план. «Некоторые из присланных мне пиес остались не напечатанными, не для того, чтобы я почитал их худыми, но для того, что они по чему-нибудь не входили в план Московского журнала»1. Любопытно, что в той же IV части «Московского журнала» Карамзин поместил отрывки из «Писем русского путешественника», в которых описывает свои встречи с кумиром масонства — Лафатером — прежним своим кумиром и свое разочарование в нем. Карамзин заключает свое описание выражением страстной любви к отечеству и такими словами песни, которая «несется из окон соседнего дома: ,,Отечество мое! любовью к тебе горит вся кровь моя; для пользы твоея готов ее пролить; умру твоим нежнейшим сыном... Мы все живем в союзе братском; друг друга любим, не боимся, и чтим того, кто добр и мудр. Не знаем роскоши, которая свободных в рабов, в тиранов превращает”»2. Внутреннее единство, продуманность, разнообразие изображения жизни и прогрессивное общественное значение программы «Московского журнала» очень ясно ощущались ближайшим к Карамзину поколением дворянской либеральной интеллигенции. «Московский журнал» ставился в непосредственную связь с журналами Новикова. В «Арзамасе» молодой и тогда еще либерально настроенный П. А. Вяземский писал по поводу предполагаемого Арзамасского журнала: «Мы можем считать у себя только двух журналистов: Новикова и Карамзина. Первый был бичом предрассудков, бичом немного жестоким и отзывающимся грубостью тогдашнего времени. Карам- 1 «Московский журнал», ч. IV, второе издание, 1801, стр. 239 — 243. 2 Ср. «Письма русского путешественника», 1797, ч, II, стр. 291 — 292. 247 зин в «Московском журнале» разрушил готические башни обветшалой литературы и на ее развалинах положил начало новому европейскому изданию, ожидающему для совершеннейшего окончания искусных трудолюбивых рук. другие журналисты предприняли издание журналов, не имея никакой твердой цели, разве кроме той, чтобы наложить на читателей крест терпения; исключая одного Лабзина, которой при кресте терпения первейшей степени домогался и равноапостольской веры. Нам остается сочетать в журнале примеры двух наших журналистов и разделить издание на три разряда: Нравы, Словесности и Политика. В первом объявить войну непримиримую предрассудкам, порокам и нелепостям, омрачающим картину нашего общества. Нападать на это есть уже действительная дань, приносимая добру. Во втором вести ту же войну с теми же врагами, стреляющими в нас, в здравый рассудок и вкус из окон «Беседы» и Академии: но вместе с тем, отучая публику от дурных примеров, приучать ее к хорошим и таким образом соединить в руке силу разрушающую и созидательную. В политике довольствовать простодушным изложением полезнейших мер, принятых чуждыми правительствами для достижения великой цели: силы и благоденствия народов. Изложением распрей политического света о предметах важных в государственном устройстве, и таким образом сделать в Китайской стене отделяющей нас от Европы, не пролом, открытый наглости всех мятежных стихий, но по крайней мере отверстие, через которое мог бы проникнуть луч солнца, сияющего на горизонте просвещения света и озарить мрак зимней ночи, обложившей нашу вселенную.. Из известных журналов «Французский Меркурий» более всех может служить нам примером»1 Следует припомнить и суждение В. Г. Белинского о «Московском журнале»: «В своем „Московском журнале”, а потом в „Вестнике Европы” Карамзин первый дал русской публике истинно журнальное чтение, где все соответствовало одно другому: выбор пьес — их слогу, оригинальные пьесы — переводным, современность и разнообразие интересов — умению передать их занимательно и живо и где были не только образцы легкого светского чтения, но и образцы литературной критики, и образцы умения следить за современными политическими событиями и передавать их увлекательно. Везде и во всем Карамзин является не только преобразователем, но и начинателем, творцом»2. В «Московском журнале» не было особого жанра программных статей по идеологическим и общественно-политиче- 1 «Арзамас и арзамасские протоколы», 1933, Издательство писателей в Ленинграде, стр. 240 — 241. 2 В. Г. Белинский, Собр. соч. в трех томах, Гослитиздат, М. 1948, т. 3, стр. 207. 248 ским вопросам. В этом и заключалось резкое отличие «Московского журнала» от масонских журналов Новикова. Читатель должен был искать отголосков мировоззрения издателя, ответов на разные общественные и литературно-художественные вопросы в «Письмах русского путешественника», в рецензиях на разные сочинения и театральные представления, в отделе «Смеси», в «стихотворениях в прозе», имевших аллегорический смысл, и т. п. Правда, уже в карамзинском объявлении об издании «Московского журнала» содержался намек на то, что этот журнал не будет помещать «теологические, мистические, слишком ученые, педантические сухие пиесы». Это объявление поразило некоторых масонов, воспринявших его как оповещение Карамзина о разрыве с масонской просветительной традицией. Однако оно не помешало значительной масонской группе во главе с М. М. Херасковым и Ф. П. Ключаревым остаться в составе сотрудников «Московского журнала». Общеизвестно, что первая часть «Московского журнала» открывается стихотворением М. М. Хераскова «Время». Но не обращалось достаточного внимания на то, что это стихотворение первоначально подписано только инициалами И. К. Едва ли можно истолковать их иначе как: Истинный Каменьщик. Та же подпись И. К. находится в части первой «Московского журнала» под басней «Осел и лира»: Осел увидел лиру, — Известно, у осла каков умок, — Осел сказал: на что безделка эта миру? Мне лучше сена клок. А лира, заиграв, ему проговорила: Я сделана для муз, не для ослова рыла. («Моск. журнал-», ч. I, стр. 151.) Вероятнее всего, Хераскову принадлежит также стихотворение в прозе «Альфида», напечатанное в части четвертой «Московского журнала» (251 — 272). Подзаголовок его — «Сочинение X». К нему сделано примечание: «Хотя почтенной сочинитель и не сказывает нам своего имени, однако ж читатели легко могут узнать его по слогу пиесы» (251). В «Московском журнале» сотрудничал ближайший друг-Н. М. Карамзина и товарищ его по литературной работе и масонской деятельности А. А. Петров. Несомненно, им переведена из сочинений Г. Коцебу «Прогулка арабского философа Ал-Рашида» в части VI «Московского журнала» (17 — 22). Подписано: Пт. Характерно примечание Н. М. Карамзина: «Мой любезной, милой друг! За сей подарок, для меня драгоценный, благодарю тебя сердечно» (17). А. А. Петрову принадлежит также эпитафия, напечатанная в части! «Московского журнала» (23): 249 Под камнем сим лежит сокрыто тленно тело, Остаток юноши, достойного любви. Он умер, испытав печали и надежду, Постой, прохожий, здесь и глас его внемли, — Во всяком ветерке сей глас к тебе несется — «И я был жив как ты, и ты умрешь как я». Буквой Я. (т. е. Петров) подписан рассказ «Чудный сон (перевод из Психологического магазина)» («Моск. журнал,» ч. I, стр. 194 — 202). Д. И. Дмитревский входил в число сотрудников новиковской переводческой или филологической семинарии при «Дружеском обществе» вместе с А. А. Петровым, Н. М. Карамзиным и другими. Е. И. Тарасов в своей работе «Московское общество розенкрейцеров» называет Д. И. Дмитревского в числе тех молодых масонов-переводчиков, труды которых редактировались И. П. Тургеневым и А. М. Кутузовым1. Характерна такая просьба друга и совоспитанника Н. М. Карамзина — А. А. Петрова по поводу «Московского журнала» в связи с разгромом новиковского кружка: «Кстати! Не можешь ли ты уведомить меня, в каких ныне обстоятельствах сочинитель «Гимна ходящему на крыльях», напечатанного у тебя в июне? Мне очень хочется знать о его участи»2. Речь идет о стихотворении Д. И. Дмитревского «Гимн» («Моск. журнал», ч. VI, стр. 235 — 237). Ироническое название его «Гимном ходящему на крыльях» заключает намек на такие стихи: Тебя торжественно ходяща Мы зрим на ветреных крылах. Вообще же это — типично масонское стихотворение, прославляющее творца вселенной, отца времен. Характерна его фразеология и образы: Восстаньте все земные роды! Пари в Сион разумный мир1 Твоя рука живописует В натуре дельну пестроту И в веществе изобразует Незриму смертным красоту и т. п. А. А. Петров справляется у Карамзина о судьбе его сотрудника и общего масонского товарища, члена новиковского кружка в связи с арестом Новикова. Д. И. Дмитревскому принадлежит также «Гимн», напечатанный в части VII «Московского журнала» (кн. вторая, стр. 120 — 121). Здесь звучат те же религиозно-масонские мотивы: 1 Е. И. Тарасов, Московское общество розенкрейцеров. Сб. «Масонство в его прошлом и настоящем», т. II, под редакцией С. П. Мельгунова и Н. П. Сидорова, Пг. 1915, Стр. 13. 2 См. М. П. Погодин, Н. М. Карамзин..., ч. I, стр. 205. 250 Вся натура возвещает Нам премудрость всех творца; Все, она что ни вмещает, Показует нам отца. Человеки! ах! познайте Своего отца; сретайте, Зрите вы его в делах, В сих великих чудесах! Ф. Ключарев (подписано Ф. Ключ.) поместил в «Московском журнале» перевод с польского: «Праздник старца. Сочинение епископа Нарушевича» («Моск. журнал», ч. III, изд. 2-е, 1801, стр. 293 — 301). Известно, что Карамзин был очень высокого мнения о литературных способностях и литературной деятельности Ф. П. Ключарева. Ф. Ключарев был членом директории, управляющей 8-ю (русскою) провинцией. Членами этой директории были также: И. П. Тургенев, В. В. Чулков, Шнейдер и Крупеников1 Сам И. П. Тургенев, принадлежавший наряду с Н. Н. Трубецким, И. В. Лопухиным и Н. И. Новиковым к высшим руководителям розенкрейцерского ордена, обративший Карамзина в масонство, в VI части «Московского журнала» поместил заметку «К портрету покойного князя Михаила Никитича Волконского» («Моск. журнал», ч. VI, стр. 64). Самый метод характеристики здесь — чисто масонский. «Любимое его слово бывало: И vaut mieux être que paroitre, которое он произносил весьма часто. Также нередко говаривал: irren ist menschlich, verharren ist teufelisch. Первое показывает его почтение к неприкрашенной добродетели; второе ненадменность и снисходительность, свойства любомудрия, почерпаемые в глубоком познании сердца человеческого». Таким образом, о разрыве Карамзина с масонством по возвращении из заграничного путешествия говорить невозможно. Карамзинское объявление об издании «Московского журнала» и его задачах могло быть своеобразным тактическим приемом Карамзина, желавшего обеспечить своему журналу свободу дипломатического маневрирования. Поэтому идеологические, социально-политические установки «Московского журнала» приходится искать в разных статьях «Московского журнала». Мотивы и условия поездки Карамзина за. границу, изменения в масонском мировоззрении Карамзина, вызванные знакомством с бытом, политической обстановкой и идеями западноевропейской культуры и цивилизации, планы и замыслы Карамзина по возвращении на родину, шедшие в разрез с практикой и теорией реакционной, но очень влиятельной группы московского масонства, программа и задачи издания журнала, отношение к этому предприятию со стороны разных масонских объединений — все это до сих пор еще не было предметом детального конкретно-исторического исследования. 1 «Масонство в его прошлом и настоящем», т. II, стр. 14, 251 Между тем важность этих проблем для понимания и оценки начальных этапов творческого пути Карамзина несомненны. Вот несколько иллюстраций и свидетельств, пусть недостаточно систематизированных, но все же в совокупности своей дающих возможность представить картину настроений и мыслей молодого Карамзина, очень непохожую на ту, которую по шаблону рисуют наши литературоведы. Карамзин поехал в Европу отчасти из жажды самообразования, но больше за разрешением своих общественно-политических и религиозных сомнений и колебаний. Есть указания, что С. И. Гамалея по поручению «Дружеского общества» составил план путешествия Карамзина. «И признательный Н. М. Карамзин во время своего путешествия постоянно переписывался с Семеном Ивановичем (Тихонравов. Сочинения, т. III, ч. II, 96; «Русск. вести.», 1862, т. XXXVIII, 747)»1. Несомненно, что духовная атмосфера новиковского круга, круга московских розенкрейцеров, в конце 80-х годов XVIII века не вполне удовлетворяла живого, талантливого молодого человека, уже побывавшего в кружке петербургской прогрессивной интеллигенции. Очень симптоматичны признания А. И. Плещеевой, хорошо знавшей внутренние распри масонов, в письме к А. М. Кутузову (от марта — апреля 1791 г.): «Он ехал с горестию оттого, что расстается с нами. Лучшие его разговоры при отъезде были те, как он вас увидит, одним словом, все составляло его удовольствие — мы, а потом — вы. Совестно (т. е. по совести. — В. В.) вам скажу, он более здесь ничего не оставлял; прочие его друзья так называемые, как скоро он им сказал, что он едет, то явным образом его возненавидели. А как он приехал, то никого более; следственно — кто же у него остался? Мы одни; он у нас... Не думайте, чтобы я слышала от него, что эти люди его ненавидят, о которых вы знаете, что я говорю, — нет, они многие сами мне говорили, и из сожаления желают ему всякого зла, какое только быть может, и притом уверяют, что отменно любят (курсив мой. — В. В.). Я в отмщение сама их столько, сколько мое сердце может ненавидеть, то их ненавижу. Вот, милый Алексей Михайлович, люди, которые проповедуют добродетель! Что вы после этого скажете? Вы, я уверена, ответите, что я их не понимаю. Нет, сударь, очень поняла и знаю, что они многие изверги, трусы, подлецы и малодушные, как малые ребята. Я таю это от Рамзея2, сколько могу»3. Следовательно, московские масонские круги, недовольные поведением Карамзина — европейского путешественника, в то же время не отвернулись от него после поездки за границу, напротив, «уверяли, что отменно любят». 1 М. В. Довнар-Запольский, Семен Иванович Гамалея. Сб. «Масонство в его прошлом и настоящем», т. II, стр. 31. 2 Рамзей — масонское прозвище Карамзина. 3 Я. Л. Барсков, Переписка московских масонов XVIII-го века, Пг, 1915, стр. 108 — 109. 252 Под влиянием своих западноевропейских впечатлений и знакомств Н. М. Карамзин еще сильнее отклонился от некоторых мистических увлечений масонства. В нем углубляются черты вольномыслия и даже атеистические порывы. По-видимому, они были тесно связаны с его увлечением буржуазно-революционным движением в Европе, социальными утопиями руссоистского типа. Характерны намеки друзей Карамзина, рассеянные в их переписке. А. И. Плещеева, «гений-хранитель» Карамзина, в письме А. М. Кутузову (от 7 июля 1790 г.) — еще до возвращения Карамзина — жалуется: «К тому ж беспокойству получили мы письмо от Николая Михайловича (от 11 мая 1790 г. — из Парижа. — В. В.), совсем на него не похожее... Я боюсь, чтобы вы чего-нибудь не подумали более, — так вот что, его словами скажу, меня беспокоит одно только это слово: «Я вас вечно буду любить, ежели душа моя бессмертна». Вообразите ж, каково, ежели он в том сомневается! Это «ежели» меня с ума сводит!»1 Для того чтобы понять всю силу и остроту этих волнений и недоумений масонских друзей Карамзина, следует припомнить сделанную позднее самим Карамзиным характеристику масонского новиковского круга. Это, по словам Карамзина, «были (или суть) не что иное, как христианские мистики: толковали природу и человека, искали таинственного смысла в Ветхом и Новом завете, хвалились древними преданиями, унижали школьную мудрость и проч., но требовали истинных христианских добродетелей от учеников своих»2. Революционные впечатления и новые знакомства и связи захватили Карамзина. Парижское письмо Карамзина (от 11 мая 1790 г.) настолько поразило и огорчило А. И. Плещееву, что она спешит предостеречь своего пылкого друга: «Не я одна, но всяк то ж тебе скажет, каково твое последнее письмо. Прочти, да рассмотри хорошенько себя не для нас, а для самого себя. Ежели ты с мыслями писал это письмо, то очень много надобно тебе назад оглянуться и подумать, что ты был в Москве, какое имел сердце и как мыслил: не то из тебя проклятые чужие край сделали» (письмо А. И. Плещеевой К Н. М. Карамзину от 7/18 июля 1790 г.) 3 |