Виноградов В.В. Проблемы авторства и теория стилей. Проблема авторства и теория стилей
 Скачать 3.34 Mb.
|
|
не для чего, вред, порок. 10. На систему наших мыслей весьма сильно действует обед. Тотчас после стола человек мыслит не так, как перед обедом. Пусть поэт писанное им в Восемь часов утра прочтет в три часа пополудни, есть ли он NB в два часа утоляет свой голод! Я уверен, что многое, казавшееся ему прекрасным в утреннем восторге сочинения, покажется ему тогда — галиматьею. Вообще с наполненным желудком не жалуем мы высокого Парения мыслей или не находим в оном вкуса, а философствуем по большей части как Скептики. Тогда не надобно говорить нам о смелых предприятиях; мы верно откажемся. — Каждое время года и всякая погода дает особливый оборот нашим мыслям. 1 Наприм., шведенбурговы мнимые откровения. 266 11. Есть ли бы я был старшим братом всех братьев сочеловеков моих и есть ли бы они послушались старшего брата своего, то я созвал бы их всех в одно место, на какой-нибудь большой равнине, которая найдется, монет быть, в новейшем свете, — стал бы сам на каком-нибудь высоком холме, откуда бы мог обнять взором своим все миллионы, биллионы, триллионы моих разнородных и разноцветных родственников — стал бы и сказал им — таким голосом, который бы глубоко отозвался в сердцах их — сказал бы им: братья!.. Тут слезы рекою быстрою полились бы из глаз моих; перервался бы голос мой, но красноречие слез моих размягчило бы сердца и Гуронов и Лапландцев... Братья! повторял бы я с сильнейшим движением души моги; братья! обнимите друг друга с пламенною, чистейшею любовию, которую небесный. Отец наш, творческим перстом своим, вложил в чувствительную грудь сынов своих; обнимите и нежнейшим лобзанием заключите священный союз всемирного дружества, и когда бы обнялись они, когда бы клики дружелюбия загремели в неизмеримых пространствах воздуха; когда бы житель Отагити прижался к сердцу обитателя Галлии, и дикий Американец, забыв все прошедшее, назвал бы Гишпанца милым своим родственником; когда бы «се народы земные погрузились в сладостное, глубокое чувство любви: тогда бы упал я на колена, воздел к небу руки свои и воскликнул: Господи! ныне отпущаеши сына твоего с миром! Сия минута вожделеннее столетий — я не ногу перенести восторга своего, — прими дух мой — я умираю! — и смерть моя была счастливее жизни ангелов. — Мечта! 3 Принадлежность статьи «Разные отрывки (Из записок одного молодого Россиянина)» Карамзину несомненна. В письме к Лафатеру (от 20 апреля 1787 г.), рассказывая о своем характере и своих занятиях, Н. М. Карамзин сообщил: «Набрасываю для себя самого, кое-что под всегдашним заглавием „беспорядочные мысли”. Я престранный меланхолик». (Zeichne so was für mich selbst auf, das immer verwinte Gedanken zum Titel führet. Ich bin ein wunderlicher Kopfhanger»)1. Литературный жанр фрагментов или отрывков типичен для раннего творчества Карамзина. Отрывки, мысли, замечания и афоризмы, как особый жанр и как своеобразная стилистическая разновидность литературно-художественной речи, широко применялись Карамзиным в «Московских ведомостях» 1795 года. Карамзин — мастер афористического способа изложения. Острый анекдот, остроумное изречение, тонкое замечание, неожиданное определение, глубокое психологическое наблюдение — привлекают его внимание и интерес как журналиста и переводчика. В «Московском журнале», а затем особенно в «Московских ведомостях» (1795) Карамзин не только собирает мысли, афоризмы и острые замечания из всех европейских журналов. Он сам культивирует манеру изящного, остроумного и афористического изложения мыслей. Вот приметы из «Московских ведомостей» (1795, № 89) «О времени»: 1 «Переписка Карамзина с Лафатером», Сб. ОРЯС, т. LIV, № 5, 1893, стр. 20. 267 «Обыкновенно говорят, что время проходит; а я скажу, что время стоит, а мы проходим. Заблуждение наше, в рассуждении сего, подобно ошибке тех людей, которые, плывя вниз по реке, думают, что холмы и дерева на берегу ея движутся. Ночь и день все те же; они не изменяются в своем последствии: одни только стихии, одни тела подвержены перемене. Минуты и веки измеряют не время, но движение тленных. существ: ибо время бесконечно и только одним именем отличается от вечности. Прошедшее есть бездна, в которую низвергаются все временные вещи; а будущее есть другая бездна, для нас непроницаемая; последняя беспрестанно течет в первую. Мы находимся между оных и чувствуем течение будущего в прошедшее: сие чувство есть то, что называется настоящим, которое составляет всю жизнь нашу» 1. Этот жанр афоризмов и остроумных мыслей очень распространился, очевидно, под влиянием Карамзина в русской литературе первой трети XIX века. Сам А. С. Пушкин отдал дань этому увлечению своими «Отрывками из писем, мыслями и замечаниями» («Сев. цветы» на 1828 г.). Особенно часто прибегали к этому жанру такие последовательные карамзинисты, как А. А. Писарев, П. А. Вяземский, Ф. Н. Глинка и др. Однако карамзинские «Разные отрывки», напечатанные в VI части «Московского журнала», представляют собой (как показывает уже подзаголовок «Из записок одного молодого Россиянина») нечто вроде психологической исповеди, записи настроений и идей молодого русского интеллигента. Этим и определяется важность «Разных отрывков» для изучения стиля и идеологии молодого Карамзина — в период писания и подготовки «Писем русского путешественника», то есть в конце 80-х и самом начале 90-х годов XVIII века. «Разные отрывки» — это своеобразный кодекс основных тезисов мировоззрения Карамзина, основных взглядов Карамзина на жизнь, счастье, человеческую природу, смерть и бессмертие, на душу и тело, на зло и общественную мораль, на творчество и эстетику, на цель бытия, на общественно-политический идеал. Все те проблемы, которые выдвигались перед молодыми питомцами новиковской школы, затрагиваются здесь и получают своеобразное, индивидуальное освещение. Заметны колебания и сомнения, тот скептицизм, который, по словам А. С. Пушкина, «есть только первый шаг умствования». Идеалистическая закваска, воспринятая от масонов, была слишком сильна у Карамзина, чтобы элементы скептицизма и материализма, бродившие в сознании Карамзина, могли в нем очень глубоко 1 Цит. по журн. «Москвитянин», 1854, № 12, июнь, кн. 2, «Смесь», стр. 182 — 183. 268 и прочно укрепиться. Однако «Разные отрывки» не могли н« вызвать тревогу у ближайших друзей и сподвижников Карамзина. Приятель Н. М. Карамзина А. Петров в письме от 19 июли 1792 года писал Карамзину из Петербурга: «Что я разумею под человекоугодничеством, писавши к тебе об отрывках hi записок одного молодого Россиянина, теперь, право, сам не знаю. Знаю только, что хотел тогда сказать тебе, что я непочитаю этой пиесы твоею, или по крайней мере не желал бы, чтоб она была твоя»1. Из этого письма видно, что отрывки «Из записок одного молодого человека» вызвали ропот и неодобрение в масонской среде, даже в среде ближайших друзей Карамзина. Слишком явно звучали в этих отрывках ноты сомнения и разочаровании в мистических основах масонского идеализма, намечался как будто некоторый уклон к материализму, больше же всего к агностицизму. Именно в этом смысле приходится понимать слова А. А. Петрова о «человекоугодничестве» как внутреннем мотиве этой исповеди, то есть о стремлении Карамзина своим либерализмом заслужить популярность, угодить людям. Слово человекоугодник в Словаре Академии Российской определялось так: «Тот, который в угодность другим или по воле другого, по излишней преданности или для своих выгод на все соглашается; ласкатель, льстец. Бог рассыпал кости человекоугодников. Псал. 52. 7. Не пред очима точию работающе, яко человекоугодницы. К Ефес. 6. б». Ср. «Человекоугодие... Ласкательство излишнее, преданность, угождение другому» (Словарь Академии Росс., 1822, ч. VI, стр. 1254). В Академическом словаре церковно-славянского и русского языка 1847 г. слово человекоугодник толкуется сходный образом: «Человекоугодник... Церк... Старающийся угождать людям; потворщик, ласкатель» (т. IV, стр. 429). Любопытно, что в «Сборнике слов простонародных, старинных и малоупотребительных», составленном Н. В. Гоголем, слово человекоугодник объясняется очень своеобразно «вроде подлеца» 2. Отсюда и призыв к Карамзину — отречься от своей «пиесы», от своей исповеди. Нельзя не почувствовать этого приглушенного призыва, этого убеждения в таких словах письма А. А. Петрова: «Знаю только, что хотел тогда сказать тебе, что я не почитаю этой пиесы твоею, или по крайней мере не желал бы, чтоб она была твоя». 1 «Неизданные отрывки из писем А. А. Петрова к Н. М. Карамзину». «Русский архив», 1866, № 11 — 12, стр. 1761. 2 «Сборник Общества любителей российской словесности на 1891 год», М. 1891, стр. 41 269 Карамзин понял неосторожность своей исповеди. Эта исповедь могла навлечь на него гнев и удары не только со стороны масонских сподвижников, прежних друзей и жизненных спутников, но и со стороны правительства. При переиздании «Московского журнала» Н. М. Карамзин исключил эту статью. Она не вошла ни в «Мои безделки», ни в одно из прижизненных и посмертных изданий сочинений Н. М. Карамзина. Принадлежность «Разных отрывков» Карамзину, кроме косвенного свидетельства ближайшего друга Карамзина — А. А. Петрова, кроме анонимного характера статьи, почти всегда в «Московском журнале» служащего указанием на авторство редактора-издателя, доказывается неоспоримо анализом стиля и содержания этого сочинения. Глубокий автобиографический отпечаток, лежащий на «записках одного молодого россиянина», прежде всего побуждает искать соответствий между конкретными указаниями, содержавшимися в этих «записках», и фактами жизни и творчества Карамзина. В отрывке 4 упоминается барон Баельвиц как личный знакомый автора. С ним происходит у «молодого россиянина» разговор о Руссо и его «Исповеди». Баельвиц охладел к Руссо и перестал его почитать, познакомившись с «Confessions». Барон Баельвиц — заграничный знакомый Карамзина, упоминаемый им в «Письмах русского путешественника». Например, при описании спектакля в Лионском театре: «Вокруг нас было не много порядочных людей, и для того уговорил я Беккера идти в партер; но нам сказали, что там совсем нет места, и один молодой человек провел нас в ложу третьего этажа, где нашли мы даму и знакомца нашего барона Баельвица, гофмейстера принцев Шварцбургских, которые в тот же день приехали в Лион и остановились также в Hotel de Milan»1. Самая тема беседы, обнаружившая диаметрально противоположную оценку «Исповеди» Руссо — со стороны барона Баельвица и «молодого россиянина», ведет непосредственно к «Письмам русского путешественника» Карамзина. В «Письмах русского путешественника», в тех отрывках, которые были напечатаны в той же (6) части «Московского журнала», Н. М. Карамзин рассказывает о своем посещении мест, связанных с именем Руссо и романом его «Новая Элоиза». Карамзин «смотрел на каменные утесы Мельери, с которых отчаянный Сен-Прё хотел низвергнуться в озеро»2. «Вы можете, — пишет молодой путешественник своим друзьям, — иметь понятие о чувствах, произведенных во мне сими предметами, зная, как я люблю Руссо и с каким удовольствием читал с вами его Элоизу!»3. 1 Н. М. Карамзин. Сочинения, М. 1820, т. IV, стр. 49. 2 Там же, т. III, стр. 155. 3 Там же, т. III, стр. 156. 270 Карамзин видел и «главную сцену романа» Руссо, селение Кларан. «Высокие густые дерева скрывают его от нетерпеливых взоров. Подошел и увидел — маленькую деревеньку, лежащую у подошвы гор, покрытых елями. Вместо жилища Юлиина, столь прекрасно описанного, представился мне старый замок с башнями; суровая наружность его показывает суровость тех времен, в которое он построен. Многие из тамошних жителей знают Новую Элоизу и Весьма довольны тем, что великий Руссо прославил их родину, сделав ее сценой своего романа»1. Карамзин любовно, но в то же время и критически относится к «Новой Элоизе». Он предпочитает ей «Вертера» Гете. «Хотя в сем романе («Новой Элоизе». — В. В.) много неестественного, много увеличенного — одним словом, много романического — однако же на французском языке никто не описывал любви такими яркими, живыми красками, какими она в Элоизе описана — в Элоизе, без которой не существовал бы и немецкий Вертер». К этому месту сделано примечание: «Основание романа то же, и многие положения (situations) в Вертере взяты из Элоизы, но в нем более натуры» 2. И тут же Карамзин добавляет в виде примечания: «С неописанным удовольствием читал я в Женеве сии Confessions, в которых так живо изображается душа и сердце [милого] Руссо. Несколько времени после того воображение мое только им занималось, и даже во сне. Дух его парил надо мною. Один молодой знакомый мне живописец, прочитав Confessions, так полюбил Руссо, что несколько раз принимался писать его в разных положениях, хотя (сколько мне известно) не кончил ни одной из сих картин. Я помню, что он между прочим изобразил его целующего фланелевую юбку, присланную ему на жилет от госпожи Депине. Молодому живописцу казалось это очень трогательным. Люди имеют разные глаза и разные чувства!» 3 Для Карамзина Руссо был «величайшим из писателей, осьмогонадесять века». И все, что говорится в «Разных отрывках» о Руссо, целиком, даже в формах выражения, совпадает с взглядами Карамзина на этого писателя, оказавшего на раннее карамзинское творчество очень большое влияние. Показателен также подбор имен философов-идеалистов, с которыми готов расстаться молодой россиянин, «есть ли бы железные стены, отделяющие засмертие от предсмертия, хотя на минуту превратились для него в прозрачный флер, и глаза его могли бы увидеть, что с нами делается там, там». Эти имена: Кант, Гердер, Бонне (Боннет). Это — имена тех мыслителей, которые Карамзин склонен был считать вождями новой Европы и властителями дум русской молодой дворянской интел- 1 Н. М. Карамзин, Сочинения, М. 1820, т. III, стр. 156 — 157. 2 Там же, стр. 157. 3 Там же, стр. 160. 271 лигенции. В «Письмах русского путешественника», рассуждая об истории народов, Карамзин замечает: «Там, где жили Гомеры и Платоны, живут ныне невежды и варвары, но за то в северной Европе существует Певец Мессиады, которому сам. Гомер отдал бы лавровый венец свой; за то у подошвы Юры видим Боннета, а в Кенигсберге Канта, перед которыми Платон в рассуждении философии есть младенец»1. Мистик и идеалист Бонне для Карамзина — «великий», «славный философ и натуралист», которого он «любит и почитает сердечно». «Созерцание Природы» Бонне, которое переводил Карамзин на русский язык, — «магазин любопытнейших знаний для человека». Познакомившись с Бонне, Карамзин был очарован этим «мудрецом, дружелюбно беседующим с гением натуры, мудрецом, почитающим весь род человеческий одним семейством». Таким образом, масон Бонне был близок Карамзину своей метафизической натурфилософией, своим мистическим мироощущением, своим интернационализмом. Гердер также был предметом особенного уважения и внимания Карамзина. По-видимому, Карамзин высоко ценил труд Гердера «Идеи о философии истории человечества» («Ideen zur Philosophie der Geschichte der Menschheit», 1784 — 1791). Известно, что Гердер тоже принадлежал к масонам. В «Письмах русского путешественника» Карамзин говорит о другом сочинении Гердера «Urkunde des menschlichen Geschlechts» и цитирует из него рассуждение о смерти: «И там нет смерти в творении; или смерть есть не что иное, как удаление того, что не может быть долее, т. е. действие вечно юной, неутомимой, продолжающейся силы, которая по своему свойству не может ни минуты быть праздною или покоиться. По изящному закону Премудрости и Благости, все в быстрейшем течении стремится к новой силе юности и красоты — стремится, и всякую минуту превращается»2, Карамзин относился к Гердеру как к «великому ученому и глубокомысленному метафизику»3. 4 Еще больше доказательств в пользу принадлежности «Разных отрывков (Из записок одного молодого Россиянина)» Н. М. Карамзину можно извлечь из анализа их лексики и фразеологии, их синтаксиса, из исследования метафизико-философских и общественно-политических вопросов и взглядов, которые выдвигаются в этой статье. 1 Н. М. Карамзин, Сочинения, М. 1820, т. IV, стр. 94. 2 «Письма русского путешественника», М. 1797, ч. II, стр. 92 — 93. 3 Там же, стр. 110. 272 Изучение «Московского журнала» (1791 — 1792) Карамзина приводит к выводу, что этот журнал в основном был органом группы масонов-отщепенцев во главе с Карамзиным и примкнувших к ним деятелей русской литературы — Г. Р. Державина, И. И. Дмитриева и др. Связь Карамзина с масонской средой в это время была довольно близкой; основные сотрудники «Московского журнала», как уже было указано выше, принадлежали к масонству или тяготели к нему (М. М. Херасков, А. А. Петров, Ф. П. Ключарев, Д. И. Дмитревский и др.; ср. в VI ч. «Московского журнала» заметку И. П. Тургенева, принявшего Карамзина в члены масонского ордена: «К портрету кн. М. Н. Волконского»). Несомненно также, что наиболее реакционные группы московских масонов-розенкрейцеров (например, князья Трубецкие, И. В. Лопухин, М. И. Багрянский, к которым примыкал и друг Радищева и Карамзина — А. М. Кутузов) относились в это время к Карамзину и «Московскому журналу» в высшей степени отрицательно. Их смущало и возмущало участие в «Московском журнале» М. М. Хераскова1 Масонские «отцы» и примыкавшие к ним круги московские розенкрейцеров обрушились на Карамзина и на группировавшихся около него сотрудников. По масонской переписке этого времени, затрагивающей очень часто вопрос о Карамзине как издателе «Московского журнала», видно, что тревога, гнев и возмущение главарей московского розенкрейцерства (кроме Н. И. Новикова) были прежде всего направлены на ожидаемые «Письма русского путешественника». Что же больше всего настраивало руководящую группу московских розенкрейцеров против их молодого «брата» Рамзея-Карамзина? Из той же масонской переписки2 можно заключить, что старых масонов отталкивали от Карамзина его первоначальное увлечение французской революцией как поворотным пунктом в истории европейского общества, в истории европейской цивилизации, социально-утопическое «мечтательство» молодого Карамзина, связанное с отрицательным отношением ко многим явлениям русского самодержавно-крепостнического строя (иначе говоря, либерализм, свободомыслие молодого Карамзина), космополитизм Карамзина, выраженный им затем с резкой прямолинейностью в письме из Парижа (письмо CXXXVI) по поводу взгляда Левека на реформы Петра Первого, а также все сильнее развивавшееся в молодом человеке разочарование в мистических основах розенкрейцерства (при сохранении, впрочем, общей идеалистической настроенности). 1 См. Я. Л. Барсков, Переписка московских масонов XVIII-го века, стр. 70. 2 Ср. Я. Л. Барсков, Переписка московских масонов XVIII-го века и «Русский исторический журнал», 1917, кн. 1 — 2 273 Известно, что масоны, в массе своей, во всяком случае розенкрейцеры, отрицательно относились к французской революции, к «адской философии» вольнодумцев1, к «ложному духу свободолюбия», к «тиранам несчастного ослепленного французского народа»2. По словам кн. Н..Н. Трубецкого, книга А. Н. Радищева («Путешествие») «имеет основанием своим проклятой нынешний дух французов и в ней изблеванные всякие мерзости»3. «Материализм, антихристианство противны духу истинного масонства», — заявлял И. В. Лопухин. А. М. Кутузов писал (от 5/16 апреля 1792 г.) Н. Н. Трубецкому: «В наши толико прославляемые времена просвещения и так называемыя здравыя истинныя философии нет ничего святого, и все подвержено насилию. Из гнезда сего просвещения, справедливее же сказать, цареубийц, ядомешателей, грабителей, разбойников, из Франции разосланы повсюду апостолы, снабженные акватофаною и прочими орудиями, взирая на которые, думаю, и сам ад ужаснется» 4. Ср. в письме того же А. М. Кутузова к А. И. Плещеевой (от 27 марта 1792 г.): «Несчастная Франция! Сия прекрасная земля приносится в жертву ложной философии и нескольким вскруженным головам»5. А. М. Кутузов (в том же марте 1792 г.) писал А. А. Плещееву вообще о вольнодумной философии XVIII века: «Монархи веселились сочинениями Вольтера, Гельвеция и им подобных; ласками награждали их, не ведая, что, по русской пословице, согревали змею в своей пазухе; теперь видят следствии блистательных слов, но не имеют уже почти средств к истреблению попущенного ими!»6 Карамзин до середины 90-х годов XVIII столетия совсем иначе относился к «адской философии национального французского собрания», чем «братья» розенкрейцеры. В «Lettre au Spectateur sur la Littérature russe» (1797) Карамзин излагает содержание одного своего письма из «Писем русского путешественника», не включенного, однако, ни в одно издание этого сочинения: «La révolution française est une de ces événements, qui fixent les destinées de hommes pour une longue suite de siécles. Une nouvelle époque commence; je le |