Виноградов В.В. Проблемы авторства и теория стилей. Проблема авторства и теория стилей
 Скачать 3.34 Mb.
|
|
. Очевидно, масонов также смущало не столько казавшееся им легкомысленным и несерьезным желание Карамзина выступить в роли редактора-издателя наподобие Н. И. Новикова, но и опасение каких-нибудь неосторожных заявлений и разоблачений со стороны Карамзина. В Карамзине — редакторе «Московского журнала» и его ближайших сотрудниках, в объединившемся вокруг «Московского журнала» тесном содружестве влиятельные круги московского масонства увидели новую критически настроенную, самостоятельную группу диссидентов, как бы рас- 1 Я. Л. Барсков, Переписка московских масонов XVIII-го века, стр. 2. 2 См. М. П. Погодин, Н. М. Карамзин..., ч. I, стр. 24. 3 Я. Л. Барсков, Переписка московских масонов XVIII-го века, стр.3. 253 кольничью секту, ускользающую от опеки масонского центра. Вместе с тем друзей Карамзина тревожил космополитизм Карамзина, преклонение молодого путешественника перед западноевропейской культурой, его недостаточное, как им казалось, влечение к родному, отечественному, патриархальному. Ведь масоны культивировали своеобразный патриотизм. Характерны заявления масонов об «антузиазме во всем, касающемся до отечества нашего» (кн. Н. Н. Трубецкой);1 А М. Кутузов пишет: «Люблю мое отечество, люблю до бесконечности»2. А. И. Плещеева писала А. М. Кутузову (от 22/31 июля 1790 г.): «А что вы пишете про нашего общего друга — милорда Рамзея, то, к несчастью, я почти всего того ж ожидаю. Вы так написали, как бы вы читали в моем сердце; но, к счастью, что не все, например, вы знаете причины, которые побудили его ехать. Поверите ль, что я из первых, плакав пред ним, просила его ехать; друг ваш Алексей Александрович (Плещеев. — В. В.) — второй; знать, что сие было нужно и надобно. Я, которая была вечно против оного вояжа, и дорого, дорого мне стоила оная разлука. Да, таковы были обстоятельства друга нашего, что сие непременно было должно сделать. После этого скажите, возможно ли мне было и будет любить злодея, который всему почти сему главная причина?.. После сего скажите, что он из упрямства поехал. Я все бы вам порядочно описала, но, право, сил нет писать в страхе, что письмо пропадет». Очевидно обстоятельства и причины отъезда Карамзина были таковы, что нельзя было раскрыть их, не опасаясь навлечь на себя и на Карамзина подозрения и гонения правительства. С поездкой Карамзина были связаны какие-то события и происшествия в масонском кругу. Ведь А. И. Плещеева явно намекает на возможность перлюстрации письма («сил нет писать в страхе, что письмо пропадет»). Не подлежит сомнению, что есть внутренняя связь между этими намеками на идеологический и общественно-политический перелом в Карамзине и последующими строками письма А. И. Плещеевой: «Вы пишете, что он будет навсегда презирать свое отечество, и сама сего смертельно боюсь. А как я составляю часть того ж, то и меня, стало, будет ненавидеть. Горько мне сие думать. Вы говорите, чтобы я ему простила сию слабость. Это уже не слабость, а более; чувствую, к стыду моему, что я на него буду сердиться и мучить себя стану... ...Увидев Рамзея, не стану с ним говорить о его вояжах. Вот моя сатисфакция за его редкие письма; и ежели он начнет, то я слушать не стану. Ежели будет писать — читать не стану, и первое мое требование, дабы он не отдавал никаких в печать своих описаний» 3. 1 Я. Л. Барсков, Переписка московских масонов XVIU-го века, стр. 9. 2 Там же, стр. 21. 3 Там же, стр. 5 — 6. 254 Таким образом, больше всего масоны боялись появления «Писем русского путешественника», описания заграничной поездки Карамзина и иронического изображения русских порядков. Любопытно, что реакционные масоны вообще решительно отрицали пользу сатирического изображения русского быта. Идеологический сдвиг в мировоззрении Карамзина после путешествия отражался, по мнению друзей-масонов, и в содержании и направлении «Московского журнала». А. М. Кутузов писал А. И. Плещеевой (от 17/28 декабря 1790 г.): «Удивляюсь перемене нашего друга и признаюсь, что скоропостижное его авторство, равно как план, так его «объявление» поразили меня горестно, ибо я люблю его сердечно. Вы знаете, я давно уже ожидал сего явления, — я говорю о авторстве, но я ожидал сего в совершенно ином виде. Я наслушался от мужей, искусившихся в науках, да и нагляделся во время обращения моего в мире, что истинные знания бывают всегда сопровождаемы скромностью и недоверчивостью самому себе. Чем более человек знает, тем совершеннее видит свои недостатки, тем яснее видит малость своего знания, и самым тем бывает воздержнее в словах своих и писаниях, ибо умеет отличить истинную пользу от блестящего и красноречивого пустословия. Ежели в нашем отечестве будут издаваться тысячи журналов, подобных Берлинскому и Виландову, то ни один россиянин не сделается от них лучшим, напротив того — боюсь, чтобы тысяча таковых журналов не положила миллионов новых препятствий к достижению добродетели и к познанию самих себя и бога. Между нами сказано, страшусь, во-первых, чтобы наш друг не сделал себя предметом смеха и ругательства, или, что и того опаснее, чтобы успех его трудов не напоил его самолюбием и тщеславием — клиппа (ср. нем. Klippe — подводный камень. — В. В.), о которую разбивались довольно великие мужи. Чем более сии страсти получат пищи, тем более ослепят его и сделают своим рабом. Дай боже, чтобы не сбылась моя догадка; искренне, однако ж, скажу, что он стоит теперь на склизком пути»1. В связи с этим интересны суждения А. М. Кутузова о поприще. писателя (в письме от 7/18 мая 1791 г.), опять-таки с явными намеками на Карамзина: «С ужасом и трепетом слышу слова сии: за всякое праздное слово дашь ответ. Все сие вкупе разгоняет облака бесстыдства, ослепляющего величайшую часть бумагомарателей, и делает меня неспособным быть сочинителем. Было некогда время, горел я желанием поместить мое имя в число писателей, и я начал было писать, и о весьма важной материи: философическое исследование о причинах, приведших в ослабление любовь к отечеству в россиянах, объясненное и доказанное из истории нашего отечества. Но, по счастию мое- 1 Я. Л. Барсков, Переписка московских масонов XVIII-го века, стр. 58. 255 мy, случившиеся тогда обстоятельства отвлекли меня от сего опасного предприятия... Исключая вдохновенных свыше, исключая малого числа побуждающих свою собратию к истинной пользе, все прочие писатели в глазах моих- не понятны. Коль скоро простынет их жар, и они приобретут хладнокровие, да вопросят их, для чего и на какой конец писали? Истинно не возмогут ответствовать на сие. Почти все они пишут токмо для того, чтобы писать. Истинное их побуждение, хотя они и прикрывают оное различными благовидными предлогами, есть сие: я умнее и ученее моих сограждан, уча их, заставлю их удивляться моим дарованиям. Но сколь же не многие достигают и сей толико низкия цели? Чем кто более и прилежнее читал, тем яснее видит, что господа писатели суть по большей части попугаи отличныя памяти; один повторяет сказанное другим, и по большей части не соображаяся с местом и со временами. И в сем роде писателей почитаю я, однако ж, тех, которые пишут собственное свое, на своем языке, и точно в нравах своих соотчичей. Желающие переделывать француза в англичанина или россиянина в англичанина, немца во француза суть не что иное, как люди, бросающие в огонь хорошее целое платье и потом одевающиеся в шерсти, сшитые из мелких лоскутков различного цвета и различных материй. По моему мнению, предлагать что-либо всенародно, не быв точно, твердо и непременно удостоверену в истине и пользе предлагаемого, есть безумная и наказания достойная дерзость. Совестный писатель должен всегда помнить, что суть между его читателями некоторые, менее его сведующие и принимающие все то, что писано, за чистые деньги. Ну, ежели ж он предлагает ложное и сие ложное распространится между многими, не все ли заблуждения сих бедняков падут тогда на его душу? Сия мысль долженствовала бы устрашать многих. Может быть, ты скажешь, любезный друг, что следуя моим правилам, немного бы имели мы книг. Тем лучше!.. В которое столетие жатва книжная была плодороднее нашего XVIII века? И в которое же время нравы людей были развращеннее времян наших? Да и как сему быть иначе? Все хотят быть учителями, не учася; все хотят, править, не быв сами управляемы. Современники наши пленяют парадоксами. Главная цель при писании — нравиться, и для сего стараются о внешности слога, наполняют оный громко или сладко звучащими речьми. От сего происходит, что мы не разумеем друг друга, влечем един другого в заблуждение и привыкнем говорить, ничего не мысля. Конечно, не скажу ничего излишнего, сказав, что множество сего рода сочинений есть источник падения наук, невзирая, что ныне кричат о великом просвещении нашего века, — а что всего страшнее и бедственнее, одна из главных причин неверствию... Ничто так не опасно, как почитать себя знающим, быв, не что иное, как невежда. Половина истин суть пагубные са- 256 мые лжи... Не спорю, однако, что есть много материй, о которых можно писать не подвергая ни себя, ни читателей опасности, но и тут надлежит всегда иметь целью истину и исправление ближнего. Но чтобы исправлять, надлежит быть исправлену; чтобы исправлять с пользою, надлежит знать совершенно исправляемое». И далее следуют явные намеки на содержание и стиль карамзинских «Писем русского путешественника». «Все же сие уверяет меня, что не наружность жителей, не кавтаны и рединготы их, не домы, в которых они живут, не язык, которым они говорят, не горы, не море, не восходящее или заходящее солнце, суть предмет нашего внимания, но человек и его свойства. Все жизненные вещи могут также быть употребляемы, но не иначе, как токмо пособствия и средствы. Мы читаем в древней истории, что все великие мужи путешествовали, но забываем то, что цель путешествия их была искать мудрых мужей, от которых бы им можно было учиться. Иное дело путешествовать политику, купцу, военному человеку и художнику; иное дело — испытатель естества человеческого и нравоучитель; сии последние не имеют нужды выезжать из своего отечества; все то, чего они ищут, найдут в самих себе и в своих соотчичах. Знаю, что пчела, летая по лугам, извлекает сок из самых ядовитых растений и из всего составляет здравые и приятные соты; но, мой друг, сколь редки таковые пчелы между человеками»1. А. М. Кутузов пишет пародию на Карамзина и на его литературные замыслы (в письме к кн. Н. Н. Трубецкому от 31 декабря 1790 г./11 января 1791 г.). Здесь изображен духовны?: путь Карамзина, которому «минет скоро двадцать пять лет», «В древние времена сей возраст почитали едва ли не ребячьим», Духовная «несозрелость» Карамзина выдвигается как доказательство его неспособности выступить в роли наставника общества. Карамзин выучен и воспитан не натурой, а в оранжерее, в парниках. Он — скороспелое растение. Он отступил от традиции предков, от масонского смирения. «Тесно ограниченное просвещение представляло(сь) им совершенной невозможностию, чтобы юноша, не знающий человека вообще, не знающий нравственных свойств своих сограждан, не сведущий законов и политических связей своего отечества, мог преподать какое-либо полезное наставление... В прошедшие времена желающему заслужить в мире некоторое имя надлежало иметь самое существо дарования, но много ли же сих людей в мире? Сократы, Платоны, Солоны, Ликурги, Титы и Петры не родятся на подобие грибов в дождливое лето. В нашем XVIII, в сем просвещенном столетии такие пустые бредни потеряли всю 1 Я. Л. Барсков, Письма А. М. Кутузова, «Русский исторический журнал», 1917, кн. 1 — 2, стр. 132 — 135. 257 силу; мы пользуемся драгоценною свободою, нужно только уметь читать и писать — бумаги у нас довольно; нужно только, кажется, быть писателем, и будем, конечно, не из последних... Мы скачем с чрезвычайной легкостию на воздушном поле наших нравственных познаний...» Далее изображается воспитание русского литератора (т. е. того же Карамзина): «Мое воспитание не отличалось ничем от прочего нашего дворянства воспитания: научили меня болтать по-французски и немецки; на сих двух языках имел я счастие читать множество романов... Наставники мои были чужестранцы; некоторые из них на себе носили знаки отличия, но по особенной скромности носили оные под одеждами на теле. Сии знаки суть не маловажны — иероглифы, изображающие некоторое растение, упоминаемое в священном писании, и которое в своей красоте превосходит великолепие Соломона. От сих моих учителей познал я истинное состояние моего отечества, между прочим и то, что моим соотчичам недостает еще просвещения, что предубеждение их простирается так далеко, что некоторые из них верят слепо тому, что сказано в священном писании. Окончив сим образом курс моих наук, вступил я на позорище мира, познакомился с нашими учеными и остроумными журналистами, и от сего родилась во мне охота записаться в их благородный цех. Итак, решился твердо писать, хотя и сам еще не знал что; отправился я в чужие край, зная, что сие придает немалую важность будущим моим сочинениям. С сим намерением проскакал я чрез некоторую часть Европы, посвящая, подобно вашему другу, мое внимание натуре и человеку, преимущественно пред всем прочим, записывая то, что видел, слышал, чувствовал, думал и мечтал. (Ср. в ,,Объявлении” Карамзина: „Один приятель мой, который из любопытства путешествовал по разным землям Европы, — который внимание свое посвящал натуре и человеку, преимущественно пред всем прочим, и записывал то, что видел, слышал, чувствовал, думал и мечтал, — намерен записки свои предложить почтенной публике в моем журнале, надеясь, что в них найдется что-нибудь занимательное для читателей”1.) Окончив курьерскую мою поездку, возвратился в мое отечество весьма уже незадолго пред разрешением от авторской моей беременности...» Далее идет обращение этого «двойника» к Карамзину как к издателю «Московского журнала»,: уже напечатавшему «Объявление», «через которое возвещаете вы скорое ваше разрешение от подобного моему бремени! Всего более порадовало меня то, что вы приглашаете нашу собратию присылать к вам плоды их невоздержанности, обещав стараться о них, как о соб- 1 «Московские ведомости», 1790, ноябрь, № 89. Ср. М. П. Погодин, Н. М. Карамзин…, ч, I, стр. 170. 258 ственных ваших детях. Теперь остается у меня одно сомнение; вы, наблюдая правила благоразумных благотворителей, предписываете пределы вашим благодеяниям, ограничивая оные исключением некоторого рода присылаемых к вам младенцев, как-то: теологических, мистических, слишком ученых, педантических и сухих. Я совершенно с вами согласен, и как не повиноваться вашим мнениям, ибо видна птица по полету — что таковые сочинения не должны, быть терпимы в благоучрежденном государстве; но, признаюсь откровенно, я не разумею истинного значения сих названий, и для того, чтоб не прогневать вас, моего государя, присылкою чего-либо противного вашим намерениям, прошу дать мне чистое и ясное понятие о сих употребляемых вами заглавиях». Подпись — «Попугай Обезьяний». И затем — французский афоризм: Si nous étions des perroquets et des singes, nous serions excusables de parler et d'agir pour l'imitation de ce que nous voyons dire et faire aux autres1. Масон М. И. Багрянский писал А. М. Кутузову (от 29 января 1791 г.) о Карамзине: «Lord Ramsay est revenu avant moi, vous ne le reconnaitrez plus, il est tout à fait changé de corps et d'âme. Tous ceux qu'il a daigné de ses visites se sont brouillés avec lui dès l'instant même de son entreé. Il dit mille choses de nous, choses vraiment droles. Il donne au public un journal. le plus mauvais sans doute, qu'on peut présenter au monde éclairé. Il croit nous enseigner des choses, que nous n'avons jamais connues. Tout ce qui regarde la patrie, est dit avec mepris et une injustice vraiment criante. Tout ce qui regarde les pays étrangers у est dit avec extase. Entre autre la pauvre Livonie est maltraitée au dernier degré. Il faut la passer, dit-il, les yeux fermés. La chère Courlande n'est rien moins que la terre promise, et il est étonnant, comment les Juifs se sont trompés. Il se dit le premier écrivain russe, il veut nous enseigner notre langue maternelle, que nous n'entendons guère, c'est lui qui nous ouvrira les trésors cachés. Son journal est en forme de lettres. Il у a déjà une centaine de souscripteurs... Alex. Alex. P — w est toujours son ami intime et son apologiste le plus zelé, nous autres qui tenons encore les anciens prejugés, nous sommes des envieux, qui loin de pouvoir imiter les talents et les merites des grands hommes de ce siècle, rampons dans la crasse ignorance des siecles superstitieux»2. («Лорд Рамзей возвратился до меня, вы его не узнаете, он совсем изменился и телом и духом. Все те, кого он удостоил своими посещениями, поссорились с ним с момента его прихода. Он говорил тысячу вещей о нас, вещей действительно смешных. 1 Я. Л. Барсков, Переписка московских масонов XVIII-го век», стр. 71 — 73. («Если бы мы были из числа попугаев и обезьян, нам было бы простительно говорить и действовать подобно тому, что мы видим — как говорят и делают, другие».) 2 Там же, стр. 86 — 87. 259 Он публикует журнал, без сомнения, самый плохой, какой только можно представить просвещенному миру. Он думает, что объяснит нам вещи, о которых мы никогда не знали. Обо всем, что касается родины, он говорит с презрением и с поистине кричащей несправедливостью. Обо всем же, что касается чужих стран, говорит с восхищением. Между другими бедная Ливония обижена до последней степени. Нужно проезжать ее, говорит он, закрыв глаза. Милая Курляндия не что иное, как земля обетованная, и он удивлен, как евреи ошиблись. Он называет себя первым русским писателем, он хочет нас учить нашему родному языку, которого мы почти не слышим, и это именно он откроет нам скрытые сокровища. Его журнал имеет форму писем. Есть уже сотня подписчиков. Алекс. Алекс. П — в — его задушевный друг и самый ревностный последователь, мы же остальные, кто придерживается еще прежних предубеждений, мы — завистники, которые, будучи далеки от возможности подражать талантам и заслугам великих людей нашего века, пресмыкаются в грязи невежества вековых суеверий»). А. М. Кутузов в том же духе писал своим друзьям и друзьям Карамзина — Плещеевым, повторяя отчасти суждения М. И. Багрянского. «Скажите мне, — спрашивает он А. И. Плещееву (в письме от 4/15 марта 1791 г.), — что делает наш Рамзей? Он предложил мне загадку и замолчал. Не знаю, что о сем думать. Видно, что путешествие его произвело в нем великую перемену в рассуждении прежних друзей его. |